Апельсиновый чай

Сотни маленьких кулачков барабанили без устали, надоедливо и  монотонно. Армия неизвестных науке летающих существ облепила снаружи дом, настойчиво стуча и требуя впустить внутрь.
Я проснулась. Ах, ну конечно, это просто глупый сон. Как холодно… и почему- то стук не прекращается. С трудом продираясь сквозь липкие остатки сна, наконец-то открыла глаза.
Выскользнула из кровати, ощущая в голове нарастающий гул и привычное шевеление клубка пульсирующей боли.
Завернувшись в одеяло, подошла к приоткрытому окну. За окном бушевал ветер и рыдал ливень.
Распахнула шторы, которые, возомнив себя парусами и не даваясь в руки, бились персиковым вихрем.
Накрапывающий дождик за ночь превратился в злой и неистовый ураган. И, несомненно, никаких фантастических существ не было. Хотя я, если честно, предпочла бы увидеть за окном что угодно, только не эту серую массу.
Голова с каждой секундой становилась тяжелее и тяжелее. Из всех желаний осталось только одно – вернуться в постель и замереть, не провоцировать эту гадость, что гнездилась в голове и мешала нормально мыслить. В то же время не хотелось шевелиться: я так и стояла, вперив невидящий взгляд в мокрое стекло. В голове было мутно, словно там бушевал шторм.
Понемногу мир за окном начал обретать четкость. Он выглядел так, словно за ночь его покинули все краски. Остался только один, непонятный, неопределенный серо-коричневый цвет и его грязные оттенки. Я почти физически ощущала, как серость, уныние и сырость проникают в меня до мозга костей. Свинцовое небо нависало так низко над землей, что, казалось, до него можно дотронуться рукой, если распахнуть окно. Ветер яростно раскачивал деревья, и они скрипучими голосами жаловались на своего злого и холодного мучителя.
Ненавижу серый цвет. Ненавижу серое небо.
…Многоэтажки, словно солдаты, стойко, с мрачной решимостью принимали на себя каждый удар бури. Тучи наваливались на них своей тяжестью, словно стремясь сломать бетонную преграду и прилепить небеса к земле, превратив небо, воздух и землю  в одну отвратительно грязную мокрую кашу…
Я поежилась, кутаясь в одеяло. Так неуютно…
 
Мне на плечи опустились ладони. Сильные руки потянули меня назад, и я ощутила спиной крепкую опору. Прижавшись к нему всем телом, даже через одеяло я чувствовала его тепло.
– Аспирин, – простонала я, закрывая глаза. – Пожалуйста, аспирин, потом крепкий кофе.
– Может, только кофе?
– Аспирин и кофе. Именно в таком порядке. А лучше две чашки кофе…
– Нет, – твердо произнес он и развернул меня к себе. Теплые карие глаза светились любовью и нежностью. – Ты мне нужна живой и здоровой, хватит себя травить. Никакого аспирина. Никакого кофе. Только апельсиновый чай.
– Что? – я еще умудрилась удивиться. Он же знает, что я не пью чай.
– Апельсиновый чай.
 
