Кто не с нами, тот верблюд!

http://ольгабеловаписатель.рф

(ПРОИЗВЕДЕНИЕ ОТРЕДАКТИРОВАНО)

Почкин покопался в багажнике и, к своему сожалению, ничего не нашел.

– Неужели Инка, зараза, и тут руку приложила, чтоб её! – не смог сдержаться Иван Сергеевич.

– Ну что? – донесся до него голос коллеги по цеху. – Нашел?

– Ага, аж два раза, – буркнул Почкин через плечо и захлопнул багажник.

Иван Сергеевич был явно расстроен, и дело не в том, что он подвел товарищей, хотя и это было неприятно, хуже всего было то, что Инка запустила свои бабьи царапки в святая святых, в то, куда раньше ни одна баба влезть не смела, и от чего шарахалась, как от ящика с надписью «Не влезай! Убьет!».

– Вот стерва, – всё сильнее волновался Иван Сергеевич. – Уже и до багажника добралась!.. – Почкин сплюнул на асфальт длинную гирлянду повисших на губах шкурок от семечек. – Дожил!

– Да-с, – причмокнул только что подошедший Пёрышкин, старинный товарищ Почкина. – Картина маслом, через десять минут выдвигаться, а у нас… как всегда… Ну, и что будем делать? – развел руками Пёрышкин.

– Да я почем знаю?! – вспылил Почкин. – Это ж она специально, гадюка подколодная, сделала назло, чтоб я не ехал! А я возьму и поеду! Вот тебе! – Иван Сергеевич молниеносно выкинул руку вперед и показал окружающему его пространству, в котором, конечно, где-то сидела и его Инка, быстро скрученный кукиш.
Пёрышкин тоже довольно шустро среагировал и грудью заслонил скрученную из пальцев фигуру.

– Сгоряча-с, простите! – глупо заморгал он тоже кому-то в пространство, всем своим видом показывая, что ему очень неудобно за своего нерадивого товарища.

– Матросов нашелся! – огрызнулся Почкин, даже не подумав поблагодарить напарника.

– Ты б еще присел – «Ку!». Ты чё их, боишься, что ли?!

Действия товарища тем не менее имели эффект: Почкин, хоть и нехотя, но как-то сразу подобрался, как будто бы и вправду боялся, что прямо сейчас перед ним из-под земли вырастет какой-нибудь блюститель порядка и скажет ему: «Ай-ай-ай!»
– У-у-у! Ироды! Чтоб вы провалились со своими нововведениями, – сквозь зубы, стараясь по возможности даже не шевелить губами, процедил Почкин.

– Не связывайся, – похлопал его по плечу Пёрышкин. – По машинам! – скомандовал он.

– Нет, ну я только одного не пойму, – кинул Почкин уже удаляющемуся товарищу. – Бабы-то что взбеленились?!

– Волнуются, – бросил на ходу не шибко темпераментный Пёрышкин. – Предыдущих участников акции загребли, а у некоторых даже развалюхи их поотнимали, а потом еще заявили, что они буянили. Врут! – буркнул он. – Мужики тогда вели себя прилично… как барыня с зонтиком…

– Э-э-эх! – Пёрышкин о чём-то задумался. Положа руку на сердце, он и сейчас до конца не верил в успех предстоящего мероприятия, пошел только так, чтоб ребят не подвести и чтоб свои же потом пальцем не тыкали. Но стоила ли игра свеч? Бороться с прогрессом – вещь, по сути дела, нелепая. Всех он, конечно, под себя подомнет, как бы ни хотелось некоторым напоследок повыбрыкиваться.

Почкин втиснулся в узкое сиденьице своего старенького зелененького «мерса». Такси в городе уже давно было желтого цвета, но Почкин упрямо не хотел перекрашивать своего крокодильчика, хотя его уже порядком потрепали по этому поводу разные заинтересованные инстанции.

– Красный-синий-голубой! Выбирай себе любой! – опять начал набирать обороты неугомонный Почкин. Сначала перекрасили всех в желтый, а теперь и вовсе запахло жареным: желтые мыльницы такси вместе с их раритетными клячами могли и вовсе исчезнуть с улиц и площадей городов и селений.

– Ну уж нет! – Волна негодования вновь накрыла Почкина. – Нас мало, но мы в тельняшках, – почти выкрикнул он.

Старый «мерсик» пристроился за такой же старенькой «бэхой». Два ветерана автомобилестроения попыхтели по дороге. Когда-то эти два зубра представляли собой гордость чуть ли не всей индустрии: воплощение всех завоеваний человечества, кропотливого труда инженеров, дизайнеров, механиков, работников конвейера и даже буфетчицы тети Клавы, одно время работающей где-то на заводе в Баварии. Тогда каждый дядька мечтал о такой вот ляльке. А теперь… неэкономично, нецелесообразно, неэкологично и даже нелогично: к чему столько затрат, когда появился дешевый, быстрый, непыльный способ передвижения?

