Глава 26. Госпиталь Санта Маргарита

     Полдня Мисолина украшала дом цветами, ободрав все клумбы в саду, за что Эстелла захотела вздёрнуть её на крюк. Только до обеда Мисолина переодевалась дважды. Первым было двухслойное жёлтое платье: верхний слой — длинная туника из аксамита [1] с завышенной талией и бантом под грудью. Под неё надевалось нижнее платье в складочку. В таком виде Мисолина бегала вокруг Маурисио по гостиной, напевая легкомысленные песенки. Но к одиннадцати утра она сочла: платье маркизу не нравится, ведь он и не смотрит на неё. И Мисолина сменила наряд. Теперь её синий атласный корсаж украшали рюши, рукава-фонарики оканчивались кружевами, а к подолу серебристой юбки была пришита бахрома. От пояса, скрученного из искусственных цветов, тянулся длинный синий шлейф. Он откровенно мешал Мисолине ходить, но она промучилась до обеда, таская несчастный шлейф в руке.

      Маркиз спрятался от неё в кабинете, а Мисолина, переодевшись в серое платье с чёрными цветами и широким поясом, явилась в кухню. Выгнав оттуда кухарку, она три часа готовила нечто ядовито-розовое, противно пахнущее капустой. Когда варево дошло до кондиции, Мисолина велела Чоле подать его Маурисио вместо чая. Поглощённый чтением, Маурисио обратил внимание на то, что он выпил, лишь когда у него началось расстройство желудка. На остаток дня он слёг в постель и, к вящему неудовольствию Мисолины, запустил в неё туфлей, как только она явилась в его в спальню, дабы «помочь».

      С одной стороны, Эстеллу это забавляло, но с другой — раздражало. На следующее утро она потребовала, чтобы Мисолина заканчивала «крутить хвостом» перед Маурисио.

      — Что, ревность обуяла, сестричка? — сладенько улыбнулась Мисолина. — И правильно. Это только начало. Скоро ты сдохнешь от ревности и зависти. Будешь рыдать горючими слезами и грызть свои локти, а я стану маркизой Рейес!

      — Ревную? Я? А-ха-ха-ха! Да делай ты что хочешь, маркиза Рейес! — смеясь, Эстелла убежала в сад и некоторое время мрачно глядела на клумбы, разорённые Мисолиной.

      Не ревновала она ни капли, на Маурисио ей было плевать, но её раздражала свинячья неблагодарность Мисолины. Как так можно? Её приютили из жалости, а она в открытую соблазняет мужа родной сестры!

      Но Маурисио сделал свои выводы, приняв всё за чистую монету. Неделю он заваливал Эстеллу подарками: цветами, нарядами и ювелирными украшениями. Эстелла была раздосадована. Неужели он правда счёл, что она ревнует к Мисолине? Ну почему ей так не везёт? Если бы он обратил внимание на эту дуру, Эстелла бы дала ему развод и покинула замок. Но Мисолина была маркизу до фонаря, хотя на зло Эстелле он пару раз с ней позаигрывал. Эстелла откровенно хохотала над ними, но это не помогло. Маурисио удвоил натиск, подарив ей шёлковое платье, украшенное сапфирами. При виде необыкновенной красоты камней Эстелла ощутила в груди боль. Синие-синие сапфиры — сверкающие кусочки вечернего неба — напомнили ей глаза Данте. И она расплакалась; слёзы капали на нежный шёлк, сияя не хуже драгоценностей.

      Маурисио был озадачен такой реакцией. Но (Эстелла отметила), он больше не дарил ей меха и перья. Надо же, запомнил урок! И насиловать её не пытался, даже в комнату к ней не заходил. Неужели её жёсткая ответная реакция вправила ему мозг?

      Эстелла слабо верила в исправление Маурисио. И её волновала судьба Данте — сомнения в том, что маркиз с ним расправился, в её душе не утихали. И она спросила Маурисио напрямую: что он сделал или собирается делать с Данте.

      — О чём вы говорите?

      Эстелла сузила глаза, меча ими молнии.

      — Я вас спрашиваю, что вы сделали с Данте?

      — Данте? — Маурисио потёр виски пальцами. — Данте… Данте… что-то знакомое… А кто это?

      Ах, вот как?! Значит, он решил прикидываться беспамятным! Рассвирепев, Эстелла смахнула бумаги с секретера (они разлетелись по полу) и вышла из кабинета. Теперь она убедилась — Маурисио затеял недоброе.

      Дни тянулись за днями, и Эстелла, несмотря на злые чудачества Мисолины в виде окрашенных охрой дверных ручек или испорченных туфелек, впала в апатию. Её ничто не радовало. Она живёт не своей жизнью, жизнью пустой и бессмысленной. Какой-то замкнутый круг. Она, как та лошадь, что ходит по цирковому манежу, и нет у её пути ни начала, ни конца.

