Ведьмины дети. Глава 14. Неприятное

...На этом приятные воспоминания кончались и начинались – неприятные. Рита пыталась их прогнать, но они не уходили, назойливо теснились в голове и просили – их выслушать. Принять, так сказать, к сведению.

========================Со свиданьицем
Усталость не помешала Рите разглядеть – это неприятное. Танька ей обрадовалась, но как-то странно смотрела и странно держалась с Ритой, хотя была ей рада, этого ведь не скроешь, Рита это чувствовала. Всё-таки они подруги. А вот Танькина мать удивила: всегда привечала Риту(Танька все уши ей прожужжала – "А Рита… мы с Ритой… скорей бы Рита приехала… да когда ж она приедет?!"), всегда была ей рада, а сегодня...

Да что там – удивила! Ударила обухом по голове  тётки Надина неискренняя улыбка и нарочитая приветливость. Тётка Надя радовалась, хлопотала, угощала… А взгляд тяжёлый, тревожный, оценивающий, словно Рита пришла к ним  впервые. – «Кто ты? C чем пришла в наш дом?» – вопрошали глаза… Да и сама тётка Надя, хлопнув рюмку-другую привезённой Ритой «Старки» (за встречу, да со свиданьицем, да за помин Антонидиной души, земля ей пухом), всегда говорливая и бойкая на язык, что-то уж слишком часто запинаться начала да проговариваться.

И  намекать, что хоть и похоронили Антониду по христианскому обычаю, в часовне отпели, а люди-то не зря говорят…  про Тоньку-то, нехорошее.
- Ну, да тебе ни к чему, ты городская, невиноватая ни в чём, - бормотала тётка Надя непонятное. И  Женьку срамила и честила всяко, спирт, мол, возит из Рязани банками! - Банки трёхлитровые, запечатанные, а внутре-то чистый спирт неразбавленный, заводской! Сама пробовала, господи, прости меня грешную… Всю дерёвню, всех-от мужиков поит-спаивает. И ведь недорого берёт, ведьминское отродье! Как  приедет с банками энтими... И не лень ей ташшыть!- соловьём разливалась захмелевшая Танькина мать, подперев рукой непослушную голову и не замечая застывших Ритиных глаз…

Не любили Антониду деревенские. Это Рита поняла. А ещё поняла, что она, Рита, ведьмина внучка, хоть и "не виноватая". От тётки Надиных слов становилось муторно и пусто на душе: чужая, она всем чужая… Как Маирбековой родне, которой она – не своя, и никогда не станет своей, и дети не станут, наверное… Ох! Ей нельзя об этом думать, а то вдруг да сбудется, лучше не думать…

Себя Рите не жалко, не за что жалеть – получила что хотела, за что боролась, на то напоролась. Ничего, она справится, они вместе с этим справятся… Бабушку Тоню жалко. И Женьку.  Женька сама виновата, зачем спирт ящиками возить? Девять литров неразбавленного спирта, это ж сколько будет, если разбавить? – сонно думала Рита.

=============================Глаза во тьме
Лунный луч между тем добрался до Ритиной тахты, прочертил мягким светом по одеялу, погладил Риту по лицу, словно приглашая – не спать, открыть глаза – и поднялся вверх, осветив что-то на стене, у неё над головой. Рита подняла с подушки голову и оторопела: над изголовьем Танькиной тахты светилась-горела лампадка, озаряя дрожащим светом (отчего он дрожит? сквозняка вроде нет) икону с изображением неведомого Рите святого. У Антониды тоже такая висела… Нет, другая, там женщина была, а тут мужчина…

Рита оперлась на локоть и разглядела в лунном свете встревоженные и словно бы испуганные глаза. Показалось… С чего бы святому пугаться? Он здесь у себя дома, кого ему бояться? Святому-то хорошо, а Рите не очень, она вертится с боку на бок в чужой постели и никак не уснёт! Зачем Таньке лампадка? И икона – зачем? От кого она оберегает Таньку (да кто её обидит, это её дом, её здесь любят, и в деревне любят, Танька  со всеми приветливая и ласковая, мимо чужой беды не пройдёт, поможет).

Так от кого остерегает её подругу этот неведомый святой? Защитит ли? - подумалось вдруг Рите (и колыхнулось что-то внутри, соглашаясь – да где ему, не справится...). Он и сам-то в себе неуверенный, даром что святой, а глаза у него  несвятые, - подумала Рита. Они были живыми, эти написанные безвестным иконописцем глаза,в которых - Рита готова была поклясться - стоял страх.

Рита усмехнулась и продекламировала «страшным» шёпотом: «Трусоват был Ваня бедный. Раз он позднею порой, весь в поту, от страха бледный, чрез кладбИще шёл домой». И подмигнув святому – «Не дрейфь, парень, ещё сто лет провисишь, антиквариатом заделаешься» - повернулась на другой бок, вздохнула успокоенно и провалилась в каменный сон.