– Вы всё здесь? А мы уж тут! Там и тут! И там и тут! Кто не с нами, тот верблюд!
– передразнил Почкин свежую, с размахом идущую по всем каналам рекламную кампанию. Смазливая девчонка, мелькающая в рекламном ролике, белоснежно улыбалась, и на каждое произнесенное ею «тут» за её спиной вырастали то шапки и пики Гималаев, то выплывали ржавые разводы Большого Каньона, то в затылок ей дышала Сахара.

Закончив кривляться, Почкин еще раз чертыхнулся.

– Ну уж нет!! – погрозил опять кому-то кулаком Почкин.

– Да успокойся ты. – В салоне раздался голос Пёрышкина. – Разошелся, как баба.
Почкин сделал погромче звук радиосвязи, нужно было обсудить предстоящее мероприятие.

– Вить, – обратился он к товарищу. – А может, бесполезно всё это?

– Конечно, бесполезно, – невозмутимо проговорил Пёрышкин. – Всё равно они нас прижмут…

– А что ж мы тогда на рожон лезем?

– А ты просто так сдаться хочешь? – возмутился всегда спокойный Пёрышкин. – Да мы с тобой представляем мнение общественности! – затрещал в приемнике Витек.

– Ну и? – плюнул семечки в коробок из-под гамбургера Почкин.

– Ну и если сейчас выйдем, с нами хоть считаться будут, может, еще какое-то время протянем, прежде чем нас выкинут на помойку цивилизации, – растолковывал Витек. – Может, еще годик-другой порулим... Дети наши, внуки, конечно, шиш все это увидят, в музеях разве только… А ты знаешь, – хмыкнул Пёрышкин, – мы ведь сейчас с тобой вроде как динозавры. Помнишь, в детстве – сидишь в кинотеатре, бежит на тебя эдакий слон в чешуе и перьях, рот раззявит, а там зубы в пять рядов, смотришь на эту детину и думаешь – неужто такие по земле бродили?.. Вот и на тебя, Почкин, тоже потом будут смотреть и удивляться: Это ж надо, какой человек дремучий был! Передвигался со скоростью двести миль в час: черепахи, едрит-мадрид, и то быстрее скачут!

Почкин на другом конце аудиосвязи вздохнул: превращаться в динозавра не хотелось.
– Да, дожили, – ответил ему таким же вздохом Пёрышкин.

***
На место проведения акции, или, как некоторые участники назвали её на старый манер, демонстрации, Пёрышкин и Почкин прибыли одними из первых. На открытой площадке в несколько сот квадратных метров стояло уже машин пятьдесят. Планировалось, что в акции будет участвовать пятьсот машин: цифра для уличной демонстрации огромная. В последнее время подобные мероприятия в основном проходили онлайн. Выкладывается в открытый доступ какой-нибудь тезис, и валяй, голосуй все кому не лень. Десять лет стукнуло, перья выросли, ветер сзади поддувает – пришло время голосовать, граждане и гражданки! Однако предстоящая демонстрация не была каким-нибудь онлайн-фуфлом, это была самая настоящая демонстрация в старых традициях!

Между уже приехавшими машинами бегал маленький человечек в фуражке, идеально отглаженном костюме и новых армейских ботинках. В руках человечек держал маленький флажок, обращались к нему все уважительно – Ефим Ефимыч. Ефим Ефимыч был представителем официальной власти. Еще в недавнем прошлом то, что представитель власти участвует в оппозиционном митинге, да еще и непосредственно его организует (а бегание Ефим Ефимыча являлось не чем иным, как участием и организацией), было совершенно немыслимо. Теперь – пожалуйста, и Ефим Ефимыч представлял собой шустро бегающее тому подтверждение.

Кое-где над машинами торчали молодчики в полицейский мундирах. Конечно, никому бы и в голову не пришло, что полицейские в своих белоснежных мундирах будут, к примеру, пулять в демонстрантов из брандспойтов или еще каким-нибудь образом их обижать – полицейские были скорее наблюдателями, а если им и приходилось тушить пожар, то только в рядах самих бастующий, когда они между собой не могли договориться. Вообще, если бы кто-нибудь из участников акции себя нечаянно покалечил, всем бы представителям власти, включая даже Ефим Ефимыча, нешуточно потом влетело бы. Но обычно во время акции была, что называется, тишь, да гладь, да божья благодать: воевать бастующим было не с кем, все согласные с нововведениями (и, соответственно, несогласные с участниками акции) сидели дома и акцией вообще не интересовались.