      Но перемена пришла сама, когда её никто не ждал. Однажды утром в замок Рейес явились дамы из Городского Комитета Милосердия. Возглавляли его знакомые всем лица: докторша Беренисе Дельгадо и две её подружки — Констанса Марвилья и Аполлинария Веласкес-Гретто.

      Эстелла не переваривала этих особ ещё со времён канувшего в безвестность Комитета Нравственности. Но, зазвав их в гостиную, полюбопытствовала: а чего им надо. Дамочки, перекрикивая друг друга, объявили, что из-за наплыва больных в госпиталь санитары, доктор Дельгадо и чумные доктора не справляются. И отныне все замужние женщины и вдовы из любого сословия должны там работать.

      — Ох, маркиза, мы узнали, что вы немного занимались медициной, — вкрадчиво сказала Беренисе. Её двойной подбородок колыхался при каждом слове.

      — Немного? — фыркнула Эстелла оскорблённо. — Я закончила Медицинскую Академию! Я фельдшер!

      — Ах, так это же прекрасно! Значит, ваше присутствие нам просто необходимо! — девичьим голоском заверещала сеньора Констанса Марвилья — женщина, похожая на платяной шкаф (Эстелла не доставала ей и до плеча).

      — Но я не чумной доктор, — пояснила Эстелла. — Я могу лечить раненых или не тяжёлых больных, но чума не в моей компетенции. Так что, сеньоры, извините, это не ко мне.

      — Но как же так? — огорчились дамы.

      — Вы не можете отказаться!

      — Нам важны любые руки!

      — Лечить никого не надо. Надо просто быть сиделкой или санитаркой.

      — Но я не хочу умирать от чумы! — не сдавалась Эстелла.

      Плевать она хотела на эти благотворительные общества, помощь больным, бездомным, прокажённым. Во-первых, Эстелла не верила в искренность «святых» благодетельниц. Она была убеждена, что их доброта и порывы по помощи чужим людям — работа на публику. Во-вторых, Эстелла не была жалостливой, она и нищим на паперти подавала, лишь когда велел падре. А уж спасать умирающих! Нет, уж, увольте! Она пока в своём уме и надеется ещё пожить. Хотя бы дожить до встречи с Данте, увидеть его милое, любимое лицо. Ради этого она согласилась бы и репутацию подмочить. Но в остальном — нет! Пусть эти дамочки считают её бессердечной, но чужие несчастья её не колышут, ей и своих хватает.

      — Да вы просто эгоистка, маркиза! — заключила щупленькая и морщинистая, как жабо на шее франта, сеньора Апполинария Веласкес-Гретто. — Вот графиня де Пас Ардани наверняка нам поможет, — обратилась она к Мисолине, что как раз спускалась с лестницы.

      — О, я с удовольствием вам помогу, сеньоры! — воскликнула Мисолина, подходя ближе.

      — Дорогая графиня, мы — представительницы Городского Комитета Милосердия, — объяснила Беренисе.

      — Ах, так вам, верно, нужны де-еньги? — театрально огорчилась Мисолина. — Я бы рада помочь, правда, сеньоры, — запищала она ангельским голоском, — но у меня сейчас нет денег. Понимаете, мой дорогой муж, граф де Пас Ардани покинул эту бренную землю, не оставив мне наследства. Уж не знаю как, но деньги его и земли отошли неким дальним родственникам. Думаю, тут не обошлось без махинаций. Но я, как женщина благочестивая и набожная, не держу на них зла. Бог им судья, — пока Мисолина строила из себя святошу, Эстелла прикрыла рот веером, чтобы не захохотать. — Я теперь живу из милости у сестры и её мужа и не могу просить у них денег.

      — Нет-нет, графиня, вы не поняли! — прервала Констанса. — Нам не нужны деньги. Сейчас нам нужны помощники. Свободные руки и самоотверженные, благородные сердца. Надо ухаживать за больными в госпитале.

      — ЧТО? — глаза Мисолины чуть из орбит не выпали, а ангельский тон будто корова слизала. — Мне, с моими шёлковыми ручками ухаживать за чумными? Помилуйте, сеньоры! Нет-нет, никогда!

      — Но падре Антонио велит проявлять милосердие в столь тяжёлое время, — напомнила сеньора Апполинария.

      — Я… я… я понимаю, но я не согласна проявлять милосердие за счёт своей жизни, — насупилась Мисолина. — Знаете, у меня ещё есть планы, и я…

      — Короче ни я, ни моя сестра не будем работать в госпитале, — закончила её мысль Эстелла. — Поищите кого-нибудь другого, сеньоры.

      Мисолина закивала — впервые они с Эстеллой нашли точку соприкосновения.

