Повесть о партизане Киселеве

                Валерий  Чернышов 


                ПОВЕСТЬ  О  ПАРТИЗАНЕ  КИСЕЛЕВЕ


                Глава 1


      Более шестидесяти лет мировая общественность практически ничего не знала об уникальной военной операции времен Холокоста. В тысяча девятьсот сорок втором году из лесов в Белоруссии были выведены и спасены от верной гибели двести восемнадцать евреев. Они преодолели по оккупированной территории тысячу километров трудного и опасного пути, смогли перейти линию фронта. Такой беспримерный случай не имеет аналогов в военной истории. Это стало возможным благодаря только одному человеку, который возглавлял поход. Им был офицер Красной Армии военный профессионал и благородный русский человек Киселев Николай Яковлевич. Это наглядный пример, когда и один в поле воин.  Его имя должно стоять в одном ряду с именами других героев Великой Отечественной войны. Ниже небольшая повесть о его подвиге.

      Был август второго года войны. Борьба против оккупантов развернулась в полную силу. Диверсии на железных дорогах, налеты на гарнизоны не давали врагу ни дня спокойной жизни. И только в обширном районе севернее Минска установилось неожиданное затишье. Это была зона действий небольшой партизанской бригады в составе отрядов «Мститель» и «Борьба», которые почти месяц не проводили серьезные боевые операции. Выходить в рейды они не могли потому, что вынуждены были охранять и обеспечивать выживание большого количества беженцев, нашедших свое спасение вокруг базы бригады. В шалашах и землянках укрылись без малого три сотни женщин, стариков и детей. Ситуация осложнялась тем, что это были евреи, чудом избежавшие гибели при уничтожении фашистами гетто в местечке Долгиново. Уйти на боевое задание и бросить этих измученных скитаниями людей на произвол судьбы партизаны не могли.
 
        С такой проблемой в Центре партизанского движения столкнулись впервые. Хорошее дело помощи людям обернулось тем, что они стали обузой для целой бригады и причиной потери ее активности. Надо было что-то предпринимать. Дни тянулись за днями, а решение так и не находилось. 
         Вызов на сеанс радиосвязи с Москвой поступил совершенно неожиданно. Командир бригады немедленно поспешил к радистам. Предчувствие каких-то изменений охватило его, и все мысли в голове свелись к одному – наконец-то закончится неопределенность. В штабе срочно собрали командный состав. Все сидели с хмурыми лицами и негромко переговаривались, никто ничего толком не знал. Иные заводили веселые разговоры, но беспокойные взгляды красноречиво говорили о неискренней бодрости. Начальник разведки грустно спросил: «Что, опять будем подсчитывать, сколько осталось картошки и муки?» Заместитель командира выглядел особенно напряженным. Глядя на него, можно было подумать: вот человек, который ждет какой-то беды. И действительно, от решения высшего командования сегодня зависела вся их дальнейшая жизнь.

        Ждать пришлось не долго. Дверь открылась, комбриг энергично вошел, поздоровался и начал совещание. Это был человек крупного телосложения и по одной лишь фигуре мог быть назначен на командную должность. С его приходом все притихли. Ровным голосом, очень внятно выговаривая каждое слово, как будто диктуя текст машинистке, он сообщил:
     – Получен приказ, в разумность которого трудно поверить. Я уверен, такое указание ни одному из нас даже в голову не могло прийти. Не буду кривить душой – даже опешил. Мог представить все, что угодно, но только не это. Надеюсь, вы сможете понять мое состояние. – Его басовитый и глухой голос выдавал волнение. – Приказано в недельный срок собрать всех евреев, нашедших убежище вблизи лагеря бригады, и вывести их за линию фронта, после эвакуации немедленно возобновить боевые действия.   
         Комбриг прошелся по комнате и остановился напротив изумленных командиров.
         – Мы понимаем, отрядам все равно придется уйти. Но тогда евреи точно будут обречены на верную гибель. В здешних местах спрятаться им негде. Немцы настолько сильно запугали крестьян, что они стали выгонять несчастных из деревень. Фашисты угрожают: если найдут у кого дома хоть одного еврея, выжгут все село. А впереди зима. Может быть, эта эвакуация и есть для них последний шанс на спасение?
         Он пригладил рассыпавшиеся волосы. Тревожное состояние все больше охватывало его и невольно передавалось другим членам штаба.
         – Несколько раз я предлагал Центру перераспределить беженцев по другим отрядам, снять с нашей бригады непосильную бытовую нагрузку. А сегодня вместо помощи и дельного совета мы получили очень трудный для выполнения приказ. Вопросы есть?
        Никто не произнес ни единого слова. И только начальник штаба, толстенький, с бритой, чтобы не было видно лысины, головой, проницательный и умный человек, не удержался:
       – Мы по своему опыту знаем, что любое передвижение партизан всегда связано с большим риском. А переход  такой массы ослабленных людей почти на тысячу километров с преодолением линии фронта кажется вообще чем-то нереальным. Мне совершенно ясно: приказ о выводе евреев за линию фронта лишен здравого смысла. Он похож на отговорку, приготовленную для людей, от которых просто хотят избавиться,  не задумываясь об их дальнейшей судьбе.

         Комиссар бригады, всегда сдержанный и тактичный, вдруг поднялся из-за стола, оглядел присутствующих повлажневшими глазами и сказал то, что осознавал каждый.
         – Сегодня мы увидели, какова цена человеческой жизни во время войны. Для того чтобы разблокировать одну боевую единицу, фактически на смерть отправляют сотни мирных людей, ведь шансов на благополучный исход, на мой взгляд, просто нет. И обратите внимание – в приказе не сказано ни слова о выделении охраны для сопровождения беженцев, только требование возобновить боевую деятельность. Кто и как будет защищать их в пути, обеспечивать пропитанием, вообще непонятно.
        В прокуренной комнате наступила тишина. 
        Помолчали, повздыхали. Обсуждение закончилось. Оставалось только одно – выполнять, приказ есть приказ. Как и в любом деле, начали с подбора командира для этой сложной операции. Определили троих и стали поочередно вызывать их в штаб. Первый и второй все внимательно выслушали, согласились с важностью задания, но добровольно возглавить эвакуацию отказались. Третьим был командир отряда «Мститель» – старший лейтенант, политрук Николай Киселев.
 
          Николай покуривал в тени кудрявой березы и еще издали заметил связного из штаба бригады. Придерживая  болтающийся за спиной автомат, он рысцой бежал в его сторону, и Николаю сразу стало понятно, что не чаепитием сейчас пахнет. Киселев не особенно  удивился неожиданному  вызову к командиру бригады. По пути в штаб у него промелькнули  неясные сомнения, но он не придал им никакого значения, беспокоиться было не о чем. Неделю назад ему поручили сформировать новый отряд «Победа», забот и хлопот хватало, поэтому никаких дополнительных заданий быть не должно. Однако на войне никогда ничего не знаешь, кроме того, что у тебя под самым носом творится. Не стреляют в тебя – и уже кажется, что во всем мире тишь да гладь, начнется бомбежка – и ты уже уверен в начале большого боя.
 
           Киселев вошел в просторную землянку-штаб, представился, как  положено по уставу, и с любопытством  посмотрел на начальников. В его глазах появилось то веселое, мальчишеское выражение, которое всегда так нравилось комбригу. Он уважал Киселева,  этого молодого мужчину выше среднего роста, крепкого, с умным, слегка продолговатым лицом. Сразу запоминались большие серые глаза, густые брови и упрямые губы. Пришитая над правым карманом его гимнастерки красная полоска  свидетельствовала о ранении на фронте, а над левым была прикреплена медаль «За отвагу» – награда за проявленный в бою героизм.    
       – Садись, Николай, – по-свойски сказал комбриг, – предстоит серьезный и, возможно, долгий разговор, так что наберись терпения. Штаб работает над самой сложной на сегодня задачей, и решить ее надеемся с твоей помощью.
         Он достал тоненькую папочку,  вынул из нее лист радиограммы и подал Киселеву. 
         – Вот он, последний приказ из Центра, прошу ознакомиться.
         Большие руки командира явно не годились для бумаг, которые он листал осторожно, словно боясь повредить. Комбриг внимательно посмотрел на Киселева и как-то по-отечески, не желая причинить ни малейшей обиды, заговорил со своим любимцем.
         – Вот что, Николай, мы с тобой люди взрослые, и я не буду играть в прятки. Штаб предлагает тебе возглавить эвакуацию беженцев. Мы представляем, насколько это опасно, но уверены, что ты справишься. Не стану объяснять, как это все важно, думаю, сам понимаешь.
               
         В комнате воцарилась полная тишина. Только за печкой трещал сверчок, мирно и уютно, как будто и войны-то не было. Киселев имел опыт боев в окружении и сразу осознал, что такой поход  смертельно опасен. Он сидел неподвижно и смотрел в одну точку. Трудное испытание, как снежный ком, свалилось на него. А как все сделать и не погибнуть напрасно, не укладывалось в голове. Через минуту он поднялся и сказал то, в чем  искренне был уверен.
         – Приказ мне понятен, но надо назначить кого-нибудь более опытного. Мне только двадцать пять лет, молодой еще, – попытался отшутиться Николай,  – да и в длительном рейде бывать не приходилось. 
        Самое ужасное, что, хватаясь за первые попавшиеся доказательства непригодности к новому заданию, лихорадочно изобретая различные способы избежать этого, он начинал понимать  всю их бесплодность.   
        – Да мы вас хорошо знаем, у вас богатый фронтовой опыт, и мы не согласны с вашими сомнениями, – глядя Николаю в глаза, мягко сказал комиссар.
         Он умел разговаривать по душам и убеждать так, что люди всегда верили ему.
         – А кому кроме вас мы можем доверить гражданских людей? Вы же культурный человек, окончили институт внешней  торговли, коммунист, – нажимал хитрый политработник, – а с вашей молодостью и энергией вы преодолеете любые трудности. 
         Он с немым вопросом оглядел сидящих в комнате командиров. И те, как по команде, дружно закивали головами – понимали, кандидатура определена, дело за малым – убедить на добровольное согласие. Ведь знали, что в этом случае человек не будет формально относиться к своим обязанностям, постарается найти способы выполнить  приказ, а не искать оправданий.               
         Оправившийся от накатившей грусти, не усидел на месте заместитель командира, почувствовав, что попадает в струю общего мнения. Он вышел из-за стола и остановился напротив Киселева.               
        – А кто, если не ты? Мы-то точно знаем цену каждому, не у всякого молодого офицера такая богатая биография. Твоего опыта хватит не меньше чем на полковника, пороха понюхал вдоволь. Если посчитать все твои жизненные этапы, то пальцев на руке не хватит. С начала войны ты доброволец, потом на фронте командир роты, из окружения выходил, раненый в плен попадал, бежал, у нас успешно воюешь.
        «Надо же, разошелся, вот уж от кого не ожидал, – с удивлением подумал Николай. – Все вспомнил». Но это было еще не все.
        – Расскажу один случай, так, для общей картины, – с чувством продолжил заместитель командира. – Мне пришлось участвовать в одной операции под командованием Киселева. Пока шли к месту диверсии, он улыбался, шутил с партизанами, всячески их подбадривал. Но стоило оказаться на боевой позиции, я увидел другого человека. Четкие команды, точный расчет сразу показали настоящего военного профессионала. Тогда был разгромлен приличный автогараж, а мы не потеряли ни одного бойца. Кроме того, о нем говорят: не бросает товарищей в беде.
         Других выступлений больше не последовало. Николай понял, что для командования это дело уже решенное, вот только все почему-то очень хотели, чтобы он сам согласился.
      – Ну, вот что, уважаемый командир отряда «Мститель», – с ноткой шутливой строгости сказал молчавший до сих пор комбриг, – мы обращаемся к тебе не как начальники.  Не хотелось бы посылать на такое рискованное дело нашего друга в приказном порядке.               
         Он присел на лавку рядом с Николаем, слегка  обнял его и неожиданно признался:
         –Ты знаешь, мы уже не первый час заседаем, но так и не решили, кто поведет беженцев. Скажу  честно, двое добровольно пойти отказались. Никто бы не удивился, если бы так же поступил и ты. Все понимают, что шансов преодолеть в таком составе сотни километров почти нет. Вместе с тем все наши надежды связаны именно с тобой.
      – Я согласен, –  вдруг твердо и без лишних разговоров сказал Киселев.
      Серые глаза его смотрели открыто и уверенно, лицо выражало полное спокойствие. Он знал, сталкиваясь с этим не раз, что самое трудное –  принять решение. Иными словами, взять на себя ответственность за все последующие события, за то, что люди, судьба которых в твоих руках, если даже и погибнут, то погибнут ради достижения цели, в правильности которой ты абсолютно уверен. Затем предстояло всё твердо выполнять.

      Партизанские командиры, сидевшие за столом, из-за неловкости положения смотревшие на пол, подняли глаза на Киселева. Каждый понимал, какую тяжелую ношу взвалил он на себя.       
       Комбриг подошел к нему, крепко обнял и дрогнувшим от волнения голосом сказал:
       – Спасибо тебе, Николай. Мы сегодня убедились, что не каждый смелый человек может добровольно решиться на такое опасное дело, а ты молодец. 
       Все  вздохнули с облегчением:  выход из затруднительной ситуации был найден. Дружески похлопывая Николая, члены штаба разошлись по своим делам.

