Великий запрет. Глава 10

 
Школа мужания.
 
 
Одноногий Ганс хоронил мать. Старуха  Эльза умерла вечером. Сидела на лавке во дворе. Смотрела на закат солнца. Проводила диск до горизонта. Вздохнула скорбно, прошептала:
- Und ich muss gehen, *- и завалилась набок, сном вечным уснула.
Хоронили без духового оркестра. Немногочисленные  соседи, подруга,  близкие.  Хмуро, молча.
Витек плакал. Карабек сопел угрюмо. Абсурдные мысли всплыли в сознании паскудным анекдотом местного фольклора немцев-переселенцев, от непонятной для них многогранной смысловой вязи русского языка,  издеваясь над памятью усопшей:
« -  Матильда, ты слышала, наша Эльза умерла?
  - А от чего?
  -  От рака.
   -Ох! А как она любила эта стойка!»
 
И поминали в тишине, без тостов, под гнетущим надзором души покойницы.
Соседи разошлись быстро. Лишь  родня, в горестных раздумьях,  застыла надолго  над пустыми блюдами и стаканами траурного застолья.
Ганс натянул маску  жесткой злобы:
- Ну, что, Анна? Не пора ли нам собираться «nach Faterland»? Хочу в родной земле быть закопанным.
- Не пугай меня, Ганс, что я без тебя? А срываться с нажитого места страшно. Я боюсь неизвестности.
- Европа – это цивилизация. Там сыновья людьми станут.
- А здесь, что, не люди?
- Недолюди, не все, много - раздраженно тихо буркнул супруг.
- А Карабек вон, в армию собрался. Я просила его, чтобы в институт поступал, ни в какую. Сначала, говорит, мама, армия, а потом решу.
- Пусть идет,  армия делает из мальчиков мужчин. Вот отслужит, сразу и уедем. Там поступит в институт, слава богу, язык родной знает неплохо,- проговорил Ганс, несвойственно  ласково притянул к себе  за плечи Анну и грустно добавил, - пока еще силы есть. Уставать я стал что-то.
 
                *И мне пора.
 
 
 
***
 
На стыках рельсы зло кричали колесным парам:
-Куда, куда, куда??? Когда, когда….
Три прицепных плацкартных вагона стальной сцепкой рукопожатия качали вагоны с шумной ратью призывников. Пассажирский поезд рассекал пространство, несся, съедая время, день и ночь.
Хмельные новобранцы, в пьяном броуновском движении, перемещались из отсека в отсек, примыкали к землякам, поющим под гитару дворовой шансон, разливали по стаканам вино, выпивали, заедая домашней снедью, весело переговариваясь, в угаре иллюзии временной свободы.
Молодой лейтенант  безнадежно отчитывал сержантов-срочников своей группы сопровождения, требуя обуздать неуправляемую массу. Сержанты, выпадая с поля зрения командира, почуяв волю, сами  пристраивались к компаниям, пили дармовое вино, подпевали знакомые хиты, ностальгируя по «гражданке»
Карабек забрался на третью багажную полку и отрешенно лежал на полосатом матрасе,  отдающем чадной прелостью прошлой зимней топки вагонной печки.
Память ладоней хранила упругость тела Шамирам. Фантом шепота зацелованных припухших губ остужал порыв страсти: « Я буду ждать, вернешься, поженимся, родим ребенка, сейчас не надо, стыдно….»
 
- Эй, земляк, что грустишь? Хлебни вина, расслабься, не на войну едем.
Карабек глянул вниз:
- Спасибо, друг, не пью.
- Да ладно? А как служить собираешься? Загнешься без пойла и самоволок, армия штука жесткая.
- Уж как-нибудь, сержант, извини.
Срочник-дембель недоуменно глянул мутным взором:
- Как знаешь, земляк.
Очередной стык рельсов отбросил  его в сторону застолья у нижних полок.
 
***
 
Полугодичная танковая учебка  на окраине столицы Тамерлана. Двухэтажная кирпичная казарма, обугленная в нещадной печи местного солнца. Шесть курсантов  севера страны в медсанчасти с тепловыми ожогами. Не терпит солнце Азии белокожих.
 