      — Но… как вы можете отказываться от столь благородного дела? — пролепетала возмущённая Беренисе.

      — Сеньора Дельгадо, а вы сами почему не работаете в госпитале? — хитро спросила Эстелла. — Могли бы помочь своему мужу.

      — Я? В госпитале? — Беренисе такой вопрос в лоб явно не ждала. — Да-да, конечно, маркиза, я бы с радостью. Но я не могу, знаете, у меня слабое здоровье и от неприятных запахов я падаю в обморок.

      — В общем вы тоже ничего не делаете, — заключила Эстелла. — Тогда не смейте обвинять нас в эгоизме. Прошу всех на выход.

      — Но…

      Эстелла направилась к двери, давая понять: гостьям пора восвояси, как вдруг из кабинета вышел Маурисио.

      — Что такое? — спросил он строго. — Это что за сборище? Разве вы не в курсе, сеньоры, что массовые собрания запрещены?

      — Здравствуйте, Ваше Сиятельство! — дамы присели в реверансе. — Хорошо, что вы здесь. Вы могли бы помочь нам и вразумить вашу супругу и её сестру.

      — А в чём собственно дело?

      — Мы из Городского Комитета Милосердия. Мы помогаем нуждающимся. Знаете, ничего нет достойнее такой миссии. Падре Антонио говорит, что мы исполняем волю Господа на земле, — заверещала Беренисе.

      — А если ближе к делу? — оборвал её Маурисио.

      — Падре Антонио велит замужним горожанкам хотя бы пару часов в день посвящать ухаживанию за больными в госпитале, — ответила сеньора Апполинария. — Ваше Сиятельство, больных столько, что они того и гляди из окон посыпятся. А ходить за ними некому, рук не хватает.

      — То есть вы хотите, чтобы моя жена ухаживала за чумными? — Маурисио пошёл красными пятнами. — Вы хотите её смерти?

      — Ну что вы, маркиз, разумеется нет! — залепетала Констанса, обмахиваясь поросяче-розовым веером. Она была даже выше Маурисио, который не мог пожаловаться на недостаток роста. — Но это благородная миссия. Если даже маркиза умрёт, она попадёт в рай.

      Пока Маурисио переваривал информацию, сеньора Апполинария рассказала, что больные лежат уже в коридорах госпиталя, а вчера их начали выносить на веранду — складывать их некуда.

      И тут мозг Эстеллы заработал в ином направлении. Нет, идти в госпиталь ей не улыбалось. Но если Данте тоже там? Вдруг он умирает, а она и знать не знает?

      — Моя жена не будет помогать чумным! — Маурисио был резок. — Я решительно запрещаю это безумие! Так что, сеньоры, вон отсюда! И чтобы я вас больше тут не видел.

      Дамы поджали губы.

      — Какие вы все бессердечные! — процедила сеньора Апполинария.

      — Нет, сеньора, просто мы не хотим умирать, — ответила ей Мисолина.

      Но тут Эстелла выпалила:

      — Стойте, я передумала!

      Все уставились на неё, открыв рты.

      — Ну нет, я категорически против! — рявкнул Маурисио. — Вы моя жена и обязаны подчиняться моей воле. Только мне не хватало, чтобы вы заразу подцепили в этом госпитале.

      — Не смейте мне что-то запрещать! — Эстелла чуть не пристрелила его взглядом. — Я не ваша собственность! Я приняла решение. Сеньоры, вы можете на меня рассчитывать, я буду работать в госпитале.

      — Прекрасно, чудесно, это просто великолепно! — затараторили дамы, перебивая одна другую.

      — Тогда завтра в восемь утра, маркиза, Комитет пришлёт за вами экипаж, — победно закончила Беренисе, и компания откланялась.

      Но когда дверь за ними закрылась, Маурисио, схватив Эстеллу за руку, потащил её в кабинет. Последнее, что Эстелла услышала, — хихиканье Мисолины за спиной. Усадив девушку в кресло, Маурисио запер дверь изнутри.

      — Опять будете меня бить?! — с вызовом крикнула Эстелла. — Всегда говорила, что вы не мужчина!

      — Уймитесь, не собираюсь я вас бить, — глухо отозвался Маурисио.

      Он молча прошёлся по кабинету; начищенный паркет скрипел под его каблуками. Эстелла тяжело дышала, готовая отстаивать свои права. Ну почему, почему она должна жить в клетке, отчитываясь перед этим субъектом за любой вздох? Она и сама не хочет идти в госпиталь, но пойдёт, чтобы искать там Данте. Она для этого и вернулась в город.

      Сев в кресло, Маурисио закурил сигару.

      — Вот скажите мне, Эстелла, — он выпускал огромные кольца дыма, и Эстелла мгновенно начала задыхаться, — зачем вы собрались идти в госпиталь?