На кухне было тепло, но я все равно куталась в пушистый махровый халат.
…А он успел натянуть джинсы и свою любимую дырявую майку. Стянул волосы в хвост. Странно, но ему все это очень шло.
Он усадил меня за стол и, с шутливой строгостью, произнес:
– Сиди тут и никуда не уходи.
Я замерла, подперев голову руками. Можно подумать, я куда-то собираюсь. В голове тяжело и мутно, и больше всего на свете хочется вернуться в постель, закутаться в одеяло, словно в кокон, и оставаться там, пока не придет время превратиться в бабочку… то есть, пока не пройдет головная боль.
– Так… что у нас тут…
Не обращая ни малейшего внимания на мой страдальческий вид, он носился по кухне. Доставал чашки и кастрюли, салфетки, ножи и ложки… Мне было тяжело уследить за его передвижениями, но любопытство взяло верх над болью.
– Смотри, три апельсина, – обратился он ко мне. – Самое оно.
И, улыбнувшись, вдруг принялся ловко ими жонглировать. Я, пусть и немного вымученно, невольно заулыбалась в ответ. Поймав все три, он театрально раскланялся воображаемым зрителям. Волосы, растрепавшись, упали ему на лицо. Он пристально посмотрел на меня.
– Разве я не заслужил аплодисменты?
Я, подыграв, захлопала в ладоши. И удивленно заметила, что все еще улыбаюсь – в этот раз абсолютно искренне.
Отвесив еще один поклон, он поставил на огонь чайник, отдельно – кастрюльку с водой, и принялся неистово тереть щеткой апельсин.
– Зачем ты это делаешь? – спросила я.
– Ну, их надо хорошенько разогреть, чтоб они отдали нам свое тепло. Когда они холодные, они недружелюбные. Апельсины должны быть теплыми, слегка разогретыми. А если честно, в кожуре много вредных веществ. Надо их отмыть, – очень серьезно объяснил он. И неожиданно улыбнулся. – Хотя бы для очистки совести.
Достаточно «очистив совесть», он вытер апельсины, и неожиданно бросил один в мою сторону.
– Лови!
Я чудом, на автомате, поймала апельсин. Он так приятно лег в ладони. Круглый, теплый, оранжевый. Маленькое солнце в руках. В ладони словно полилось тепло, проникая через кожу в кости и кровь, согревая меня изнутри. Или мне это только кажется? Я потерла оранжевый бок. Поднесла к лицу – в  нос ударил резкий, но приятный запах. Потерла его еще сильнее и, закрыв глаз, вдыхала апельсиновый аромат.
А он в это время разрезал апельсины пополам, выдавил сок в чашку. Оставшиеся чашечки апельсинов мелко порезал и бросил в кипящую воду, закрыл крышкой кастрюлю. По кухне разлился аромат горячих апельсинов. Через несколько минут выключил газ.
Отдельно заварил черный чай, бросив туда немного изюма.
– Так, что у нас еще есть, – послышалось из-за дверцы холодильника. – А, йогурт. Мадмуазель, не хотите ли йогурт?
– Бее, – скривилась я. – Нежирный. И не сладкий.
– Самое оно, – сказал он, доставая из холодильника баночки.
Я встала, намереваясь приготовить бутерброды.
– Не надо, – остановил он меня, словно прочитав мои мысли. – Оставим бутерброды для кофе. Если захочешь, потом. Лучше почисти тот апельсин.
Усевшись снова за стол, я принялась снимать кожуру с апельсина.
– Апельсин! – обернувшись, воскликнул он с притворным удивлением. – Ты съела его?!
– Ммм… – промычала я, облизывая пальцы и глядя на оставшиеся дольки. И добавила без капли раскаяния: – Но ведь так вкусно. Извини.
– Ну, ничего. Что-то осталось! Тогда возьмем еще и киви.
Маленькие уродцы были ловко почищены и мелко нарублены. Он отобрал у меня остатки апельсина, порезал и все смешал с йогуртом в одной большой салатнице.
– Где-то у нас было печенье… поищи, пожалуйста!
Я нашла печенье, он поставил на стол салатницу с йогуртом.
– Наверное, надо добавить сахар? Только у меня нет сил доставать миксер, – заныла я.
– И не надо. Просто насыпь. Взбивать не будем – пусть хрустит на зубах.
Я не в первый раз видела, как он орудует на кухне, но не переставала удивляться его ловкости и умению гармонично вписываться в любую обстановку. Он выглядел так, словно всю жизнь занимался только тем, что готовил завтраки.
На белый свет была извлечена из недр кухонной тумбочки кастрюля побольше. Я редко пользовалась ею – мне она была практически не нужна, ведь я еще совсем недавно жила одна. Он процедил туда чай, сироп от апельсиновых корочек, влил апельсиновый сок и все поставил на огонь. Когда напиток забурлил, закрыл крышкой, уменьшив газ. Я сидела, завороженно наблюдая за мужчиной, занимающимся таким, как думают многие, не мужским делом. И это было ему так к лицу.
Он бросил в кастрюлю корицу – на кончике ложки. Подумал, смешно нахмурив брови, добавил еще половинку ложки. Налил полчашки, кастрюлю накрыл крышкой и выключил газ.
– Иди сюда.
Я молча подошла и приняла из рук горячий напиток.
– Вкусно, – искренне похвалила я и малюсенькими глоточками выпила все.
– Чего-то не хватает. Вот! Штраус! – воскликнул он, включая музыкальный центр.
Комната мгновенно преобразилась, наполнившись звуками счастливого, светлого венского вальса.
– Что ты, — запротестовала я. – Штраус и чай – вещи несовместимые. Не подходят друг другу.
 
– Так же, как и мы с тобой. Да? – в его взгляде промелькнуло смятение и неуверенность, но он быстро взял себя в руки. Я вспомнила, как долог был наш путь – все твердили, что он не годится мне в спутники, что такой, как он, вообще не может быть ни с кем долго, что из этого не выйдет ничего хорошего. Они ошибались. Как они все ошибались! Сердце плавилось от щемящей нежности.
В этот момент солнце робко пробилось сквозь тучи, лучи ворвались в окно, легко преодолев стеклянную преграду, и запутались у него в волосах. Да так и остались там, переливаясь каштановыми искорками.
Внезапно меня бросило в жар.
– Погоди минутку, – пробормотала я, выскочила из-за стола и кинулась в спальню.
– Ну, где же, где, – приговаривала я, роясь в шкафу. – А, вот!!! Вот оно.
Летний сарафан – легкий, почти невесомый. Я не могла не купить его, хоть и лето заканчивалось. Конечно, я прекрасно понимала, что носить его в этом году мне уже не придется. Но сейчас – сейчас было самое время.
Скинула халат, который внезапно стал тяжелым и душным,  и легко скользнула в сарафан. Ткань приятно холодила тело. Посмотрела в зеркало. Нежно-голубой цвет удивительно шел мне.
Поправив волосы, я пошла на кухню.
Он встретил меня пристальным взглядом темных глаз. На столе горела маленькая свечка, в салатнице белел фруктово-йогуртный десерт, а в чашках дымился апельсиновый чай.
За окном ярко светило солнце. Ветер стих. Дождь закончился. Мир, совсем новенький, умытый и чистенький, выглядел так свежо и привлекательно. Я посмотрела на термометр за окном – красный столбик неудержимо полз  вверх. Головная боль давно прошла. А я и не заметила, когда.
– Ты волшебник, – прошептала я, обнимая и целуя его в губы. – Это ты вернул солнце.
– Нет, – улыбнулся он, нежно, и в то же время крепко прижимая меня к себе. – Это не я. Это все апельсиновый чай.