        Командир бригады был деловым человеком и не любил тянуть время. Оставшись вдвоем с Киселевым, он подал ему папку с документами.               
        – Читай, целую неделю колдую над этой проблемой. В Москве только недавно разобрались с моими запросами. Как воевать, если беженцы связали нас по рукам и ногам? А вообще, – лукаво прищурился он, – я всегда стараюсь соблюдать солдатское правило:  держись подальше от начальства да поближе к кухне. Но в этот раз, выходит, сам напросился на указание сверху.
        Киселев вдруг заулыбался, разглядывая листки  радиограмм.               
        – Ты чему радуешься? – удивился  комбриг.
        Николай протянул ему бумаги.
        – Смотрите, – голос его повеселел, – ваша работа с Центром не пропала бесследно. Нам пообещали в ближайшие дни прислать десантников с диверсионной  подготовкой и именно для сопровождения беженцев. Считайте, мой новый отряд «Победа» уже сформирован.               
       – Рад твоему бодрому настроению, сразу на душе потеплело. Парашютисты, как правило, опытные разведчики, и с ними намного легче воевать. Да ты один не меньше взвода солдат стоишь, – полушутливо сказал комбриг. – Не переживай. – И он тоже заулыбался.
 
       Дальнейшее обсуждение продолжилось около висевшей не стене карты.
       – С десантниками передадут вариант предстоящего маршрута и топографические карты на всю его протяженность, ведь дальше полсотни километров от лагеря местность нам не известна. Переход линии фронта Центр предлагает  осуществить  на участке заболоченной местности, где есть неохраняемый  коридор. – Командир взял карандаш и очертил место на карте. – Посмотри, где еще найти более безопасное место? На наше счастье, военные действия там не ведутся, и пешим порядком пройти можно. Шанс на удачный результат все-таки есть, главное – добраться до этого коридора. Вот это и будет твоя основная задача.               
          В ходе дальнейшего инструктажа Киселев убедился, насколько детально  комбриг подготовлен к предстоящей эвакуации. Это же надо, все продумано, только выполняй. Для себя Николай почерпнул много полезных сведений из этого неторопливого разговора.
 
         Дальше ему стало еще интереснее. Когда разговор коснулся новых важных вопросов, он постарался не пропустить ни одного слова. 
         – Идти будете только ночью и обязательно колонной,  днем отдыхать. Ваша жизнь целиком и полностью зависит от скрытности во время движения и на остановках. Каждый  должен соблюдать этот режим, чтобы никто не узнал о беженцах и о том, что сил у вас кот наплакал. В крайнем случае, пусть бы думали, мол, какой-то партизанский  отряд меняет свое расположение.
         Комбриг закурил.         
         – Сложно, конечно, с продуктами. Кое-что мы вам в дорогу выделим, но в основном  питание придется  добывать как у населения, которое вас точно не ждет, так и у противника. Вырабатывай строгий голос, если не умеешь, – крестьяне по-другому тебя не поймут, разговор не получится. К сожалению, сейчас военное время, а уж потом люди нас простят.
        После небольшой паузы он заговорил о том, что больше всего беспокоило его.       
        – Выходы из леса – вот самое слабое звено похода, а ведь с жителями хуторов и деревень встречаться придется. Здесь чрезвычайно велика вероятность предательских доносов и внезапных нападений карателей.  А на войне нет ничего страшнее засады – ударит  именно  тогда,  когда не ждешь. Как избежать этого, не знает никто, и только твой внимательный глаз да профессиональное чутье будут тебе помощниками. Верю, Бог и удача не отвернутся от тебя.

        Комбриг еще раз подошел к карте, раздумывая, все ли он сказал из обязательных напутствий, и завершил разговор уже конкретным указанием.
        – Пока не прибыли десантники,  займись  подготовкой  беженцев к походу. Проверь, среди них обязательно найдется сколько-то мужчин, которым можно выдать оружие. Зачислишь их в свой отряд и организуешь группу охраны колонны. Конечно, военной подготовки у них нет никакой, – усмехнулся краешками губ командир, – вот и постарайся провести с ними ускоренное обучение. Добавить тебе партизан  из отряда, сам понимаешь, я не могу – здесь каждый штык на счету. Да и в приказе об этом ничего не сказано, – с грустью закончил он.

         Киселев вдруг остро ощутил полную безнадежность намечаемой эвакуации. Сколько пришлют парашютистов не известно,  два десятка сомнительно, партизан из бригады взять нельзя, необученные мужчины с винтовками не в счет,– значит, никто и не собирается всерьез выводить этих евреев за линию фронта. Может произойти и так, что десантники, как пастухи, просто  отгонят всю эту массу беженцев подальше от партизанского края, а там, в случае серьезной опасности, тихо растворятся в глухомани лесов. Какова же будет участь его самого, Киселев и представить не мог. Получалось, что только он один при любых обстоятельствах останется вместе с евреями, и надеяться им больше не на кого.

          Комбриг и Киселев направились в жилую зону беженцев, каждый старался не думать о предстоящем походе. По пути комбриг все время посматривал на молодого офицера, потом не удержался и спросил:
         – И все же скажи, Николай, почему ты согласился  добровольно пойти на такое рискованное дело?
         На этот вопрос не было однозначного ответа. Киселев не чувствовал себя героем или патриотом. Немного помолчав, он начал рассказывать во всех подробностях.
        – Я знаю, партизаны предпочитают не брать евреев в отряды, а только привлекают из них умельцев на разные хозяйственные работы. У меня же обстоятельства сложились так, что после побега из плена я оказался среди евреев-подпольщиков в местечке Илия, которое потом полностью сожгли фашисты. Там я убедился, что эти люди  могут быть смелыми и преданными друзьями, что бы ни говорили о них. Особенно хочу заметить, –   глядя командиру в глаза, сказал  Киселев, – тогда  мне жилось очень трудно, здоровье было серьезно ослаблено. Меня на два месяца приютила помогавшая  партизанам еврейская семья, и живым-то я остался только благодаря их заботе. Такое не забывается, и я им помогу. А вообще я русский  деревенский парень из Башкирии,  детство и юность прошли среди людей разных национальностей, и все мы жили дружно.

         На большой поляне собрались беженцы, с нетерпением  ожидая появления партизанских командиров. Они молча и неподвижно стояли готовые к любому повороту судьбы.
        – Будем пробиваться к линии фронта, – объявил Киселев. – В дорогу возьмем только действительно необходимые вещи. За детьми и стариками будем следить особо, никого в пути не оставим. Вопросы есть?
       – Есть, – раздался одинокий старческий голос. – Как вы думаете, мы дойдем?
       – Дам ответ, когда перейдем линию фронта, – бодро выдавил из себя Киселев.
         А что он мог ответить, когда впереди предстоял никому не ведомый, полный  различных испытаний долгий путь? И сразу какая-то деловитость  охватила людей. Они быстро разошлись и принялись у себя в землянках что-то разбирать, вытряхивать, рассматривать. 
               
         Со старостой беженцев состоялся отдельный разговор. Это был пожилой человек невысокого роста, с живыми карими глазами. Он был одет в облегающий немецкий френч, почти новый, вот только левый нагрудный карман как раз напротив сердца был продырявлен, похоже, пулей. Он сразу уловил взгляд Николая и с улыбкой заметил:
        – Вы понимаете, евреи отлично разбираются в военной одежде и умеют латать дыры.  Сейчас  никто не видит  ничего зазорного в том, чтобы раздеть мертвеца. Живые враги не платят за убытки, так пусть рассчитываются  хотя бы мертвые.
          После этих слов он вновь усмехнулся. Помня о вставных золотых зубах, видимо, стесняясь их блеска, он старался улыбаться одними только губами, так, что они, растягиваясь, становились похожими на  бледно-розовые узкие полоски. Его лицо было очень подвижно, как у актера или продавца галантерейного магазина. Чувства, которые этот еврей в данный момент испытывал, сменяли друг друга с непостижимой быстротой. Николай с иронией отметил, что куда внимательней следит за его мимикой, чем за словами. А вообще разговаривать со старостой было легко. Слушал он серьезно, тем и привлекал к себе людей, внимательно относился к собеседнику и старался понять ход его мыслей. Он сразу сообразил, насколько беззащитны будут беженцы во время похода. На просьбу подобрать подходящих мужчин для охраны колонны откликнулся искренне, пообещал завтра же привести всех, кому можно выдать оружие. Он полностью согласился с необходимостью проверить и подремонтировать обувь, а если надо, то сплести лапти.

        Мудрый староста почувствовал важность еще одной проблемы, посмотрел на Киселева и дотронулся до его руки.
        – Догадываюсь о твоем беспокойстве за детей. Скажу, не дожидаясь твоего вопроса: особых трудностей с ними не будет. В поход пойдут тридцать пять мальчиков и девочек, из которых двое пятилеток и только одной три года. Другие постарше или подросткового возраста. Малышей не много, а остальные должны выдержать. Одежды хватает, маленьких понесем в мешках. 
               
        На следующий день, в полдень, Николай, ожидая  своих подопечных, прилег отдохнуть под  раскидистой сосной. Земля грела и баюкала его. Проснулся он, когда  кто-то пробежал неподалеку – легкий, почти невесомый. Никого не было видно и слышно, но чутье  опытного разведчика подсказывало ему, что к такому ощущению следует относиться серьезно. Те, кто думал иначе,  жестоко за это поплатились. Вспомнился ему вырезанный немцами сторожевой  пост. Должно быть, тем двум  молодым партизанам,  позволившим себе заснуть на часок,  тоже  что-то слышалось сквозь дремоту, но они забыли о жестокой войне.
               
        Киселев встал, стряхнул хвою и увидел выходящих на  поляну молодых ребят во главе со старостой. Он со знанием дела оценил то, как они умеют бесшумно передвигаться в лесу. В строю оказалось всего двадцать парней примерно призывного возраста и немного помладше, у каждого на лице застыло выражение любопытства и тревоги: как это – воевать?
       – Учиться будем в ускоренном порядке, – сразу предупредил Николай. – Чтобы не погибнуть в первом же бою, займемся тремя важнейшими  навыками  действий в боевой обстановке: быстро падать на бегу с оружием, ползать по-пластунски и правильно прицеливаться. У нас на все дела только пять дней. Но прежде всего хочу обратиться к вам с простым человеческим предложением: кто боится, пусть выйдет из строя.
       Таковых не нашлось. 
       Один парень постарше выразил, наверно, общее мнение:
       – Мы пришли сюда не по принуждению, рады возможности получить оружие и отомстить фашистам за все наши страдания. Мы не подведем вас, товарищ командир, трусов среди нас нет.
      – Верю, сказано от сердца, – негромко ответил Киселев. Подумав, он пришел к выводу, что обучение надо начать с главного принципа поведения на войне. Это особенно важно для ребят, привыкших к доброй домашней жизни. – Запомните, не вы убиваете человека, а убивает  оружие, которое вручила вам Родина. Поэтому все переживания на эту тему прошу выбросить из своей головы.

       И занятия начались. На первом этапе было выполнение команды «Ложись!», но научиться падать с оружием на бегу оказалось не просто. У парней все получалось плохо, некоторые сначала становились на четвереньки, другие просто бросались на землю. Николай незлобно покрикивал и повторял движения  снова и снова.               
       – Вначале делай длинный шаг правой ногой, а потом падай на левый бок, – горячился он. – Медленно будешь опускаться – точно получишь пулю.               
       Дальше ребята начали учиться стрелять из немецкой винтовки «маузер».
       – Других у нас просто нет, – объяснил  любопытным Киселев, – да и боеприпасы  легче добывать у противника.
       Все убедились, насколько ловко обращается он с этим оружием, да и нравилось оно ему.
       – Эту винтовку удобно заряжать, затвор имеет короткий ход, и заеданий патрона практически не бывает, спусковой курок заметно мягче. В этом и есть ее небольшое преимущество перед нашей трехлинейкой.

      Парни, затаив дыхание, слушали своего командира. Он, как старый друг, всегда улыбаясь, садился на траву и учил разбирать винтовку, чистить ствол. Ребята внимательно следили за всеми его движениями. Ему нравилось их старание на занятиях, и он не упускал случая поделиться своим опытом.
       – За время войны у меня появилась полезная привычка по отношению к оружию. Как только оно попадало в руки, знакомство с ним я всегда начинал с полной разборки, даже если оно было совсем новеньким. И вам советую про это не забывать – всегда будете уверены в его исправности.

       Подбадривая молодежь и создавая  хорошее настроение, Николай припомнил старую военную поговорку.   
      – Кому должен полностью доверять солдат? В первую очередь оружию, во вторую –  жене, в третью – командиру. С чего начинается доверие? Со знакомства! Знакомство начинается с чего? С полной разборки. К жене и командиру это не относится.   
        Иной раз привычная команда «Разойдись чистить личное оружие!» вызывала неизменный смех, и процедура чистки не казалась такой нудной.               
        Понимая, что времени и возможностей для закрепления практических навыков очень мало, Николай вдалбливал ребятам, что при стрельбе самое главное – правильно прицелиться.
         – Здесь все  внимание  надо уделять прорези прицела и мушке на стволе. В момент выстрела они должны быть совмещены. Если  будете соблюдать это правило, то на дальности до ста метров точно сможете попадать в противника.
         – Как все просто, оказывается. А вот попадешь в цель или нет – большой вопрос, – с детской непосредственностью беспокоились новоиспеченные бойцы.

       На специально оборудованной поляне каждый отстрелял по три патрона  и почувствовал себя настоящим партизаном, уверенности прибавилось. Многие  хоть по разу, но все-таки смогли поразить мишени.
         – Правильно целились, – с удовлетворением отметил Киселев, – не зря старался. 
        Потом они под роспись получили личное оружие, брезентовые ремни с подсумками для патронов и по восемь снаряженных на пять выстрелов обойм. Винтовок хватило не всем, из двадцати  человек получили шестнадцать. Остальным выдали  только ножи и по две гранаты-лимонки. Парни к этому отнеслись спокойно, никто не возмущался.
               