      — Вы же слышали, им нужна помощь, а я фельдшер. Я же не просто так училась!

      — Я не запрещаю вам помогать людям, — миролюбиво ответил Маурисио. — Помогайте, лечите больных, у которых несложные заболевания. Насморк, например. Если хотите, откройте свой кабинет для приёма пациентов. Но после того, как эпидемия закончится. А в госпиталь к чумным вы не пойдёте!

      — Нет, пойду!

      — Нет, не пойдёте!

      — Нет, пойду! — Эстелла топнула ногой, чуть не сломав каблук.

      — А я говорю, не пойдёте! — не отступал Маурисио. — Если надо будет, я запру вас в комнате.

      — Ах, ну разумеется! Настоящий аристократ и настоящий мужчина, когда у него заканчиваются аргументы, женщину запирает, бьёт и насилует. Отлично! — осклабилась Эстелла. — Делайте что хотите, но в госпиталь я пойду!

      Маурисио глубоко вздохнул.

      — До чего же вы упрямы! Я не понимаю, зачем вам туда идти, Эстелла. Объясните мне. Я не верю в вашу готовность пожертвовать собой во имя милосердия, — губы его чуть дрогнули, будто он сдержал улыбку. — Вы неверующая, вы нежалостливая, вы не любите людей. Зачем вам туда идти? На мёртвых посмотреть хотите что ли? Вы мазохистка? Или вас гложет врождённое любопытство?

      — Да откуда вам знать, что я чувствую?! — разозлилась Эстелла. Её обескуражил мягкий тон Маурисио и то, что он раскусил её натуру. До этого Эстелла была уверена — Маурисио абсолютно её не понимает. — Я просто хочу туда пойти и всё. Это каприз!

      — Каприз? — он приподнял бровь, хотя выразительная мимика была ему несвойственна. — Я не думал, что вы капризуля. Но даже если это каприз, я решительно против. Я знаю, вы очень смелая, самая смелая и самая восхитительная женщина из всех, кого я встречал, — обычно холодный голос его стал бархатным. — Именно поэтому я не хочу вас терять. Чума — это не игрушки, Эстелла. Если вы заболеете, никто вас не спасёт.

      — А вы меня спросили? Может, я этого и хочу: умереть, расстаться с этой проклятой жизнью! — уронив лицо в ладони, Эстелла разревелась.

      Маурисио вдруг сел на пол у её кресла. У Эстеллы аж сердце ёкнуло — так всегда делал Данте. Он садился у её ног и клал ей голову на колени, как кот в поисках ласки. Ясно, это совпадение, но для Эстеллы оно было болезненным. Если бы на месте Маурисио оказался Данте… Если бы! Сто лет не нужен ей этот госпиталь!

      — Эстелла, послушай, — Маурисио расправил складки на её юбке. — Не ходи туда. Если ты заболеешь, я тоже умру. Я не смогу жить без тебя.

      Она опешила. Маурисио говорил с нежностью, а в глазах его горела искренняя любовь. Он никогда так себя не вёл и сейчас не походил на Маурисио, к которому она привыкла. Если бы Эстелла не видела его лица, она решила бы, что это другой человек.

      — Эстелла, не ходи туда… пожалуйста, — уговаривал он. — Не делай глупостей. Ты не сестра милосердия и не обязана помогать чужим людям. Эстелла… Эсте…

      И тут она очнулась.

      — Я вам говорила миллион раз, не смейте мне тыкать и никогда не называйте меня «Эсте»!

      — Но почему?

      — Потому! — резко встав, она перешагнула через Маурисио, отхлестав его юбкой по лицу. — Я ненавижу, когда меня называют «Эсте»! Мне это неприятно! Ясно?

      Подбежав к двери, Эстелла повернула ключ и была такова.

      За ночь она обдумала план. Чтобы удрать от Маурисио, надо встать пораньше. Экипаж от Комитета Милосердия она ждать не станет, а доедет на внутригородском. Явится в госпиталь, скажет, что готова помочь, но ухаживать за больными не будет. Просто воспользуется шансом, чтобы перемещаться по госпиталю свободно и выяснить где Данте. И Маурисио ей не помешает. Если попробует, она его убьёт!

-------------------------------
      Ни свет, ни заря Эстелла была уже на ногах. Надев удобное платье — чёрное, с небольшим кринолином и длинными рукавами, — она убрала волосы под чепец, наспех перекусила бутербродами и выскочила из дома, когда часы показывали без четверти восемь. Поймав экипаж, через полчаса Эстелла доехала до нужного места.

      Госпиталь «Санта Маргарита» представлял собой трёхэтажное каменное здание с глухим забором и деревянными воротами. Эстелла нетерпеливо позвонила в колокольчик у входа. Навстречу ей вышла санитарка — полная женщина в засаленном цветном платье и сером фартуке с карманами.

