Бумаги Эйнштейна. Часть 1. На озере. Гл. 13

– 13 –

Наконец мы добрались до озера. Недалеко от воды начался густой лес, видимо не выносивший никакие проявления цивилизации, одним из которых в данном случае являлся наш автотранспорт. Да и не без оснований. Повсюду валялись старые лысые покрышки, пластиковая тара из-под ГСМ, пива и газировки. Видимо царь природы стал царем лишь затем, чтобы с высот своих небоскребов и телевышек плевать и гадить на эту природу, царем которой он назначил себя, испытывая при этом какое-то чудовищно извращенное удовольствие. Поэтому здесь природа бунтовала, как могла. Она нещадно царапала машину сухими ветками, тут и там подбрасывая их на еле заметную среди зеленого буйства тропу. В глубоких рытвинах стояла мертвая ржавая вода, окончательно не испарявшаяся никогда, даже в долгую засуху. Слава Богу, путь оказался недолгим, и вскоре мы выскочили на небольшую полянку, окруженную трепещущей ольхой и высокими сердитыми дубами. Не успели мы выйти из машины, как нас тут же атаковали громадные комары. Меня всегда интересовало, чем питаются эти полчища в отсутствии свежей крови?

Приятель не спешил выходить из салона. Он достал из бардачка тюбик и тщательно намазал лицо и кисти рук. Затем, весело улыбаясь, покинул убежище и бросил тюбик нам.
– Держите репеллент. Видать, редко покидаете вы свои каменные джунгли – с природой вы явно не на ты.

Мы с Совой, пока он мазался, зашлись в какой-то дикой пляске: смесью африканской племенной и русской плясовой, с приседаниями, притопыванием и прихлопыванием. Такому чуду, как мазь от кровопийцев очень обрадовались. Сова, энергично натирая открытые участки тела, прошипела:
– Предупреждать надо, что у тебя здесь комары какие-то неправильные. Обычные жрут на закатах и рассветах, а тут круглые сутки.

– Да ты что, тайгу забыла? Вот память-то девичья. – Я забрал у нее мазь. – Но ты тоже хорош, друг, – обратился к Приятелю. – Мы к таким жертвам не готовы. Ты, кажется, обещал нам замечательный отдых, а не мучительность.
   
Приятель открыл багажник и стал доставать оттуда наши пожитки.
– Не переживайте, через час-два они к вам привыкнут. Или вы к ним, ха-ха.

Быстро соорудив палатку, он послал меня за сушняком для костра. Сова в это время колдовала с обедом. Приятель предусмотрительно взял раскладной столик, на котором она линчевала овощи, нарезала хлеб и открывала консервы. Когда я вернулся, волоча за собой две длинные жерди, Приятель снисходительно посмотрел на меня, но ничего не сказав, вытащил из багажника газовый баллон с плиткой, соединил их между собой, зажег и поставил на огонь варить картошку.

Комары и вправду притихли, мы с Совой расстелили покрывала прямо на земле, разоблачились и, в ожидании картошки, принялись загорать. Приятель настроил удочки, сел на раскладной стул, закинул снасти и замер в ожидании поклевки.

Я смотрел в высокое чистое синее небо и мне не хотелось ни думать ни о чем, ни шевелиться и, вообще ничего не хотелось. Тихо жужжали насекомые, не приставая особенно ко мне, поскрипывали высокие деревья, и усыпляюще булькала картошка в котелке. В конце концов, меня сморило.

Пробудился я от точечной боли в ноге. Ойкнув, вскочил и со всего маху хлопнул себе по лодыжке. Жирная скотская муха, то ли овод, то ли слепень, оглушенная, но не раздавленная упала в густую траву и перебирала ножками. Укус на лодыжке покраснел, немного опух и начал зудеть.
– Слышь, дружище, мы не договаривались о такой плате за свидание с природой, – простонал я, почесывая красное пятно.

Приятель, доставая садок из воды уже с уловом, искоса взглянул в мою сторону:
 – А это, поверь, совсем небольшая дань природе за тот ущерб, который человечество ей нанесло.

– Черт, почему именно я должен отвечать за сорокатысячелетнюю историю глупостей наших предков, – пробормотал я, глядя на воспрянувшего и улетающего в сторону воды кровососа.

Сова, в это время, готовила сковородку для жарки рыбы. Мы с Приятелем сели у столика, он плеснул себе в кружку немного чего-то с коньячным запахом, а мне протянул стакан минеральной воды. Я не стал возражать.

Мы сели у костра, насытившись картошкой и жареной озерной рыбой (вкуснее ничего в жизни я не пробовал, хотя люблю побаловать себя, время от времени, свежей рыбкой, но все, что из магазина, ни в какое сравнение не идет, с недавно пойманными Приятелем плотвичками и подлещиками. Может, причина тому – свежий воздух?) За те пару часов, что я дремал, Сова и Приятель умудрились не только наловить рыбы, но и, нанести кучу сухих веток, окопать место кострища, а также развести огонь. С наступлением сумерек прилетели поужинать нами и комары, но их ждал почти полный облом. Они вились и звенели у наших лиц, кистей рук, однако репеллент действовал безотказно и лишь некоторые особи умудрялись прокусывать натянутые на ляжках джинсы. Наконец, поздно, около одиннадцати, ночь зажгла все свои звезды, и кровососы убрались, несолоно хлебавши. Мы сидели, прихлебывая душистый чай и наслаждаясь ночной прохладой и тишиной, не мертвой, могильной, а тишиной засыпающей природы, нарушаемой лишь потрескиванием костра, изредка плеском рыбы в озере и шуршанием у берега водяных крыс.

