Зимой 1969 г. Из Красномыльского в Ковригу...

Несколько дней шла метель, тракторы не успевали чистить дорогу, связывающую деревни и села с районным центром... Мы уже две недели не были дома, так как колхозная машина не могла к нам пробиться. Я очень соскучилась по селу и маме, душа была не на месте. И я решила вновь рискнуть: пешком отправилась верховой дорогой до Ковриги, до которой было 12 км! Я вышла часа в 2 дня, после окончания уроков, предупредив лишь свою подругу Машу, с которой жили в одной комнате в интернате и сидели за одной партой в школе. Она не смогла меня отговорить и сама не согласилась идти, сказав, что она не такая сумасбродка... Из вещей у меня был лишь портфель с учебниками, так как следующим днем было воскресение, и я успела бы дома сделать уроки. К слову говоря, я девятый класс закончила на одни пятерки, в десятом тоже училась без троек... Итак, я вышла за ворота интерната и бодро пошагала по длинной, почти односторонней улице Красномыльского, обходя переметенные участки... Прошла таким строевым солдатским маршем км 2, оставив позади себя последние дома...

При подходе к Сергеевской дубровке - небольшому березнячку, тянувшемуся перпендикулярно дороге узкой полосой, являющейся естественным "водоразделом" двух соседних колхозов, до небольшой деревушки Сергеевой, находящейся от дороги в км 2, начинался длинный км на 1,5 пологий подъем... Погода начала меняться: ветер усилился, повалил очень плотный снег, сквозь который едва просматривалась дорога. Несколько раз я сходила с нее в поле, проваливаясь по пояс в снег, зачерпнув его полные валенки и рукава пальто. Стряхнув снег,
я медленно пробивалась сквозь метель к дубровке, за которой начинались родные поля...  Ноги в валенках промокли и начали мерзнуть. Чтобы согреться  побежала, пританцовывая. Наконец дошла до лесочка... Чуть передохнула, спрятавшись от ветра за ближайшую к дороге березу, пожевав кусок хлеба с колбасой, который заранее стащила с кухни. Да простится мне этот стародавний грех! Заморив червячка, вырвав из старой тетради несколько развернутых листов, я, словно портянками, обмотала голые покрасневшие ступни и сунула их обратно в валенки, а мокрые носки выжала и положила в карман пальто. Через несколько минут они замерзли комом и оттопырили карман, доставляя неудобства при движении. Подумав, переложила их в портфель, отгородив от учебников остатком старой тетради. Идти стало гораздо "комфортней"!))) Прошла еще км 2 Ветер несколько раз менял направление, задувая и закидывая меня пригоршнями снега, от которого я, не переставая,отплевывалась. Стало заметно темнеть. Неба из-за снега не было видно. Единственным ориентиром для меня были телеграфные столбы, стоявщие вдоль дороги, но иногда они убегали от нее, не желая повторять все ее причудливые изгибы, срезая углы, мчались прямиком через лески, перепрыгивая овраги. Но всякий раз возвращались к дороге, словно проверяя меня, не заблудилась ли без них, в одиночестве преодолевая рыхлые заносы .

Половина пути была пройдена. Нужно было экономить силы на вторую часть дороги. Но здесь мне "несказанно повезло "! Почему я эту фразу взяла в кавычки, объясню к концу истории. Вдруг))) я услышала сзади скрип полозьев саней. Вскоре со мной поравнялась лошадка. На санях стояла будка, в которой из Красномыльской пекарни возил хлеб почти ежедневно в Ковригу мой земляк Николай Л.., фронтовик-инвалид, потерявший в войну ногу... Было ему уже далеко за сорок, никогда не унывал по поводу своего увечья, во время свадеб лихо играл на трофейной гармони и пел хриплым голосом фронтовые песни. Увидев меня, он не сразу признал во мне дочь Катерины-Кудряшки (так маму называли в селе за естественные смоляные кудри). Узнав меня, он засуетился, с трудом выкинул из саней ногу-протез, вылез на дорогу, раздвинул брезент, которым была прикрыта от снега будка, поерошил солому, готовя мне посадочное место. Когда я удобно пристроилась рядом с будкой, прикрыл с головы брезентом, на ноги набросал остаток соломы, приготовленной для лошадки. Затем опять кое-как взобрался в сани, тоже другим углом брезента прикрыл спину. Потом, что-то вспомнив, чертыхнулся, снова вылез на дорогу, приоткрыл дверцу будки, достал булку хлеба, от которой уже был отломлен большой кусок, подал мне и велел есть. Я, конечно, не отказалась и с большим аппетитом начала уминать за обе щеки такой вкусный хлеб...

Наконец мы тронулись с места: лошадка местами шла ходко, местами проваливалась чуть ли не по брюхо, месила ногами снег, пытаясь выбраться на твердый наст. Раза два сани накренялись на бок так, что будка соскальзывала с саней на обочину, и вместе с ней сползали и мы. Хуже всего, конечно, приходилось дяде Коле, так как от меня, по сути, помощи никакой: маленькая, щупленькая, замерзшая до мозга костей, не чувствовавшая  ни рук, ни ног, да и лицо совсем одеревенело... Дядя Коля, не стесняясь моего присутствия, крыл по матушке и будку, и сани, и лошадь, и дорогу, и погоду... Но оба раза каким-то чудом удавалось поставить сани на место, затаскивать и выравнивать будку симметрично относительно саней...

Всего час,а то и меньше, при хорошей погоде,можно было затратить на всю дорогу между селами, мы же ее половину с трудом преодолели за два часа... Домой я приползла ни жива ни мертва, вся заледеневшая... Мама, увидав меня такую, чуть не упала в обморок,  потом плача и ругая за слабоумие, начала меня отпаивать чаем с малиной, сделала теплую ванну для ног, постоянно меняя воду. То же самое надо было делать и с лицом... Но тут у нас с мамой вышла осечка... Кто-то в это время пришел из деревенских женщин в гости и посоветовал потереть кожу лица снегом, что незамедлительно и было сделано... Этот совет и его исполнение имели  для меня роковое значение, исковерковавшие мою юность и зрелость... Но это уже тема другого рассказа ...