Печать вороного

  В открытые дверь и два окна лился солнечный свет. Верхние границы оконных рам и двери ограничивали его. Поток наклонно, всей своей мощью, падал на противоположную глухую стену. В лучах солнца летали мириады пылинок.   Воздух казался водой  голубого цвета, в которой происходила своя, таинственная жизнь. Примешивающийся дым табака, причудливо извивался в этом потоке, напоминал так много, что нужно было просто напрячь свою фантазию. И вот уже дракон, поднимающийся к небесам, или птица, улетающая и растворяющаяся в необъятных далях, двигающийся человек в центре, как великий актер, взмахивал руками, делал наклоны, два - три шага влево, то вправо, и все это перемешивало тот голубоватый воздух – воду.  Он смешивался, скручивался, поднимался вихрями. Эта картина завораживала. Здесь происходили чудеса.
Мужчина лет пятидесяти, по пояс голый, крепкого телосложения, ловко орудовал тяжелым молотком, в другой руке его, зажатая клещами, вертелась подкова. Этот кусок металла, красно-золотого цвета, только что вытащенный из горна, сыпал искры. Звон молотка и наковальни напоминал перезвон церковных колоколов, который я когда-то слышал в одном далеком монастыре. Мастер - кузнец невероятно умело превращал в считанные минуты раскаленный кусок металла в совершенно необходимую вещь - подкову. Она так изящна и красива.  Красно-золотая изогнутая дуга была похожа на полумесяц из сказок Востока. Теперь столб пара с шипением вырывался из емкости, в которую бросили эту подкову. Белые клубы пара поднимались вверх, закручиваясь в жгуты,   Вот чалма, вот  извивающиеся руки,  это джин, выпущенный из своего заточения, зависает в этом необычном пространстве.  На стене его тень. Я слышу его голос. Голос низкий, трубный, протяжный: « Слушаюсь и повинуюсь».
Кузнец смахивает привычным движением пот с лица. Он улыбается, смотрит на меня с любопытством. Смущенно стою у входа в кузнецу. Запах металла и огня щекочет в носу. Любопытство мое пересиливает легкий страх. Спрашиваю разрешения войти. Мне очень хочется осмотреть кузню изнутри.
- Входи, входи!
Голос кузнеца мягкий и добродушный. Вхожу. Медленно двигаясь, осматриваю противоположную стену, которая освещается солнечным светом. Рядами висят различные причудливые клещи.  Их длинные ручки кажутся усталыми. Потемневшие верхние части этих клещей, переливаются синеватыми радугами. Это следы жара горна сделали их такими.  Клещи помнят эти испытания. Десятки молотков и различных зубил завораживают и заставляют рассматривать себя каждого в отдельности, так как они совершенно не похожи один на другой. В них было, что-то такое, что говорило: « Вот посмотри, какая в нас сила! Мы чародеи» . Я смотрел, я чувствовал эту силу кузнечного дела.
Послышалось ржание. Я замер. Теперь я понимал, что сейчас будет происходить нечто, что даст мне полное представление о кузне. Кто-то позвал кузнеца, я следом вышел из кузнецы. Недалеко у привязи стояли несколько лошадей. Они были взволнованы, нервно переминались, периодически жалобно ржали, толкались боками и недоверчиво смотрели в сторону кузни. Я подошел ближе. Теперь лошади косились на меня и как по команде стали, толкая друг друга, перемещаться в сторону, подальше от меня. Мне хотелось их успокоить, сказать, что я не сделаю им ничего плохого, но они не доверяли мне. Тут подошел старик, отвязал молодого красавца, вороного жеребца, и повел его к кузнице. Я следовал за ними. Теперь, привязанное у дверей молодое животное, чувствуюшее всем своим существом опасность, просто умирало от страха.
Я смотрел и видел это. Глаза, его темно-лиловые глаза, были полны страха, они смотрели на меня и просили о помощи. Мелкая дрожь пробегала по его сильному телу. Протяжное, жалобное ржание, переминания с ноги на ногу… В этом  было в что-то умоляющее… Я опустил глаза.
