Эпизоды колхозной жизни времен войны

В первый год войны в том колхозе, куда мы были эвакуированы, колхозникам осенью хлеб на трудодни не выдали. Зерно было сдано государству, а в закрома засыпали лишь количество, необходимое для будущего посева. Людям не грозил голод, так как у них оставались некоторые запасы и были большие личные огороды по 40 соток (1 гектар равен 100 соткам). Урожай с огородов все убрали, в каждом дворе была корова и овцы. Сменилось правление колхоза. Прежнее в полном составе ушло на фронт. В правление входили: председатель, счетовод и бригадир. Самым интересным человеком был бригадир. Звали его Василий Алексеевич. Колхозники звали его Василь Ляксев. С раннего утра по деревне гремел его голос. Таким образом он, подобно заводскому гудку в городе, призывал людей идти на работу. Шел он от начала деревни и, не умолкая, доходил до конца ее. Речь его состояла, в основном, из слов непечатных, в выражениях он не стеснялся, хотя можно было понять, какая бригада и куда должна идти работать, что не доделали вчера, упрекал колхозников, что солнце уже высоко, а еще никто не вышел в поле и т. д. Хозяйки в это время топили свои русские печи, готовили еду для семьи на целый день. Кто-то работал на своем огороде. Много было дел в хозяйстве, поэтому выходить в поле не торопились. Поскольку Василий Алексеевич для укрепления трудовой дисциплины метод воздействия на колхозниц избрал ругательный, ему не замедлили дать прозвище Барбос. Так его звали между собой. Как я теперь понимаю, это было совсем несправедливо - бригадир держал дисциплину в колхозе. В поле он выходил вместе со всеми, не уставая переходил от одной бригады к другой и возвращался в деревню с ними вечером. В наш небольшой колхоз входило всего 30 дворов. В нем, как и до войны, засевались и убирались все поля. Недалеко, в 5 - 7 километрах располагались еще два колхоза, считавшиеся по тем временам крупными - до 100 дворов в каждом. В них во время войны засевалась лишь часть полей, а большая часть земли зарастала полынью. Как и везде, там не хватало рабочих рук - все трудоспособные мужчины ушли на фронт, а женщины одни не могли справиться с огромными посевными площадями. Забрали в армию и лучших лошадей. Кроме того, там не было такой мобилизующей силы, как Василь Ляксев. Нас, бригаду девочек, он ставил работать в поле рядом с бригадой наших матерей, чтобы они за нами присматривали. Во время прополки, например, мы могли сесть отдохнуть только тогда, когда видели, что отдыхали наши матери. Отдых обычно продолжался недолго. Матери приступали к работе и мы тоже. Сельскохозяйственные работы связаны с землей, поэтому они грязные и пыльные. Особое место занимал сенокос. Эта работа тяжелая, но чистая. На сенокосе работали молодые женщины. К ним относились замужние женщины в возрасте до 30 лет. Начинать косить сено надо рано утром с рассветом, когда на траве лежит роса. Каждая из колхозниц выходила на эту работу в белой кофточке, на голову они повязывали белую косынку. Они шли по деревне бригадой в 8 - 10 человек с косами на плечах и выглядели очень внушительно. Это казалось каким-то праздничным шествием, торжеством труда, как бы я сейчас сказала. Особенно красивым было зрелище на лугу, где они косили траву. Становились в ряд на определенном расстоянии друг от друга. После их широких взмахов косами ложились ровные ряды сочной травы. Руководил ими Василий Алексеевич. Наша бригада девочек в течение нескольких дней ворошила скошенное сено, а когда оно высыхало, мы сгребали его в небольшие копны. Взрослые перевозили их в другое место и складывали в большие скирды на зиму. Возвращались косари уставшие, вечером, но на следующее утро их выход на сенокос снова выглядел праздничным. В пору сенокоса жители этой деревни отмечали свой престольный праздник - Троицу. В день праздника работать ни в поле, ни на собственном огороде никто не выходил. Троицу почитали, к ней готовились, чистили и мыли свои избы. На вымытые полы в избах стелили свежескошенную, душистую траву. Перед окнами снаружи сажали в землю зеленые ветки деревьев. Было красиво, пахло летом и свежей зеленью. Хозяйки пекли пышки из пшенной муки. Пшено толкли в ступе продолжительно, пока оно не становилось