В  туалете на тридцать очков надпись,  словно напутствие  идущим в ад: 
 
«Кто  прошел Самаркандскую учебку, тому не страшен Бухенвальд»
 
Старшина в   мабуте, цвета прелой травы и панаме, загнутой на ковбойский лад, сверкал глянцем начищенных  яловых офицерских  сапог.  Жилистый, как страус, расхаживал вдоль строя новобранцев.
-Ну вот, салаги, вы прибыли в доблестную танковую учебку, кузницу героев. Вам предстоит служить  здесь, где солнце не терпит слабаков. Это место не рай, а задница планеты.
Тот, кто осилит матчасть, будет отправлен в линейную  часть доблестным командиром, механиком или наводчиком. Тупицы однозначно пойдут в заряжающие.
А сейчас, равняйсь! По команде "РАВНЯЙСЬ" все, кроме правофлангового, поворачивают голову направо (правое ухо выше левого, подбородок приподнят) и выравниваются так, чтобы каждый видел грудь четвёртого человека, считая себя первым.
 Понятно, придурки? Грудь, это не то, что под платьем у бабы.  Смирно!
Кто имеет среднетехническое образование, сбежал с института, студенты заочники, трактористы, механики, шаг вперед!
Карабек, успевший, по настоянию матери,  поступить  на  заочное отделение строительного института, как и десяток других призывников,  вышел из строя.
Старшина обратился к стоящему рядом  прыщавому сержанту с заносчивым, свирепым и мало интеллектуальным лицом:
- Забирай, Вандрай,  командиров в свой взвод. С остальными я побеседую, определю,  кто на кого будет учиться.
 
***
 
Перед  каптеркой в казарме толпа новоявленных курсантов – командиров  танка ловила комплекты армейской азиатской формы, - мабуты.  Старослужащий интендант швырял ее в руки салаг, не спрашивая размера и роста.  Еще получасовая суета  обмена и вскоре одноцветная шеренга новообращенных вояк застыла перед важничающим командиром. 
- Служба ваша до присяги не будет медом, а после присяги покажется адом, - сообщил он,  упиваясь собственной значимостью, -  сегодня вы заступаете в ночное дежурство в столовую на чистку картофеля для части.

Сырое плесневелое полуподвальное помещение, затхлым запахом гниющего картофеля и испарениями   непросыхающих грязных половых тряпок, разбавленных хлором, удручающе пристегивало сознание тоской к безысходности.
Гора клубней картофеля за короткую южную  ночь, очищенная от кожуры  в немеющих пальцах, черных от крахмала и грязи,  наполняла две большие ванные.
Карабек сидел на скамье рядом с новыми приятелями,  крепко сбитым корейцем и татарином, похожим на хрупкую восточную красавицу, с длинными ресницами больших карих глаз.
Кореец забросил очередную картофелину в ванну и затянул заунывную песню на родном языке, затем сплюнул в гору очистков:
- Завтра напишу домой письмо: «Я солдат, мама! Можешь мной гордиться»
- А я, Слава, - отозвался татарин, - уже наслужился, домой хочу. Отец говорил, армия делает мужчин. Какой черт, мужчин, чмо униженное  она творит.
- Хочешь повелевать, научись повиноваться. Держи, Марат, дули в кармане, когда унижают и не рыпнуться, «Устав» запрещает,  и повторяй про себя, а завтра я свалю на гражданку, а ты был дерьмом,  дерьмом и останешься, - произнес угрюмо Карабек.
 