        Друзья Николая удивлялись его терпению на занятиях с далекой от военной  службы молодежью и иногда посмеивались над ним.
       – Ну, как настроение,  командир? А ведь мы твоих орлов за войско не считаем.  Похоже, разбегутся после первых же выстрелов. Ты еще красную шапку надень, а то они в тебя начнут стрелять с испугу. Сомневаемся, смогут ли эти отпрыски еврейских  портных  да лавочников  воевать по-настоящему.
     – А я уверен, что все будет в порядке, – твердо заявлял Киселев. – Родители правильно их воспитывали. Имейте в виду, что в еврейских семьях детей не бьют, а действуют методом убеждения. Из них вырастают в основном порядочные люди. У нас подобрались тоже неплохие  ребята – быстро соображают, стараются все делать без лишних команд. Мне подражают. – И довольная улыбка появлялась на лице Киселева. – Да, для настоящего боя они, конечно, не готовы, – соглашался он, – но не сомневаюсь, что эти  юнцы еще покажут свою смелость. И давайте не будем вспоминать народные рассуждения о евреях, – успокаивал он смешливых друзей.

         Однажды занятия посетил командир бригады и поразился произошедшим с молодыми людьми изменениям. Когда увидел выполнение команд и ружейные приемы, подошел к каждому и пожал руку. Ребята смущались и краснели, но шеренгу держали ровно.
      – Ну, Николай, нет слов. Поздравляю, твоя гвардия к бою готова. Любая малая стычка с противником теперь вам не страшна. Десантников сможешь освободить от охраны беженцев и больше использовать в разведке. 
               
        В назначенный  день послышался рокот  моторов – прилетел самолет с Большой земли. Транспортный  «Дуглас» сделал пару заходов и довольно точно сбросил свой  груз на круглую поляну, потом покачал крыльями и растворился в мареве небес.  Кроме десантников на землю опустились парашюты с тюками боеприпасов,  продуктами питания и многим другим. Второй год войны  показал, что идея обеспечения  партизан продуктами только от населения себя не оправдала. Центр наладил регулярное снабжение отрядов с использованием  авиации.
        Из прибывших тюков три предназначались беженцам. Когда открыли мешки, то увидели аккуратно уложенные сухие концентраты супа и каши. «Хороший получился резерв, – с удовлетворением отметил Киселев, – особенно если придется отсиживаться в лесу». 
      
       В штабе бригады  прибывших десантников угощали чаем и лепешками. Когда Киселев увидел, что их всего пять человек, то просто опешил. Тревожные мысли забегали в голове. Ведь это ничтожно мало для охраны сотен беженцев. Но гости держались спокойно и уверенно, было видно, что им не привыкать  к действиям  в тылу врага и цену себе они знали. Командир бригады вышел на середину просторной землянки и стал поочередно представлять их.
        – Проводник, – показал он на мужчину среднего роста с немецким, как и у других, автоматом «шмайсер». – На него возложена задача обеспечить прохождение колонны по маршруту и вообще любая работа на местности. Топографические карты у него имеются,  практические  навыки тоже. Как говорится,  полностью готов к труду и обороне.               
       Затем комбриг указал на высокого  десантника:
       – Снайпер.
       У того на плече висела в брезентовом чехле самозарядная  винтовка Токарева с оптическим прицелом. Лицо снайпера было неподвижно. Николай однажды  видел такое лицо у игрока в бильярд, который без видимых эмоций забивал в лузы один шар за другим. Болельщики поражались его точности и хладнокровию.
      – Опытный разведчик, – продолжил командир и показал на десантника у окна.
      Все повернулись и увидели крепкого мужчину. Развитая мускулатура заметно выделялась под гимнастеркой. Он расслабленно улыбался. «Такие офицеры, должно быть, нравятся женщинам, да и на мужчин  производят впечатление», – подумал Николай.
       – А это сапер. Он не раз участвовал в диверсионных операциях, хорошо знает подрывное дело.               
       Перед партизанами стоял человек с немного скуластым, чисто выбритым  лицом и слегка разминал узловатые пальцы. «Наверно, он попал в разведку из пограничников», – предположил Николай. У него в роте служили двое бывших пограничников, они чище всех брились – говорили, что у них так заведено.               
       – Как и все повидавший виды разведчик, отличный  стрелок из пистолета, знаток рукопашного боя, морской пехотинец, – было сказано о пятом парашютисте.
       Ах, хорош был этот невысокий  десантник!  Он протянул Николаю небольшую ладонь и три раза крепко пожал руку. Его поясной ремень блестел тщательно начищенной флотской бляхой, с обратной стороны которой угадывалась свинцовая подкладка для усиления удара. Одет он был, как и все, в безупречное армейское обмундирование, не новое, но и не старое. Дополняли одежду офицерская пилотка с полевой, защитного цвета, звездочкой, плащ-палатка и наши яловые сапоги.

       Комбриг взял под руку Киселева и вывел на всеобщее обозрение.               
       – Вот вам, друзья, царь и бог, а еще воинский начальник. Знакомьтесь поближе, пройдет пара дней – и в путь. Но это не все. Мы даем вам командира, да еще с приданым.
       Из угла он вынес  новенький ручной пулемет Дегтярева (РПД) и три запасных диска.
Николай аккуратно, как ребенка, взял оружие на руки и внимательно осмотрел.
       – Спасибо, товарищ  командир. Понимаю, что отдается самое лучшее из всего присланного оружия,  но для нас пулемет послужит вместо артиллерии.               
       Разговаривая позже с десантниками, Николай ненавязчиво так  поделился:
       – Рад, что нам подкинули этот пулемет, много раз применял его бою. Из него хорошо стрелять короткими  очередями не более чем в пять патронов, тогда ствол не будет подниматься, сбивая наводку.
        Николай почувствовал, что больше всего ему хочется не подкачать, показать всем свои военные способности, заслужить полное доверие к себе, и, поглаживая вороненую сталь оружия, он продолжил, как будто ничего страшного не предстояло:
        – Ребятам с винтовочками только и останется, что прикрывать мои фланги, а я уж со своим РПД достану так, что никому мало не покажется.

       После обсуждения с десантниками совместных действий во время предстоящего похода уверенность Киселева еще больше укрепилась. Он убедился, что все они подготовленные  разведчики и партизанскую войну понимают  ясно, как букварь. Даже охотничьи свистки-манки были у них  припасены для подачи сигналов в лесу.               
         Когда вышли покурить, проводник легонько толкнул Николая, но тот вольного обращения  не поддержал. Его немного раздражал проводник, у которого присутствовал некоторый избыток усердия. Когда насмотришься на всякое, начинаешь понимать, что на войне излишняя активность страшнее лени.

         В дальнейшем Киселев познакомился с парашютистами поближе и, к своему удовольствию, понял, что нравятся они ему своей веселостью, способностью всегда и везде чувствовать себя свободно и ловко, не унывать при любых обстоятельствах, дружески общаться между собой. Они знали, как держать себя с командиром – не слишком развязно и не слишком вытягиваясь, а спокойно, с достоинством. Между собой же, когда оставались одни, дурачились, возились, хохотали. Одним словом, хорошие оказались ребята.
 
         Следующий день выдался теплый. Недавно пролил дождь, и в тени омытых им деревьев было прохладно и сыро. Солнце  сквозь просветы в листве  проникало на землю и тысячами искр сверкало в росистой траве. Николаю вспомнилось утро, когда он впервые увидел в отряде Анну Сироткову. Из всех еврейских беженцев эта девушка была самая активная партизанка. Она шла по поляне с санитарной сумкой на плече –  симпатичная, легкая, стройная. Тогда, ранним утром, кромка леса вдали была чуть сиреневой, и казалось, что Анна сейчас сольется с этой кромкой, растает, будто ее и не было.      
         Они подружились и хорошо понимали друг друга. Чувства их росли не быстро, но вполне осознанно. Неожиданно перед Николаем возникла ситуация,  которая оказалась совершенно не предсказуемой. Анна твердо заявила, что желает пойти в поход вместе с ним. Вначале он этому тихо обрадовался, но потом, понимая огромную для нее опасность, принялся всячески отговаривать. Разговор не получался, она от своего решения не отказывалась.

        Анна сняла с плеча санитарную сумку – движение было гибким и ловким – и остановилась напротив Николая.  Она поправила волосы и улыбнулась. И он словно осознал, что не видел более красивой девчонки и что, возможно, не придется еще прочувствовать эту остроту  переживаний, как в нынешнее военное время. Она смотрела ему прямо в глаза. Николай никак не мог определить цвет этих глаз; видел четкие линии рта, брови, родимое пятнышко на виске и все старался угадать цвет ее глаз, как будто это было очень важно сейчас. Она подошла и приникла к нему, его руки сомкнулись на ее спине. Это произошло само собой, так естественно, как будто ничего другого и не могло быть. Николай почувствовал сквозь ткань платка пьянящий запах ее волос. Она вручала себя Николаю. Без слов, наивно и откровенно. Ему стало хорошо и страшно. Он вдруг ощутил, что это  такое – отвечать за человека, близкого его душе. Теперь она не выйдет из его судьбы и мыслей никогда.

        Новая сторона жизни открылась для него: даже если человек прошел войну, испытал близость смерти, силу фронтовой дружбы, боль ранений, он не может считать себя мужчиной, пока не узнает и не поймет, что такое ответственность за женщину. 
        – Аннушка мы будем неразлучны с тобой, – с нежностью сказал Николай.
        Она подняла голову, еще раз внимательно посмотрела ему в лицо и снова доверчиво прильнула к его гимнастерке.
        – Мы должны постараться не потерять друг друга, –  с волнением  прошептал он.– А мир все равно успокоится и вернется на свое правильное место.   
         – Журавли. – Подняв  голову, Анна оглядывала небо. – Вроде улетать собираются. Слышишь, прощаются…               
        Николай прислушался. В ясном светло-голубом небе где-то тоскливо и надрывно курлыкали невидимые за деревьями журавли. Этот прощальный голос птиц  вдруг пронзительно напомнил о бренности всего земного, о неотвратимом и скором увядании листьев, о том, что все пройдет… 
        «Да, все пройдет, и мы пройдем, – подумал он. – Но след надо оставить».
 
         Глядя на Анну, Николай словно забывал о войне, главное, они были молоды. Ее пальцы коснулись пряди волос и завернули ее под  платок. В этом был какой-то скрытый смысл, как будто она думала: я понимаю, что нравлюсь, и хотела бы нравиться  еще больше.
        Они немного прошлись по лужайке, и Киселев заговорил о предстоящих делах.
      – Поскольку идем вместе, будешь моей первой помощницей. Я поручаю тебе работу с беженцами. Они обрадуются тому, что именно свой человек заботится о них, и много раз скажут спасибо. Будет с кем обсудить любой вопрос, ведь большинство из них женщины. Теперь живем так: я командую бойцами, а ты мой заместитель по тылу. Очень рад этому.  Срочно свяжись со старостой и помоги ему в подготовке беженцев.  Кому сможешь, окажи медицинскую помощь, ведь свежая повязка, вовремя наложенная, уже большое дело.
               
       Анна на минуту задумалась и вспомнила:
       – Ты знаешь, наш староста сильно пострадал от немцев. Случилось так, – с чувством заговорила она, – что осенью сорок первого года фашисты застрелили его сына. В местечке Долгиново многие его знали. В пятнадцать лет это был сильный и добрый молодой человек. Он никому ничего не сказал и сам решил отомстить фашистам. Однажды каратели расселись во дворе и принялись ощипывать кур. Их лица были покрыты копотью от сожженных домов, довольные собой, они гоготали и громко кричали. Парень подкрался и бросил в них гранату. Но он то ли негодный запал вставил, то ли забыл выдернуть кольцо. Не взорвалась граната, немцы его застрелили.

       Николая глубоко тронула эта история. «Сколько же жизней надо еще положить за освобождение нашей земли? – грустно подумал он. – А что ждет впереди меня самого?»
       Но в партизанской жизни случались и приятные моменты. За день до выхода беженцев в поход  Киселева вдруг вызвал начальник тыла бригады.
       – Признавайся, когда в последний раз получал подарки?
       Николай даже растерялся от неожиданного вопроса и тут увидел, как к нему подвели красивого коня.
       – Вот, это тебе. Подарок комбрига, – Николай почувствовал в голосе завистливые нотки.
         Глаза жеребца вспыхивали красноватым отблеском. Буян, так звали коня, тянул к Николаю тонкую морду, всхрапывал, втягивая воздух. Ноздри у него были шелковые, нежные, а взгляд вполне спокойный. Тыловик предупредил:
       – Конь резвый, но не дикий, бояться не надо. Слушаться тебя будет – привык, что хозяева меняются.
         Николай с восхищением воскликнул:
         – Никогда у меня не было такой лошади!         
         – У меня тоже, – отозвался тыловик, гулко хлопая ладонью по брюху жеребца, чтобы тот выдохнул воздух, потом ловко затянул подпругу седла.

          «Хороший хозяин», – оценил Киселев. Он вспомнил, как приятно удивился отличному состоянию лошадей, впряженных в  подводы для беженцев.
           – Не гони, – снова предупредил опытный наездник,  – сам пойдет. А если придется ехать быстро и долго, не давай потом останавливаться, пусть отдыхает на медленном шаге.
           Николай легко вскочил в седло, сделал лишь небольшое движение поводьями – и конь тут же с места взял рысью, пошел вперед, чуть повернув голову налево. Седло мягко ходило под всадником, мерно вздымались и пружинили стремена. И вот уже Буян перестает выворачивать голову и ускоряет ход, летит по дороге, пересекающей мрачный и густой лес, как сквозь ущелье. Изредка копыто глухо бьет в корень, и звук от удара разлетается на всю округу. Буян бежит резво, как будто всегда бегал так. Его уверенность невольно передается Николаю, и кажется, никто не сможет задержать этого как бы парящего над землей коня. Знакомство закончилось полным взаимным пониманием.

          Радостными криками встретили Киселева его бойцы, когда он появился верхом на коне.
          – Теперь ты всегда и везде будешь успевать, – сказал опытный десантник.   
          – А что может быть лучше разведки верхом? – подметил морской пехотинец. – Пространства можно больше охватить, противника отвлечь, сбить его с толку, – мол, ищи ветра в поле.   
         