Все, что произошло далее, поразило меня. Это был шок. Кузнец выскочил из двери кузнецы, в руках его были короткие клещи, в которых был зажат кусок раскаленного метала. Он ловко приставил этот огненный предмет к левому заднему бедру вороного. Запахло горелым волосом и мясом. Поставленное тавро еще дымилось. Жеребец пытался встать на дыбы, но короткая привязь не давало ему это сделать. Он метался из стороны в сторону, подпрыгивал, бил копытами и лягал воздух. Мне стало плохо, я медленно уходил. Я слышал ржание и была в нем теперь угроза...
Я часто уходил купаться на реку. Утро.  Давно вставшее солнце прогревало воздух. Струи его еще не перемешались, и там где была малейшая тень, телом ощущалось их ласка и легкое покалывание холода. Это бодрило, хотелось петь. Беззаботное время, когда тебе тринадцать и каникулы только начинались, месяц в деревне сулил быть полным приключений.
Сбежав вниз по пологому берегу к реке, миновав заросли из старых ив, заметил табун лошадей. Лошади пили воду, некоторые зашли по пояс, течение здесь на повороте было быстрое. Видны белые барашки на поверхности воды там, где она обтекала животных. Первым, зашедшим дальше всех, был тот вороной жеребец.  Он заметил меня. Вытянув морду в мою сторону, заржал, стал медленно разворачиваться и теперь прямо смотрел на меня. Я смутился. Он помнил меня. Погонщик стада лошадей, развалившись на траве, дремал, заложив руки за голову. Подойдя к нему, я спросил, нет ли у него кусочка хлеба,   вкратце объясняя, что хочу загладить свою вину вот перед тем вороным. Хлеба не оказалось. Он только сказал, что я могу его выкупать и тем самым приобрести доверие у жеребца. Тряпка и щетка были при нем, он достал их из старой потертой хозяйственной сумки и, вставая с земли, прихватил рядом лежащую уздечку.
Мы подошли к вороному. Он стоял не шелохнувшись, видимо ожидая чего-то, что было уже однажды с ним, ассоциации были связаны со мной и тем ужасным действием. Его ржание пробудило меня, короткое время я был в оцепенении.  Мы чувствовали одни и те же переживания. Вода приятно успокаивает, ее ворчливое журчание вокруг моих ног слегка щекочет, я переминаюсь с ноги на ногу. Течение вымывает песок из-под ног, медленно проваливаюсь, приходится переступать с места на место. Держу коротко уздечку, другой рукой тру щеткой бок жеребца. Ему это нравится, он косится на меня. Понимаю, что медленно приходит доверие. Теперь я стою  напротив его, вплотную к его мощной, мускулистой груди.  Он задирает голову, а затем резко опускает её.  Успеваю увернуться от удара по голове, правое плечо принимает его. Жеребец делает шаг вперед, резкая боль пронзает мою левую стопу. Он стоит своей острой подковой на моей стопе. С силой дергаю уздечку из стороны в сторону, вижу его лиловый глаз. Читаю безразличие и еще что-то из того прошлого...
Пытаюсь вращать стопу, песок уплывает с течением воды, нога все глубже зарывается в дно. Вороной держит свое копыто, вдавливает мою страдающую стопу. Я кричу от боли, в глазах темнеет. Жеребец с силой дергает головой, я выпускаю узду, протяжное ржание звучит победоносным звуком фанфары. Он бежит вдоль берега, все с изумлением смотрят в его сторону. Развевающийся хвост вытянут в одну линию с ним...
Кровоточащая рана на подъеме стопы.  Боль уменьшается в прохладной воде.
Рваные раны в виде подковы, полумесяца, прижимаю пальцами.
Я часто смотрю на мою стопу, на мой рубец- тавро и вспоминаю того вороного, то лето, ту кузнецу и те глаза животного. Он искал защиты у меня. Ему казалось, что мы, оба молодые, можем лучше понять друг друга, чем те, кто был тогда рядом. Я предал его. Он осуществил свою месть, я пережил то, что чувствовал он тогда, там у кузнице.
Я ношу его печать, всю жизнь она со мною.