Наконец, на рассвете, скинув грязную спецробу обносков, ополоснув под краном голый торс, изнуренные ночной вахтой героической воинской повинности во благо защиты Родины, курсанты рухнули в койки.
Разрешенный отдых до обеда после ночного.
Марат достал из тумбочки книгу и завалился в робе и сапогах на не расправленную постель.
Погрузился в текст, на время, спасаясь от давящей армейской реальности.
Заглянувший в отсек казармы сержант Вандрай не верил своим глазам. Краска злобы древнего предка легионера – германца залила его лицо.
- Борзеешь, сынок!
Он ухватился за сапог и сдернул  курсанта с кровати. Тот вскочил на ноги, и тычком тяжелого кулака был припечатан к стойке двухъярусной кровати. Сержант замахнулся вновь, норовя отвесить   пощечину возмездия.
Карабек в одно мгновение очутился рядом и перехватил его руку.
- Отпусти, салага! – злобно сквозь зубы процедил командир, безуспешно пытаясь вырваться из стальной сцепки  кисти защитника.
- Попробуй, ударь, - предупредил Карабек, ослабляя хватку.
В черной ночи его взора Вандрай увидел горящие угли глаз сотни голодных степных волков.  Он бычьей головой сделал выпад в сторону  дерзкого курсанта, метясь лбом в лицо. Тот уклонился и был оттеснен подоспевшим корейцем, перекрывшим широкой спиной взбешенного старослужащего.
- Карабек, успокойся,- отодвигая в сторону, усмирял он товарища.
- Отставить! Всем смирно! – леденящий голос ротного старшины остудил накал страстей.
- Вольно! Сержант, что происходит?
Выслушав доклад, он приказал Карабеку и Марату следовать за собой в каптерку -  ротную кладовую с парадным обмундированием, бытовой мелочью и продуктами «н.з.».  Любимое место ночных бдений старослужащих и сержантов - срочников.
Усевшись  за стол коптерщика, угрюмо спросил Марата:
- Что читал, курсант?
- Мелодраму, товарищ старшина.
- Дай, взгляну.
Взяв в руки книгу, спросил изумленно:
- На английском читаешь?
- Так точно.
- Да, ты же у нас с третьего курса МГИМО сбежал, Так? Причина? Неуспеваемость?
- Семейные обстоятельства, товарищ старшина.
- Ладно, не хочешь говорить, не говори. Но запомни, здесь армия, а не студенческая общага, Дисциплина, твою мать! Долбанный гений. Вот, возьми «Устав». Три дня сроку, чтобы знал его наизусть. Лично проверю. Книгу верну, как  поумнеешь. Пошел вон отсюда!
Марат исчез мгновенно.
Долгим, тяжелым взглядом старшина, не моргая, смотрел в непроглядные глаза Карабека.
- Упертый ты, немец. Но Армия всех обламывает. Засунь себе в задницу свою гордыню! Твое счастье, что ты еще не принял Присягу, а то не миновать тебе было «дисбата». А там, учебка показалась бы тебе раем. Упекли бы тебя на два года за то, что поднял руку на командира.
- Я остановил поднятую руку, а не поднимал ее на командира.
-  Не умничай, салага! Наряд тебе вне очереди! Сегодня после отбоя и до двух ночи будешь драить туалет, чтобы сральники блестели, как у кота яйца! Проверять работу буду лично.
Доложишь мое решение сержанту Вандраю. Кру-у-гом! Марш в казарму
 
***
 
Армейская показуха и чинопочитание - это не миф, а реальность.  Дебильность подчиненных, вне всякого сомнения, в глазах высших по званию и должности. Покраска зеленым пигментом выгоревшей травы газонов и стерильные клозеты в казармах – лицо армейских подразделений в глазах проверяющих.
Табу для курсантов пользоваться внутриказарменным туалетом.  Для этого отстроен уличный многоочковый, с выпирающими зимой пирамидами замерзших фекалий.
Еженощно,  для чистки и без того  блестящих унитазов и полов в смежном  с умывальником помещении, после отбоя выделялся штрафник.
Ночью, перед  сном, Вандрай тренировал курсантов.
- Спичка горит 15 секунд. За это время, после команды «отбой»,  вы должны сложить аккуратно свою робу на  табуретку, ремень сверху. На голенища сапог аккуратно закрутить портянку, лечь в постель и укрыться одеялом. Будем тренироваться до тех пор, пока последний из маменькиных сынков не управится с задачей. Ясно? Время пошло! Взвод, отбой!
Вандрай чиркнул спичкой.
С двадцатой попытки, с горем пополам, взвод «отбился», провалившись моментально в сон, где сновидение показывало сладостную картину далекого  «дембеля» и  изощренную  месть сержанту через мордобитие.
 Карабек, выполняя штрафную повинность, оценил обстановку, определив безупречную чистоту помещения и белых аксессуаров, и вылил ведро воды на цементный пол, разогнав ее половой тряпкой по всей поверхности, создавая эффект свежевымытых полов.
Прокрался в  пустующую  сушилку зимних комбинезонов и завалился спать на одинокую ветхую шинель, разложенную на горизонтальной плоскости спаренных радиаторов водяного отопления. Прелая вонь портянок, пропитавшая помещение не тревожила сон вымотанного  организма. 
Внутренний таймер врожденной воли и контроля поднял за четверть минут до  двух часов ночи.
Штрафник прошел в казарму и разбудил старшину докладом о выполненном долге.
Сонный старшина взглянул на дышащий влагой цементный покров, блестящие унитазы,  задумчиво прошел в умывальную, и лицо его засияло ехидной усмешкой.
- Все замечательно, курсант. Сейчас срочно - отбой. Завтра повторишь процедуру уборки.
- Но почему, товарищ старшина?
- Вот, когда поймешь, почему, тогда и поговорим. Живо, отбой!
Лишь на третью ночь, Карабек, наблюдая за каждым движением  ротного, уловил его застывший мгновенно взгляд на подоконнике маленького оконца под потолком умывальной комнаты. Кусок хозяйственного мыла,  предназначенный для мытья полов и унитазов,  лежал там, чернея нетронутым целомудренным телом. 
Четвертая попытка была удачной. Карабек мстительно искромсал ножом полкуска мыла, затер след ножевого ранения  о небольшой участок пола, затирая следы половой тряпкой, вернул обмылок на место, переспал в сушилке и доложил старшине о титанической работе Геракла на армейской конюшне.
Довольный итогом воспитательного процесса, маниакальный «Макаренко» похвалил курсанта:
- Ну, моешь же, когда захочешь.
 
