Люси

В пять лет ее вывезли из провинциальной Ялты в далекий Израиль. Отец отказался от нее с самого ее рождения. Лилька была поздним ребенком в семье. Мать ее родила в cорок четыре года для того, чтобы удержать мужа в семье, и, вообще, для всеобщего омоложения организма. В 90-е бытовало мнение, что с родами женский организм восстанавливается и молодеет. Работа в Ялтинском Отделении Внешпосылгторга выматывала все нервы, и преждевременная менопауза давала уже о себе знать. В семье уже были старший сын Сема, настоящий продукт Советского Союза, или Гомо Советикус, который работал программистом в местной фирме на мизерную зарплату, и дочь Ира, на которую пошло уйма денег из семейной кубышки, чтобы девушка прилично играла на скрипке, говорила на иностранных языках и занималась балетом. Ведь для настоящей еврейской мамы ничего не является важнее классического образования для детей.
Сын Семен так углубился в науку, что окружающая жизнь его мало интересовала. А какая наука в теперших условиях, если, конечно, ты не Эйнштейн? После дефолта в 98-м зарабатывать в этой стране стало совершенно невозжно, даже если ты работаешь в такой престижной организации и часто выезжаешь в западные страны. При это муж стал выделывать коленца и завел себе интрижку  с молоденькой секретаршей. Восемнадцатилетняя секретарша будоражила мозги, и не требовала особенных усилий, чтобы поднапрячься поработать над собой, освоить новую специальность и технологии, выучить иностранные языки. В сорокашестилетнем старшем научном сотруднике местного НИИ Юрии Павловиче Герасименко она видела Альпачино, де Ниро и Марлона Брадо в одном лице. Тестостерон взыграл, надоела жена с ее вечными упреками. Теперь уже “жидовка”, как он ее мысленно называл: Юлия Марковна в девичестве была Левинсон. И ни ее неожиданная беременность, ни ее уловки вечно молодящей женщины (при малом росте и габаритах вечной болонки) не могли остановить его уход из семьи. Юрий Павлович обвинял жену в измене и не признавал отцовства. Поди разберись, кто прав и кто не прав, ведь Юлия Марковна часто разъезжала и тоже не отличалась чистотой нравов. 
Так что, когда родилась Лилька,  отца уже след простыл, и пришлось ее воспитать старшему брату, который с удовольствием купал, расчесывал  кудряшки, менял подгузники, да и стирал ползунки и распошонки, пока мать отсутствовала в вечных командировках. Девочка получилась крошечной, как мать, и с довольно привлекательными чертами лица, непохожая на некрасивую сестру Ирину, которая из-за этого завидовала ей во всем.
В пять лет, когда Лилах с братом, сестрой и мамой попала в Израиль, (теперь ее прозвали на еврейский манер), она крепко стояла но своих ножках, могла дать по носу обидчику, расцарать до крови сестру в вечных ссорах и еще хорошо разбиралась в женской науке: что надеть, чтобы стать еще привлекательной, где пустить слезу, чтобы разжалобить брата (с мамой этого не получалось), как разозлить дуру-сестрицу. В восемнадцать лет, когда Лилах попала в армию, она представляла собой этакий искаженный продукт современного Израиля – полная беспощадность к врагам и непоколебимая уверенность в своей избранности.
Выросшая в Бейершеве, она уже не получила классического образования и воспитания по сравнению с братом и сестрой. Другая страна – другиe ценности. В ее рабочем резюме в графе образование значилось лишь профессиональные курсы по фитнесу. К моменту ее армейской службы, тело Лилах было накачено и представляло собой точную копию Мадонны, этакий железный дровосек женского пола. Она никогда не любила говорить о службе в армии, хотя было словоохотлива и могла легко разболтать совершенно секретное. Лишь в особых условиях в качестве запугивания Лилах могла напомнить противнику, что прошла школу спецназа в Израильской Армии. А еще добавляла, что победила рак, и нет такой напасти в жизни, которая ее напугает и изведет.
В двадцать два года Лилах, перекрасившая и выпрямившая волосы в блондинку а ля Перис Хилтон, по совету мамы да по собственному расчету, выскочила замуж за единственного сына богатых родителей и вместе с ним подалась в Англию, так как Израиль уже не мог отвечать ее амбициям. У мужа Давида было французкое гражданство (со стороны отца он принадлежал к ветви французких евреев). Да и подруга уже вышла зумуж за депутата Кнессета. Зависть мучила Лилах остаться в закоулках Ближнего Востока с вечным хамсином и тропическими дождями. А работа байера в местных бутиках помогла овладеть прилично английским языком.
Однака тяжелая жизни в сыром Бирменгеме, когда Давид предпочитал лежать на диване и читать книги, в то время, когда она трудилась в Vodafone, не способствовала супружескому счастью. Муж считал ее транжирой, так как Лилах могла спустить ее же заработанные деньги на модные шмотки и не давала ему денег на книги из семейного бюджета. Тряпки помогали ей отточить женскую сексуальную привлекательность, чтобы завоевывать свое место в мужском мире бизнеса.