мукой, просеивали через мелкое-мелкое сито. Замешивали тесто на сливках. Подавали к столу с ряженкой. Для нее у каждой хозяйки была своя закваска. К полудню на улицу выходили гармонисты. Их окружали девушки и дети. Песни и пляски продолжались до ночи. Не было никаких пьянок. На следующее утро деревня опять оглашалась призывами Василь Ляксева. Каждая бригада выходила на свою работу. Самая горячая пора в колхозе - уборка зерновых: пшеницы, ржи, овса, ячменя и других культур. Скашивали их не вручную, а косилками, в которые впрягали лошадей. Это работа мужская, но в то время ее выполняли подростки. Здесь бригадир ходил за ними по пятам и следил, чтобы правильно ложились ряды скошенных злаков, не путались солома с колосьями. Колхозницы шли за косилками и сразу же вязали снопы. Мы, девочки, разносили их по полю в разные места в определенном количестве, где взрослые укладывали их в копны таким образом, чтобы стебли снопов укрывали колосья с зерном от ветра и дождя. Снопы были тяжелые, но нам было еще труднее ходить по свежескошенному жнивью своими босыми ногами. Когда поля пшеницы, ржи и других зерновых были скошены, снопы уложены в копны, начинался второй этап горячей поры - молотьба. Нужно было успеть все обмолотить и вывезти зерно с полей, пока было жарко и сухо. Молотилка стояла на току, представлявшему собой большое ровное открытое место. Приводилась в движение она лошадьми. В течение дня лошадей сменяли 2 - 3 раза. На ее крутящийся барабан одна колхозница колосьями вниз быстро опускала один за другим снопы. Из них мгновенно вымолачивалось зерно. Под своей тяжестью оно сыпалось вниз, а солома летела от барабана вперед. Ее подхватывали граблями две колхозницы, передавали другой паре, третьей и дальше. Последняя пара, четвертая или пятая, отбрасывала солому в кучу, которую другие вилами перекладывали на телегу с запряженной лошадью. Все работали в режиме скорости работы молотилки. Пыль кругом была непроглядная. Вместе с ней крутились мелкие частицы соломы. Колхозницы, работавшие граблями, защищали свои лица лишь повязанными косынками. Других средств защиты не было. На молотьбе не могли обойтись и без нас, девочек, хотя мы выполняли и вспомогательную работу. Снопы зерновых привозили с полей и сбрасывали в некотором отдалении от тока, а мы одна за другой волокли их к молотилке, чтобы взрослые успевали бросать их в барабан. Снопы были тяжелые, нести бегом мы их не могли, поэтому и волокли по земле стеблями, не повреждая колосья. Когда под барабаном образовывалась горка зерна, молотилку останавливали. Люди могли отдохнуть и отдышаться. Приехавшие на лошадях ребята ведрами пересыпали зерно в мешки и отвозили на веялку, стоявшую в стороне, в поле. Там работала бригада девушек. Они вручную, сменяя друг друга, приводили веялку в движение. Им приходилось крутить ручку веялки вдвоем, чтобы провеять тяжелое зерно от пыли и мелкой соломы. Таким образом девушки провеивали все обмолоченное зерно. Им было по 16 - 17 лет, а моей сестре, работавшей в этой бригаде, шел пятнадцатый год. Каждый день молотьба начиналась с раннего утра и продолжалась до наступления сумерек. В горячую пору было принято кормить людей за счет колхоза здесь же, на току. В обеденный перерыв колхозники домой не уходили, чтобы сберечь рабочее время. На обед обычно варили суп с бараниной. Для этого назначалась одна из колхозниц. В этот год его варила наша мама. Утром резали барана. В поле, неподалеку от тока, привозили свежую баранину, картошку, и все остальное, что надо для супа, а также два больших котла (казана) человек на 30 - 40. Суп варили на кострах из соломы. Когда обед был готов, молотилка останавливалась, работа затихала. Люди стряхивали с себя пыль, вытирали потные лица. Водоема по близости не было. Умыться, помыть руки было негде. Тут же рассаживались на соломе и ели очень вкусный суп, разлитый по мискам, с куском баранины в каждой. Миску и ложку мы приносили с собой. В другом месте, на току просяного поля, несколько женщин цепами вручную обмолачивали просо. Просом в этом колхозе засевались большие поля. В питании людей оно занимало не меньшее место, чем картошка. Пшенную кашу варили каждый день, ели ее с молоком или с подсолнечным маслом.
