Последний разговор

Рассказ основан на реальных событиях


От груды камней ничего не осталось -;время пришло.;
Я умер в тебе, мне написано там же родиться.;
У тебя есть крыло, у меня есть крыло,;
вместе, считай, уже - птица.
(Стихи Евгения Шувалова)


Автобус. Сердце бьется 150 ударов в минуту. Она стоит там. Это она. Ее длинные рыжие волосы распущены. Медово-медная гущь блестящих, пахнущих розовым бальзамом волос развивалась за ней, как свадебная фата.
Ее светлая почти детская кожа переливалась перламутровым сиянием, а красные губы не нуждались в помаде, настолько яркими они были. Красивая женственная фигура, всегда скрытая длинными юбками еще больше привлекала внимание из-за своей недоступности чужому взгляду. Ее маленькая ручка сжимала портфель с кистями и набросками.
Егор удивился, что она не замечает, как он следит за ней. Раньше, всегда, когда он смотрел на нее вот так, она, чувствуя это, оборачивалась и с улыбкой начинала играть с ним словами, ласкать ими, как маленького ребенка. “Мой маленький, мой хороший, мой вкусненький…”
Сейчас его взгляд потерял ту силу. Ее забрал другой мужчина. Это не была больше его Света.
Она стояла у двери, ждала свою остановку. Поэт подошел к ней близко-близко, вдохнул ее розовый аромат, все внутри у него сжалось от боли и разгорелось огромным кострищем. От восторга, что она рядом, Егор не замечал, казалось, ничего вокруг.
– Привет, – тихо сказал он ей на ухо.
Света обернулась и от удивления – она явно не ожидала встретить его здесь – закричала слишком громко:
– Егорочка! Ничего себе! Не может быть! Что ты тут делаешь?
– Да вот, приехал тебя повидать.
– Зачем?
Они молча смотрели друг на друга. Егор чувствовал, как пожар внутри потух, а вот ледяная тень страха и неуверенности в себе проскользнула туда несмотря на еще оставшееся доброе чувство.
– Узнать, все ли у тебя в порядке. Ты мне не отвечаешь.
Света презрительно посмотрела на него. Стоило ехать в Москву из-за этого?
– У меня все в порядке. Как и всегда. У меня все хорошо, Егор.
– У меня тоже. Может поболтаем немного?
– Я опаздываю на работу.
– Давай я тебя провожу.
– Не надо. Там мой муж.
Егор продолжал глупо улыбаться. Еле сдерживая надрыв, он приготовил сигареты.
– Ты сейчас выходишь?
Света продолжала смотреть на него. Она знала, что причиняет ему боль, но ничего не могла с собой поделать. Она кокетничала. Так уж получилось, что страдает из них двоих именно он. А у нее все благополучно.
Ребята вышли вместе, художница не позволила поэту помочь себе с мольбертом и папкой, от этого Егор почувствовал себя еще более униженным.
– Скажи, как тебе удается так жить? Как ты умеешь зарабатывать деньги?
– Я просто хочу жить, Егор. Как жить без денег? – сказала она.
– Ты платишь кредит?
– А кто его еще будет платить? Заметь, я не попросила у тебя ни рубля, – сказала она.
– Нет, нет, я тебе очень благодарен.  Просто хотел сказать спасибо. Я хочу устроиться здесь на работу.
– Устройся, потому что иначе невозможно жить. Тебе нужно будет на что-то есть. Прокормить себя всегда можно, ведь ты же молодчина, ты талант. Не зацыкливайся на деньгах, начни хотя бы с чего-нибудь. Ты такой чувствительный, может тебе не нужно было уезжать из деревни? Ты с кем-нибудь посоветовался?
Иголками по сердцу проходилось каждое слово, а конец фразы – огромным ледяным айсбергом. Опустились руки, расхотелось даже думать о том, что он будет делать дальше. Значит, она совсем не воспринимает его всерьез, считает его беспомощным.
Они встали под арку, спрятавшись от солнца и оба закурили.
– Я тебя обидел?
– Да, ты меня обидел! – вдруг повысила голос Света. – Но я тебе все сказала раньше. Мне нужно было просто чуть-чуть помочь! Но тебе было все равно. Сначала ты со своими студентками, потом ты делал вид, что тебе так нравится работа учителя.
– Ты же не просыхала!
– Это ты не просыхаешь. А я работала и уже полгода плачу за нас!
Света держала сигарету на губах, не прибегая к помощи пальцев. Ветерок, пробирающийся под арку плавно уводил дым в сторону. Она чуть прикрыла глаза, сложила руки на груди, не желая отпускать некогда родного человека, но и разговаривать было не о чем. Она собралась с духом.
– Мне нужно идти. Знаешь, я не могу себе больше позволить встречаться с тобой, даже если ты останешься в Москве. Я не хочу делать ему больно. Я его выбрала.
– Извини... Меня не было рядом...
– Нет, это ты меня извини.
Егор стоял как вкопанный и, конечно, не знал, что ответить. Надежда окончательно рухнула. Он так и не смог остановиться. Полное отсутствие средств к существованию не стало для него поводом взяться за голову, прекратить пить, посмотреть на себя со стороны, но наоборот закабалило его еще больше, заставило потерять веру в себя.
Егор знал, что у Светы скоро день рождения, но не стал дожидаться приглашения, поцеловал ее в щеку, она выбросила окурок, истлевший до самого фильтра, и они попрощались.
Егор перестал писать ей. Он заходил на страницу своей бывшей подруги, но после очередной фотографии с Сашей решил больше не делать себе хуже. Он сдружился с пацанами, которые жили с ним в хостеле. Работали только пара из них, остальные же просто ушли от родителей, чтобы весело проводить время. Они пили и кутили каждую ночь, упиваясь самым дешевым вином, при этом умудрялись расхваливать его свойства, ароматику и цвет. А еще Егор совсем перестал писать стихи.
В безосознанном отношении к своему горю он дошел до того беспамятства, когда уже многого не помнишь из того, что происходило совсем недавно. Он забывал даты, время, куда ходил и что ему нужно сделать. Боль, которую он испытывал лишила его всех остальных чувств. Егор забыл, как просто улыбнуться лучам солнца. Опущенное хмурое лицо, не выражало никакого стремления.
Он хорошо осознавал ненормальность состояния, в котором пребывал, но не мог остановиться и продолжал пить. Если раньше это была меланхолия, то теперь она разрослась, к ней примешалось чувство сильнейшей тревоги, с которым невозможно было справиться. Внутри как будто что-то вибрировало задевая стенки всех внутренних органов, что-то шипастое, ранящее. Тревога перерастала в панику.
Татуировщик, парень весь исколотый синей краской, приносил в хостел много паленой водки. Егор никогда не отказывался, всегда выпивал за компанию. Он каждый раз доводил себя до состояния полной невменяемости, но теперь это была не проба сил, а уход от себя в пустоту, в животное, в ничто.
Пребывая в страхе, исполинской тревоге и темноте, не видя завтрашний день, не видя радости, цели и смысла, он с ужасом ждал день рождения Светы.
Вскоре татуировщик заколол себе глазные яблоки. Передних зубов у него не было. Товарищи его побаивались за то, что в нетрезвом виде он вел себя агрессивно: выбрасывал предметы из окна, кричал на прохожих, дрался. В глазах у него теперь стояла жуткая кровавая гематома, от чего он был скорее похож на чудовищного инопланетянина, постоянно воняющего несвежими трусами и перегаром.
Дело отягчалось еще и тем, что новых постояльцев не появлялось или они уходили на следующий день, не желая оставлять свои вещи в подобной компании. Егор совсем не помня себя от ночных гулянок спал целый день напролет, а ночью сидел за компьютером, что-то читал, слушал музыку. Почти совсем перестал писать. Что было у него тогда, кроме непроходимой скорби и опустошенности. Он с ужасом понимал, что писать у него просто нет сил. У организма закончились ресурсы. Руки у него не поднимались, голова мучительно болела, желудок мучило спазмами.
Когда-то, там на свежем воздухе, на воле, стихи сами ложились на бумагу, проза текла из него просто о простом, о том, что ему было родным, важным. Теперь в этом огромном пыльном и шумом городе с ним не было ничего из прошлой жизни. Он не рассчитал свои силы. Такой образ жизни подорвал не только его телесное, но и духовное здоровье. Егор чувствовал – больше не осталось ничего, что можно было бы сказать этому огромному количеству людей в метро и на улице. Его мысли скукожились, сжались, как будто потеряли вес в огромной копилке других более сильных и ценных человеческих мыслей.

