Старый дом

Франциск вернулся сюда просто потому, что больше возвращаться было некуда, а бежать не было сил.

Больше 10 лет он скитался по Испании. От Бильбао до Кадиса, от Валенсии до Саламенки.

Все началось с того, что безымянный француз поднес запал к пушке той теплой майской ночью. Пушка извергла из себя струю едкого порохового дыма и тяжелое ядро, вылетевшее из неё на огромной скорости. Несколько секунд спустя это ядро перечеркнуло всю предыдущую жизнь Франциска, мадридского художника. Взрыв разметал его дом, превратив его в пылающий ад. Осколки от взрыва вонзились в тело художника, а крики его умирающей жены в его душу.

Но сам Франциск выжил, взрыв выкинул его, израненного, в окно.
Франциск пытался начать жизнь заново, найти себя еще раз, как когда-то давно. Пытался забыть то, что было до той майской ночи. Лишь боль от ран, полученных тогда, неотступно следовала за ним, мучила, подтачивала его дух. Иногда он даже радовался ей, физическая боль притупляла боль душевную. 
 
Франциску не повезло. Он пытался найти свой путь тогда, когда сама страна и народ потеряли себя. Франциск переезжал с места на место, но всюду видел разруху и страдания. В течение нескольких лет Наполеоновская армия терзала его народ, убила его жену, искалечила его тело. Но эта война не закончилась с уходом наполеоновской армии с Пиренейского полуострова. После неё взошли те семена ненависти и отчаяния, которые были посеяны ранее. Дети войны, война всегда у них в душе. Неважно, где они оказались, на передовой под обстрелом или в кругу друзей. Что-то темное есть у них в душе, черная пустота, которая просится наружу.
Позже к ним присоединились калеки войн в Америке. Тягостное поражение и память о величие страны легли еще одной тяжелой ношей на плечи общества.

В последние годы Франциск примкнул к революционерам. Там он встретил пылких и честных людей. И Франциску казалось, что, наконец, он нашел стоящее дело. Но все кончилось их гибелью, предательством лидеров и французскими интервентами на улицах Мадрида, так же как в ту майскую ночь, после которой его жизнь уже не была прежней. Сам Франциск избежал смерти скорее по случайности. Еще раз Бог зачем-то уберег его. Для чего,  вопрошал его Франциск? Чтобы продлить мучения?

Силы начали покидать Франциска. Старые раны болели все сильнее. А груз увиденного давил на его душу неподъемным бременем. Идти было больше некуда, да и незачем. Поэтому Франциск отправился в родительский дом, в тихую горную деревню в устье Мансанареса.   

И вот теперь, он тяжело сел на крыльцо старого дома, хромой, почти глухой и постаревший. Последний раз, когда он сидел на этом крыльце, ему было 18. Это было так давно, что воспоминания почти стерлись. Сейчас же, силуэт дома, выделявшегося сгустком тьмы на фоне ночного неба, снова казался знакомым.
….
Чтобы заснуть, Франциск курил опиум, но пока держался, чтобы не курить его и днем. Он видел, во что превращал опиум людей. Как отбирал душу, делал из человека жалкое и алчное животное. Он многое видел за эти годы. Самые темные стороны человеческих душ. Война и смута гораздо чаще делают человека животным, чем возвеличивают его дух. Страх, потери, алчность и ощущение безнаказанности раскрывают в человеке самые темные стороны.

Когда боль отступала, Франциск проваливался в тяжелый и мучительный сон. Боль телесная уходила, но приходила боль душевная. Призраки прошлого, неотступно следовали за ним, и в ночные часы они набрасывались на него вороньей стаей, терзали душу, гримасничали, сливались в жуткие образы. Франциск просыпался в отчаянии, мокрый от пота. Он хотел кричать, но его пересохшие губы не слушались. Тогда он вставал, выпивал стакан воды и брался за кисть. Ему некому было поведать о том, что творится у него в душе. Но он мог выразить рисунком… Сейчас кисть стала для него единственным спасением. Словно что-то темное пожирало его изнутри, словно все демоны его сознания требовали выхода наружу.

Он вставал с кровати, находясь еще где-то между сном и явью, когда образы снов еще не успели раствориться  во мгле сознания и начинал писать. Он силился успеть поймать эти образы, сделать первый набросок прямо на стенах своего дома. Потом заканчивал его уже в цвете.

Так проходили дни, он почти не ел, сон его превратился в периоды мутного забытья, опиумного тумана, из которого на Франциска смотрели чудовища. Они скрывали лица, смеялись над ним, издевались.

Туман рассеивался и Франциск снова брал в руки кисть. Морщась от боли, он продолжал свою работу. Она – единственное, что делало его существование осмысленным. Иногда он думал прекратить свои страдания, но ему казалось ,что если он не закончить свои фрески, демоны отправятся за ним, куда бы он ни попал после смерти. И муки станут вечными.

