Ева

Как будто вытянул сквозняк
Из юности: дома, обрывы,
Лицо Елены, полумрак …
(Неизвестный поэт)

Все было по-будничному просто.

«Смотри!» - этого было даже много. Достаточно было простого покашливания, чтобы мой взгляд устремился в ту же сторону, что и взгляд друга. Алексей смотрел на молодую девушку явно не школьного возраста в очень (ну очень) короткой клетчатой юбке. Конечно, не только юбка привлекала внимание. Было видно, что девушка уже не ученица. Она выглядела старше, но главное было другое. Она держалась немного высокомерно, всем своим видом пытаясь показать свое превосходство. И чем больше она пыталась это показывать, тем больше чувствовалась ее напряженность. Кроме того, девушка была вызывающе накрашена. Неестественный румянец ее щек, ярко красная губная помада, делали ее круглое лицо кукольным и каким-то детским. Так, по-крайней мере, показалось мне. Она была очень худенькой, отчего казалась очень высокой. Восточный, круглый, тип лица даже при всей ее худобе делал ее щеки неестественно пухлыми. Достаточно длинные, до плеч, прямые черные волосы только подчеркивали яркость косметики. Гордая осанка и устремленный вперед, неестественно неподвижный, взгляд только подчеркивали ее внутреннюю напряженность. Почти все  оценивающе оборачивались ей в след. Мы, естественно, тоже. Даже если кого-то не привлекала ее внешность, то яркость макияжа никого не оставляла равнодушной – на улице стоял сентябрь 1975 года и обилие косметики на лице не приветствовалось, даже считалось неприличным. Это был вызов общественному мнению. Тем более в школе.

И нам захотелось выяснить, кто же это. Мы пошли за ней. Просто, чтобы хоть чем-то заняться. Девушка скрылась за дверьми горячо любимой нами «Пионерской комнаты».

«Хозяйкой»  «Пионерской комнаты» была старшая пионервожатая школы Алла Владимировна (или Валентиновна) – обаятельная молодая брюнетка, во внешности которой явно проглядывалась принадлежность к «Богом избранной» нации. Нельзя было сказать, чтобы она была красивой. Она была невысокой. Ее нельзя было назвать стройной, но для юношей 14-ти лет, каковыми мы были, любая девушка 23-х лет в короткой юбке была воплощением красоты и сексуальности. К тому же, она сама, как будущий педагог, прекрасно понимала наши чувства и щедро одаривала нас многообещающими улыбками, имея взамен внимание нескольких молодых комсомольцев, готовых ради признания в них мужчин пропадать в пионерской комнате часами, оформляя стенды, помогая в работе с пионерами. Конечно, трудно было оставаться равнодушным к ее знакам внимания, и мы были готовы на все.  К тому же в разрезе юбки так часто мелькала белизна ее ног. Я подозреваю, что и эти наши взгляды не ускользали от ее внимания, и это не так уж ее смущало, скорее всего, наоборот, вызывало улыбку призванную не столько смутить нас самих, сколько дать понять, что ее устраивает такое к себе отношение.

Поэтому, когда мы увидели, что незнакомка зашла в пионерскую комнату, мы остались очень довольными, так как знали, что теперь мы можем узнать о ней все. Алла в этот день не работала, но мы не стали ждать. После уроков, взяв в «Кабинете  труда» молоток, мы постучались в дверь пионерской комнаты. Я очень хорошо помню выражение ее лица, когда она увидела двух юношей явно не пионерского возраста, да еще и с молотком в руке у одного из них. Видно было, что девушка была готова дать отпор очередным (я уверен, что мы были не первыми) малолетним нахалам, оказывающим чрезмерное внимание ее персоне. Но смущал молоток в руке одного из нас. Не дав ей опомниться, мы тут же сочинили историю о том, что по договоренности с Аллой Владимировной должны были прибить какой-то очередной стенд. На наших хитрых лицах читался обман, но молоток и упоминание имени начальницы возымел свое действие – нас впустили.