Тяжело обстояло дело и с свекровью и в особенности со свекром. Месье Герш сразу же распознал в ней хищницу и не советовал сыну содействовать жене в получении паспорта гражданина Европейского союза и предрекал этому браку скорый конец. Скоро Лилах почувствовала фиаско в этом браке: ловить было нечего, так как нашла коса на камень. Два хищника – и свекор, и она – только пообрубают себе копья, ибо одного поля ягодки. Ровно через год Лилах бросила мужа, подав на развод. Родители Давида обрадовались и быстро устроили его. И осталась она без гражданства, с ненавистью к французам, но уже на территории Великобритании.
Истекала рабочая виза и не было шанса продлить ее. А так не хотелось обратно в Бейершеву. У подруги Виктории муж в Кнессете, а у нее ни кола, ни двора...Никчемная сестра Ирина порастратила последние деньги семьи, полученные от продажи большой квартиры в архитектурном доме в Севастополе, на своего молодого человека, родила ему дочь, да так и не смогла выйти замуж (“а хахаль-то ее все тянет из этой дуры деньги”). Любимый брат Сема был непрактичен и еле-еле сводил концы с концами теперь уже с женой и двойняшками. Да и пенссионерка–мать, как она ни выкручивалась на исторической родине, никак не могла заработать лишние деньги и помочь семье.
Жизнь в Израиле научила Лилах использовать ложную сексуальность, скопированную из изданий "Play Boy", чтобы получить нужный результат. А жизнь в Соединенном Королевстве подучила ее снобизму: подделывать аристократический акцент, как будто образование она получала в колледжах Оксфорда или Кембриджа, сидя за одной партой с принцами королевских кровей Уильямом и Генри, держать осанку, сидя перед оппонентами, не хуже Елизаветы II. Ее теперешним оружием было дорогая брендовая одежда, приобретенная на распродажах, псевдо лондонское произношение и манеры и взгляд сверху вниз.
Из Бирмингемского отделения Vоdofone Люси Герш (теперь она переименовалась на английский манер) смогла получить перевод в Лондонский офис при помощи привлечения клиентов из России: пригодился русский язык, на котором она говорила с мамой, братом и сестрой. На что могла она претендовать в эммигрантском городе Бирменгеме, где шестьдесят процентов населения пришлые: индусы, пакистанцы и африканцы? Впереди маячил Лондон и манил все сильнее и сильнее.
Проработав месяц в Лондоне, Люси быстро поняла, что шансы получить доходное место здесь минимальны, да и российские клиенты более не подмога. Здесь нужны были фундаментальные знания и опыт, которых отроду у нее не было. Нужно было пустить в дело ее тяжелаую артиллерию – sex appeal.  Объектом она выбрала своего сотрудника, одногодка, британца палестинского происхождения. Камал Халлед родился и вырос в Лондоне. Хотя он происходил из палестинской семьи, полностью впитал в себя ценности современного британского общества. Камал, или Кей, был светлоглаз, светлокож и верил, что можно преуспеть в жизни, получив диплом бизнес колледжа и прочитав книги корифеев современного бизнеса Ричарда Бренсона, Билла Гейтса  или Стива Джоббса. Он мог часами рассказывать Люси о своих героях, цитировать их и надеялся, что в ближайшем будущем развернет такой дело, которое поставит его имя в списки Форбса рядом с именами его героев. 
Странным был союз израильтянки и палестинца на английской земле, но роман случился. И Кей скоро представил свою невесту родителям и сестре в Лондонской квартире.  Отец его проклял и сказал, что свадьбе не бывать, только через его труп. Бедная мать пыталась помирить отца с сыном, объясняя мужу, что в нынешний век глобализации  стерлись национальные различия и нужно уважать выбор сына. Однако мистер Халлед не показался на свадьбе, хотя после приютил у себя новобрачных и угощал их арабской едой. Люси хвалила его стряпню и превозносила арабскую кухню. Кей, в отличие от ее первого мужа, передал документы Люси в Форин Офис на соискание британского гражданства для новоиспеченной жене.
И в профессиональной жизни Люси подфартило. Она устроилась в компанию по обслуживанию богатых клиентов, созданную молодыми аристократами, один из которых приходился племянником принца Чарльза.  На самом же деле, племянником он был скандальной леди Камиллы, супруги Чарльза, но позиционировался в свете и деловых кругах как племянник сына королевы Елизаветы II. Теперь Люси работала с олигархами, миллиардерами из России, которые с некоторых пор стали все чаще туссоваться в Лондоне, и предоставляла им  консьерж обслуживание люкс класса.      Купить в Европе недвижимость, устроить детей богачей в привиллегированные школы и учебные заведения, заказать им недоступные авиа билеты, отели, спа салоны, дать им возможность попасть в последнюю минуту на красную ковровую дорожку в Каннах  или в Голливуде, устроить романтический ужин среди айсбергов на Северном Полюсе, полететь в космос, короче, исполнить мечту “идиота”, чтобы он почувствовал свою значимость, потратив бешеные деньги – вот, что входило в ее теперешние обязанности.