               
                Глава  2

        И вот в конце августа наступил тот долгожданный день, когда эвакуация началась. Беженцев вместе с детьми набралось двести семьдесят человек, приставили к ним шестерых военных и двадцать наспех обученных Киселевым ребят. Колонну  разделили на три части. Между частями поставили три телеги, на которые поместили бочку с водой, мешки с продуктами питания, посадили детей младшего возраста и приготовились в дальний путь. В поход поднялись все, настроение у каждого было приподнятое. Конечно, предстоял тяжелый путь, но беженцы понимали, что это лучше, чем сидеть на одном месте без малейших надежд на спасение. Киселев построил своих бойцов, и они с полной боевой выкладкой прошли вдоль шеренги людей. Вид  мужчин с оружием, по его замыслу, должен был добавить беженцам уверенности и спокойствия.
 
        Солнце склонилось к закату, предвещая скорые сумерки. Охрана колонны вышла на установленные места. Впереди метров на сто определили позицию головного дозора. Его возглавлял проводник, с ним был сапер и четверо парней с винтовками. На пятьдесят метров ближе к колонне расположились основные силы, как называл их Киселев. Здесь он оставил снайпера, морского пехотинца и еще десять ребят с шестью винтовками. Анна со старостой тоже находились рядом. Позиция замыкания, с опытным десантником и шестью вооруженными молодыми людьми, была определена за сорок метров от хвоста колонны.Четверых не имевших винтовок парней организовали в пулеметную команду.
        – Вам предстоит поочередно нести  РПД и сумки с патронами, – сказал командир. – Когда начнется бой, будете заряжать запасные диски и помогать как связные.
         Ребята разобрали вооружение и обрадовались, что нашли свое полезное место в боевом расписании.
 
         Киселев взмахнул рукой, и тотчас, как боцманы на корабле, десантники дружно засвистели в сигнальные свистки-манки. Колонна тронулась.
       Травянистая лесная дорога стала началом этого трудного пути. Никто из шедших не догадывался, сколько испытаний и опасностей приготовил им этот поход. Словно матросы после крушения корабля, оказавшись в волнах моря, они были готовы грести и плыть наперекор стихии, из последних сил стараясь выжить в этой борьбе. А ветер, словно платком помахивал им вслед, ровно шумел верхушками деревьев. В чистом воздухе зачастую слышались только голоса природы. Иногда казалось, что в этих бесконечных лесах кроме птиц и разных зверей никого не бывает, что нет войны.
 
        Киселев вел колонну аккуратно, с частыми остановками. Не оставлял без внимания просьбы и жалобы, не устанавливал норму в километрах на суточный переход. Он думал только о том, что главное – идти вперед скрытно и не подставить беженцев под удар противника. Для этого перед каждым ночным переходом предстоящий маршрут внимательно изучался на карте вместе с проводником. Искали обходные пути вблизи деревень и хуторов, да такие, чтобы людей даже собаки не учуяли.

        Первая неделя марша прошла в привыкании и терпении. Скудное питание не позволяло беженцам  достаточно восстанавливать силы. Большая усталость стала главным их состоянием, а все остальные эмоции были просто приглушены. В густом лесу тучами роились комары. Люди, не привыкшие к длинным ночным переходам, на дневных привалах валились и засыпали тут же, на земле. Но они не ссорились, не капризничали, помогали  друг другу как могли, дети вели себя на удивление спокойно. Лесные и полевые  дороги, по которым шли беженцы, от отсутствия  поездок густо поросли  подорожником, ромашкой, конским  щавелем. Иногда на обочинах попадались брошенные автомобили, и чувствовалось, что лес уже подбирается к грудам железа, чтобы поглотить их. Ночи нередко накрывали  все вокруг такой темнотой, что казалось: еще шаг – и ты разобьешь себе  нос, густые туманы висли над лесными полянами.

       С самого начала похода Киселев внимательно следил за молодыми партизанами, что-нибудь подсказывал им и вселял в них бодрость духа. Они действительно стали его главными силами по охране беженцев. Десантников он полностью задействовал в разведке на дальних подступах и выходах за продуктами. Парни вели себя по-разному: кто-то без конца проверял исправность своего оружия и все свободное время разбирал и снова собирал винтовку, тщательно очищая затворы от малейших соринок, кто-то чинил и подгонял одежду, кто-то часто курил. Некоторые при каждом удобном случае засыпали непробудным сном. Со своими обязанностями они вполне справлялись, во время дневных стоянок попеременно ходили часовыми на посты и старательно несли службу. Правда после вахты некоторые признавались, что было страшновато, особенно когда слышали в лесу какие-то непонятные звуки и улавливали за деревьями мелькнувшие тени.

        В то утро колонна, как обычно, расположилась на отдых. Солнце поднималось над  горизонтом, но его лучи не могли пробиться сквозь густой туман. «В такое время только в разведку ходить или за салом», – улыбнулся про себя Киселев. Он подозвал двух молодых бойцов, и они пошли на привычный обход леса вокруг дневной стоянки. Стояла тишина.
       И вдруг со стороны противоположного поста охраны ударил немецкий автомат, затем послышались хлопки винтовки. По звуку автоматной очереди Николай определил, что она не прицельная, а просто веером, – видимо, от неожиданности.  Наверное, кто-то напоролся на часовых. Вскоре стрельба затихла. Николай взял свой автомат ППШ наизготовку, проверил, надежно ли закреплен диск с патронами, и оттянул до конца рукоятку затвора. Палец застыл на спусковом крючке. Быстрым шагом они пошли в сторону другого поста на помощь своим ребятам.

       Неожиданно из тумана прямо на них выбежал незнакомый парень, в руке он держал «шмайсер», стволом вниз. Лицо его на мгновение  исказилось от испуга, но он тут же,  одной рукой, легко, как пистолет вскинул автомат.
        Но Киселев опередил противника. Палец уже лежал на спуске, а предохранитель был сдвинут и Николай выстрелил первым. Парень наткнулся на очередь, как на оглоблю. Автомат ударил в упор, и нападавшего сразу отбросило метра на три. Горько запахло пороховым дымом и гарью.

         Киселев склонился над убитым, тот лежал навзничь, раскинув  руки. Невольно пришли мысли: « А кто ты такой, что тебя занесло в этот лес? Шел с оружием куда, кого искал?» Здоровяк, загорелые натруженные руки – по всему было видно: простой  деревенский парень. Эти руки могли починить завалившуюся хату, сменить упавший плетень. А может быть он запуганный немцами крестьянский сын? Однако уж слишком ловко обращался убитый с оружием, слишком  быстро реагировал. Запуганные люди так действовать точно не умеют.
        Неожиданно посвежело, поднялся ветерок. Солнца из-за тумана все еще не было видно, но восток уже алел и становился все ярче.
      «Эх, убивать людей в такое утро!» – подумал с сожалением Николай.  Тело парня утащили в заросли кустарника и продолжили свой путь по обходу стоянки колонны. Вполне возможно, что поблизости могли прятаться сообщники погибшего.
   
       На посту откуда услышали стрельбу увидели  странную картину: один часовой держал две винтовки, а другой понуро стоял в стороне.
        – Он не стрелял, струсил! – возмущенно прокричал вооруженный парень.
        Киселев отвел в сторону покрасневшего бойца. Он смотрел на командира прямо, не мигая. Его лицо было совсем розовое, с золотистым пушком на щеках, и глаза почти детские – с длинными ресницами. «С таким лицом голубей еще гонять», – подумал Николай. И уж совсем не подходили сюда крепкая шея и широкие плечи. Николай пообщался с виноватым наедине, затем усадил всех вокруг себя. Ждали строго разговора, а пошла какая-то отеческая беседа. Николаю жалко стало парнишку, ведь тот никогда никаких замечаний не имел.

      – Я не буду читать вам мораль, на войне случается всякое. Может, и не испугался он, а просто  не сумел заставить себя выстрелить в человека. Помню, как солдат из моей роты в первом бою, когда близко увидел атакующих немцев – живых людей, так и не нажал на спуск. А нажал только тогда, когда противник  побежал обратно. Он стрелял в спины. Страх прошел, как только исчезли лица.
           Николай обнял расстроенного парня.
           – Все нормально, сильно не переживай. В природе устроено так, что человек боится убить другого человека, иначе черт знает, что творилось бы среди людей. В мирное время только уголовник или психически больной может решиться на такое. А вот на войне приходится и хорошему человеку учиться убивать, очень это нелегко дается. И потом, никому не поверю, что кто-то в бою не боится смерти. Как ни храбрись, но обязательно вздрогнешь и бросишься на землю, когда рядом просвистит пуля. Верни ему винтовку, – распорядился Николай, – уверен, больше такого не повториться.

        В дороге Николай заставлял себя отвлекаться от беспокойных  мыслей, часто думал об Анне. Как и его отец, он был человек цельный и понимал: коль уж влюбился, значит, никаких расставаний. Хотелось, чтобы и Анна чувствовала то же.
       А беженцы все шли и шли, преодолевая возникающие в пути трудности, и не теряли надежду на благополучный исход. Вскоре у них появилась первая сложная проблема. Киселев обратил внимание на пожилого человека, который стал частенько отставать во время ночных переходов. Он был невысокого роста, с малоприятными  чертами лица. Вот только руки...  Видимо, скупая природа, вылепливая его, в последнюю минуту расщедрилась и подарила ему руки музыканта. Но из него получился замечательный портной, популярный среди жителей местечка.

         К Киселеву подошел староста с двумя мужчинами и женщиной из совета беженцев. С некоторым стеснением они высказали, как видно, наболевший вопрос.
        – Нас всех беспокоит то, что в последнюю ночь колонна резко замедлила свое движение. Прошли лишь десять километров, тогда как раньше преодолевали почти тридцать. Скоро осень, и если будем идти в таком темпе, то можем попасть под заморозки и погибнуть.   
        – Вы правы, – согласился Николай, – причина известна – старый портной. Прошлой ночью мне пришлось несколько раз останавливать колонну и ждать, пока он нас догонит. У него нет ноги, и самостоятельно осилить ночной переход он уже не может. В его глазах я видел тоску и боль. Желание помочь постоянно беспокоит меня.
          Староста с грустью продолжил.
      – Ситуация не простая, но сейчас жизнь многих людей зависит от одного человека. Среди беженцев впервые возник  разговор о том, чтобы оставить его в лесу. Однако каждый уже подумал: не дай бог оказаться на его месте.

         Казалось, трагическое решение подбирается к командиру все ближе и ближе. Но в глазах членов совета продолжала светиться надежда и какая-то вера в своего поводыря.И вдруг Николай улыбнулся. Все удивились такой реакции и замерли, обстановка и сама проблема никак не располагали к расслаблению.
       – Я решил так, – спокойно сказал он. – Во время марша дам портному своего коня, а сам пойду пешком. Когда возникнет необходимость, он будет мне его уступать, потом снова сядет.         
        О таком выходе из сложного положения никто даже мечтать не мог. Члены совета были поражены благородством и чуткостью Николая. У женщины на глаза навернулись слезы, а мужчины засопели носами. Эта новость, словно легенда, облетела беженцев. Движение возобновилось в прежнем темпе.
 
        И чего только не насмотрелись люди за время похода! Однажды  у дороги увидели три сгоревших немецких танка, похоже, попавших  под огонь наших  штурмовиков. Танки, наверно, хотели скрыться в перелеске, но не успели. Такие картины поднимали настроение. Дороги, по которым проходила колонна, самоуверенно и резко рассекавшие равнины, все равно терялись в необъятности лесов, исчезали, как нитки, упавшие на ковер. Чудесная природа сопровождала беженцев на протяжении всего пути. Люди упорно шли вперед, оставаясь никем не замеченными. Режим секретности все беспрекословно соблюдали, даже бытовой мусор всегда сжигали и прятали,  чтобы поменьше оставлять следов.

         Киселев и староста с первой встречи почувствовали полное доверие друг другу. Мудрый старик сразу увидел в нем что-то настоящее без какой-либо фальши, потянулся к нему всей душой. В пути они частенько шли рядом, свободно разговаривали. Однажды староста рассказал о трагической  судьбе жителей местечка Долгиново. 
        – Когда началась война, в нашем местечке ничего не изменилось, жизнь протекала обыденно и спокойно. Примерно через пять дней из райцентра приехали двое военных и объявили о мобилизации. Они быстро собрали мужчин призывного возраста, построили в колонну и увели на сборный пункт. Местечко, видимо, оказалось в стороне от боевых действий, и никто даже не слышал, где находится фронт. Реальность войны  все увидели только через два месяца, когда в Долгиново приехал отряд немцев на двух грузовиках. Они расположились в здании школы, взяли у кого-то подводу и поехали, громко смеясь, по домам за продуктами. Враждебности не проявляли, люди безбоязненно подавали мешочки с едой и самогоном. Как выяснилось, это были солдаты из полевых частей, и террором мирного населения они не занимались. Тыловые офицеры, переписав мастеровых работников, частенько  давали им задания на ремонт обуви и одежды.

         Староста посмотрел на Николая грустными глазами и, тяжело вздохнув, продолжил. 
        – Мирная жизнь закончилось ровно через четыре месяца, в конце первого года войны. Началось страшное время. В местечко прибыла команда карателей. В первый же день на рынке стали захватывать людей, троих человек сразу повесили. Фашисты приступили  к планомерному уничтожению евреев. В Долгиново  расстреливали группами и в одиночку, на улицах и в домах. Машина смерти действовала бесперебойно. Когда надо было больше убивать, привозили чернорубашечников. Мы слышали, что эти бандиты прибыли откуда-то из Прибалтики. Я знаю, что это такое, – с болью вспоминал староста, – они становились в шеренгу и гнали шомполами народ. Мне тоже крепко досталось, но я смог сбежать, а брата с бабушкой схватили и расстреляли. Потом стало так: с утра до вечера убивали тех, кого  поймали. А когда у немцев заканчивался рабочий день, евреев уже не трогали. Они могли свободно выходить из дома и заниматься чем угодно. Ранней весной по местечку поползли страшные слухи: фашисты готовят массовую ликвидацию евреев. Беда пришла перед Пасхой, началась облава. Люди бросились в леса, выживали там, как могли, искали убежище у партизан. В итоге из пяти тысяч  жителей уцелели только те, кто идет в нашей колонне.
 
