Про бутылку из-под нарзана

  Валю домой с работы поздно вечером. Одиннадцатый час. Метро. Переходить на Проспекте Мира. А там, если с кольцевой, длинный такой заборчик стоит - его куда быстрее перепрыгнуть, чем обойти. И вот лечу через тот заборчик. И в полёте от моего рюкзака отделяется пустая бутылка из-под нарзана. Она там сидела в боковом кармане. Но, видать, не плотно. Вот я уже благополучно приземлился, а она ещё летит. И как "бах!" об пол. Вдребезги!

  Люди замерли, немая сцена.

  "Ну и что?" - спросите вы, - "Подумаешь, бутылка разбилась? Иди себе дальше, уборщики придут - уберут, они на каждой станции есть". Но вы просто не понимаете ситуации. Ведь бутылка нарзана выполнена из зелёного стекла.

  И вот уже первый припозднившийся гражданин выходит из оцепенения от свалившегося на него счастья, подбегает к осколкам, достаёт один средней величины, и оглядывает сквозь него станцию, лучезарно улыбаясь.

  -Смотрю сквозь стекляшку зелёного цвета, и сразу зима превращается в лето! - выразительно декламирует кто-то, и всех срывает с мест. Все - это человек пятнадцать. Они бегут разбирать останки нарзана, толкаются плечами, подбирая осколки, глазеют друг на дружку сквозь стёкла, шушукаются и хохочут. Все щурятся, вращают головами, примеряют стёклышки к глазу и так, и эдак. Смотрят на мраморные стены, поезда, потолок, друг на друга и хихикают. Уже завязываются первые знакомства. Я не отстаю от всеобщего веселья, перегородившего собой проход на Проспект Мира - радиальную. Мне, и всем очень весело.

  Тут в нашу компанию ввинчивается серьёзный такой милиционер. Он в форменной кожанке, и ажна старший лейтенант. Сурово обведя взглядом глазеющую на него сквозь осколки компанию, он выдаёт неожиданно хитрую ухмылку, и достаёт из кармана брюк баночку с мыльными пузырями!

  -Ха-е! - приветствуем мы его, пока он выдувает первую, шикарную, надо сказать, серию оформившегося шарами мыла. Но пускающего пузыри стража порядка уже отпихивает в сторону бабка-уборщица в грязной засаленной спецовке.

  -Ходють тут, - выдаёт она дежурное, и призывно машет кому-то рукой. Вслед за ней к оставшимся на земле мелким осколкам подъезжает парень из солнечной Киргизии с огроменной поломоечной машиной, раздвигающей своими габаритами нашу маленькую толпу. Он останавливается, и, с ещё более хитрым прищуром, вдруг достаёт из неё три ящика газировки!

  -Урра! - хохочем и кричим мы, расхватывая угощение, старший лейтенант выпускает величественный пузырь, и смеётся звонким смехом. Бабка уборщица танцует с веником и совком, разбрасывая опилки из ведёрка, как конфетти; киргиз выдаёт какую-то высокую национальную трель. Народу стекается всё больше и больше. Все смотрят сквозь стёклышки на зелёную станцию, начальник которой уже врубает Флоренс энд зе Машин по громкой связи, а со стороны радиальной спускаются контролёры, монтёры, машинисты, эскалаторщики с печеньем, термосами с кофе и чаем, тортами и хлопушками.

  Мы все вместе сидим на скамейках и на полу, пьём газировку, поём, танцуем, читаем стихи и сказки. Ближе к часу ночи устраиваем конкурс "кто лучше всех изобразит зомби-гражданина в утреннем метро". Побеждает грузный менеджер родом из Ставрополя. Мы все плачем от смеха, а он получает в качестве приза брикет мороженого и полкило шоколадных конфет.

  После двух к нам стекаются ночные служащие других станций, и мы все вместе играем в слона и разгадываем шарады. Потом кто-то притащил проектор, и мы, уже подуставшие, стали пить горячий шоколад, и смотреть на мраморной стене "трассу 60", обнявшись, и закутавшись в пледы.

  Под утро добродушные машинисты развезли нас всех по домам на своих поездах, а в зелёном стёклышке я просверлил дырку, продел нитку, и повесил у себя на кухне. На память.