Очень скоро Люси Леви (таким образом переделав на английский манер свою фамилию Левинсон, не брать же ей арабскую фамилию мужа) пошла на повышении: теперь она возглавляла отдел по работе с российскими клиентами. В ее клиентуру входили “новые русские” - бывшие преступники, воры и казнокрады, выросшие и разбогатевшие в лихолетье 90-ых. С ними она удивительно быстро находила общий язык. Устроить неразумное чадо в Лондонский колледж - да запросто, даром что ли существуют платные школы для вольнослушателей, купить ожерелье Cartie любовнице олигарха, сумку Hermes Jane Birkin из последней коллекции для жены обворовавшегося чиновника или часы Rolex для него самого  – проще простого. Поступали  и такие необычные запросы от клиентов, как например, заказать карликового слона. Не слабо, все могла выполнить Люси и не забыть при этом снять комиссионные с каждого заказа.
Все шло неплохо в новой жизни в Лондоне – и офис в центре города на Мейфер стрит, и новые наряды от Вивьен Вествуд и Джона Гальяно, и бесплатные визиты вместе в Кейем в пятизвездочные отели и Мишленовские рестораны в качестве бесплатной ознакомительной программы. Но произошел небольшой инцидент на службе с коллегой. Аннабель Уайт не терпела непрофессионализма в работе. Пару раз она поймала Люси на подпорченных отношениях с поставщиками люкс сервиза, с которыи из года в год у компании продливались договора и выработались доверительные отношения. Но вот новая сотрудница свысока относилась к ним, могла нагрубить, не выполнить договорных условий, требовать слишком завышенные комиссионные с каждого заказа, не оговоренные в контракте.
Произошел служебный конфликт между Люси и Аннабель. Первая почувствовала себя уже намного уверенней в одежде от Гальяно и в окрытую хамила, вторая, урожденная лесбиянка-англичанка, не могла снести столь вопиющего нарушения трудового кодекса и пожаловалась самому шефу. “Племянник принца Чарльза”, выслушав обе стороны, решил, что маленькая акула, заплывшая из чужих морей, может скоро вырасти в большую, и неплохо было бы обезопасить сотрудников и клиентов от врожденного моветона - грубости, вульгарности, и хамства, так не свойственных истинному британцу. А чтобы устроить это без особых решительных действий, подвернулся подходящий момент - открытие филиала в Баку. 
Баку с 2000-х годов развивался быстрыми темпами, а по его экономическому росту все чаще стали сравнивать этот город с Дубаем. Количество миллиардеров и олигархов росло с каждым годом, запрос на услуги люкс класса превосходило ожидания. Открыть франшизный филиал в Баку сулило компании большие доходы и минимум ответственности и было стратегически важно. Тем более нашлись партнеры-учредители. Ставку сделали на местном олигархе-чиновнике, который воротил большими деньгами и принадлежал к высшим эшелонам власти. Как говорят, деньги не пахнут, в том числе и для цивилизованного Запада. Люси было тридцать три года, когда ей предложили ответственный пост  управляющего директора в Бакинском офисе с зарплатой в три раза превышающей еe доход в Лондоне. 
Головокружительная карьера в солнечном городе с гостеприимным народом, где почти все говорят на русском языке, рисовала жизнь в розовом цвете. Поговорив с Кейем, Люси улетела в Баку, оставив ему кота Шлому и пообещав забрать обоих, как только обустроится на новом месте. Прилетев в Баку, она остановилась в отеле Four Seasons, где был ей предоставлен на неделю номер люкс. Побывав в офисе в исторической части города, который зенесен в список ЮНЕСКО как исторический памятник, она потом всем и повсюду рассказывала, что работает в музее. Несколько встреч в дорогих ресторанах и ночных клубах с партнерами, которые разбогатели благодаря не личным достижениям, уму и таланту, а вследствии казнократства, и являлись подчас огранниченными и необразованными и недалекими людьми, совсем вскружила ей голову.
Вот где можно рулить, почувствовать себя Мата Хари, Мерилин Монро и Маргарет Тетчер в одном лице.  Тем более что генеральный директор, молодой качок лет тридцати, правая рука учредителя, был и привлекательный и сговорчивый. Еще на встрече в Лондоне, она быстро перешла с ним на “ты”, мысленно пообещав ему все удовольствия рая. Не важно, что он был женат и имел уже малолетнего сына.  В голове рисовались образы новой сладкой жизни, где они - миссис и мистер Смит, Анжелина Джоли и Бред Питт – колесят по большим городам и решают судьбы мира.
Влюбленный по уши в жену Кей частно названил ей, мечтая побыстрее присоединиться к ней и тоже воплотить свою мечту в Баку. Он с радостью бросил опостылевшую работу маленького клерка в Vоdafone, собрал чемодан и начал оформлять документы для себя и Люсиного кота Шлома для перезда в Баку. Растолстевший вислоухий кот Шлома был назван Люси в честь Соломона и был единственной настоящей любовью хозяйки.  Кастрированный, и поэтому находящийся постоянно в депрессии, Шлома передвигался за день лишь три раза, от дивана к миске с кормом и обратно.Ему было лень даже мяукать. Люси везде о нем рассказывала, что кормит его дорогой органической пищей, а поит лишь водой Эвиан. Он был взят в семье после их свадьбы, несмотря на брезгливость Кея по отношению к домашним питомцам. Люси не только смогла внушить мужа любовь к меньшим братьям и сделать кота его любимцем, но и  в доме палестинца свекра дала ему кличку Соломон, или как она его томно на израильский манер называла Шлома.