Чтобы уж больше не возвращаться к скользкому вопросу взаимоотношений Человека и государства, отметим, что одно время ходили и вовсе дурные слухи, будто все эти очажки оппозиции были делом рук самой власти, таким способом якобы способствующей поддержке норм демократии; власть, так сказать, вовремя снимала крышку, чтобы её у кое-кого не сорвало; массы имеют право кипеть, лишь бы через край кастрюли не выскакивали. Три раза ха-ха! В чем уж точно можно было быть уверенным, так это в том, что и Почкин, и Пёрышкин на баррикады шли самостоятельно, никто их не подзюськивал, в идеалы они свои искренне верили, хотя и знали, что идеалы их в скором времени лопнут, как большой радужный мыльный пузырь.

Ефим Ефимыч уже подскочил к вновь прибывшим машинам Пёрышкина и Почкина.

Махнув флажком перед мордой «мерса», организатор тыкнул флажком в асфальт, указав таким образом место, которое должен занять в общей колонне «мерс». Место «бэхи» было рядом.

Почкин хотел было высунуться из окна и сказать, что они без растяжки, но не успел: Ефим Ефимыч уже унесся встречать новые машины.

– Может, стрельнём у кого? – протрещал в салоне голос Пёрышкина.

– Может, – ответил не слишком на это рассчитывающий Почкин.

Почкин и Пёрышкин пристроились за старым «роллс-ройсом» и розовым «кадиллаком». Почкину досталось место за «роллс-ройсом». На капоте элегантного автомобиля возвышалась фигурка Spirit of Ecstasy – восторженный Почкин пристроился сбоку, чтобы получше её разглядеть. Летящая фигура женщины, скорость, грация, красота и ни капли вульгарности. Это уже не автомобиль! Это легенда! И отказаться от этого?
У Почкина сжалось сердце. Ну ладно его «мерс» или пёрышкинская ржавая «бэха», понты и больше ничего, их даже и сравнивать нельзя с таким автомобилем. Это же целый мир, целая философия!

– Шикарно, – вернулся на место Почкин.

– Шикарно?! – послышалось ехидное хихиканье Пёрышкина. – Да ты издеваешься?! Ты вот это называешь шикарным?! – Пёрышкин не сводил глаз с розового «кадиллака», за которым ему велел пристроиться Ефим Ефимыч. (Пёрышкин, конечно, говорил именно о нём.) – Да я вообще не представляю, какой уважающий себя мужик может сесть за руль вот этого розового дерьма, это ж машина для гномиков…

Он не договорил, в системе послышалось какое-то урчание, потом шипение и треск, и в конце концов в обеих машинах из динамиков разом полилась веселая рождественская мелодия:

Jingle bells, jingle bells,
jingle all the way!
O what fun it is to ride
In a one-horse open sleigh.

Товарищи подождали, пока связь будет восстановлена.

Критиковать находящееся в подавляющем большинстве население считалось актом неэтичным. Вообще, с демократией в последние годы происходили какие-то странные метаморфозы, она была какая-то очень противоречивая, создавалось такое впечатление, что она старалась понравиться всем, а над ней все взяли и надругались… Однако, пока она видоизменялась, народ тоже не дремал и пришел к одному простому выводу (древнему, как мир): нужно поменьше рассуждать и радоваться тому, что есть, а то и это отнимут. Почкин и Пёрышкин, например, радовались и были благодарны за то, что им было позволено жить в малюсенькой резервации, в которой были разрешены разнополые браки и где бабы и мужики даже могли свободно общаться на улицах. К бабам у Почкина и Пёрышкина было, конечно, особое отношение (иначе бы они в резервацию не попали): бабу они считали существом несовершенным и в высшей степени недоделанным, но иногда по каким-то странным причинам перед ними благоговели и даже трепетали; а вот о том, чтобы вести хозяйство с мужиком, таким заскорузлым, непрогрессивным мамонтам, как Почкин и Пёрышкин, не могло присниться даже в страшном сне. Более мягкий и нежный Пёрышкин считал себя даже бабским ценителем.

К корме машин товарищей пристраивались две машины.

– Нет, ну ты видел? – глянув в зеркало заднего вида, крякнул Почкин. – Этим-то что здесь надо?