 День Рождения Светы. Он отправил ей несколько сообщений, но не получил ответа. Злость жила в нем вместе с горечью  утраты, а сознание было затуманено настолько, что он уже плохо осознавал, где входная дверь.
Вечером он позвонил ей, но трубку никто не взял. Торжество уже давно началось.
В комнатах почти никого не было. Егор вышел на улицу, зашел в “Дикси” и купил бутылку красного вермута, на которую ему хватило последних копеек. Он пил ее один, стакан за стаканом, быстро и даже ритмично, что бы его не успело затошнить. Когда он вышел на балкон покурить, сомнений у него не было. Он выкурил свою последнюю сигарету, еле стоя на ногах, забрался на окно и почувствовал странное облегчение, спокойствие, а потом все во дворе услышали его громкий крик и глухой удар полумертвого от водки, горя и страха тела о землю.

Похороны состоялись в родном городе Егора.
Друзья его, который, как оказалось, после смерти стал всем сразу нужен, приехали на поминки в огромном количестве. Не хватило и двух автобусов, чтобы вместить их. Поэты, писатели, деревенские его друзья и одногруппники, те, кто знал его с детства, и те, кто узнал по стихам, опубликованным в местном литературном журнале, все были на похоронах. Только Светы и Саши не было. Они остались в Москве.
После того, как все узнали, что Егор спрыгнул с высотки, на его странице под последним стихотворением, в котором ясно читалось, что это прощание, друзья поставили ему такое огромное количество лайков, какое ни одно его стихотворение не собирало при жизни.