Люси в отличие от мужа не страдала брезгливостью. Более того, она, во время беседы с близкими или в минуты раздумий, как обезьянка, любила копаться в оголенных частях своей спины, плеч и рук, вычесывая и выковыривая какие-то ядрица и тут же отправляя их в рот – зрелище отвратительное и пренеприятное для собеседников. При этом, от совместного житья с котом и мопсом, от нее все время несло псиной, хотя часто опрыскивала себя убойными духами так, что перед ее появлением и уходом, этот отвратительный запах еще долго витал в воздухе.
Мопса Мойшу она приобрела уже в Баку, когда приехал к ней муж и нужно было занять все его время. Кроме того, Люси еще с детства представляла себе имидж бизнес леди непременно с маленькой собачкой. Поэтому, теперь она появлялась в офисе с мопсом Мойшей, которого наряжала в собачью одежду. Страсть ее к братьям меньшим объяснялась тем, что эти создания легко приучались и неприкословно признавали ее власть как хозяйки, чего ей сложно было добиться в жизни с людьми.
На службе Люси появлялась лишь к полудню, первую часть дня проводя в бьюти салонах: маникюр, педикюр, окрашивание, укладка волос, спа процедуры, уколы красоты (мезотерапия), массаж, фитнесс, шопинг. Вторую половину дня она могла потратить на работу в офисе, где отобранный персонал прекрасно выполнял ее обязанности. А в рабочее время копание в социальных сетях, личные телефонные переговоры с мамой, любимым братом или подругой из Израиля могли длиться часами. Когда приходили телефонные счета с тремя нолями, она легко парировала финансовому контролеру тем, что обсуждала бизнес с Лондонским головным офисом. А в Фейсбуке она каждый день помещала материалы и картинки, которые могли бы сделать честь Кама Сутре.
Мне пришлось работать с ней близко. Видя мой профессиональный и личный потенциал, Люси  легко поручала все свои обязанности мне и, как губка, перенимала и копировала мой стиль, мои приемы и  языковые и деловые навыки. При этом, услышав от меня минутой ранее какое-то словцо, цитату или историю, она не стесняясь моего присутствия, легко выдавала за свое в беседе с другими. Стоило мне за чашкой кофе рассказать ей о моем любимом журналисте Владимире Познере, как тутже она другим призналась, что единственная ее любовь – это Познер, хотя практически его и не знала вовсе. Стоило мне надеть на себе черное платье и красные лаковые туфли, она тут же  на следующий день бегала по магазинам, чтобы скопировать мой стиль. Услышав во время переговоров, как я привела в пример закон Парато, она незамедлительно упоминула его во время телефонного разговора с учредителем. Я долго не могла объяснить себе ее поведение, пока не прочитала в психологической литературе о синдроме Ромула и Рема, который возникает у людишек без собственных идей и с полным отсутствием стыда. Такие люди, поставив себя на пьедестал, просто не замечают никого и легко крадут чужие мысли и идеи, выдавая их за свои. Говорят, так поступали и Гитлер, и Сталин.
Очень скоро я разобралась, что на самом деле представляла эта девица. Знаний, опыта, воспитания – ноль, зато наглости, снобизма, апломба – вагон и малая тележка. Мне было любопытно наблюдать, как она втирает очки нашим учредителям, партнерам, клиентам, людям высоких должностей и постов, как Хлестаков в бессмертной комедии Гоголя. Она перед местными городничими, Тяпкины-Ляпкиными принимала искаженный образ по меньшей мере Кейт Миддлтон, и ей это удавалось.  А с подчиненными (у страха глаза велики) она строила отношение на принципе “бояться - значит уважают”.      
Со мной все было иначе. Меня она приняла в качестве своей фаворитки, наставницы – я легко писала за нее деловые письма, составляла офферты, писала отчеты в Лондон и вела переговоры в то время, когда она проводила время в салонах. Причем каждый день она брала меня на ланч, где охотно делилась, как с дуэньей, личной информацией и соображениями. Набивалась она и в подруги, однако, я притормозила этот процесс, так как долгий служебный опыт подсказывал мне, что с боссом нельзя дружить. Чем-то наши отношения были похожими на отношения Мерил Стрип и Энн Хетуэй в фильме “Дьявол носит Прада”. Я была ее Wikipedia, давая сьюминутные ответы на профессиональные и общие вопросы. Но не шла на сближение, чувствую сильную антипатию к ней. Люси меня одаривала также особенными  знаками внимания, как например, подарки из командировок, бонусы, приглашения к ней домой на ужин. Но также легко она меня могла продать и заложить за копейку.