– Да ты что! – чуть не зашелся от восторга Пёрышкин. – Да твой прапрапрадед считал бы за счастье на такой прокатиться! Такие только ветеранам после Второй мировой давали, да и то не всем. А уж простой смертный даже и мечтать не мог подержаться за баранку такого авто. Хороша, – продолжал разглагольствовать Пёрышкин, не сводя глаз с пристроившейся к нему в хвост «Победы». – А за ней, за ней, смотри! – Пёрышкин разглядел пыхтящую за «Победой» «копейку». – Топором деланная, – захлебывался Пёрышкин. – Ручная коробка передач, никакой тебе голосовой подачи сигналов, а конструктор какой! День ездишь – неделю ремонтируешь! Ласточка! Да лет сто пятьдесят назад половина мужиков нашей страны полжизни бы за такую отдали! Заглядение!!! – как на иголках ёрзал Пёрышкин. – Да такую машину еще жальче, чем твой «роллс-ройс»!!!

Почкин не стал дальше развивать эту тему. Если уж суждено, то и «роллс-ройс», и «копейка» вместе останутся на дорогах, а если и канут, то тоже вместе.
Вокруг товарищей сейчас, куда ни плюнь, на каждой пяди земли была своя история, философия и легенда.

– Эх, – чуть не прослезился Пёрышкин. – Из-за какой-то там экономической целесообразности, сокращения затрат… Обидно, черт побери!

***
Хвост колонны все больше удлинялся. Теперь машины Почкина и Пёрышкина оказались чуть ли не в первых рядах.

В связь вклинился Ефим Ефимыч:
– Всем растянуть транспаранты! – скомандовал он.

Товарищи переглянулись, вышли на связь с ближайшими машинами, но ни у кого, как назло, лишнего транспаранта не оказалось.

– Всем, не имеющим лозунгов, срочно перестроиться в конец колонны, – проорал Ефим Ефимыч, увидев, что не из всех машин показались ленты. – Транспаранты вам будут выданы там, – рявкнул организатор.

– Да чтоб тебя! – ругнулся Почкин. – Теперь тащиться в конец колонны!

– Не нужно! – Что-то запищало, и на сиденье рядом с водительским появилась женщина.

– Тьфу ты, – чуть не набросился на неё Почкин. – До инфаркта доведешь!.. Ну что, активно пользуешься нововведениями? – после некоторой паузы ехидно проговорил Почкин.

– Пользуюсь! – не оставшись в долгу, съехидничала Инка.

– И ты туда же?! – рявкнул Почкин. – Заодно с ними?!

– Ну, это же удобно, котик, – надула губки Инесса и тут же растворилась в воздухе.

– Ты куда?! – едва успел крикнуть Почкин.

Инка снова нарисовалась:
– Жарю котлеты, – объяснила она, – к твоему возвращению.

– Ух… – выдохнул Почкин.

Инесса, пока муж собирался с мыслями, залезла в сумочку и вытащила длинную ленту транспаранта, которую она стащила утром из багажника:
– Держи, – протянула она мужу.

Почкин, надувшись, забрал транспарант. Инка тут же исчезла. Осталось растянуть транспарант между машинами. В конец колонны переезжать теперь было незачем, он открыл окно и кинул конец длинной ленты Пёрышкину. Тот лихо поймал.

Между «бэхой» и «мерсом» повис растянутый лозунг: «Долой телепортацию! Сохраним работу труженикам руля!»

Часть текста шла в стихах:

Таксист, водитель и пилот!
Дорог покинутых народ!
Хоть ты и не был полиглот!
Не уступай свой бутерброд!

Между другими машинами уже развевались транспаранты с аналогичными призывами.

– Вот и пойми этих баб, – вышел опять на связь Почкин. – Сначала, значит, умыкнула растяжку, а потом сама же явилась: «Возьмите, пожалуйста». Да хоть бы подумала, куда я без этой работы? – чуть не простонал Почкин. – И ведь сама же пользуется всей этой ерундистикой! (Использование телепортации Почкин теперь, конечно, считал самым большим Инкиным грехом.)

– Эх! – Почкин с размаху саданул кулаком по торпеде. – Парадокс на парадоксе! Ёксель-моксель!

– Да, баба – область до конца не изученная, – долетел из приемника спокойный голос Пёрышкина.

Машины двинулась. Буквы колыхались на ветру. Колонна нескоро скрылась из вида.



Примечания автора:
1. Spirit of Ecstasy (англ.) – «Дух Экстаза» или «Дух Восторга» – символическое изображение богини Ники, украшающее капот автомобилей марки Rolls-Royce.

2.
Jingle bells, jingle bells,
jingle all the way!
O what fun it is to ride
In a one-horse open sleigh.
(Англ.) –
Динь-дилень, динь-дилень –
Всю дорогу звон!
Как чудесно быстро мчать
В санях, где слышен он!