       Рассказ старосты до глубины души тронул Николая.
       Однажды вечером колонна отправилась в ночной марш раньше обычных сумерек. Предстояло пройти несколько километров по сплошному лесу и никаких встреч с противником в этих местах не предполагалось. Солнце еще было высоко, теплый воздух струился от земли. Из головного дозора к Киселеву прибежал посыльный.    
        – Товарищ командир, впереди небольшое поле, метров двести шириной, мы остановились на опушке.
         Николай вопросительно посмотрел на проводника и сказал:
        – Мы же с тобой изучили весь предстоящий маршрут, никакого поля здесь быть не должно.
         Проводник внимательно посмотрел на карту и воскликнул:
         – Как я мог упустить! Здесь железнодорожный переезд, и к нему ведет проселочная дорога, а поле-то вдоль нее! Надо срочно разведать и только потом трогаться дальше.
         Они побежали к дозорным, но было уже поздно – колонна подошла к окраине леса. Киселев, прячась за деревьями, стал осматривать в бинокль пространство перед ним, но никаких признаков присутствия людей, как ни напрягался, уловить не мог.
 
         Всякий раз, изучая местность, он оценивал ее с точки зрения ведения боя. Прежде всего, это наличие господствующей высоты. Здесь выделялся небольшой холм слева от дороги, поросший чахлыми березками и сосенками, который был идеальным  местом для наблюдательного пункта. Это обстоятельство Киселев отметил уже машинально, как и следовало командиру.
        Вдруг со стороны переезда ударила длинная пулеметная очередь по вышедшим на опушку людям. Трое бойцов из головного дозора тут же упали, остальные люди бросились в разные стороны, скрываясь за деревьями. Николаю долго разбираться не пришлось, это была засада. В бинокль он увидел оборудованный траншеями опорный пункт около переезда.

        «Непонятно, как сюда могли забраться немцы, – пронеслась мысль, – ведь они боятся леса как черт ладана не только ночью, но и днем. Хотя на войне всего можно ожидать». Опасность заключалась еще и в том, что немцы могли принять колонну за партизанский отряд, вызвать подкрепление и организовать погоню. Беженцы в этом случае не смогут уйти от преследования и тогда всем конец. Подползшему проводнику Николай приказал:
       – Действуй, как договаривались. Бери опытного разведчика и вместе с Анной разворачивайте беженцев обратно. Уходите назад на суточный переход, потом день отсиживайтесь и возвращайтесь сюда. Возьмешь с собой шесть вооруженных ребят. Мы постараемся задержать немцев или увести в другую сторону. Если не встретимся, поведешь колонну сам.
        Глаза проводника округлились от такой неожиданности.
        – Как бы я хотел остаться с вами! – волнуясь,  проговорил  он. – Ты побереги себя, командир, без тебя нам беженцев не вывести. При первой же возможности отходите.
        Проводник, бесшумно двигаясь по-пластунски, скрылся в зарослях кустарника.

        «Надо отвлечь немцев от дороги, на которой находится колонна», – подумал Киселев и решил организовать свою оборону на замеченном холме. Последовала команда бойцам: «По одному, перебежками, к вершине!»
          Киселев первый бросился вперед и выбрал удобное углубление среди тонких березок. Он осторожно высвободил сошку из держателя и установил РПД, проверил, насколько крепко ножки воткнулись в землю, и подрегулировал прицельную планку, затем выглянул из укрытия. «Позиция у меня превосходная – круговой обзор, – отметил он и положил перед собой гранаты-лимонки. – Теперь, чтобы взять эту высоту, немцам потребуется миномет, но только откуда он у них?» – усмехнулся про себя Николай. Он размял пальцы и растер ладони. Ведь молодым солдатам частенько приходилось напоминать, что пулеметчик должен беречь свои руки не хуже пианиста или скрипача.
       Снайпер расположился в пяти метрах левее и тут же из мелких веточек соорудил себе замаскированное гнездо. Он был хороший стрелок. В походке его было что-то кошачье, и он мог часами просиживать без движения на одном месте, не отводя глаз от цели. Трое десантников залегли слева и справа вместе с парнями, развернувшись в цепь.

       Киселев понял, вернее,  даже не понял, а почувствовал, что сейчас именно от того, как быстро он сообразит и будет действовать, зависит все дальнейшее. Здесь не только его жизнь – как ни странно, в этой ситуации он меньше всего думал о ней, – а спасение сотен других, для которых он был последней надеждой. Вместе с тем Николай был настоящим мастером небольших партизанских операций, когда надо что-то искать, хитрить, а не копать эти чертовы траншеи и ползать по пристрелянным участкам обороны.
       «Без приказа не стрелять», – предупредил он бойцов. Киселев решил, что сейчас нельзя вступать в активную перестрелку и раскрывать свои силы. В опорном пункте у немцев явно недостаточно солдат для атаки. Патронов у них, как всегда, много, пусть стреляют по всей опушке. Николай  прилег с пулеметом поудобнее и стал наблюдать.

        Три серые фигурки покатились от лесочка навстречу, это была разведка. Они бежали вдоль поляны осторожно, побаивались. Ремни автоматов провисали к земле. Киселев выжидал: пусть подбегут метров на семьдесят, потом прицелился и дал длинную очередь по этим серым фигуркам. Немцев смело с поляны, больше он их не видел. Из траншей опорного пункта раздались автоматные очереди и винтовочные выстрелы, пули подняли пыль неподалеку, рикошетя противно завыли.
       Рядом послышались выстрелы из винтовок. «Молодцы парни, открыли пальбу, не испугались в первом бою, – отметил Николай. – Пусть стреляют хоть в божий свет. Немцы не полезут, поняв, что их обход с фланга обнаружен».
       Справа застрочили автоматы. «Наши десантники развернулись», – обрадовался он и стал бить короткими очередями по кустам, где притаились немцы. Двое ребят залегли в двух метрах сзади него и приготовились заряжать  запасные диски  для пулемета.
        Киселев посмотрел направо. За большим пнем прилег молодой боец и часто стрелял из винтовки, при этом он то и дело оглядывался в разные  стороны – воевал, как учили, не забывал о соседях.
 
        Но вражеский пулемет не останавливался, пули срезали ветки кустарника, заставляя партизан с большой опаской  выглядывать из укрытий  для стрельбы. Николай знал этот немецкий «МГ» и умел им пользоваться. Гениальная штука, считал он. Высокая скорострельность, хорошая кучность, атака пехоты на него в лоб была заведомо обречена. Не зря бойцы называли это оружие «косой» – действительно косило всё огненной струей. Звуки его выстрелов резко отличались от звуков наших. Если «максим» был слышен как швейная машинка, то очередь из немецкого пулемета звучала как разрываемая плотная ткань. Имея этот пулемет, полевая немецкая армия практически не вооружалась автоматами, у всех были винтовки, но зато на каждые тридцать солдат приходилось  по две такие машинки.

       Однако Киселев знал способ, как победить такого врага, и неоднократно пользовался им на фронте. Снайпер – вот кто сможет заставить замолчать эту косилку. Киселев махнул ему рукой, для того уже все было понятно. Он припал глазом к окуляру и выжидал момент, когда немец  будет виден в перекрестии оптического прицела. Буквально через пару секунд раздался выстрел, и вражеский пулемет замолчал. Тут же на прицел попал зашевелившийся второй номер, который попытался оттащить убитого стрелка, но пуля снайпера свалила и его.

        Немцы сразу поняли, какой перед ними противник, и больше не делали попыток подобраться к опрокинувшемуся пулемету. Отвечать  начали вяло, чувствовалось, что серьезный бой не входит в их намерения. Они оставили траншею и оттянулись назад, к лесочку. Начинало темнеть, равнинный участок совсем плохо просматривался для стрельбы, рисковать им не хотелось.
      У Киселева плана  преследовать противника тоже не было. Он ответил одной короткой очередью, как будто поддавшись искушению перестрелки, затем еще раз нажал на спуск. Автоматы замолчали, и все затихло. Оставить позицию и отдать  немцам дорогу для броска в сторону колонны Николай не мог, надо было выждать.
      Долго сидеть в обороне не пришлось. В бинокль он увидел уходящую цепочку солдат, немцы покидали  этот одинокий опорный пункт. Видимо, в помощи им отказали и дали команду на отступление.

      Сумерки сгущались, на небе появился серебристый серп луны. Порывистый ветер шумел в лесу, слышалось карканье воронья, чувствовался запах пороха. Троих погибших ребят не спеша похоронили в братской могиле. Киселев, хмурый, стоял, опустившись на одно колено, ветер трепал его волосы. Хриплым голосом он назвал погибших, с ними тихо простились, щелкнув затворами. Место захоронения отметили большими ветками, и отряд двинулся в обратный путь.
        Шли всю ночь, уходя подальше от злополучного места. Утром расположились в лесочке, рядом с дорогой, и решили здесь ждать возвращения беженцев. После утомительного ночного перехода многие бойцы, как только добрались до привала, упали на влажную землю и тут же уснули, крепко прижав к груди оружие. Другие сидели  и вели тихую беседу, вспоминая свои  семьи.

        Был уже вечер, когда Киселев проснулся от громкого голоса:
        – Скорее выходи на дорогу, – кричал часовой, – вижу нашу колонну!
       Киселев вскочил и увидел примерно в ста метрах от себя приближавшихся людей. «Даже подводы сохранили», – радостно заметил он.
        – Проводник! – бросился к нему Николай и крепко обнял его. – Очень рад, что ты вернулся. Без тебя нам пришлось бы трудно, показывать маршрут было бы некому.  Пойдем, расскажешь все подробности.   
        За время войны Киселев не раз прощался со своими боевыми друзьями. Расставание всегда было тягостным, будто он терял самое дорогое. Но зато возвращение друзей вызывало неимоверную радость. Он с хитрой улыбкой отстегнул от ремня флягу и подал ее проводнику.
        – Для медицинских целей берег, но сегодня более важный случай.

        Беженцы стали устраиваться на ночлег. Киселев подходил к каждому, ободрял. Люди искренне  радовались этой встрече, лучики надежды  светились в их глазах. С небольшой задержкой подошла Анна, с ней были еще пять человек.
      – Вот, собрала последних, других не нашла, – грустно сообщила она.
       Когда посчитали, то оказалось, что вернулись двести двадцать человек, включая детей, а вот пятьдесят взрослых бесследно исчезли в глухих лесах при отступлении  колонны.               
        – Возникла паника, – с горечью рассказывал проводник, – да еще практически ночью. Страшное дело – объятые страхом гражданские люди.
        Тревожной новостью для Киселева стали несколько легкораненых, которым необходимо было выделить места на телегах, где в основном сидели дети.  Он вспомнил о портном, сердце заныло.

         Шли уже четвертую неделю. Налаженная система охраны колонны работала без сбоев. Не один раз пригодился Киселеву опыт боев в окружении. Здесь главным делом являлась ежедневная разведка, и он умел ее организовать. На поиск он всегда посылал пару десантников и нередко выходил вместе с ними.
        Однажды собрались проверить расположенную на берегу красивого озерца деревню.      
Николай взял с собой морского пехотинца, человека бойкого и цепкого ума, который быстрее других оценивал обстановку. Двинулись вдоль дороги, Киселев шагал первый с такой ловкостью, точно не было на его пути кустарников, – не шуршала ветка, не хрустел под ногой сучок. Когда его напарник задевал плечом ветку, Николай морщил лоб и шипел: «Тише ты, медведь!» 
   
      Они вышли на опушку леса и с пригорка, где они укрылись, были хорошо видны все подходы к зарослям кустарника. Вокруг темнели леса. Вдруг на поляне Киселев увидел олененка, Николай остановился и зашептал моряку: «Смотри, какое чудо природы. Не показывайся, давай полюбуемся». Олененок подпрыгнул и помчался вдоль опушки. И тут послышалась автоматная очередь, выстрелов десять-двенадцать, метрах в ста от них, оттуда, куда убежал олененок. «Стреляли из немецкого автомата, он бьет громче и реже, чем наш ППШ, – сразу определил  Николай. – Видимо, олененку  конец, поскольку выстрелы не повторяются. А если бы был промах, непременно били бы вслед второй очередью. Но стреляли явно не партизаны, в здешних местах их точно нет. Предстоит  выяснить, кто же так уверенно  почувствовал себя в этих лесах». 

         Не успел Киселев сдвинуться с места, как увидел двоих полицейских с белыми повязками на рукавах. Они не спеша вышли на опушку. Один нес на плече олененка, другой навесил на себя «шмайсер» и винтовку, направлялись явно к дубовой роще, мыском выступавшей из леса, как раз в сторону расположившейся на отдых колонны. Ее обнаружение было недопустимо. Полицаи шли вдоль поляны открыто и скоро должны были пройти буквально в пяти метрах от укрывшихся за кустами разведчиков.
         Киселев  уже все рассчитал и если судьба не закапризничает, не подведет, считай, они у нас в кармане, подумал он. Атака должна быть внезапной, да и место подходящее он наметил. Один полицай нужен был живым, Николай сам решил взяться за это, в себе он был абсолютно уверен. Не раз убеждался, что в скоротечной схватке все решает умение, плюс фактор внезапности, который тормозит защитную реакцию даже у опытных диверсантов.

