Мишутка

     Мишутка  рос очень любознательным. Каждый день он задавал тысячу «почему?», как и положено четырехлетнему малышу. Родители в позднем ребенке души не чаяли  и  только умилялись  его  заковыристым вопросам.
     Все свои   загадки   Мишутка находил во дворе   старого двухэтажного жактовского  дома, в котором вместе с родителями  занимал одну комнату на втором этаже. 
     Впрочем, в их доме все квартиры состояли из одной комнаты. «Удобства» были  на улице. Летом все переселялись в беседки, где готовили на свежем воздухе, там же и спали. В остальное время года в каждой комнате  была своя керосинка или примус, а в общем коридоре по стенам висели тазы, корыта, плетеные большие   корзины, ведра…


     Родители безбоязненно выпускали Мишутку во двор одного, но категорически запрещали выходить за калитку на улицу. Однако и без улицы здесь было много интересного.
     Во-первых, жильцы всех сорока четырех квартир любили Мишутку. Каждый старался  при встрече остановить мальца, поговорить «за жизнь», одарить кто печенькой-конфеткой, кто яблочком, а кто и пирожком. Карманы его брючек и вельветовой курточки с  замочками «молнией»  всегда оттопыривались от соседских даров.
     Во-вторых, во дворе он  мог смотреть, как  играли старшие  ребята,  слушать их разговоры.
     В конце двора  был единственный гараж, где   сосед, дядя  Миша,  с огромным сизым носом, в   промасленном  комбинезоне,   бесконечно  латал свой  старенький «Москвич» и  разрешал иногда мальчику посидеть за рулем, « в виде исключения, потому как тезка».


     Именно  со двора он пришел с вопросом: « Мама, а почему тетя  Есина сказала дворничихе Софье Викентьевне, будто  сразу видно, что  я - ребенок из полной  семьи? Какие же мы полные? Мы все очень даже стройные: и ты,  и папа, и я».
 
     Или  вдруг ворвется в квартиру  и  сходу, не раздеваясь:  «Быстро скажите, что такое «уврей»?  Витька  Цыбин  сказал, что я уврей. Это хорошо или плохо?»   
     На такие вопросы родители отвечали  однозначно: «Вырастишь – поймешь». 
     Мишутка не хотел терпеть и как  мог сам старался  удовлетворить свое любопытство.
     Его, например, давно мучила загадка – как дядя диктор помещается в маленьком радиоприемнике. Папа  пытался объяснить:  рисовал какие-то радиоволны, антенны, приемные устройства, а потом  вдруг закончил   уже знакомой и столь ненавистной Мишуткой фразой: «Рано пока тебе  это  знать. Вот немного подрастешь и поймешь». Мишутка с досады чуть не заплакал и,  дождавшись, когда никого из взрослых не будет дома, разломал  заднюю стенку  приемника.  Но никого внутри не нашел.


     Когда   Мишутка болел, или родителям надо  было куда-то уходить, за  мальчиком  приглядывала соседка Мария Гавриловна, одинокая старушка-пенсионерка, которая  в нем души не чаяла.
     На  многочисленные  Мишуткины почемучки она  тяжело вздыхала, ласково смотрела на него через толстые стекла своих круглых очков, гладила по головке и  говорила обычно: «Съешь, деточка, пирожок. Или хочешь  леденец, а?» 
     Мария Гавриловна  очень любила маленького соседа всеми силами  своих  нерастраченных материнских  чувств. С ее легкой руки все во дворе  начали звать  Мишку   Мишуткой.
     Малограмотная  женщина не могла удовлетворить любопытство  смышленого не по годам малыша и считала  своей первейшей обязанностью «накормить дитя». Кулинаром она была превосходным.
     Мишуткин  папа, на все руки мастер, сложил по ее просьбе во дворе  под навесом небольшую русскую печь,  и Гавриловна стряпала  с удовольствием,  удивляя  соседей дивными пирогами, ватрушками, кашами, печеной картошкой, топленым молоком и прочими изысками. Лучший кусок доставался, естественно, ее любимцу. А уж когда наступала пасха- задаривала Мишутку куличами разных размеров и  крашеными  яйцами.