Конечно, мы нашли, что можно прибить. В процессе работы мы пытались завести беседу, но девушка была лаконична и неприветлива. Всем своим видом она давала понять, что не намерена вступать с нами в разговор. Сделав свое дело, мы удалились восвояси.

Сама по себе эта встреча не имела большого значения в развитии наших отношений – не могли мы, какими хорошими мы себе не казались бы, нравиться всем. Возможно, всё на этом и закончилось бы, но жизнь причудливым образом плетет свой узор…

Вторая встреча состоялась спустя несколько дней,  может даже прошел целый месяц. Не помню, зачем мне нужно было в Москву, но однажды на платформе пригородных электричек я встретил обеих пионервожатых. Не помню сейчас, кто кого первый увидел, но я подошел к ним.

Тогда я еще не осознавал этого в полной мере, но я уже полностью сформировался как особь мужского пола. И не только по половому признаку. Еще в 13-лет, когда я лежал в больнице, врач сказала моей маме: «Какой интересный у вас мальчик. У него уже полностью сформировавшийся череп. Его голова уже не будет расти». А я уже еле натягивал зимнюю шапку 59-го размера. Уже в 14 лет на допризывной медицинской комиссии я услышал еще одно замечание, теперь уже стоматолога, адресованное своему коллеге: «Смотри, у мальчика все 4 зуба мудрости на месте. И у него природная санация». Тогда для меня это ничего не значило. Я не знал, когда они выросли. Я мало уделял внимания зубам, потому что очень боялся в детстве зубных врачей. Я даже чистил их не каждый день, считая, что это для зубов вредно. Видимо, к 14-ти годам у меня сформировался не только череп. Тогда я не знал, что больше не выросту выше своих 176-ти сантиметров.

Образ жизни, отношения в семье, друзья формировали мой характер и влияли на мой внешний облик. На улице уже был ноябрь, уже выпал снег и было довольно холодно. На мне была двухцветная, модная по тому времени, но достаточно дешевая, болоньевая куртка на молнии, расклешенные (тоже по моде) брюки, модный же, мохеровый шарф и, невзирая на мороз, отсутствовал головной убор. Но не одежда, а манера ее ношения характеризовали меня.  Я никогда, даже в самые холодные и ветреные дни, не застегивал молнию на куртке выше солнечного сплетения. Застегнутая только внизу, куртка плотно облегала бедра, а из разреза расстегнутой молнии, подчеркивая мощь торса и ширину плеч, выглядывал шарф. Общую картину завершала густая черная шевелюра, как у Маугли (тогда мы еще не знали о Джеке Чане). Этакий «рубаха-парень» местного пошиба. Так, по-крайней мере, мне хотелось выглядеть.

Вот в таком виде, с широкой улыбкой на лице, с немного хитроватым прищуром глаз, я и предстал перед девушками. Алла Владимировна, подыграв мне, отреагировала именно так, как я хотел. Она представила меня Елене Евгеньевне, именно так звали девушку, и добавила, обращаясь к спутнице: «Видишь, какие мужчины растут у нас в школе». Но на лице её коллеги читалось скорее недоумение, чем восторг – как можно так относиться к мальчикам 14-ти лет.

Это ее отношение не ускользнуло от меня и задело мое самолюбие, но у меня хватило мудрости не пытаться исправить положение сразу. Немного поговорив, я удалился. Тем не менее, это официальное знакомство дало мне право с поводом и без повода заходить в пионерскую комнату. Я с приятелями: Алексеем и Михаилом, которые тоже были не прочь пообщаться с молодой симпатичной девушкой, по-прежнему помогали в работе с пионерами, оформляли пионерскую комнату. Причем, я делал это со всей ответственностью, которая, я знал, не ускользнет от внимания старшей (Алла Владимировна вскоре уволилась) пионервожатой. Так продолжалось чуть больше месяца. Елена Евгеньевна уже не смотрела на меня, как на «маленького мальчика», все больше обращалась ко мне за помощью, и я с готовность выполнял все ее поручения и просьбы. Между нами установились деловые отношения.

Чтобы лучше понять то, что произошло потом, надо вернуться к самому началу.