         Николай  показал  напарнику, замаскировавшемуся в трех метрах от него, левую руку, в которой держал наган за ствол, – мол, левый будет мой. Десантник  правильно понял знак, поднял правую руку с блеснувшей в ней финкой и приложил лезвие к шее. Он будет работать  ножом,  понял Николай,  оружием в рукопашном бою надежным и бесшумным. 
        Все произошло в считанные секунды. Как только полицаи оказались в трех шагах от засады, партизаны одновременно выскочили из  укрытия и двумя прыжками  настигли их.
        Моряк прыгнул на спину полицая, который шёл справа, запрокинул, схватив за волосы, голову и резанул по горлу еще стоящего на ногах противника. Захрипев, тот сначала упал на четвереньки, а наш ловко перепрыгнул через него. Человек был убит без единого звука.  Киселев не хуже разведчика владел приемами  рукопашного боя. В прыжке он ударил полицая, идущего слева, рукояткой нагана по голове, вполсилы, чтобы только отключить сознание. Тот упал вперед и чуть левее, замер расслабленно, голова не поднималась, тушка олененка осталась лежать на его спине. Николай  ухватил его за руку и быстро оттащил к месту засады, сюда же принесли тело другого. Киселев отстегнул от ремня флягу и принялся приводить в чувство оставленного в живых полицейского. Когда струйка холодной воды попала в рот пленника, он очнулся, обеими руками схватил фляжку и стал жадно пить воду.

       Николай подмигнул десантнику. Тот со злобным выражением лица подступил к уже сидящему полицаю и закричал:               
     – А, это ты вешал наших партизан и поджигал дома в селах, сволочь  фашистская! Убью на месте! – выхватил он пистолет. – Если хочешь жить, говори, кто ты такой и как здесь оказался.
       В сильнейшем испуге, заикаясь от страха, пленник пытался что-то сказать. Киселев предупредил:
       – Вздумаешь крутить – не обижайся.
       Полицай закивал головой и начал быстро говорить:
       – Я из дезертиров, прятался в селении у женщины, помогал ей управляться по хозяйству. Недавно меня поймали немцы и, угрожая смертью моей подруги, принудительно зачислили в полицию. В боевых операциях я участия не принимал, – уверял он, – крови на мне нет. В это утро нас послали только в разведку, а тут охота подвернулась – не устояли перед  соблазном. В ближайшей деревне, – со всей откровенностью поведал он, – тридцать боевиков и два пулемета, сегодня отряд отдыхает. Куда они двинутся завтра, мне не известно. Еще хочу добавить, – торопился высказаться полицейский,  – немцы пустились на хитрость. Придумали новый метод борьбы с партизанами – организовали из разных бандитов этот отряд, который выдает себя за народных  мстителей. Они по лесам бродят, контакты ищут.  Если встретят  настоящих партизан, то должены или уничтожить их, или обманом вывести  на немцев. Ну, и кроме того в деревнях  приказано устраивать  грабежи и убийства под видом партизан, чтобы настроить народ против них.

          Киселев отвел десантника в сторону и, задыхаясь от возмущения, сказал:               
          – Вот это информация, вот это подлый замысел! Как жаль, что мы не можем других партизан предупредить о такой провокации.  Самим тоже надо держать ухо востро, чтобы не попасть в лапы подставных соратников. Ты понимаешь, как вовремя  взяли мы языка? – голос Николая дрогнул от нахлынувшего волнения. – Можно сказать, чудом остались живы, вот попались бы в ловушку. А ведь собирались в то село на разведку. Теперь туда нам хода нет, продуктов тоже не видать – эти предатели  последнее у людей  отнимут.
           Киселев прекрасно понимал остроту ситуации и подумал: «Жаль, негде, а то бы  непременно поставил Богу свечку». Он посмотрел на поникшего пленника и махнул рукой моряку:
           – Этих охотников искать никто не будет.
          Подошедший десантник  спросил полицая:
          – Ты закон партизанской войны знаешь? Пленных мы не берем.
          Тот понял, что это последние услышанные  на этом свете слова. Промелькнул  отработанный удар, и финка вошла прямо в сердце. Партизаны сбросили тела убитых в яму на краю рощи, подхватили  тушку олененка и зашагали в глубину леса к расположению колонны.

          Беженцы  спали глубоким сном в тени деревьев, часовые исправно несли службу. Остальные отдыхать не ложились и дожидались  возвращения Киселева.  Рассказ о случившейся схватке  был встречен с тихой радостью, все сразу представили,  какую угрозу удалось миновать. Но напарник  не успокоился,  разразился  необычной речью:
        – Вы знаете, наш командир, наверно, имеет талант художника. Как увидел олененка, так сразу залюбовался им. Если бы он не остановился понаблюдать, мы сразу попали  бы под прицел полицейских, и тогда конец.               
         Все с неподдельным интересом посмотрели на Николая. Это же надо, и в военное время человек не потерял способность воспринимать красоту!
         Чтобы избежать встречи с липовыми народными мстителями, пережидали двое суток. Потом колонна вновь двинулась дальше. 




                Глава 3

         Шел второй месяц похода. Конец сентября выдался на редкость теплым и сухим. Однажды беженцам объявили, что половина пути уже пройдена, и все это благодаря тому, что колонна по-прежнему оставалась незамеченной. Про Киселева говорили уже не иначе, как про последнюю надежду.
        Раза два в неделю Николай вместе с десантниками выезжал в какую-нибудь деревню за продуктами. Сельские жители делились с партизанами своими небольшими запасами, но этого хватало на весьма скудное питание. Разговоры с крестьянами Николай всегда брал на себя, и проходили они в напряженной обстановке. Важно было найти золотую середину между строгостью и спокойным общением, у него это получалось, и он был незаменимым заготовителем продовольствия. Удавалось добывать картофель, овощи, муку, крупу и другие продукты.

         В один из дней  разведка сообщила, что в расположенном близ дороги селе немцев и полицаев нет. Киселев вместе с десантником выехал за продуктами на подводе. Лес посветлел, поредел, и дорога вывела их на открытое пространство, поросшее сурепкой и васильками. Впереди ясно просматривалась небольшая деревня.
       Жители с любопытством выглядывали из-за плетней. Вскоре к гостям вышел пожилой мужчина, невысокий и тощий, и представился старшим по деревне. 
       – Здравствуйте, уважаемый, – вежливо поздоровался Николай.
       Ответ последовал не сразу.
       – Ну, здравствуй, – в голосе не было слышно даже намека на дружелюбие. – Заходи, коль уж приехал. 
      Он отворил ворота, и повозка въехала во двор, где стояла беленая хата с небольшими окошками и  завалинкой. Женщина лет пятидесяти, видимо жена, толкла в ступе просо, на приехавших партизан она не обратила никакого внимания. Киселев достал из-под попоны  свой РПД  и направился к крыльцу. Хозяин с явным неодобрением  посматривал на оружие сквозь сползшее на нос пенсне.

       Когда вошли, Киселев поставил пулемет неподалеку  от окна, из которого  хорошо просматривалась улица, и уселся на табурет. Хозяин хмыкнул и закурил самокрутку, недоверчиво посматривая на незваного гостя.
       – Знаю, что ты, милый друг, пришел не для душевной беседы, у тебя проблемы.
       – Да, выходит, так, – ответил Николай, вздохнув, и почему-то почувствовал себя виновным за происходящее вокруг.
       В самых доверительных выражениях он рассказал про якобы важную задачу перехода партизанского отряда в новый район базирования. Старался убедить, что пребывание здесь отряда временное и помощь  в продуктах  нужна разовая. Про беженцев, как обычно, не заикнулся.

       В такие моменты он научился действовать решительно. Киселев, как уже не раз приходилось ему делать, достал карандаш и листок бумаги. Карандаш и бумага всегда действовали на деревенских людей страшнее пистолета. Угроза, исходящая от оружия, понятна, а карандаш таит беды неясные, и даже страшные.
       – Никаких чаепитий не будет, не суетитесь, – успокоил он старшего. – Вместе с вами пройдем по хатам, запишем, кто и какую помощь оказал для борьбы с оккупантами, а кто не выделил ничего.
      Согласие было получено полное. При посещении дворов особых проблем тоже не возникло, и нагруженная продуктами телега тронулась в обратном направлении.

      Лошадь стараясь, неуклюже, но резво била копытами в полотно заброшенной дороги. Деревня осталась далеко позади. Николай нагнулся на миг, чтобы поправить завалившийся пулемет поднял голову и его опытный глаз успел заметить слева от дороги засаду. «Бандиты или дезертиры, – пронеслось в голове, – в этих местах партизан быть не может». Десантник, хоть и бывалый разведчик, ничего не заподозрил, спокойно сидел и время от времени подергивал вожжи. В засаде были четверо. Они стояли в кустах ольшаника так, что только лица смутно белели в тени. Ситуация складывалась явно не в пользу Киселева. Пулемет по-прежнему лежал рядом приваленный сумкой с луком. Впрочем, все равно он не успел бы поднять его и прицелиться. У всех четверых автоматы, без сомнения,  были наготове. Из-за листвы оружия, конечно же, не видно, но стволы явно были направлены в его, Киселева, сторону. Николай незаметно толкнул десантника в бок, и тот все понял, спрыгнул с телеги, пригнулся и щелкнул затвором.

         До этих четверых было метров пятьдесят-шестьдесят – для точного выстрела из автомата далековато. Они стояли и как будто выжидали, видать еще не поняли кто едет, да и немецкая форменная пилотка на голове у разведчика вызывала сомнения. Николай тихим голосом приказал напарнику укрываться за телегой и без команды не стрелять.               
         Он уже определил, что приближаться к засаде дальше нельзя – в одну минуту уложат очередями, и рассчитывал на все тот же фактор внезапности, чем он умело пользовался много раз. Пулемет они пока еще не видели и смертельной угрозы для себя не сознавали. Все произошло настолько быстро, что стоявшие в засаде не успели ничего предпринять.  Не останавливая коня, Николай спрыгнул с телеги, передвинул вдоль борта пулемет и не поднимая его, дал длинную очередь в сторону засады. На таком расстоянии точный прицел уже не нужен РПД бьет кучно кинжальным огнем, от которого спасения нет. Десантник  метнулся в обход слева и скрылся в кустарнике. Киселев остановил стрельбу и держал место засады под прицелом, откуда не последовало ни одного ответного выстрела. Минут через пять бесшумно появился напарник с двумя немецкими автоматами и запасными  рожками.
      – Ну, ты мастер, – с восхищением глядя на Николая, сказал он. – Двое убиты на  месте, другие сбежали, я преследовать не стал.
       – Правильно, получили свое, да и против пулемета у них воевать нечем. А теперь бегом в лес! 
      
         Беженцы очень страдали от болезней. К Киселеву как-то прибежала  Анна и сообщила о тринадцатилетнем юноше, который заболел дизентерией.   
        – Он сильно ослаб и самостоятельно передвигается с большим трудом. Помогать ему ни у кого не осталось сил. У родителей потребовали  оставить подростка в лесу.
        – Такого я допустить не могу!
        Он тут же собрал парней из группы охраны колонны и назначил четырех сопровождающих для этого юноши.
        – Вести попеременно под  руки, подсаживать время от времени на подводы, поить травами, – приказал Киселев.
         И юноша был спасен. Через неделю он смог идти без посторонней помощи.
            
         Доставила хлопот и пожилая женщина, раненная в ногу. В какой-то момент она не смогла подняться, рядом с ней находились внучка и дочь с мужем.
        – Не трогайте меня, – прошептала она, – оставьте здесь и спасайте детей. 
         Для каждого слова ей требовался вдох, а вдох давался с трудом.
         Глаза ее были открыты и смотрели куда-то в небо. Капли дождя падали на лицо и скатывались, как слезы. Подошедший Киселев склонился над ней, защищая от дождя, но отсутствующее выражение ее лица осталось.
         – Оставьте меня, – сказала она ему и отвела взгляд в сторону.
          Николай отвернулся.  Рядом толпились беженцы, на женских лицах застыло выражение немого плача. Мужчины смотрели угрюмо, исподлобья. Женщина осталась в лесу.
          Но она выжила. Через двое суток, проведенных под сосновым лапником, немного восстановив силы, женщина побрела по лесной дороге в сторону ушедшей колонны. Вскоре ее повстречали партизаны и на руках унесли в свой лагерь.

          Прошло всего три дня, и подобная ситуация повторилась с двенадцатилетним мальчиком. Рана на ноге у него настолько разболелась, что он не мог идти дальше. И снова совет беженцев принял ужасное решение оставить больного в лесу. Перед ночным переходом его напоили снотворным чаем, укрыли еловыми веками, оставили сумку с сухарями и ушли. Его родную тетю, в состоянии нервного стресса, которая вынуждена была дать согласие, потом двое суток вели под руки.
       Но и мальчик выжил. Идя вдоль лесной речки и питаясь ягодами и кореньями, он заглядывал в попадавшиеся на пути селения и хутора, где чернявого еврейского мальчика кормили и со слезами на глазах отправляли дальше. Потом он встретил партизанскую разведку, благодаря которой попал в отряд. Там ему вылечили ногу и оставили у сапожного мастера.
               
        А колонна продолжала движение на восток, в пути были уже пять недель. Как всегда, шли осторожно и не спеша. Бывали случаи, когда требовалась максимальная выдержка, особенно во время дневного отдыха. Иногда беженцы вынуждены  были лежать не шелохнувшись по нескольку часов. Но вновь тяжелое испытание пришлось переживать людям.
        Не выдержала мучений и стала постоянно плакать самая маленькая, трехлетняя девочка. А тут предстояло преодолеть один из самых опасных участков пути. Повсюду немецкие патрули, и нужно было перемещаться абсолютно бесшумно. Для колонны эта задача стала практически невыполнимой. К Киселеву обратилась Анна:
       – Опять в совете беженцев волнение, жизнь людей снова зависит от одного человека. Девочка не успокаивается, и ночью ее сразу услышат немцы. Совет предлагает оставить девочку с отцом в лесу, чтобы остальные могли идти дальше.
        Киселев не знал, что делать. Снова прибежала Анна и, еле сдерживая слезы, сообщила последнюю новость:
       – Я слышала, как мать с отцом говорили, что надо утопить дочь. У отца не осталось сил нести ее.
        Николай и Анна бросился к реке. На берегу стояли несчастные родители, малышка  хныкала. Николай взял ее на руки, и она сразу замолчала, как будто почувствовала тепло его сердца. С того времени Николай и девочка были вместе, он целыми днями носил ее, иногда усаживал на телегу или садился вместе с ней на коня, помогала и Анна. Малышка перестала плакать. Колонна прошла никем замеченная.