      — Чего вам угодно? — спросила она хмуро.

      — Здравствуйте, сеньора. Я от имени Комитета Милосердия, я хочу помогать в госпитале, — Эстелла улыбнулась санитарке, чтобы убедить её в своей искренности.

      Та, рассмотрев девушку, нахмурилась. Эстелла выглядела просто, но изящные пальцы и туфельки из кожи крокодила выдавали её с головой.

      — Вы сразу видать аристократка, — пришла к выводу санитарка. — Много вас тут ходит таких сердобольных. Да толку-то от вас? Вы же ничего делать не умеете.

      — Но я буду стараться, сеньора, — пролепетала Эстелла нежным голоском. Очень не хотела она отказываться от своих планов, поэтому прикидывалась ангелом.

      — А заболеть не боишься? — спросила санитарка лукаво.

      — Боюсь, — вздохнула Эстелла, опуская ресницы. В непокорной душе её закипела досада. С какой стати эта женщина устроила допрос?

      — А чего пришла тогда? Доброта прёт, того гляди из ушей полезет, так что ли? Или чего другого тебе тут надобно? — санитарка скрестила на груди руки.

      — Я хочу помочь, сеньора, — промямлила Эстелла кротко, хоть и жаждала надавать собеседнице оплеух. — Меня пригласили дамы из Комитета Милосердия. А падре Антонио велит нам помогать страждущим.

      — Какие прям все милосердные, сил нету! Красотки да богачки так и рвутся помогать этим несчастным. Ага, знаю я, чего вы все тут ищите. Небось любовников своих, да чай мне от этого ни убыли, ни прибыли. Дело твоё, хочешь на больных поглядеть, поглядишь. Идём, — санитарка махнула рукой, велев девушке следовать за ней.

      Они вошли в калитку, и у Эстеллы ноги подкосились — прямо у входа на траве лежали люди. Кучи людей и в лохмотьях, и в богатых одеяниях, одутловатые, покрытые испариной, волдырями и язвами, с выпученными глазами и разинутыми ртами; синие, зелёные, жёлтые, бледные. Одни стонали и хрипели, другие бились в припадках, третьи едва дышали. Эстелла обкрутила ноги юбкой и пошла на цыпочках, чтобы никого не задеть. Это было непросто — люди лежали вплотную друг к другу, как огромные рыбины в сетях рыбака.

      — Мест нет больше в госпитале, вот и кладём их куда придётся, — объяснила санитарка. — Они все помрут, все кто, попал сюда, обречены. Нам остаётся только облегчать их страдания да молиться за их души. Тебя звать-то как?

      — Эстелла, — пролепетала шокированная девушка.

      Одной минуты ей хватило, чтобы понять — она тут в первый и последний раз. При условии, что не найдёт Данте. Но лучше бы не нашла. Если Данте здесь, значит, он умирает. Нет-нет, только не это! Она украдкой зажмурилась, сдерживая слёзы.

      — Меня донья Эдельмира звать, — представилась санитарка. — А ты чего такая бледная? Напугалась что ли? Э-э-эх, да какая ж из тебя помощница? Ты ж ведь в обморок того и гляди брякнешься!

      Эстелла и донья Эдельмира миновали холл, где каменные стены были побелены известью, и очутились в коридоре. На полу и на лавках лежали умирающие — нельзя было и шагу ступить, чтобы не наткнуться на них. Полчища мух кружили над их измождёнными, бьющимися в лихорадке телами. Туда-сюда шныряли санитарки в таких же серых, как у доньи Эдельмиры, передниках. Они таскали вёдра и тазы с водой, обтирали больных губками, бинтовали их язвы, приносили травяные отвары, но это не облегчало их мук. Повсюду слышались вопли, стоны, проклятия, и жуткая вонь ударила Эстелле в нос. Нечего было и думать, чтобы провести тут целый день. Она и часа не выдержит. Пока они с доньей Эдельмирой шли по коридорам, Эстелла уже готова была запищать, как мышь в мышеловке, и санитарка это заметила.

      — Э, нет! Такая сестра милосердия нам не нужна. Пожалуй, мне придётся таскать нашатырь тебе, а не за больными следить. Ну что за наказание эти избалованные аристократки, в самом деле?! Вот чего, давай-ка ты посидишь тут, — донья Эдельмира втолкнула Эстеллу в какое-то помещение.

      Это оказалась выбеленная известью длинная комната. Больных здесь не наблюдалось, а деревянные столы и полки были уставлены пузырьками с каплями, настоями, отварами и мазями; хирургические скальпели для ампутации конечностей поблёскивали на солнце, бившем в кривые окна.