      Старушка  была искренне рада, когда  мальчик заходил в гости. Она рассказывала ему сказки, научила играть в  подкидного  дурака,  разрешала разрисовывать цветными  карандашами  старые газеты. У нее  всегда вкусно пахло печеным,  было уютно,  и  Мишутка чувствовал себя как дома.
      Бабушка  любила  вязать, напевая при этом  тихим  голосом протяжные песни, под которые мальчик засыпал. 
      В праздничные дни, когда гремел салют, и во время весеннего грома, ребенок  прибегал к  Гавриловне,  и они прятались  в темном чулане. Сидели, прижавшись друг к другу и ждали, когда все стихнет.
      Если  старушка уходила «у  церкву»,   Мишутка ждал ее с нетерпением, реагируя  на каждый стук,  и радостно бежал навстречу, как только  знакомая фигура в длиннополом платье  и  неизменным клетчатом платке  появлялась во дворе.
      Соседка всегда приходила «с гостинцем». Она целовала мальчика в лоб, приговаривая при этом : «Ну чисто ангел, даром что нехристь».


      От нее Мишутка узнал  про Царствие божие, про  рай, херувимов, преисподнюю, грешников, чертей, которые поджаривают их на большой сковороде  в аду.
      Когда он попытался   поделиться этими знаниями  с родителями, то  они были почему-то  очень недовольны и потом что-то долго  выговаривали Марии  Гавриловне.
      Малыш больше всего боялся, что ему не разрешат  дружить с бабушкой, но  все обошлось. Правда, про рай и  херувимов вести разговоры она теперь всячески  избегала, умело переводя  внимание  мальчика  на  другие темы.


      В теплые дни старушка  выходила из своей  комнатушки «погреть косточки на солнышке». При этом зорко следила, чтобы  «соседские фулюганы   не  забижали   ребятенка».
      Ревновала, если   кто-то из взрослых  одаривал  ее Мишутку конфеткой  или  яблочком,  и очень радовалась, когда  мальчонка  пытался «по-честному»  поделиться  с ней  угощением.


      Ребятенок  между тем рос не по дням, а по часам.
      В детском саду он  выучил буквы, мог даже читать по слогам  и  с удовольствием демонстрировал  свои знания маме, папе и Гавриловне.
      Та  искренне  ахала от удивления, всякий раз говорила, что «мир еще не видал такого разумного дитя» и предрекала «быть  ему  знатным человеком».


      А «знатного  человека»  уже  начали готовить к школе. 
      Решили отдать на год раньше.  У них вся детсадовская группа по какому-то эксперименту  шла с шести лет в школу. И хотя Мишутке не хватало до полных шести лет трех месяцев, он  тоже  мог стать первоклассником.
      Мама купила ему портфель, пенал с принадлежностями, тетрадки, альбом и, самое главное, форму, которую они с Гавриловной долго подгоняли, «чтоб ладно сидела».


      В школе  набирали три первых класса. 1-й «А» был экспериментальный.
      Чтобы  попасть туда,  надо было пройти собеседование: рассказать стих,  сосчитать до десяти и ответить на вопросы.
      На собеседование  Мишутку  провожали всем двором. Больше всех волновалась Гавриловна, она  даже тайно перекрестила своего подопечного, предварительно  напомнив ему  правила приличия.
     -Не шустри, веди себя чинно, благородно. Расскажешь стих, если скажут «Спасибо, хватит!», кивни головкой и ласково ответь «Всегда  пожалуйста!»  А за цифирь  я спокойна, мы с тобой в карты  от шестерки до десятки еще два года назад  все проходили».


      Мама всю дорогу  твердила Мишутке, что  он   должен  сосредоточиться и показать всем, что, несмотря на юный возраст,  достоин  учиться  именно в 1-м «А».
    - Я  уверена, что ты их всех  удивишь! - сказала она  перед  тем, как они переступили порог  школы.


     В коридоре Мишутка увидел свою детсадовскую группу с родителями. Все   напряженно ждали начало собеседования.


     Вызывали по  списку. Каждый  «абитуриент» заходил  с мамой, папой или бабушкой, которые  садились  возле стола с  тремя  экзаменаторами, а  соискатель  стоял перед  ними, ожидая вопросов.
     Сквозь щелку в двери было слышно, как отвечают конкуренты. Все рассказывали стихи, которые учили в детском саду, читали  по слогам  несколько предложений,  считали  до десяти, рисовали цифры.