         Разведку вели ежедневно и аккуратно, по-прежнему удавалось обходить места, где мог быть противник. В один из вечеров перед ночным маршем Киселев, как всегда, поехал на коне  осмотреть дорогу на ближайшие три километра, пока совсем не стемнело. С обеих сторон темнел лес. Запоздалый желудь сорвался с ветки и, звонко ударившись о ствол автомата, отлетел в сторону. Лесной жук, обманутый осенним теплом, забился в ветвях. Пахло хвоей и грибами. А он, жеребец, как будто предчувствуя опасный путь волнуется, шумно тянет воздух ноздрями. Лоснящаяся шерсть его мелко вздрагивает, словно от озноба. На обратном пути Буян влетает в лес уже как в ночь. Наверно за километр слышен конский топот. Впереди мелкий сосновый лесок и это чувствуется по тому, что над головой слегка светлеет и волна хвойного тепла выплескивается на всадника.
 
      Вдруг из темноты раздается нестройно, в два голоса:
        – Стой! Стой!
     «Засада! Но откуда, ночью» – мелькнула мысль. Он пришпорил коня, позади послышались крики. Но они чуть промедлили, никого не ожидали встретить в темное время, опоздали на несколько секунд. А это для Николая сейчас было равно целой жизни. Сзади автомат рвет воздух, пули свистят прямо возле уха. Другая очередь прошла высоко по листве, выбивая щепу и щелкая о сучья. На повороте конь резко дернулся от испуга, и всадник вылетел из седла. Лошадь ускакала. Николай упал на землю и тут же рядом услышал чей-то пронзительный короткий крик. Но сразу понял, что закричал он сам от удара при падении. На шум стреляют с дороги в два автомата одновременно. Огоньки пульсируют между деревьями и видны короткие трассы пуль.

       Но вот стрельба затихла и стали слышны голоса. Он определил, что это не немцы, а скорее всего какие-то бандиты. Однако ситуация получилась хуже некуда. Он остался без оружия, автомат отлетел куда-то в сторону. Потихоньку он стал ворошить листву вокруг, но пальцы хватали только землю. «Спокойно, без паники, – успокаивал он себя. – Все самое страшное всегда приходит без предупреждения, внезапно. И это надо принять. В запасе еще есть время. Они не полезут в темноту просто так. Наверное, будут окружать то место, где я упал, чтобы взять меня живым или добить». Он вспомнил, что у него остались две гранаты, хотя бы одну надо успеть бросить. Так не хочется без вести пропадать в этом лесу! А какая участь тогда ожидает беженцев!
        – Эй, вы! – услышал Киселев писклявый голос и подумал: « Как можно подчиняться человеку с таким голосом?» – Зайдите на левый край дороги, там где-то этот седок должен валяться.

           Осторожно зашагали сапоги по земле, людей было двое. Идут не спеша, не хотят рисковать, не разговаривают. Николай остро почувствовал, что на фронте ему не было так страшно как сейчас. Там он никогда не оказывался в бою в полном одиночестве. Он еще раз ощупал вокруг себя землю и неожиданно наткнулся на ствол своего автомата. Оружие на месте! Тихонько взял его и снял с предохранителя. «Не спеши, успокойся! – осадил он себя. – Что ты хватаешься за автомат, как будто в нем спасение? В нем и смерть твоя. Срежешь одного из них в темноте, а остальные забросают тебя гранатами. Ночью много не повоюешь. Ты постарайся уцелеть и оправдать надежды сотен людей, которые тебя ждут. Надо притаиться и сберечь силы, наверняка бандиты не будут стоять здесь до утра, пойдут своей дорогой».
 
       Шаги послышались совсем рядом. Аккуратно отводя сучья, чтобы не хрустнули, Киселев пополз в лес. Земля была мягкая, веточки – тонкие и гибкие. Вот он уже метров на десять углубился в лес, на одиннадцать... С качнувшегося папоротника упали на голову и скатились на затылок  крупные капли, они приятно холодили. Николай отполз еще дальше и укрылся за толстым сосновым стволом – все-таки защита. «Продолжат они меня искать или бросят?» – обдумывал он.
        – Зажги фонарик! – послышался приказ. – А вы встаньте по сторонам наготове, рассредоточьтесь.

        Киселев ощупал ППШ, проверил, плотно ли сидит диск, не погнуло ли его при падении. Все было в порядке. Он почувствовал, что его мысли стали яснее и четче, – значит, свыкся с обстановкой. Привычка – первый помощник против страха. На войне всем страшно, очень важно, кто быстрее привыкнет.
         Фонарик никак не хотел загораться, и Николай успел отползти еще на несколько метров к другой сосне. Наконец вспыхнул слабый свет, шарящий по сторонам. Киселев удобнее установил автомат дулом на светлое пятно.
         – Ищи, где след, – приказали кому-то, как псу.
         Николай понял, что дающий команды стоит за деревом, прячется на всякий случай.
         – Вот, вроде, примято, – тусклый свет скользнул от дороги и стал приближаться.
         Николай сильнее прижался к земле, прячась за ствол. Вдруг фонарик погас.
         – Да пошел он к черту! – забасил голос. – Что мы будем лазить, когда ничего не видно?
         После некоторой паузы прозвучало:
       – Дайте очереди по лесу напоследок. Уходим.

              Четыре огня вспыхивают в темноте, Бьются, дрожат, плюются трассирующими пулями. Кругом грохот, с сосны на голову падают ветки, хвоя. Дерево надежно прикрывает. Стрельба разом обрывается, в воздухе запахло едкой гарью. 
         Николай облегченно вздохнул: «Будем жить! Значит, они не собираются устраивать засаду в этом месте, и колонна сможет беспрепятственно пройти через здешние леса».      Выждав немного, он вышел на дорогу и только к середине ночи добрался до своих. Когда Киселев рассказал десантникам о случившемся, они отметили, что благодаря его выдержке и умению беженцы уже в который раз избежали верной гибели от коварной засады. 


                Глава 4

      Анна встретила Николая на опушке, прильнула к его груди и провела по щеке легкими пальцами. И когда она коснулась лица, усталость, боль в ноге, как будто улетучились. Он почувствовал не знакомую ему раньше радость возвращения домой. Он прижал к губам ее ладони, целовал их, не подозревавший ранее, сколько в нем нежности и любви. Никогда не думал, что будет целовать руки женщины, это казалось ему таким неестественным, книжным. Николай осторожно взял ее за плечи, повернул к себе. В полумраке близко увидел ее блестящие глаза, тревожные и любящие. Они стояли так и он ощутил, как ее тревога и тоска постепенно стихают, смягчаются, словно его тело принимало их на себя, как электрический разряд. Эта странная неподвижная ласка сближала их еще больше, чем радость любовных прикосновений. В уплотненной войной жизни все отмерялось им далеко не щедрой дозой и не приходилось ни от чего отказываться.

            В один из дней выход за продуктами оказался наиболее удачным, и беженцы остановились на суточный отдых и подкрепление. В небольшой деревне моложавая хозяйка чистенькой хаты предложила Киселеву истопить баньку. Он уговорил Анну, и они вдвоем отправились в гости. Хозяйка, как и обещала, ушла к соседям.
           Был уже поздний вечер. Анна стояла у окна, залитая лунным светом, и смотрела на пустынную, в тенях, улицу. Николай видел  резко очерченный профиль, тонкую, трогательно наклоненную вперед шею и почему-то не решался подойти. Он боялся пошевелиться, и только ствол автомата на груди пульсировал отраженными толчками сердца. Наверно он не был таким активным, как рассказывали о себе многие ребята. От нахлынувшего чувства он вдруг сделался каким-то стеклянным, боявшимся стронуться с места. Статуэтки льва, пеликана, летающей рыбы смотрели с комода на него печально и понимающе.
 
        Непослушными руками он снял оружие и шинель, повесил на гвоздь у печи. Анна обернулась и подошла к нему. Он дотронулся до ее шеи, ощутил нежную кожу и на миг застеснялся своих грубых пальцев.  Коснулся ее волос и удивился их невесомости, волосы пахли травами. Анна обняла его за шею, и Николай почувствовал легкое прикосновение ее груди и нежную податливость, сердце забилось. Только что он боялся дотронуться до нее. Но его руки нежно заскользили по ее телу, как будто ими руководила сама природа, а он здесь был ни при чем. Понял, что и для нее в этом нет ничего плохого, и она вся отдавалась его рукам. Он читал на страницах книг, как ласкают женщину, но теперь воспринял это во всей новизне, ясности и чистоте. Она дышала часто-часто и совсем неслышно. Он чувствовал на своем плече легкие приливы и отливы тепла. Это чудо могло длиться бесконечно, их несло мимо времени.    
      – Я люблю тебя, – сказал он. –  Я никому в жизни этого не говорил.
    Она внимательно, казалось, удивленно посмотрела на него.
       – И я  люблю тебя, – чуть слышно повторила она вслед за ним.
   Он касался губами ее ресниц, щек, губ, подбородка, шеи. Как это случилось, что
  здесь, на войне, в этой неразберихе он отыскал ее, единственную свою радость?
    – Люблю, – громче еще раз повторила она и отстранилась, чтобы снова встретиться
с ним глазами.
        …Потом они уснули, тесно прижавшись друг к другу.

           Проснулся Киселев от постороннего звука – чья-то рука шарила по двери. Проскрежетала проволока. Открыть простую щеколду – в деревнях никогда не знали замков – дело нехитрое, доска с зазубринами – вот весь замок. Даже в темноте достаточно трех-четырех минут, чтобы справиться с таким запором.
      Пока кто-то водил согнутой проволокой, стараясь открыть дверь, Киселев успел одеться. Анна приподнялась, он осторожно притронулся ладонью к ее щеке и прошептал: «Тихо, лежи...» Босиком ступая по половицам, он бесшумно подошел к  темному окну, посмотрел вдоль сруба, на беленой стене различил массивную тень. Тень шевелилась, и Киселев понял, что человек орудовал отмычкой, винтовка висела у него за спиной.

     Анна затаилась под одеялом – ни звука, ни движения, она все поняла. Николай осторожно поднял автомат. Под его тяжестью босые ступни как будто прилипли к полу, стало зябко. Он проверил, хорошо ли вставлен диск, нет ли перекоса. За дверью проволока, наконец, попала в зазубрину щеколды. Наступила полная  тишина. И щеколда, чуть скрипнув, продвинулась на открытие. Киселев отошел на цыпочках в сторону, к Анне, держа ППШ на весу. Незваный гость уже не сдерживал дыхания, спешил, хрипел, и казалось, что за дверью кто-то  чистит песком сковородку.
            «Как не хочется никого убивать», – подумал Николай. Если бы незнакомец сейчас ушел, передумав, он не пустил бы очередь ему вдогонку. Еще раз пискнула, отодвигаясь, щеколда, и дверь в сенях начала отворяться. Под ее скрип Николай оттянул затвор и передвинул предохранитель.

         Волна ночных запахов и свежести ворвалась в хату. Смутное движение какой-то массы угадывалось в темноте, у входа из сеней в комнату, слышался монотонный хрип. К ночному воздуху, пропахшему резедой и душистым табаком, примешался самогонный перегар.               
          Киселев нажал на спуск. Короткая очередь с оглушающей силой прогрохотала в доме. Голубым и розовым цветом высветились на миг беленые стены. Выброшенные отражателем гильзы покатились куда-то в угол, запахло гарью. За дверным проемом послышались хрипящие и булькающие звуки. Николай понимал, что ему надо сейчас же, как положено, рвануть во двор и опередить возможного сообщника, не дать ему времени для ответных действий. Это была азбука боя в населенном пункте. Но Киселев сидел, не хотел он стрелять в это утро. Потом, отставив в сторону автомат, подошел к темной, еще хрипящей массе. Смотреть и проверять тут было нечего.

     Отчаянная мысль сверлила мозг: когда же это все кончится, когда?
     Он вернулся в хату, взял два запасных диска к автомату.
      – Аннушка, – сказал он, – я скоро вернусь. Не бойся.   
      Светало. Да, бандит пришел в деревню один, но где-нибудь у лесной опушки или в поле его могли ждать дружки. Николай встал за кусты акации, росшие у плетня, ветки цеплялись за гимнастерку. Прячась за кустами, он пошел вдоль улицы, то и дело оглядывался на хату, где оставалась Анна, и тут  увидел, как двое бегут вдоль плетней по обеим сторонам улицы. Бежали осторожно, заглядывая во дворы, – значит, услышали автоматную очередь и теперь спешат на помощь.
 
         Фланги – вот что его беспокоило. Это были срубы, сараи и огороды, они  не просматривались, оставались неприкрытыми. Любой мало-мальски соображающий бандит мог зайти на звук автомата сбоку и расстрелять Николая в упор. Что, если уже сейчас кто-то скрытно пробирается задами? Он старался не думать об этом, сейчас его цель – эти двое, а там уж как получится. Его мысли возвращались к Анне. Он хотел вернуться к ней. Живым. Если уж суждено ему погибнуть, то пусть это случится не сегодня. Сегодня ему нельзя оставить ее.
       Двое пробирались вдоль плетней: один справа, а другой по левой стороне улицы. Лоб Николая покрылся испариной.  В бою ни черта не страшно,  когда есть обзор, но в такой позиции он слеп. Хоть одного  человека бандиты должны были направить в обход, по огородам, это для любого боя обязательная, проверенная тактика.
 