И не увидела, как дрогнул огонёк в лампадке, заметался – и погас. В окно светила луна, и в её серебряном свете глаза на иконе, словно вобравшие в себя погасшее пламя лампадки, горели невысказанным укором.
Рита сладко спала, улыбаясь чему-то во сне. И не слышала, как шептались за стеной Танька с матерью…

=========================О чем говорили за стеной
- Ты её-то отведи, а сама-то не ходи – на ведьмину могилу! Не вздумай! – наказывала Таньке мать.
- Да ты чего, я и не собиралась! Я и близко к ней не подойду, боюсь я… И за Ритку боюсь. Правда, Ритке она ничего не сделает,  Риткина бабушка ей родная сестра, не должна она…А Ритка тут ни при чём, сбоку-припёка, родня-то не прямая, дальняя, стало быть, - рассуждала Танька.
-- Да какая ни есть, а родня! А ты её в постелю свою положила, ведьмину-то племяшку. Постелила бы на сеновале, так нет, под распятье уложила, со святым-то угодником, - расходилась Надежда. – Ты лампадку-то у ей забери, сюды принеси. Чай, не спится подруженьке твоей, под иконой освященной…

- Дак Ритка неверующая, ей святой, не святой, всё равно, - забормотала Танька, виновато отводя глаза. Босиком прошлёпала по коридору, постояла у двери, прислушиваясь: за дверью было тихо.

Танька отворила дверь и ахнула: Рита безмятежно спала под погасшей лампадкой, лунный луч серебряным светом освещал красивое, с нездешними чертами лицо. «Не чадит лампадка-то, давно, видать, погасла…» - подумала Танька, нащупывая спички дрожащими пальцами. Фитилёк был утоплен в масло, но вот беда! – спички отчего-то гасли, фитиль   тоже не желал загораться… Рита сладко улыбнулась во сне, в лунном луче блеснули снежно-белые зубы – что-то больно белые, в деревне ни у кого таких нет. Таньке стало жутко.

"Отче наш, - скороговоркой забормотала Танька (которая вообще-то была неверующей, а икону мать повесила, так пускай висит, зла не сделает, Таньке она не мешает, даже спокойнее с ней), - иже еси на небесях, как там дальше? Да святится имя Твое, да будет воля Твоя, да приидет царствие Твое и тэ дэ, и тэ  пэ, дальше не помню, спаси и сохрани. И завтра на кладбище Ритку обереги, и помоги ей,  если Ты есть! Не за себя прошу, за Ритку. Она за нехристем замужем, за мусульманином, но ты всё равно помоги, не оставь её, господи, она ведь русская наполовину... или на четверть, но всё равно по паспорту русская".

Толкуя святому о Ритином паспорте, Танька забыла о том, что она неверующая, молилась по-настоящему, просила всерьёз, и крестилась не в шутку, и верила – взаправду… Но – то ли бог (как, впрочем, и все в деревне) не сумел разобрать слов в Танькиной молитве-скороговорке, то ли спички отсырели, но лампадка упрямо не желала гореть.

 Рита беспокойно заворочалась и вздохнула прерывисто. Танька сняла со стены икону и тихо вышла, прикрыв за собой дверь. В коридоре силы оставили Таньку, и она опустилась на пол. Вынула из коробки сразу три спички, чиркнула ими о коробок – спички вспыхнули. Танька дрожащее рукой поднесла их к фитильку, который послушно загорелся – ровным, словно живым пламенем.

- Где-ка ты, куда пропала-то, господи! – позвала мать. – Что там? Говори.
- Да ничего, мам. Спит она. А луна знаешь какая красивая! Огромная, круглая, и прям в окно, прям на лицо ей светит. Иди посмотри, она красивая такая…
- Луна красивая?
- Да не луна, а Ритка. И луна тоже красивая, серебряная и блестит знаешь как? - зачастила Танька, утвердившись в принятом ею решении ничего не говорить матери.

Не рассказывать же ей, как у неё ломались спички, как она блеяла по-овечьи «Отче наш», перескакивая с пятого на десятое и от страха забывая слова, которые помнила наизусть. Как светила в окно полная луна, и Танька знала, что ни за что не  подойдёт  к окну и не задёрнет шторки (вдруг они тоже не послушаются?). И как вздыхала подружка, когда Танька читала над ней молитву…

Танька пристроила икону на комоде, поставила перед ней лампадку – и в глазах святого ей вдруг почудилась тревога: глаза тщетно пытались что-то сказать, о чём-то предостеречь… «Мерещится всякая чушь, на луну насмотрелась", - хмыкнула Танька и юркнула под одеяло. Никто не узнает о её страхах. Даже Ритка.

Продолжение   http://www.proza.ru/2015/11/07/2277