Другое имя

На самом деле ее звали Зина, но в тридцать два года она решила сменить имя, а заодно и судьбу.

Зина ей сразу не нравилось – имя для куклы-разини из детского стишка или глупой жены пьянчуги из песни Высоцкого. К тому же – слишком резкое – было в нем что-то от занудного визга пилы, назойливого писка комара или даже устрашающего жужжания бормашины. Сколько раз она слышала - ты, Зин, на грубость нарываешься - и не сосчитать. Про резиновую-Зину-купили-в-магазине тоже часто шутили. С сальными такими ухмылочками. В общем, имя по всем статьям не подходило.

За спиной был Питерский вуз, развеселое житье в коммуналке, где даже можно было не платить за свет и тепло, потому что разваливавшийся дом по документам числился уже снесенным. Словно произошла подмена реальности, время вдруг забежало вперед, а они пребывали в прошлом – всегда безмятежном.

Были знакомство и дружба с известными людьми, одна пожилая актриса как-то подарила свои с двадцатых годов неношенные туфельки, которым сейчас позавидовал бы сам Васильев – белые, изящные, кокетливые. Были внезапные поездки в Вильнюс, на спектакли известного до сих пор режиссера.

Тогда, в свои тридцать два она играла в студийном спектакле Жоржетту – лукавую гризетку с отблеском инфанты -  царственный поворот головы, величавая поступь.

После спектакля ей передали шуршащий сверток – трогательные золотистые нарциссы. Бутоны с горько-сладким ароматом были еще влажные с каплями-слезами. В пакете с букетом обнаружилась записка:

"Жонкилей хоровод для маленькой Жоржетты
Букет нарциссов  для прекрасной ЖО
Она, как солнышко сияет,
С ней так все ярко и свежо!"

Стишки были, конечно, глупые, но подкупали своей бесхитростностью.

И решилось внезапно: - Пусть меня все зовут Жоржетта!

И попробовали бы не звать! С этих пор на глупую Зину, она больше не откликалась.

Поменяла даже паспорт - прошла через тоскливую голгофу всех этих казенных коридоров, женщин-роботов с каменным непониманием: «А вам это зачем?».

Но новое имя того стоило. Это имя так много обещало: яркую, нездешнюю судьбу, заграничные поездки, головокружительные романы.

Романы, впрочем, были. И вполне себе головокружительные.

С одной стороны режиссер, всегда мрачный и язвительный. С другой – тусовавшийся у них в студии фотограф. Талантливый почти как Хельмут Ньюман. А, может, и круче.

Но тогда в провинциальном городе можно было быть сколь угодно талантливым и настолько же неуспешным. Даже наоборот: талант здесь был обратно пропорционален успеху.

Были в этой жизни маленькие и большие предательства. Актрисы коварны. Однажды ловко устранила соперницу, напоив ее в гримерке шампанским. Режиссер пьяных не терпел и выгнал соперницу с позором. Она – торжествовала!

Однако никто не выполнил своих обещаний. Ни мужчины, ни новое имя. Режиссер постоянно влюблялся и женился. Фотографа его талант толкал в пропасть безумия. Чтобы удержаться в этой зыбкой реальности, он много пил и едва дожил до сорока.
С новым именем из ее жизни словно ушла какая-то звонкость – яркая утренняя свежесть сменилась назойливым шипением змей в мрачном лесу.

Улицы дышат сыростью. Она безнадежно всматривается вдаль, не блеснет ли огнями автобус. Домой надо срочно! Коты, наверное, уже проголодались. Котов она кормит с остервенением: рыба, говядина, сметана, почки. Еще сухой корм, который она называет кошачьими семечками. Коты наглеют и устраивают забастовку: отказываются от сметаны, от говядины - едят только лакомые филейные части. Подруга говорит, что при таком питании коты скоро затребуют красную рыбу и черную икру. К тому же надо обязательно успеть до десяти, чтобы успеть купить бутылку водки. Иначе придется искательно заглядывать в глаза продавцам.

Накуренное нутро маршрутки кажется очень уютным, злобный водитель – заколдованным принцем, который спасет ее, увезет из этой чернильной темноты.

В магазине она покупает чекушку водки, сигареты и луковицу.

Дома коты вьются, сбивая с ног; кинуть им еды. Потом поставить водку в морозильник. Но прежде – налить себе стопочку. Она не может готовить без водки, водка придает ей силы и вдохновение. Ну, теперь можно и себе приготовить ужин. Разбирая сумку с продуктами, она понимает, что чего-то не хватает. Обыскивает, перетряхивает, ощупывает каждый шов – нет луковицы! Ее отсутствие настолько зримо, ошеломительно, что, кажется, куда весомее, чем наличие. Забыла луковицу в магазине!

Глаза вскипают и проливаются слезами внезапно и неотвратимо. Копеечная луковица стала той последней каплей, переполнившей чашу ее личных потерь и катастроф.  Жо плачет, перебирая свои беды: завтра опять вставать в шесть утра, потом - идти в промозглую сырость, а потом целый день махать тряпкой. Бедность, почти что нищета, должна всем вокруг – и банкам, и немногим приятелям, а потому с приятелями уже давно не общается. И зарплату опять задерживают.

Машинально включает телевизор. Агрессивным многозвучием обрушивается на нее шоу «Чужие песни». В жюри - актриса А. и актриса Б. Она их знает, вместе учились в Питере. Она даже может им позвонить. И они, конечно, ее вспомнят. Как Зину, конечно, не как Жо. И, безусловно, пожалеют.

Но она не будет им звонить. Она и так счастлива.