Своими фресками он боролся со своим проклятием. После работы он садился на стул и подолгу вглядывался в лица на стенах.

На одной фреске были изображены две старухи, поедающие что-то из мисок. Их уродливые желтые лица были лишены благообразия старости и мудрости. Из-под тряпок, намотанных на лысые головы, глаза горели злобой немощи. Узловатые пальцы сжимали ложку, а на лицах  были жуткие злорадные ухмылки. Они словно говорили: «не радуйся нашей немощи, и твой черед  настанет. Старость и нищета – безжалостны как наваха разбойника. Ты тоже изопьешь эту чашу до дна!»

На другой фреске дрались двое мужчин. Их лица были искажены злобой. Лишь одно желание - убить. Предрассветный туман поглощал все звуки, лишь учащенное дыхание и глухие удары дубинки о человеческую плоть. Здесь, в тишине, вдали от чужих глаз, совершалось убийство. Из-за карточного долга, из-за алчности и жадности, агония одного и мрачное удовлетворение другого. Один, забрав деньги, уйдет в город, чтобы пропить их той же ночью в местном борделе. Другой, изуродованный, достанется падальщикам.

На третьей картине ведьмы устроили шабаш. Уродливые старухи  танцевали в экстазе вокруг сатаны на лысой горе. Вокруг кружили темные птицы, мелькали тенями в отблесках большого костра, словно души грешников, слетаясь на огонь. Вереницы разбойников, блудниц, лихих людей тянулись к горе. Здесь их место, здесь воспеты пороки, здесь сам князь тьмы.

В центре дьявольского хоровода лежит человек. Он втянул голову в плечи, его глаза полны ужаса. Он пытается отползти в сторону, но хоровод ведьм и разбойников выталкивает его снова в центр круга. Старухи тянут к нему руки, черные птицы бьют крыльями по лицу. Гротескные лица с нечеловеческими пропорциями, с горящими глазами, с ухмылками и гримасами, кружатся в диком танце.

На четвертой фреске великан пожирает человека. Его зубы отрывают куски плоти, его седые волосы всклокочены и падают тяжелыми грязными прядями на лицо. Его тело изломано под неестественными углами, глаза полны безумия. Он одержим, опьянен, он в ужасе от самого себя, но словно темная сила заставляет его отрывать все новые куски плоти, он не может остановиться. 

Франциск смотрел им в глаза, ему казалось, это он там, рядом с этими старухами, он убит за карточный долг, он в центре хоровода нечистой силы, его плоть терзает великан.  Становилось ли ему легче? Он и сам не знал, но в его сознании, одурманенном наркотиком, бессонницей и лихорадкой, пульсировало лишь желание запечатлеть все эти образы. Взглянуть каждому из них в глаза…

«Недавно в водах Мансанареса недалеко от Сь;рра-де-Гуадарр;ма нашли тело местного жителя Франциска Г.. Следователи расценивают его смерть как несчастный случай, так как по сообщению местных жителей у сеньора Г. не было ни с кем вражды. Он был беден и вел затворнический образ жизни. Ни с кем не общался, был глух и почти ослеп. Никому не было дела до больного старика.
Когда в реке нашли его тело, люди из деревни пошли к нему в дом. Старожилы деревни говорят, что в этом доме когда-то жил отец сеньора Г.. Дом был бы ничем не примечателен, если бы не одна деталь.

Все стены дома были исписаны ужасными картинами. Когда жители деревни в первый раз зашли в дом, они были просто поражены увиденным. Наиболее впечатлительные не смогли там долго оставаться, а одна женщина даже упала в обморок. Фрески на стенах действительно повергали в ужас. Жуткие сцены в мрачных тонах охры, некоторые настолько фантасмагоричные, словно сцены кошмаров.  Человеческие пороки, ведьмы, черти, лихие люди. Их черты были гротескны, но угадываемы. Те неприятные черты, которые порой мы видим на лицах людей в минуты унынья, злости или похоти, здесь были гиперболизированы. Здесь они стали существом этих людей.  Некоторые суеверные жители деревни считают, что эти картины рисовал сам Дьявол. Что человек не в силе выдержать долго взгляд демонов, смотрящих со стен дома на того, кто отважился войти в темное жилище.

Данные фрески крайне заинтересовали мадридских специалистов по живописи. Сейчас несколько столичных художников занимаются перенесением фресок на холст, после чего копии будут представлены в Мадриде.
Местные жители окрестили этот дом, как «дом глухого» или «черный дом», и стараются обходить его стороной…»
                Газета La Vanguerdia  X 1824 г.