Шесть снов

В тот вечер я видел во сне свет. Но это она мне потом сказала. Я не помню.
Ресторан был забит, и галстук жал. Я был на взводе, я был в ударе, и я что-то говорил. Она прошла мимо, наверное, раз пять, подавая какие-то блюда, которые я автоматически ел. Но это тоже она мне сказала, а я не помню. я вообще мало что помню.
Помню шорох у мусорного бака, когда она попросила подвезти ее. Наша компания расходилась последней, и она как раз вышла со смены. Она сказала мне что-то под музыку шороха из мусорного бака. Я переспросил... наверное. Потом она оказалась у меня в машине, и я, очевидно, предложил ей поехать куда-то еще. Потом - помню.
Я увидел ее лицо. Она улыбалась. Ее улыбка была зубастой. Зубастой, как у акулы, как у бешенного пса, и возбуждала...
В баре царил положеннвй полумрак, и кожа ее казалась зеленоватой. Я не был пьян, хотя было похоже... Когда она коснулась меня локтем, мне показалось, что боль от прикосновения останется навсегда и умрет со мною. Впрочем, я был прав.
Мы говорили, называя даты и имена, но я не знаю ничего ни о ней, ни даже о себе. Теперь. Я выпросил ее номер, она уехала из бара сама, а я, вернувшись, бросился мыть голову, как будто пытаясь смыть наваждение, и решил, что звонить не буду.
Но наутро все казалось обыденным. И даже ее зеленоватая кожа, ее хищная улыбка казались простыми, а она сама - просто женщиной, которую я хочу. Просто хочу, не так уж это страшно, и вовсе несложно... И голос в телефонной трубке не погрузил меня в транс. Я поехал, и она вышла к машине, и она попросила ключи...
Машина неслась так, как не неслась никогда, ведь я отказался от быстрой езды, отказался от наркоты, отказался от безумств, которые давно не по возрасту, и не по положению, и вообще - не к лицу, машина мчалась, и меня вжимало в кресло, и я не мог даже заорать, чтоб она прекратила... впрочем, я об этом не думал... И когда она оглянулась на меня, из ее глаз лился красный свет фар и желтый свет фонарей. Внутри у меня все сжалось, я боялся, как ребенок, боялся своих девятнадцати лет, несушихся по дороге в образе непонятного существа, непонятной женщины, непонятного образа, которому я не хотел, но отдал ключи... наверное, в другой жизни. Я не помню, делали мы что-то еще, кроме этой гонки. Я слегка пришел в себя у дверей своей квартиры, куда и забился, немедленно свалившись и уснув.
В ту ночь я видел ее драконом. Она сжигала все вокруг пламенем из огромной огненной пасти, глаза ее горели фарами гоночного автомобиля, чешуя была горячей, слюна капала изо рта, и она сжигала меня, а я умирал, умирал от вожделения, от похоти... и когда проснулся, понял, что до сих пор умираю.
Наверняка наутро я пошел на работу, потому что сообщение на мобильный я увидел на работе, за своим письменным столом, я вижу перед собой синий экран, а край глаза запечатлел и край рабочего стола... Приглашение посидеть и выпить у нее дома. Я не мог встать из-за стола, даже в полубезумном состоянии я понимал это. не мог еще час.
В ту ночь она снилась мне вампиршей. Расслабленно и нежно-сексуальная, накрашенная, как в фильме ужасов, в готичном салоне она слизывала мою кровь с моих ладоней, и в глазах у нее была тьма, а кровь была на ровных белых зубах, а лоб у нее перерезала складка, и кожа была зеленоватой... такой... манящей, влажной и тонкой...
А гостинная была обыкновенной, и крови не было... Правда, она смеялась, и откидывалась назад, обнажая шею, но пили мы - чай...
Не знаю, был ли я на работе на следующий день. Все перешло в тень. Кажется, я звонил ей, иначе как я мог бы услышать, что она занята сегодня вечером...