Однажды я по неосторожности поделилась с ней моих “ума холодных наблюдений”, о нашем начальстве. Положив свой глаз на нашего генерального директора,  Люси постоянно интересовалась им. Познакомившись с его женой, простоватой молодой женщиной из Харькова Вероникой, которую он привез после армии уже беременную их сыном,  она стала дружить с ней в социальных сетях. Сначала я никак не могла понять, что это все время твердит о статусах Вероники, раздражаясь, что та пишет о только о своем сыне, о детском воспитании, о развлечении для детей. Оказалось, все просто: Люси метила на ее место, надеясь в скором месте занять ее место, и поэтому тщательно изучала соперницу.      
Я по неосторожности поведала ей, как недавно, войдя в кабинет генерального директора, я нашла его обкуренным и в наркотическом дурмане. После наш шеф, прежде корректный и вежливый со мной, сторонился меня и смотрел совсем по-враждебному в мою сторону. Несомненно, ему предали мои догадки. В офисе вовсю пошел слушок о романе главного с Люси, подкрепленное рассказамии очевидцев о некоторых амурных сценах в его кабинете.
Я чувствовала, что деградирую все ниже и ниже, почти все время проводя с нею.  Ревнуя меня ко всем и ко всему, она не давала мне возможности хотя бы полчаса перерыва провести в одиночестве. Бывало, я, воспользовавшись перерывом, могла ускользнуть из офиса в город, тут же раздавался звонок от нее с неизменным вопросом, где я. Однажды я записалась на онлайн семинар, проводимому головным офисом в Лондоне, но вот заходит Люси и тащит меня на ланч. Никакие мои оговорки о том, как важен этот семинар, не могли сработать. (“Ну, пойдем, другие поучавствуют, а потом расскажут вам, мне так много нужно рассказать вам”.)
Целых восемь часов ее присутствия в моей жизни, полные жалоб на мужа бездельника, на дуру-сестру, с которой тянет деньги хахаль, на идиотку Веронику (“и чего это он в ней нашел?”), были невыносимыми, так как даже наблюдение откровенного хамства, снобизма и ненависти ко всяким проблескам ума, здравомыслия, чистоплотности и порядочности не спасали ситуацию.Единственными минутами передышки были ее визиты в кабинет к главному, где она могла находиться часами. Я тут же открывала настежь окна, чтобы проветрить нашу общую комнату от ее присутствия.
Особенно меня угнетало, как она закладывала и гнобила моих коллег, которые чем-то превосходили ее (либо физической красотой, либо умом и профессионализмом, либо просто удачливостью).  В первый же месяц своей работы она подписалась на принятие участие в программе общего собрания  для руководителей старшего и среднего звена в Нью-Йоркском офисе компании.  Для компании, а скорее для осуществления своего плана по соблазнению главного, она решила взять его с собой. Причем все было сфабриковано таким образом, что предстоит архиважное конференция, на которой участие обоих необходимо.
У нас в отделе работала  девушка, выглядевшая как модель из-за смазливой мордашки и высокого роста. Взяли ее на работу еще до прихода в фирму Люси. Несомненно, девица эта не обладала интеллектом,  и требовала работы над нею со стороны старшего опытного персонала. Прежде чем уволить человека, необходимо провести работу над ним, дать ему шанс, как учит нас наука по управлению персоналом.  Как податливый материал, она с участием соглашалась на коучинг и уроки, которыми старшие делились с нею. Люси использовала ее для выполнения личных запросов, как например, приобретение абонемента в фитнесс центр, мопса, нахождение ветеринара для него, закупка собачьего и кошачьего корма для своего зверья Мойши и Шломы. Стоило главному отметить, как хороша эта девица (“настоящая модель, не хуже Клавдии Шиффер”), как судьба этой девушки была предрешена.
А поводом для увольнения явилось следующий инцедент. Перед своей командировкой в Нью-Йорк Люси попросила ее забронировать и оплатить гостиницу. Все это происходило на моих глазах, так как я-то сидела с Люси в одном кабинете. В качестве задания “модель” должна была оплатить пятизвездочный отель в Нью-Йорке, тщательно отобранный самой же Люси. Сказано – сделано. Но, когда возвратившись в Баку, главный увидел оплаченный счет с многочисленными нулями, который он должен был оправдать перед учредителями, наложил в штаны. Наглая Люси, положив ноги на его стол с сигаретой в руке (ее обычная поза в кабинете к главного), “дыша духами и туманами” все свалила на безмозглую “модель”, которую он вечно защищал от неизбежного увольнения (“говорила тебе, что от нее одни проблемы, представь, что будет, если это повторится с клиентами”). Дело было обставлено так, будто “модель” сама выбрала отель и без ее подтверждения и одобрения оплатила его. Девица была тут же уволена. Таких увольнений на совести Люси было множество, и никакие угрызения совести не мучили ее: что будет с оставшимися без работы людьми.   
Еще меня интересовал вопрос, как учредители не замечают Люсиной лживости, псевдоума, самомнения и никчемности. На ум приходил гоголевский Хлестаков, который разыграл таких мздоимцев и “над мошенниками мощенников”, как городничий и вся его чиновничья братия, своим “супом из Парижа”, “с Пушкиным на короткой ноге” и прочим откровенным враньем.