***
Принятие Присяги, начало истинной службы и учебных занятий удесятерили  физические и духовные страдания.
Строевая и силовая подготовка. Сорок пять градусов в тени. 
Общевойсковой прорезиненный защитный комплект поверх гимнастерки, противогаз, автомат, шинель в скатку за плечами и трехкилометровый марш-бросок. Карабек и  Вячеслав опекали более слабого товарища, не отрываясь от него далеко.
Марат продержался около полутора километра и рухнул на выжженную солончаковую землю. Карабек подбежал к сослуживцу, сорвал противогаз, выливая из него воду, десятую часть из шестидесяти процентов отведенной природой для тела человека. Вместе с  Вячеславом привели парня в чувство и помогли добраться до следующего «аттракциона».
Сбросив  Защитный Комплект, натянув на гудящую голову изолирующий противогаз ИП 46, через палатку с хлорпикрином, привыкая к специфическому теплому, с кислинкой, кислороду, бегом к водному тренажеру.
Карабек  подвязал страховочную веревку «водолазку» подмышки. Отдал конец инструктору.
По наклонной плоскости огромного бетонного бассейна вошел по пояс в воду, взял в руку спаренный трак для погашения плавучести, скрылся под водой. Перемещаясь по периметру, на трехметровой глубине, у противоположной стороны бассейна сымитировал тросом зацепку «заглохшего танка» и минут через десять вышел на поверхность у противоположного борта бассейна.
Нервная дрожь била Марата, спускающегося в бассейн следом за товарищем. Инструктор крикнул, успокаивая:
-Не дрейфь,  будет невмоготу, дернишь за фал, выдернем на борт, как селедку!
Шаг под воду с головой и гидрофобия тошным комом взорвала мозг Марата. Нехватка воздуха, паника, бешеный стук сердца. Что есть силы, дернул  фал, чуть не опрокинув в бассейн инструктора. И в следующую минуту, сдирая кожу о шершавые стены бассейна, был выдернут наружу.
- Не зачет, курсант, - наряд вне очереди!- выдал злопамятно  сержант Вандрай.
 
Практические занятия по освоению танка Т 55 на отдаленной  Базе учебно-боевых танков.  Это поход  через пустыню с закипающей водой во фляге. Раскаленная броня  машин. Злые учителя – механики, обслуживающие бронетехнику.
Навыки вождения.  Пинок сапога учителя, сидящего  над водителем- курсантом, по голове в шлемофоне в случае неумелого поворота рычагом управления или  торможения и нервный окрик:
 
-Куда прешь, придурок?!
- Фрикцион сожжешь, урод!
 
Изнуряющее познавательное обслуживание и консервация танков. Выбивание  стальных пальцев  ходовой части и выколачивание кувалдами забитых окаменевшей глиной стаканов сотни траков.
Издевки над  порослью из аулов:
 
- Эй, курсант, ведро в зубы и в соседний бокс, попросишь у механика Петрова  шесть литров клиренса.
 
Ночные стрельбы по мишеням, и  вдруг, заблудившись в огнях целей, стрельба по командному наблюдательному пункту с командирами. Или специально, от отчаяния, из мести? Не гласный 2-х процентный допуск смертности при военных учениях.
Мужаешь быстро, порой  мгновенно. Это мирная Армия.
 
(продолжение следует)