Когда заканчивался обмолот зерновых, начиналась уборка других сельхозкультур. На небольшом, по сравнению с другими посевами, поле в этом колхозе выращивали интересное растение под названием кок-сагыз. Он использовался в промышленности для производства высококачественной резины. Уборка его была чрезвычайно трудной. Над землей торчал невысокий стебель, а корни вплетались глубоко в почву, вот их и нужно было выкапывать. В земле они еще и переплетались между собой, от чего становилось еще труднее их вытаскивать. Работать приходилось в неудобном положении - на корточках или стоя на коленях. Корни из земли в полном смысле выковыривали ножом или другим острым предметом, осторожно, чтобы вытащить целиком, не порезав. За этим следил, насколько мог, бригадир. Работали там мы, обычно, только первую половину дня. Работать на кок-сагызе после обеда не мог никого заставить даже Василь Ляксев, выходили только на следующий день, но постепенно убрали и это поле. Сравнительно нетяжелым был труд по уборке подсолнухов. Мне запомнились погожие осенние дни, ясные и солнечные. Работали все вместе - и взрослые, и дети. Каждый становился на свой ряд, ножом ловко срезал шляпы подсолнухов и вешал их на тот же стебель семечками кверху. Через 2 - 3 дня шляпы подсыхали, мы опять шли по рядам, снимали их по одной и легко выбивали семечки из шляпы палкой в ведро. Наполненные ведра высыпали в мешки на повозке. Семечки потом сушили, веяли и сдавали государству в переработку для получения подсолнечного масла. Это был особый сорт вкусных и калорийных семечек с черной кожурой. Василь Ляксев здесь обязательно присутствовал и следил, чтобы колхозницы не набивали семечками свои карманы, что было для них очень заманчиво. Если он кого-то уличал, то опять пускал в ход свои сильные выражения, грозился снять с этой колхозницы трудодни за день работы. Колхозница высыпала семечки, а при случае снова пополняла карманы. За всеми, конечно, не уследишь, но присутствие бригадира все же сдерживало некоторых от этих недозволенных действий. На детей он не обращал внимания - сколько там они могут унести. Не отходил наш начальник и от бригад, работавших на уборке гороха и фасоли, также не допуская наполнения карманов. О том, чтобы нести с поля полные сумки, не могло быть и речи. Наконец, убранные поля опустели. В последнюю очередь выкапывали с больших площадей картофель, где работали все - от мала до велика. Нередко шли дожди, поэтому выбирались погожие дни и даже часы. Урожай зерновых и других сельхозкультур выдался хороший и убрали его вовремя. Как тогда говорили, колхоз «по всем статьям» «расплатился» с государством, заложил в закрома семенные запасы, и еще осталось достаточное количество выращенной продукции, чтобы выдать колхозникам на трудодни. В день выдачи все собирались на колхозном дворе. Здесь же присутствовало правление: председатель, счетовод и бригадир. Главное и основное - хлеб, поэтому в первую очередь выдавали пшеницу и рожь. Счетовод в ведомости показывал каждому число выработанных трудодней и причитающиеся на них килограммы зерна. Зерно насыпали в мешки, взвешивали и развозили по домам. Не было ни споров, ни недоумения, ни выяснений - кто больше кого заработал и получил. С полными мешками - у кого два, у кого три или четыре, люди разъезжались довольные, так как знали - зиму будут жить с хлебом. Оставалось только дождаться, когда подуют осенние ветры и заработает мельница. В конце деревни, напротив нашей избушки простиралась ровная, открытая всем ветрам местность. В отдалении стояла большая ветряная мельница. Это удивительное творение человека. У меня она вызывала большое уважение и восхищение, и я бы с ней никогда воевать не стала. Уважение к ней, несомненно, испытывали и местные жители, как и ко всему, что было связано с хлебом. Когда по воле ветра вращались ее большие крылья, на меня она производила впечатление сооружения одухотворенного. Мельница на замок никогда не закрывалась, но никто там ничего не смел ломать или портить. Мы заходили внутрь и, когда в безветрие ее крылья были спокойны, и, когда она работала. Как я помню, ее механика, просто и понятно устроенная, внутри мельницы была вся на виду. Под действием крутящихся на ветру крыльев работали тяжелые жернова. Они перемалывали зерно, непрерывно на них поступавшее. Из-под жерновов высыпалась чистая белая и мягкая мука. Пыль от муки летела в пространство, все вокруг было белым. Стоял гул от шума крыльев и скрипа жерновов. Все работало, двигалось. В этой местности редко дули сильные ветры. Сильный ветер поднимался часто только поздней осенью, а зимой нам от него не было спасения. Основной период работы мельницы был осенне-зимний. С осени люди каждое утро поглядывали на мельницу, - не кружатся ли крылья. Вот, наконец, они закружились. Деревня ожила. К мельнице потянулись подводы с мешками ржи и пшеницы. Кто вез два, кто три или четыре мешка. На подступе к мельнице выстроилась целая очередь, но жернова так быстро мололи зерно, что подводы отъезжали одна за другой, теперь уже с мешками муки. Люди, испачканные мукой, усталые и радостные увозили домой хлеб. В этих кратких эпизодах я хотела показать на примере одного колхоза труд людей, которые во время войны кормили армию. Им приходилось выполнять тяжелую работу в сельском хозяйстве при отсутствии техники: пахали, сеяли, косили, молотили, веяли, копали - все, в основном, вручную.