Склочный характер Люси привел к открытому конфликту с другой заведующей отдела бакинского офиса, Энн Кларкс. Энн была умна, красива, профессиональна, и поэтому представляла собой достойную мишень. У Люси было преумущество знания русского языка, и поэтому она настроила все руководство против Энн, обвиняя ее во всех смертных грехах. Целый день происходила корреспонденция через электронные письма друг друга с обязательной копией мне и главному. Люси просто входила в раж, читая ее ответы мне и тут же готовя ответ.  В итоге, бедная Энн находилась в постоянном стрессе и депрессии, чувствовала неприязнь начальства и начала принимать антидепрессанты. 
Наблюдая со стороны агрессию и ненависть, накопившуюся в этом человеке, я, кажется, начинала понимать, как поднял голову фашизм из маленькой кучки средних людей, как победил сталинизм в стране, где родились Пушкин, Толстой,  Достоевский. Грубые, недалекие, жестокие, без сердца и совести люди правят нами испокон веков.
Однажды Люси,  приверженница пищи глутен-фри и считающая калории, во время ланча в офисной столовой выбросила при всех сотрудниках свежий каравай свежего хлеба, который ей доставили вместе с заказанной едой, в грязный мусорный ящик со словами: “Вот здесь ему и место.” Набожная  уборщица Саида, достав хлеб из  мусора, сказала, что в Азербайджане так не поступают, ибо выбросить хлеб считается “харам”, аналогом греха в исламе. Тогда Люси, рассвирепев и назвав пророка Мухаммеда педофилом, слила остатки супа на хлеб и выбросила его обратно в мусор. Бедняжка Саида, молодая  разведенная женщина, онкологически больная, со старушкой мамой и трехлетним сыном навсегда впала в немилость и стала очередным претендентом на увольнение. Как могла судить ее эта несчастная женщина, напомнившая ей о грехе?
Я потом долго пыталась заступиться за бедняжку, рассказав Люси о ее болезни. Оказалось, она сама когда-то болела раком и прошла лечение в Израиле у знаменитого профессора.  В болезнь Саиды она не поверила (“знаю я, как выглядят больные раком, сама прошла через это”), более того, заключила, что  она притворяется больной, играя на жалости сотрудников и начальства. Профессор из Израиля, светила медицины, вылечил Люси от рака матки голоданием, но предостерег, что болезнь может вернуться, если  не родить к тридцати пяти годам.
От мужа палестинца, а теперь и бездельника, Люси рожать не хотела, она присматривалась к азербайджанским мужчинам, откровенное донжуанство которых подогревало в ней кровь.  Нужно было сначала отделаться от мужа, на которого уходит уйма денег и который не дает ей выходить в свет, проводя вечернее и ночное время в вечеринках и ночных клубах. Мне было смешно наблюдать, как паралельно она запустила два процесса  в своей жизни – получение ID карты резидента Великобритании и развод с мужем. Естественно, наивный Кей и предположить не мог, что она уже подала на развод. Поэтому, как только Люси получила документ, которую из Форин Офис послали на адрес мужниных родителей в Лондоне, Кей был послан в Лондон и через три дня вернулся с вожделенной картой.
Новоиспеченная гражданка Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии поспешила на сеанс к грузинской гадалке, о которой ей поведала в салоне мастер по маникюру. Я пыталась отговорить Люси от визита к гадалке, но она тут же пригласила меня присоединиться к ней. Зная, что мне не отвертеться от ее затеи, я подумала, что уверенно качусь вниз по лестнице, которая называется деградация - вот уже и по гадалкам стала ходить. Моя интеллегентная мягкотелость не могла категорически возразить этому визиту, но меня все же хватило на твердое “нет” гадалке на предложенное мне чашку кофе, на гуще которого грузинка собиралась прочитать и мою жизнь. 
Весь рабочий день мы провели у гадалки, в ее съемной холодной квартире на отшибе Баку: Люси заказала полный пакет - и гадание на кофе, и на картах. Твердо выйдя из комнаты во время сеанса гадания к неудовольствию Люси, я оказалась в нетопленной маленькой кухни хрущевского дома а компании маникюрщицы Земы, которая подвезла нас сюда на своем джипе. Зема всю последнюю неделю бывала у этой гадалки: ее гражданского мужа, отца ее шестилетнего сынишки, мать женила на юной девице, и теперь сладкая парочка проводила медовый месяц в Дубае. Рассказывая эту историю мне и во всем кляня разлучницу-свекровь, Зема что-то писала на Whats App своего мобильного телефона своему бывшему сожителю, который одновременно ублажал новоиспеченную жену на жарком пляже Джумейры и утешал бывшую подругу.
Оказалось, что свекровь прежде охмурила своего сына при помощи заговоров и приворотов, и он, как бычок на привязи, поддался на предательство.  Я, как древнеримский оратор Цицерон, удивляясь упадку нравов и осуждая бабскую глупость, мысленно вслед за ним произносила: “О, времена, о, нравы”.
