Дыхание смерти

  Октябрь особенное время в Париже. Холм Монмартр, точнее район, во время праздника урожая забит туристами.  Они, как муравьи в растревоженном муравейнике, снуют среди множества лотков, лавочек, кафе, магазинов и разного рода заведений. Здесь можно встретить всех: художников, музыкантов, артистов, торговцев и многое другое. Дневная суета стихает к вечеру, хотя жизнь не замедляется на Монмартре никогда, просто она становится другой.  Теперь люди больше сидят, как в помещениях, так и на улице под открытым небом, в тысячах больших и малых заведениях, в кафе, ресторанах.
   Маленькое семейное кафе. Уютный уголок, отгороженный небольшими ажурными щитами, пять-шесть столиков, плетеные кресла, легкое освещение и маленькая сцена, где под аккордеон поет миловидная девушка, позволяет расслабиться, забыть дневную суету. Открытое небо, там где крона каштана не закрывает его, усыпано звездами. Они сейчас смотрятся, как декорация, усиливают романтический колорит и это все так сочетается, что вызывает особенные чувства.  Внутри тебя что-то поднимается, захватывает и уносит в мир грез. Аккордеон завораживает своей выразительностью, он проговаривает слова. Теперь льется грустная мелодия, я не понимаю слов, но печальный образ юной певицы и этот волшебник аккордеон наполняют тебя ностальгией, душа твоя замедляет свой бег, она зависает и память...
   Запах жареных каштанов… Мимо прокатывает тележку-жаровню молодой "афрофранцуз", он зазывает купить его жаренные каштаны.   Грустная мелодия продолжает звучать. Состояние легкого транса сменяется беспокойством, ряд ассоциаций и моя память возвращают меня в тот октябрь.
   Каштаны, каштаны...
Старенький "Москвич" медленно катит по пыльной дороге вдоль реки от берега Черного моря вглубь гор и лесов Кавказа. Щебень, которым засыпана дорога, стучит по днищу автомобиля, напоминает барабан и этот неприятный шум заставляет молчать, дорога кажется бесконечной и нудной. Маленькое адыгейское село Псебэ славится своими каштановыми лесами и теперь это конечный пункт, далее пешком. Такие поездки делают многие в надежде собрать каштаны, чтобы позднее насладиться ими жареными или вареными.
   Тропа ведет то вверх, то вниз через низкие горы, через глубокие расщелины, промытые ливневыми водами, среди кустарников и мхов.  Часто тропу загораживают упавшие старые деревья. Путь трудный, в лесу душно, влажность предельная, земля парит и отдает  прелыми листьями.  Недавно прошел дождь. Сапоги скользят, так как из-под тонкого слоя земли местами проступает каменистая почва. Она особенно опасна на склонах. Прошел примерно час, за плечами три-четыре километра сложного пути, на очередной вершине горы - привал. Исполины деревья стоят редко, их кроны, на высоте двадцати пяти -тридцати метров, смыкаются, образуют крышу, солнечные лучи проникают редко, но света достаточно, чтобы буйно росли трава и мхи. Корни деревьев -  великанов напоминают лапы невиданных, фантастических животных. Они извиваясь, как щупальца, цепляются за каменистый грунт и   совсем поражает, как эти исполины стоят на этой почве, как питают себя из этого, совсем скудного, слоя земли. Замечаешь яркие красивые ягоды, которые так манят к себе, но осторожно… Шипы на стеблях, как крючья, впиваются в одежды и ранят глубоко. Это ежевика. В лесу тихо, слышно, как падают и ударяются о землю каштаны. Этот шум особенный, в начале глухой стук о землю и следом второй, напоминающий легкое шипение от разлетающихся плодов. Привал окончен, и теперь вооружившись палкой, как слепой, ощупываешь землю, где среди травы и листьев спрятались каштаны. Рюкзаки за плечами давят плечи, свежие каштаны тяжелые и кажется, что гиря в пятнадцать-двадцать килограммов висит за спиной.
   Очередной привал. Старое поваленное дерево, покрытое сочным зеленым мхом, служит удобной лавкой. Развернутые тут же пакеты раздражают приятно обоняние, запах жареной курицы усиливает слюноотделение.  Обед был в ходу, как вдруг стало понятно, что запахи курицы стали раздражать не только нас. Осы, которые стали вылетать из дупла поваленного дерева, теперь кружили над нами  и проявляли явную агрессию. Стараясь смахнуть со щеки спикировавшую осу, Саша получил первый укол…
   Трудно дышать, отек Квинке, аллергическая реакция развивалась так быстро. Заторможенность, сонливость, рвота, отеки конечностей, шеи—все это грозило смертью. Медлить было нельзя, скорее вниз, в адыгейском ауле есть фельдшерский пункт. Брошенные рюкзаки теперь не мешали, но потеря сознания Сашей...
   Мы несли его на себе, местами волоком, часто падая, скатываясь в ереки, не замечая боли в местах ушибов, только вперед. Было трудно дышать, сердце выскакивало из груди. Состояние ужаса от того, что друг хрипел, лицо его было похоже на водяной баллон синего цвета. Отекшие  кисти рук теперь свисали, цеплялись за колючие ветви ежевики. Из ран текла желтоватого цвета вода, слегка подкрашенная прожилками крови. Сколько прошло времени?  Солнце клонилось к востоку, уходило за гору, темнело.
   На фельдшерском пункте не было никого.
Поиски фельдшера…  Томительно и угрожающе уходило драгоценное время. Внутривенное введение медикаментов было очень сложным, отеки скрывали все вены. Постепенно стало приходить сознание...
   Сидя здесь в этом уютном кафе, под звездным небом Парижа, слушая печальную мелодию аккордеона, который выговаривал мне непонятные слова, было тревожно, сердце ныло. Уходило медленно мое забытье, запах жаренных каштанов...
      ... как тонка нить между жизнью и смертью...