      — Это хозяйственная комната, тут хранятся лекарства. Будешь сидеть здесь, — решила донья Эдельмира. — Питьё по чашкам разливать, воду греть, бинты да полотенца кипятить и скатывать. К больным не пущу. А то ещё в обморок хлопнешься прям на них. Ну что, согласна?

      Эстелла кивнула. Такая работа больше её устраивала, нежели хождение около чумных. Донья Эдельмира дала девушке огромный, не по размеру передник. Пришлось обкрутить его вокруг себя дважды. Санитарка вручила Эстелле четыре корзины тряпок — их надо было разорвать на бинты, прокипятить, высушить чугунными утюгом, подогреваемым от печки, что стояла в нише, и скатать.

      Надев перчатки и прикрыв лицо пропитанной воском тряпкой, Эстелла разложила по плошкам травы и подожгла их, чтобы обеззаразить воздух. Она принялась рвать тряпки, но её холёных ручек надолго не хватило — уже через полчаса они адски заныли. Но девушка не сдавалась. Подумаешь, мозоли натрёт. Надо узнать, есть тут Данте или нет.

      Спустя два часа явились доктора и госпиталь ожил. Донья Эдельмира вышла, а Эстелла моментально отставила утюг, которым утюжила бинты. Подойдя к окну, она вгляделась в горизонт, мечтая отсюда сбежать.

      В обед донья Эдельмира принесла еду: кукурузную похлёбку, булочки и мате, но Эстелле кусок в горло не лез — ей казалось, что еда тоже заражена чумой.

      Наконец появилась напарница — молчаливая молодая особа по имени Грисельда. Эстелла с превеликим удовольствием скинула на неё всю работу по глажке и скатыванию бинтов, а сама ушла. Надо обойти госпиталь и поискать Данте — это единственное, что её интересовало.

      Больные тянули к Эстелле руки, просили воды и лекарств, но жалости она не испытывала, лишь омерзение. Обходя палату за палатой, коридор за коридором, Эстелла вглядывалась в лица больных. Но Данте среди них не было. Так слонялась она по госпиталю до вечера, пока её не начало тошнить.

      Изучив весь госпиталь и не найдя Данте, Эстелла испытала облегчение и усталость. Всё, баста, пора домой! Она направилась на выход, но некий человек вдруг схватил её под локоть. Он был одет в кожаный костюм, закрытый до горла, а также плащ, перчатки и маску. Наверное, это чумной доктор. Эстелла знала, что такие доктора, специализирующиеся на лечении чумы, холеры, оспы и других смертельных болезней, носят защитные костюмы.

      — Вы санитарка? — спросил он грубым голосом.

      — Ну да…

      — Тогда почему вы ничего не делаете? Ну-ка немедленно оботрите губкой вон того больного, — приказал доктор, ткнув пальцем в угол, где лежал человек, покрытый язвами. — Видите, над ним мухи кружат?

      — Он же чумной! — возмутилась Эстелла. — Поглядите, он весь в язвах. Я не буду к нему прикасаться!

      — Это что ещё за новости?! — рявкнул доктор. — Бездельниц тут понабрали! А ну-ка быстро за работу!

      — Не смейте так со мной разговаривать, я маркиза! — Эстелла от обиды чуть не лопнула.

      — Да хоть королева! — отрезал доктор. — Пришли работать, так работайте!

      — Ну всё, с меня хватит! — одним движением Эстелла сорвала передник санитарки и швырнула его в доктора. — Работайте сами, а я ухожу!

      Она кинулась прочь, перепрыгивая через больных.

      — А ну-ка вернись! Видимо, твой муж давно тебя не порол! Ремень по тебе плачет! — выкрикнул доктор ей в спину.

      Добежав до выхода, Эстелла толкнула дубовую дверь и оказалась на улице. Миновав дворик, выскочила за калитку, сняла тряпку с лица и облегчённо втянула носом свежий воздух. Наконец-то! Какая же дура! Чего она сюда пришла? Данте тут нет. И слава богу! Весь день на ногах, руки отваливаются — наверняка на них теперь мозоли. А эта донья Эдельмира помыкала ею, как служанкой. А этот невоспитанный доктор посмел её оскорблять. Кончика носа её больше тут не будет! Она маркиза, чёрт возьми!

      Выбежав на мостовую, Эстелла поймала экипаж и скоро вошла в столь ненавидимый ею замок Рейес, где на калитке красовался гепард, выпускающий из ушей пламя. Но в гостиной девушку ждал сюрприз. Мисолина, ползая на коленях, расставляла на полу свечи в виде пентаграммы — пятиконечной звезды, заключённой в круг. На столике в медной посудине что-то дымилось, а в комнате пахло жжёной травой.