   - Как же я  смогу удивить,- подумал  Мишутка,- ведь мы  все из одной группы и учили  одно и  то же. Пока дойдет моя очередь,  учителя  все по сто раз уже услышат.


     Вскоре  их с мамой  пригласили  в класс.
     Мишутка с интересом разглядывал экзаменаторов. Румяный толстяк, должно быть директор школы, держал в руках его личное дело  и зачитывал имя, фамилию и год рождения. Две дамы, из которых  одна совсем молодая, а другая седая, в очках как у Марии Гавриловны, внимательно слушали представление.

   - Ну-с, молодой человек,- сказала та, что постарше,- расскажите нам,  пожалуйста, для начала,  стих
   - Какой? - спросил Мишутка
   - Любой, который Вам нравится,- ответила  седоволосая и ласково  глянула  поверх очков, ну  точь-в-точь как  бабушка Гавриловна.

     Этот взгляд все и решил. Мишутка сосредоточился, глубоко вздохнул  и неожиданно для самого себя начал:
    «Отче  наш, сущий на небесах! 
     Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, Да будет воля Твоя на земле как на небе.
     Хлеб наш насущный дай нам на сей день,
     И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим   
     И не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого, 
     Ибо Твое есть Царство и сила, и слава вовеки. Амиинь»


     Он  ежедневно на протяжении двух лет слышал эти слова от своей  соседки,  и  они накрепко засели в детской памяти.


     Прочитав,  «чинно», как наставляла  бабушка Мария Гавриловна, Мишутка  с достоинством кивнул головкой, успев заметить, что  все  сидят с широко раскрытыми ртами. Наступила пауза.
     Мама, вся раскрасневшаяся и взволнованная, развела руками и уставилась на сыночка, будто видела его впервые. Она буквально потеряла дар речи.


     Мишутка ликовал, сердечко его  радостно  трепыхалось Это была победа, он  удивил, как просила мама, как ждала  Гавриловна.
   - М-да,- прервал паузу  розовощекий дядька. - Это  ты в детском саду учил? - спросил он  с каким-то  зловещим придыханием.


     Мишутка  было заволновался,  но  хохот  молодой учительницы вернул ему уверенность.
     - Ага, - подумал он,- значит  все-таки  понравилось!


     Самая молодая экзаменаторша смеялась  так заразительно, что  все взрослые вдруг последовали ее примеру.
     Даже мама смеялась сквозь слезы. Она пыталась что-то сказать, но  дядечка  опередил  ее.
   - Ну, замечательно. А еще что  ты  можешь прочитать?
     Мишутка,  не задумываясь, затянул:
   
    «Блажен муж, иже не иде на совет нечистивых.
     Аллилуие, аллилуие, аллилуие.
     Яко есть Господь путь  праведных, и путь  нечистивых погибнет.
     Аллилуие, аллилуие,аллилуие.
     Работайте Господави со страхом и радуйтесь Ему с трепетом.
     Аллилуие,аллилуие,аллилуие.
     Блажен  вси надеющиеся Нань..

   - Достаточно. Спасибо! - вдруг  прервал его  розовощекий
   - Всегда  пожалуйста! - с достоинством, как учила Мария Гавриловна, ответил Мишутка  и,  отступив на шаг, кивнул.


     Потом его попросили выйти.
     Мама еще долго  разговаривала о чем-то с экзаменаторами. Из-за плотно закрытых дверей  было слышно, что она  кому-то что-то доказывала, но суть  беседы Мишутка не уловил.
     Затем  его снова пригласили в класс. Мама попросила прочитать басню  «Стрекоза и муравей» в лицах, посчитать до двадцати и обратно, нарисовать круг, квадрат и треугольник, назвать все пальцы на руках…


     Весь обратный путь она молчала и только перед самым домом  попросила  Мишутку  ни о чем папе не рассказывать.
   - Я сама ему все расскажу, как надо.
   - Но почему, мамочка, ведь я же хорошо отвечал и меня приняли?!- удивился  мальчик.
   - Вырастешь – поймешь,- ответила мама.


     …Первого  сентября  Мишутка в отутюженной форме  стоял на праздничной линейке в первом ряду 1-го  «А» класса с портфелем в одной руке и огромным букетом цветов – в другой. Он слышал, как взрослые говорили: «Тот самый мальчик!» и показывали на него.
      Мишутку распирало от гордости, но он  вел себя чинно и благородно, как учила бабушка Гавриловна.