Я сидел один, и руки у меня тряслись, и на этот раз я таки напился, напился вдрызг, напился бы до чертиков, но чертики и так были перед глазами, и у всех чертиков была зеленоватая кожа, и они смеялись из всех темных, пыльных углов. Я упал с дивана и стукнулся головой. И решил, в моменте озарения, что просто больше не буду звонить, не буду искать ее, что веду себя странно и глупо, в общем - подумал так, как будто все пришло в норму, как будто я снова мог думать логически... как чудесно и неправдоподобно, как смешно...
И был ли это сон, или видение в пьяном забытьи, но я видел ее в ту ночь ураганом, сдирающим с меня одежду и кожу, изящным и теплым ураганом без чувств и сомнений, ураганом, который несет меня, ласково стирая в порошок...
Не пошел я на работу. Я проснулся с похмелья и стал думать. Я думал о том странном чувстве, о том, что не могу больше справляться с эрекцией при виде нее, о том, что мне снятся плохие сны, о том, что я знал ее всю жизнь и что не знаю совсем. Но даже сквозь головную боль я видел ее руки, и ее ноги, я слышал ее смех, и кровь застучала в висках слишком быстро, так что я едва успел поймать ее... поймать - и излить... А потом почувствовал себя совсем разбитым и заполз под одеяло, с ненавистью комкая в руках невесть откуда взявшийся лист бумаги, изрисованный непонятными символами...
Я спал, я тихо спал без снов, проглотив пару таблеток от головной боли, когда ее звонок окончательно оборвал сладкую реальность. И я вылез из-под одеяла, как под гипнозом, и я помылся, и оделся, и поехал... и - не разбился по дороге.
И абажур качался от наших прикосновений, и она оттолкнула меня, и ее синяя кофточка была прозрачной для меня, настолько прозрачной, что я видел свои руки на ее голом теле, но не мог понять, где они лежат и что сжимают - ее грудь или ее шею, но на самом деле я не дотронулся до нее. Во рту у меня горело, глаза отказывались закрываться, а в ушах гудела страсть, которой я прежде не мог представить себе, которой не хотел. Я набросился на нее, ожидая, что меня отшвырнет, как игрушку, но меня обняли, всей кожей, всем теплом - обняли, слегка придушили, и оставили так... лежать... в ней...
Очнулся я уже дома. За окном занимался рассвет, и о работе не могло быть и речи. Губы я прокусил до крови.
И в бледно-красном отсвете рассвета я увидел ее ведьмой. В волосах у нее торчала чья-то кость, над котлом поднимался сладкий черный дым, карамельно-кровавый дым, а она плясала, задирая грязные коленки, и пела так, как поют ангелы, и крутилась под бой невидимых барабанов, крутилась вокруг меня, втыкая в меня какие-то иголки...
Я пришел к ней домой. Сказал бы - нагло пришел, но о какой наглости может идти речь, когда сам не знаешь, что делаешь?
Она ждала. Прекрасна и ужасна она была, смеющаяся, как стая волков над залегшей в снегу одинокой добычей. И расстегнула пуговицы моей рубашки, хотя я не помню, как застегивал их. И сняла, и опустилась на колени...
Я опирался спиной на стену, и все равно почувствовал, что сползаю. И ноги окончательно подогнулись, и я не мог больше выносить эту боль и не мог закрыть глаза, чтобы не смотреть в две черные лампы на ее лице...Я упал бы, как младенец, но она подхватила меня, и швырнула, кажется, за десяток метров, и я упал, но - на мягкое... а на меня навалилась тяжесть, и перехватила дыхание, и я хрипел под ней, вжимаясь в нее...
Я не помню, но наверное, я был у нее, когда она привиделась мне - темным лесом. Надо верхушками деревьев горели звезды, но сам лес был черен, абсолютно черен, и звуки леса преследовали меня в темноте, пока я шел по ней... куда-то шел, я знал, что где-то в лесу есть избушка с реальностью. Лес был теплым, летним, влажным после грибного дождя, прошедшего миллионы лет назад, и я утопал, а мокрые ветки хлестали по лицу. Свет избушки был где-то, я знал, но темнота залезала в уши, а тишина - в глаза, и заливала меня всего, а я шел, шел... потом побежал. Потом остановился, ибо тьма заполнила меня целиком. И темнота была зеленоватой, и сладкой, и я повернулся. И пошел снова. Куда-то... в нее...