      — Это что здесь за фарс? — рассвирепела Эстелла, бросив чепец в кресло.

      Мисолина и бровью не повела.

      — Я изгоняю духа, — сообщила она.

      — Какого ещё духа? — ехидно поинтересовалась Эстелла.

      — Этого духа зовут Эстелла де Рейес, в девичестве Гальярдо де Агилар, — выставив последнюю свечку, Мисолина взяла лучину, подожгла её от дымящихся на столе благовоний и начала зажигать свечи. — Она должна уйти из этого дома навсегда, чтобы освободить дорогу более достойным.

      — Это ты что ли более достойная? — хмыкнула Эстелла. — Я тебе уже говорила, сестрёнка, если тебе так нужен Маурисио, я с радостью его отдам. Но что-то он на тебя не кидается.

      — Это потому что ты здесь. Вот если бы ты сдохла, это было бы другое дело. Кстати, — подняв голову, Мисолина скривилась, будто учуяла неприятный запах, — а почему ты здесь, сестричка? Ты же пошла в этот мерзкий госпиталь. По моим расчётам тебе давно пора умирать от чумы.

      — Увы, могу тебя разочаровать. Я пока умирать не собираюсь.

      — Очень жаль. Ты вынуждаешь меня принять крайние меры.

      — Вот что, милочка, ты мне надоела! — Эстелла мрачно разглядывала пустой камин, желая Мисолину пнуть ногой. — Я предупреждаю в последний раз, если ты не прекратишь действовать мне на нервы, то пойдёшь на улицу. Я приютила тебя из жалости, так что, будь любезна, соблюдай дистанцию. Хозяйка в этом доме пока я, а ты — гостья. Чола! Чола, немедленно иди сюда! — нервно крикнула Эстелла.

      Обычно она не позволяла себе гонять прислугу, но сейчас была взвинчена. Служанка явилась мигом, раздосадованная невежливым тоном хозяйки.

      — Чола, пожалуйста, приготовь мне чаю и принеси его наверх, — продолжила Эстелла мягче. Нет уж, она не опустится до уровня Мисолины — любительницы ругани с прислугой. — А потом убери этот хлам из гостиной, — кивнула она на свечи. — Если эта неблагодарная возникнет, — она ткнула пальцем в Мисолину, всё ползающую по полу, — дай ей пинка под зад, я разрешаю. Кстати, а где Маурисио?

      — А Его Сиятельство ушёл, куда не сказал, — ответила Чола.

      — Слава богу! Хорошо бы, чтобы он не вернулся никогда!

      Эстелла поднялись по лестнице. Мисолина вся кипела от злости, а Чола, хмыкая, ушла готовить чай — она терпеть не могла Мисолину и радовалась её неудачам.

      Однако наверху Эстеллу ждал внезапный сюрприз — она обнаружила у порога спальни Мио. Вид у него был странный: шерсть свалялась в колтуны, мутные глаза смотрели в никуда. Он весь дрожал, и, когда Эстелла протянула ему на ладони мясо, и не взглянул на него.

      Потрогав его нос, Эстелла убедилась — тот горячий. Похоже, у зверька жар. Первое, что подумала Эстелла — Мио заболел чумой. Оставлять его в комнате было опасно, но и выкинуть зверька на улицу она не могла. Надев перчатки, Эстелла взяла лисёнка и уложила его на пол, на шёлковую подушку. Она велела Чоле вскипятить молоко, налила его в блюдце и попыталась Мио отпоить.

      — Выпей это, мой хороший, — уговаривала Эстелла. Она хотела погладить зверька, но страх был сильнее жалости. Что если у него действительно чума?

      К счастью, подозрения Эстеллы не оправдались. Через пару дней жар спал, Мио повеселел и теперь кушал с аппетитом, но исключительно из рук девушки. У Эстеллы как гора с плеч упала. Видимо, лис простудился, пока где-то скрывался.

      Зато эта ситуация пошла Эстелле на пользу. Два дня она выхаживала Мио, забывая про сон и еду, и осознала — лечить животных ей нравится больше, чем людей. Там, в госпитале, когда она воочию столкнулась с тем, что в Медицинской Академии изучала по книжкам, она испытала шок и отвращение. Профессия, о которой она мечтала с детства, её оттолкнула. После госпиталя Эстелла уверилась — фельдшером она работать не сможет. Для этого она чересчур брезглива и равнодушна к людям. Нет, она неверную профессию выбрала. Прав был дядя Ламберто, когда говорил, что медицина — это немощные люди, гадкие болезни и романтики в ней нет. Лучше бы она занялась рисованием!

      Но болезнь Мио поставила всё на места, открыв Эстелле новую нишу, которой она могла бы посвятить себя, не испытывая гадливости и омерзения. Она может лечить животных!