Люси вскоре получила развод, подключив умельцев адвокатов, и в открытую завела шашни с клиентами и партнерами. Она их меняла как перчатки, не стесняясь и не испытывая угрызения совести по отношению к брошенным. А знала ли она вообще, что это такое – угрызения совести?
Гадалка-грузинка напророчила Люси большие деньги через крестового короля, и та начала претворять в жизнь поиски олигарха или по меньшей мере миллиардера. Закинув удочку в социальную сеть для установления деловых контактов Linked in, она и действительно скоро стала вести переписку с неким миллиардером из Индии Лакшми Миттала, состояние которого тщательно изучала в интернете. Занимаясь поисками в всемирной паутине, Люси подсчитывала и с гордостью делилась со мной размером его состоянии, и совершенно всерьез воображала себе возможный брак с ним, при этом не задумываясь, о различиях в культуре, религии, цвете кожи, наконец, о возможной любви, исходя только из товарно-денежных соображений. Первый товар – иудей Давид оказался бракованным, никчемным бездельником, который сидел на шее родителей, второй товар – палестинец Кемал отслужил свое, оказавшись трамплином для получения британского гражданства, теперь настала пора для третьего главного товара в ее жизни. Тем более фортуна так благоволит сейчас. Куй железо, пока горячо.
Судьба дейстивительно улыбалась ей по-американски, во все зубы. Доведенная до отчаяния Энн Кларкс написала заявление об уходе из компании, и ее отдел был передан под ответственность Люси, получившей соответственно повышение по должности и зарплате. Вскоре был уволен и генеральный директор вследствии финансового аудита, который показал, что счета компании опустошены. Таким образом, на вакатное место главного назначили Люси, сыграв на ее честолюбии и амбициозности, а де-факто за кассу теперь отвечал ставленник самого учредителя, папаша которого приходился тем самым чиновником из высших эшелонов власти. Люси была урезана в своих представительских расходах: за счет доходов компании она не могла теперь посещать дорогие рестораны, представления, шоу и оплачивать свои личные поездки, чтобы навестить свою в Бейершеве или полететь на очередную распродажу в Лондон. Но при этом теперь ей был отдан в распоряжение дорогой автомобиль Jaguar последней марки с личным шофером.
Бедный Кей был в ярости. Вынужденный покинуть Баку, он мучительно искал ответа на мучивший его вопрос, что он сделал не так, что потерял навсегда свое семейное счастье в лице Люси, кота Шломы и мопса Мойши. Когда друзья из Баку доложили о похождениях бывшей жены, отрицание сменилось  ненавистью к ней, естественным чувством, которое наконец-то вспыхнуло в нем. А то в стадии отрицания он продолжал писать письма к Люси уже после развода, полные раскаяния и отчаяния, умоляющие разрешить ему хотя бы изредка навещать ее в Баку, чтобы увидеть их “общих детей” – Шлому и Мойшу, которые были полным бредом сумасшедшего. Теперь уже ненавидя ее, Кей бесновался и постарался подмочить ей репутацию так, чтобы ноги ее не было в Лондоне. Он записался на прием “к племяннику принца Чарльза” в Лондонском офисе, чтобы рассказать, как бывшая жена вывезла из базы данных запретные списки с данными высокопоставленных клиентов.
Клиентам, представляющим собой сливки высшего света Лондона, в самом страшном  сне не могло присниться, как все их личные счета, адреса, номера телефонов, а также информация конфиденциального личного характера, где и с кем проводят время и как тратят деньги, станут общественным достоянием и предадут огласке. Маленькая израильская акула, похоже, отрастила и наточила зубы, забрав с собой  такую мощную подводную мину, которая может взорвать корабль, так искуссно и мастерски спроектированный командой молодых повес из Кембриджа, один из которых приближен к королевскому семье. А что может быть кошмарнее скандала для истинного джентельмена? С тех пор имя Люси было внесено в черный список в британских деловых кругах как персона нон грата. Господи, спаси нашу королеву и нас вместе с ней.
Напакостив бывшей жене, Кей терпеливо ждал своего звездного часа, когда Люси будет изгнана из его страны, и даже заручился поддержкой психоаналитика, который обещал ему, что всему свое время: “отстранись от этой истории, живи своей нормальной жизнью, а коварная бывшая жена ответит за свои кармические долги”.
Между тем Люси завела нового любовника – ее нового личного шофера, который лет на десять был моложе ее. Самир был накачен, как Джонни Депп, пожалуй, и лицом напоминал его. Красив, глуповат, молчалив, нагловат, а главное – море тестостерона, о чем ей напоминал онколог во время последнего осмотра в Израиле.     Профессор поставил вердикт, что если не скорые роды, то есть вероятность, что раковые клетки восстановятся. На роль самца, быка-производителя Самир подходил, как никто другой. Так что очень скоро Люси и впрямь понесла самым естественным способом:  на всякий случай ее яйцеклетки были заморожены и хранились в Израиле. Как же можно было не позаботиться о будущем потомстве. Тем более, правительство Израиля бесплатно предоставляет этот сервиз. Взять в жизни все, что полагается – было основным жизненным принципом Люси.