       Киселев  дал длинную очередь по фигурам, крадущимся вдоль плетней. С такого расстояния он не сумел попасть, а пристреляться они ему не дали – моментально залегли. «Эх, промахнулся!..» – подумал он. Из-за кустов ударили автоматные очереди, пули подняли пыль на дороге. Николай еще раз нажал на спуск и рванулся вперед, упал рядом с плетнем, имитируя атаку. Он не мог оставить свою позицию и освободить бандитам улицу для броска. Они стали стрелять почти безостановочно, с перерывами для смены рожков. Он не стал отвечать: пусть побеспокоятся, поосторожничают.
        Со временем автоматный треск стал отдаляться и слышался уже на окраине деревни. Если бы у этой группы бандитов была цель атаки по спасению своего, они просто бросились бы вперед, не жалея себя, и кого-то обязательно послали бы ударить с фланга или с тыла. Но воевать по-настоящему они, похоже, не умели, да и не хотели рисковать.

        Стало тихо. Совсем рассвело. Петухи замолчали, будто выжидая конца стрельбы, чтобы петь без помех, а село казалось, вымерло. Деревенские жители знали, что надо делать, когда стреляют, жались к стенам под окнами или рассыпались по погребам.  Николай упал на землю и расхохотался, глядя в свинцовое  небо, откуда падали капли. Начинался дождь. «Отбились! – закричал он, бросившись навстречу выбежавшей из хаты Анне. – Я жив, жив!»
     Через час они вернулись к месту стоянки колонны. Следующей ночью беженцы продолжили свой изнурительный путь.


                Глава 5

     В конце октября, после двух месяцев трудного похода, беженцы услышали вдали артиллерийскую канонаду. Линия фронта – поняли все, значит, их страдания заканчиваются. До ближайшей железнодорожной станции на освобожденной территории оставался всего один дневной переход.               
       В последний марш этого беспримерного похода вышли утром. На пути встретилась небольшая речушка, дальше предстояло двигаться по открытой местности.  Киселев повесил на плечо свой РПД, позвал с собой двух десантников и выдвинулся на разведку.
       – Река – это как закрытый шлагбаум, – привычно оценил он местность. – Без остановки не проедешь, быстро не проскочишь, очень удобно для засады.
         Пока он осматривал в бинокль берега, заросшие ивняком и кустарником, колонна подошла почти вплотную к берегу. Люди разбрелись. На возвышенности, выступавшей справа, были видны остатки траншей и блиндажей, воронки, заросшие травой. Когда-то здесь шли бои,  неудивительно, что только кривые деревца и уцелели.  Лучшей позиции для наблюдательного пункта в этом месте не было, профессионально отметил Киселев.

      Когда подошли к высоте он услышал какие-то звуки и продвинулся вперед. Нет, это не журчание реки, это  человеческие голоса. Люди негромко между собой переговаривались, по-русски. Он стал с волнением прислушиваться. Снизу, от подножия высоты, доносился негромкий говорок, мирный, словно у пастухов в ночном. Теперь он различает среди ветвей две шапки, они чуть покачиваются. «Наши! – обрадовался Николай. – Кому же еще быть здесь в эту пору? Можно сказать – прибыли. Значит, не зря затрачено столько сил на трудный поход».
             Из кустов вышли двое красноармейцев с автоматами. Один был крепыш, в пятнистой плащ-палатке, горбом выпиравшей на спине. В правой руке он держал продолговатый брезентовый сверток, на его груди висел автомат ППШ. Второй, среднего роста, с рюкзаком на спине, спешил следом.

         Киселев вышел из укрытия.
         – Свои, не стреляйте!
         – Командир разведгруппы, – представился первый и попросил Киселева предъявить  документы.
        Николай удивился, ведь рядом столько беженцев, какие еще нужны доказательства? Но поглощенный радостным настроением не придал этому вопросу никакого значения, у каждого, мол, своя служба. До колонны оставалось метров пятьдесят, когда он услышал, как кто-то сказал с тихим изумлением: «Евреи». От неожиданности это прозвучало по-немецки.
        Николая как током ударила острая догадка – диверсанты. Он моментально оценил обстановку, надо было любой ценой оторваться от них. Стрелять нельзя, иначе сильно пострадают беженцы.
        – Командир, – как можно спокойнее сказал он, – нам надо перетряхнуть у воды одежду, и вам лучше удалиться подальше. Приходи со своими ребятами примерно через час, поговорим за кружкой чая.

         Повод был выбран безошибочно, немцы как огня боялись вшей. Диверсанты ушли за высоту.
         «Поверили», – обрадовался Николай и прокричал:
          – Колонну срочно в поход!
          Счет шел на минуты. Какого-либо определенного плана действий у него не было, сколько диверсантов там, в ивняке, неизвестно. Самое верное решение, в любом случае, сводится к занятию обороны, это он знал точно. Подбежавшим десантникам он приказал вместе с бойцами охраны отвести беженцев в ближайший лес. Сам же со снайпером и опытным десантником короткими перебежками бросился на возвышенность, надеясь опередить противника и занять господствующее положение. Они успели, залегли и стали наблюдать.

       Киселев первым увидел вышедших из зарослей двоих с немецким пулеметом. Один нес оружие, а второй – треногу и короб для ленты в двести патронов. Их намерения были предельно ясны – установить пулемет на станок и оборудовать засаду. Первый, рослый, с пулеметом, нерешительно вошел в воду по голенища и оглянулся, командир жестом послал его вперед. Река поднялась от дождя, и на середине брода вода доходила рослому пулеметчику до подмышек. У второго, маленького, над водой видна была только голова, тренога и короб. Они медленно пробирались на другой берег. Наконец вышли на песчаную полосу, на обоих были русские полушубки довоенного покроя. В них не замерзнешь,  даже если искупаешься в реке. Второй номер поставил станок за кустом ивняка, налег на него, чтобы плотнее, до упора, вошла в песок тренога. Они начали крепить пулемет, возиться с винтами наводки, временами хлопая себя ладонями по бокам и прыгая, чтобы согреться.

       Теперь все стало еще более понятно – диверсанты дадут колонне войти в брод, и вот тогда заговорит пулемет. В самом деле, хитро задумано, но диверсанты не знали, что будут иметь дело с военным профессионалом. Наверно, были уверены, что столкнулись с обычными партизанами, которые воюют по-простому, без лишних сложностей. Но старший лейтенант Киселев хорошо знал, что даже самые лучшие замыслы на бой может испортить какая-нибудь маленькая неожиданность. Например, пулемет РПД на высотке, да еще в руках опытного стрелка.

        Двое диверсантов все еще возились на том берегу у треноги. Николай разглядел: второй номер – маленький, щуплый, очевидно, молодой. «Не надо бы тебе идти на это дело», – промелькнуло чувство сожаления.
         Пулеметчики замаскировались за кустом ивняка, но Киселев видел их как на ладони. Для удара с левого фланга он выбрал отличную позицию. Желтая полоса песка красиво разворачивалась с высоты, и на ней выделялись извилистые мелкие барханы. Киселев подтянул к себе пулемет. «До чего же стал тяжел! Как я раньше носил его?» – усмехнувшись, подумал он, потом не спеша просмотрел вражескую позицию через прицел, установил  прицельную планку с учетом того, что ветра нет и стрелять придется сверху через реку. Киселев подумал: «Какая мирная картина вокруг! Неужели когда-нибудь наступят дни, когда тишина не покажется настороженной,  лоза станет гибкой ивой, а не укрытием и не ориентиром, река будет просто рекой, а не естественным препятствием?»

           Киселев прижал к щеке приклад. На острие мушки появились сидящие в засаде противники. Треногу они глубоко вкопали и теперь лежали за пулеметом. Двое – рослый и маленький. Две жизни на том берегу.
         Прицел Николай выставил чуть поверх фигур. Смущало яркое освещение и зеркало реки. Готов. Дал длинную очередь. Пулемет стучит глуховато от прочного упора сошки в песке. На секунду оторвал глаза от прицела – промах, высоко взял. Но эффект оказался потрясающим. Один из диверсантов настолько испугался смертельного удара с фланга, что сразу бросил пулемет и кинулся бежать в сторону прибрежного кустарника. Второй номер начал возиться с винтами наводки, пытаясь развернуть ствол в другую сторону. «Эх ты, очень уж смелый», – с иронией отметил Николай.

         Видно, винт вертикальной наводки был закреплен наглухо и не отворачивался.  Но пулеметчик на том берегу справился, поднял ствол и начал яростно отстреливаться –  наугад, второпях определяя цель. Пули стучали по откосу.
         Киселев, тщательно целясь, стреляет двумя короткими гвоздевыми очередями. Знает, что теперь не промахнется. Противник умолк. Второй диверсант находился уже в двадцати метрах от кустов. Бежать по песку было тяжело. Это тот, крупный, рослый. Николай пару секунд выждал и резанул очередью по горизонтали, вдоль сизой полосы кустарника, к которому бежал бандит. Тот сам ворвался в очередь. Туловище нырнуло в заросли, а сапоги остались на песке. Так они, сапоги, и остались лежать носками в стороны.

         Вражеский пулемет замолчал, стрелок навалился грудью на приклад, вцепившись в большой короб с лентой. Шапка слетела с его стриженой головы, уже неподвижной. Из кустов по высоте ударили еще два автомата. Пули летели с рассеянием, посвистывая в стороне. Вскоре стрельба прекратилась. Группа диверсантов, как оказалось, насчитывала всего четыре человека. Двое были убиты, остальные, не задерживаясь, стали уходить в сторону болот. Все произошло так быстро, что ни снайпер, ни другой десантник не успели произвести ни одного выстрела. Только уважение к мастерству Николая вновь выразили они.

         Через сутки Киселев привел беженцев к железнодорожной станции. Ему самому не верилось в свершившееся чудо. Два месяца двигалась разноголосая колонна по лесам и полям. Тысячу с лишним  километров прошли они, преодолев все опасности. Это были километры поистине  мучительного терпения, выносливости, мужества, самообладания. На станцию пришли счастливые, все радовались и обнимались. Проводник гордо шагал впереди, повесив автомат на груди.
          Киселеву довольно легко удалось наладить контакт с железнодорожным начальством и договориться о предоставлении беженцам десяти вагонов-теплушек.
Он связался с ближайшим командованием и выяснил, куда направить беженцев для дальнейшей эвакуации.

       Но неожиданно возникла проблема, связанная с документами лично Киселева. Получилось так, что его офицерская книжка осталась у того диверсанта, в боевой обстановке было не до нее. Уполномоченный  милиции  на станции вдруг проявил повышенную бдительность: что это за старший лейтенант без документов и с толпой каких-то людей в оборванной одежде? А вдруг дезертир? Грозил арест.
       И тогда настал черед тех, кого молодой офицер спасал, на его защиту встали беженцы. В этой ситуации решительно повел себя староста. Он собрал два десятка мужчин и женщин, и они пошли в милицию. Люди горячо говорили о Киселеве. Такого организованного отпора уполномоченный не ожидал, и Николая отпустили. Староста перед народом сказал замечательные слова:
      – В древние времена  из Египта евреев вывел Всевышний  рукою праведника Моисея.  В тысяча девятьсот сорок втором году евреев из оккупированной Белоруссии  вывел тоже  Всевышний, но уже  рукой русского человека Николая Киселева, сохранившего двести восемнадцать еврейских жизней.

       Состав с теплушками ушел, Николай и беженцы расстались навсегда.
       О своем  походе Николай Киселев представил подробный  отчет, который отправил в Центр  партизанского движения. К сожалению, должной оценки он не удостоился, – мол, мало ли что на войне бывает. За вывод гражданских людей из оккупированной территории он был поощрен лишь денежной премией. На полученные деньги смог купить бутылку водки и кусок сала. Не велика, видать, была  эта премия. Сегодня только этот приказ Центра о премировании является официальным подтверждением того, что этот поход действительно состоялся и никем не придуман.
        В дальнейшем Киселев продолжил  участие в партизанской войне. Вместе с десантниками и Анной он вернулся в свой отряд, участвовал в освобождении Белоруссии, потом в связи с ранением  был демобилизован и работал по специальности. Николай женился на своей Аннушке – Анне Сиротковой, жили они счастливо,  воспитали дочь и сына.

           К слову сказать, сам Киселев в автобиографии  никогда не упоминал об этой военной операции. Возможно, из-за скромности, а может, не считал боевое задание чем-то особенным. Вполне возможно, что атмосфера царившего в то время антисемитизма не позволила  оценить его подвиг по-настоящему. Действительно, кого в России в послевоенные годы интересовали люди, спасавшие  евреев? В почете были другие герои. Кроме того, информация о таком походе во время войны могла стать препятствием в послевоенной карьере Николая, сотрудника министерства внешней торговли. Человек, не раз смотревший смерти в лицо, предпочел не связываться с бюрократической машиной органов власти.
          О своем подвиге Киселев практически никому не рассказывал, разве что родным и близким. Умер Николай Яковлевич в возрасте шестидесяти двух лет в тысяча девятьсот семьдесят четвертом году. Ни с кем из спасенных беженцев он никогда не встречался, но они сами нашли его дочь и до сих пор поддерживают с ней тесные  контакты.

          Подвиг Николая Яковлевича Киселева высоко оценило государство Израиль, присвоив ему звание Праведника народов мира. Его имя занесено на стену Почета в Саду Праведников мемориала Яд Вашем в Иерусалиме. Каждый год пятого июня, в день расстрела узников гетто в Долгиново, выжившие «дети Киселева», а фактически продолжатели их рода, которых на сегодня свыше двух тысяч человек, собираются в Тель-Авиве, чтобы вместе почтить память родственников, сгоревших в огне Холокоста. На этих траурных  собраниях  всегда звучат слова искренней  благодарности русскому офицеру Николаю Киселеву. 
          А в Москве на Новом Арбате создан сквер имени Николая Киселева и установлен мемориальный камень в его честь от Федерации еврейских общин России.