      Счастливая этим открытием, Эстелла решила: когда закончится чума и она найдёт Данте, то увезёт его в столицу. Ведь он сын дяди Ламберто и вправе занять своё место. И там она займётся ветеринарией — откроет кабинет, где будет лечить домашних животных: кошечек, собачек, птичек.

      Утром, накормив уже окрепшего лиса, Эстелла затеяла купить ему красивый ошейник и наведалась в ювелирную лавку. Уехавшего в Барселону сеньора Адорарти заменил золотых дел мастер Серхио Дасван. Он мало разбирался в драгоценных камнях, но ему не было равных в изготовлении цепочек. Он работал с золотом, словно с бумагой. Цепи и цепочки, толстые и тонкие, кручёные, с круглыми колечками и с овальными, и с треугольными, и с зигзагообразными он выплавлял с лёгкостью. Сеньор Дасван скручивал металл в косицы и умудрялся даже выгравировывать на крошечных звеньях цепей имена их владельцев.

      Изучив ассортимент лавки, куда её пустили с осторожностью (ювелир боялся нарушать приказ алькальда, но торговать через окно ему было убыточно), Эстелла остановила выбор на кручёной цепочке с медальончиком, где велела написать её адрес и имя «Мио» — на случай если лисёнок потеряется, кто-то сможет его найти и вернуть. Довольная покупкой, Эстелла приехала домой. Чола там затеяла генеральную уборку. Начала она с библиотеки, где застряла надолго, стирая пыль с груды книг. Мисолина второй день кряду вышивала себе пеньюар для первой брачной ночи с Маурисио. Эстелла воспринимала её как помешанную, избегая встреч с ней. Так что компанию девушки на этот вечер составлял один Мио.

      Взяв его на руки, Эстелла забралась в кровать и надела ему на шею золотую цепочку. На медальоне с именем «Мио» играли солнечные зайчики. Цепочка мало напоминала ошейник — не стягивала зверьку шею, а висела свободно, но Мио отреагировал неадекватно. Спрыгнув на пол, он забился в угол и заскулил, царапая когтями ковёр.

      — Мио, что с тобой?! — воскликнула Эстелла. — Тебе не нравится мой подарок? Просто я не хочу, чтобы ты потерялся. Иди сюда, — звала она ласково, но лисёнок не подходил. Надрывно тявкая, он лапами сдирал цепь с шеи. Эстелла села на корточки рядом с ним.

      — Мио, ну прости. Иди ко мне, я её сниму, — чуть не плача, она протянула руку, чтобы отстегнуть цепочку.

      Пыххх! Яркая вспышка. Из лисьей шерсти повалил синий дым. Эстелла, вскрикнув, отпрянула и зажмурилась. Хлоп! Наступила тишина. Эстелла рискнула открыть глаза, но увиденное повергло её в шок.

      На месте, где только что был лис, теперь находился человек. Он сидел на коленях, опустив голову. Длинные чёрные волосы рваными прядями ниспадали ему на лицо, грудь и плечи, закрывая их целиком.

      Сердце Эстеллы сначала ушло в пятки, а затем подкатилось к горлу, замерло, и, наконец, пустилось в бешеный галоп, как лошадь, преследуемая охотником. Одной рукой человек держался за шею, а второй упирался в пол. Пальцы у него были тонкие и длинные… такие родные… На них серебром поблёскивали когти.

      — Д-д-данте? — прохрипела Эстелла.

      Он будто не услышал. Тогда она, обезумев, схватила его за руку. Грудь разрывалась от страха, неверия и всё подступающего чувства безграничного блаженства. Он поднял голову. Это и вправду был Данте. Её Данте, которого она искала в треклятом госпитале. А он всё время находился рядом, прятался в шкуре лиса! Сапфировые глаза, где раньше плескалось море чувств от необъятной ненависти до всепоглощающей любви, теперь были пусты. Раскосость их выделялась на исхудалом лице как никогда.

      — Д-д-данте, — стуча зубами, повторила Эстелла.

      Он стеклянным взором обвёл её лицо, потолок, пол, увидел золотую цепь, что валялась рядом, и схватился руками за горло.

      — Нет… не хочу… отпустите… не хочу… — пробормотал Данте и, царапая шею, точно срывая невидимый ошейник, повалился на пол.

      Эстелла не знала что делать, разрываясь между всеми чувствами сразу: и ужас, и любовь, и боль, и блаженство, и жалость, и непонимание хлынули в голову водопадом. Но она не решалась трогать Данте, свернувшегося клубком у её ног. Таким она видела его впервые, и к этому, новому Данте, ей предстояло ещё привыкнуть.

ПРИМЕЧАНИЯ:
-------------------------------------
[1] Аксамит — золотая или серебряная ткань с разводами, плотная и ворсистая как бархат.