Беременнось проходила трудно и болезненно, с токсикозом с первого триместра. Тошнило, рвало иногда так, что, казалось, будущая роженица не вынесет страданий. А еще пришлось появиться в офисе после долгого отпуска с последующим больничным разпухшей и с большим пузом. Для особо близких беременность объяснялась просто искусственным оплодотворением, ЭКО, чтобы в стране, где на одиночку-мать смотрели с порицанием, остановить всякие домыслы. Пару месяцев нужно было побыть в Баку, чтобы затем улизнуть в Лондон, где Люси планировала родить дитя в самой престижной частной клинике. Новый статус и доход позволяли родить не только в люкс условиях, но и нанять дорогостоящих англоязычных нянек, на которых можно было оставить будущее дитя.
Все шло “тип топ”, исключая тяжелый токсикоз и беспричинное раздражение. Вот и в этот раз, когда она появивилась посередине дня в офисе, первая, кто ей попалась на глаза, была та уборщица Саида, которую она еще не успела уволить. “Как-то странно она посмотрела на мое пузо, с ухмылкой”. Сюзи вызвала к себе завотдела кадров, которая во всем старалась ей вторить и не перечить, и потребовала убрать уборщицу с глаз долой. Началась незаконная компания по увольнению, и бедная пострадавшая стала звонить и обращаться ко мне за помощью и советом.
Дело в том, что к этому времения уже как месяцев шесть назад я уволилась из фирмы. Зная хорошо законы трудового кодекса, я смогла потребовать и получить отпускные и компенсации, полагающиеся мне.  Хватило лишь сыграть на фразе: “Вы будете говорить с моими адвокатами,”- и заставить потревожиться всех начальников, включая ту самую беспринципную завотделом кадров, которая пела соловьем, вторя каждому капризу Люси. Адвокатов у меня, конечно, не было, но фраза сделала свое дело, и был дан приказ распрощаться со мной по закону.
Бедняжка Саида, которой я помогала иногда, отдавая ей добротную одежду, была потрясена и звонила мне постоянно, чтобы я могла проконсультировать ее, может ли она получить компенсацию по увольнению. Долго еще продолжалась бы эта история, во время которой оскорбляли, поносили, обманывали Саиду вопреки закону, пока не началась совсем другая ...
Воскресным утром новость облетела весь город – уволен тот самый высопоставленный чиновник, который формально через своих отпрысков являлся нашим  учредителем. Никто не ожидал его ареста, так прочно на своем кресле сидел этот воротила. Ему инкриминировалось взяточничество, вымогательство, злоупотреблению властью и много другое, что было понятно, что плохо его дело: были отобраны все его ”игрушки, побрякушки”, и, как говорили, исчезла из города его семья, которая и до его ареста все время пребывала в Лондоне, Женеве, Париже и в других столицах мира. В понедельник тот самый финансовый контролер, ставленник учредителей, собрал весь персонал и объявил, что компания закрывается, и работники могут рассчитывать на получение одной зарплаты при роспуске.
Люси никак не ожидала такого конца. Нужно было защищаться и вырвать  когтями как можно больше с учредителей. В ход был пущен шантаж, который она употребила с ними, ведь у нее имеется такой компромат на них - что, где  и по чем они покупали, что заказывали и какие вечеринки и в каких клубах веселились по всему миру.  Дело пахло гнилью – на трудовые доходы было невозможно вести такую разудало-роскошную жизнь. Теперь уже, лишившись статуса нерприкосновенности, отпрыски забеспокоились и решились выплатить Люси сто тысяч долларов, в которые входили ее отпускные выплаты, а также других работников, кому она как управляющий директор должна была заплатить при роспуске. Ушлая Люси, получив наличностью деньги, тутже заказала билеты, собрала свое барахло и зверье, в спешке бежала в Бейершеву, захватив, а вернее – украв, всю сумму.
Затем началась полоса мучений. Тяжелые роды в Бейершеве, родилась недоношенная девочка, которая приходилось бороться за жизнь с самого первого дня появления на свет. Вопреки медицинской науке, в последнем месяце беременности с Люси случился обратный синдром: раковые клетки разрастались  и быстро распространялись по всему организму, зародыш явился для них катализатором. Нельзя было использовать химиотерапию, чтобы не повредить плод и приостановить развитие раковых клеток. После родов сделали несколько операций на обессиленной Люси, отняв обе ее груди и матку, и начали сеансы химиотерапии. 
После выписки из лечебницы лысая, безгрудая и разполневшая из-за приема гормонов теперь уже Лилька сидела на инвалидном кресле в съемной квартире своей матери в Бейершеве. Людмила Марковка не знала кормить орущего младенца или делать гармональные инъекции умирающей дочери. Уже ничего не обнадеживало: ни известный профессор-онколог, ни знахарь, мороканский еврей из фалашей, ни привезенные из Баку деньги. Девочка-младенец так сильно плакала, что ее крошечное тельцо изводилось судорагами. Нехорошо начинала она свою жизнь, не зная своего отца и с умирающей матерью. Как будто повторялась старая история, случившаяся с ее матерью, от которой отказался отец с самого ее рождения. Кто знает, что ждало эту девочку в будущем?