Приятель сходил в палатку, взял какую-то куртку и набросил Сове на плечи.

– А вот обо мне никто не заботится, – отметил я.

Сова тут же отреагировала в том же духе:
– Совесть бы поимел. Мы и выехали сюда ради тебя. У всех работы по горло, я еле отпросилась, а Приятель вместо того, чтобы с женой и дитями на турбазу отправиться, вынужден здесь комаров кормить.

– Ну, не преувеличивай, сюда всегда езжу с удовольствием, хотя жена этим не очень довольна. Ей комфорт подавай, душ, воду горячую и все такое. А тут, э-э-а… – громко зевнул Приятель, поставил кружку с чаем на землю и откинулся в раскладном походном кресле.

Снова наступило молчание, на этот раз надолго. Каждый думал о своем. Сова, что-то негромко мурлыкала, помешивала угли в костре и думала, наверное , о разном, а заодно и о том, что, у меня на уме. Она вечно беспокоится о нас, своя жизнь у нее не слишком сложилась, поэтому мы, каким-то естественным образом, стали как бы её семьей.

Приятель, видимо, о том, как прекрасна жизнь, вдалеке от дома, с доставшим его уже ремонтом и кучей родственников, у которых квартиры отчего-то оказались неотремонтированными.

Я думал о том, как бы ни о чем не думать. Ничего не получалось и это раздражало. Сексембаев показал мне несколько дыхательных упражнений для аутотренинга и медитаций, но они действовали, когда окружающее не отвлекало, а здесь, у воды, в тиши, покое, ночной свежести, дыша чистым лесным воздухом, сидя рядом с теми, кто дорог и духовно близок мне в этой жизни, я отчего-то никак не мог расслабиться.
Запрокинул голову и поглядел на звезды. Мириады звезд, находящихся за миллиарды световых лет, все! все смотрели только на меня единым взглядом. Некоторые из них ободряюще подмигивали: «Ну что ты, глупый, не держи в себе, освободись, расскажи, расскажи им. Так надо».

«Это понятно. Но я не знаю как. С чего начать? И зачем им надо знать про это? Зачем им чувствовать мучительность этого?», взывал я к звездам.

«Кому легче? Им? Им и без того сейчас легко, хорошо и комфортно. Зачем им знать об изнанке Бытия? Зачем им знать,  о том, что мы вброшены в Океан Небытийности. В обычном океане мы хотя бы барахтались, пытались выплыть на поверхность, имели бы шанс уцепиться за обломок мачты или за невесть откуда  взявшийся спасательный круг.

Призрачный, но шанс! В этом же Океане Нежизни и Безнадежности нет и не может быть никаких шансов, там вообще нет НИЧЕГО! Наша Жизнь окунута в Смерть и Смерть есть та среда, в которой только и может существовать Жизнь, вечно захлебываясь и вечно воскресая, для того, чтобы захлебнуться вновь. Мы считаем, что наш дом, наш грандиозный дом, здание, которое мы определяем как Бытие, зиждется на вечном, абсолютном в своей неразрушаемости фундаменте и,  пока мы в этом уверены, мы существуем вполне беспечно, бесстрашно, безапокалиптично. Но стоит только задуматься об таком, стоит только приоткрыть дверь, потайную, запретную нам, сознаниям  нашим дверь в комнату Истины, потревожить Откровение своим наглым, бесцеремонным вторжением, как тут же Незыблемость Бытия дает трещину по всем швам, неумолимо разрушаясь, разлагаясь и распадаясь в бесследно исчезающий прах. Все  содержимое  Бытия смещается, разваливается. Правила, законы, духовные каноны, наконец, считавшимися вечными и универсальными, которыми организовывалась вся конструкция сооружения, оплывают, как воск горящей свечи, как часы на картине Дали, превращаясь в бесформенную, унылую, мертвую субстанцию.  Для чего тогда жить, зная такую Правду? Может, лучше им не знать про  Небытие? И зачем, зачем им знать про Это? Ведь  оно страшно, оно плохо, ,оно хуже Плохого».
 Звезды в ответ мягко и ласково моргали: «Мы с тобой, надейся на нас, верь нам, попробуй, попробуй понять, разобраться в этом. С друзьями будет легче, они помогут.»

– И что советует тебе Прошлое?

От неожиданности я чуть не свалился с бревна, на котором сидел, и разлил чай себе на ботинки.

Сова в упор смотрела на меня. Ее лицо в отблесках огня было преисполнено какой-то нечеловечески-неземной мудростью.

– Фу-у, напугала, – выдохнул я, сорвал пучок травы и стал вытирать им свои сандалии. – Какое прошлое? О чем ты?

– О звездах. Ты видишь то, какими они были миллионы, а может и больше лет назад.

– Ну да, Прошлое можно увидеть только в небе, – согласился я, не ответив Сове на вопрос, и перевел взгляд на Приятеля. Тот также неподвижно сидел в кресле, вероятно, дремал. Я поднялся и подошел к воде, Сова за мной.
 
                «Светлое озеро тихо спит,
                спит в очарованном сне...»

Напел я чуть слышно, Сова взяла меня под руку:

– Депрессия все еще не покинула?

– Да ни причем здесь депрессия. Вернее, она, конечно, причем, но дело не в ней.

– Давай, не молчи, я же не дура, понимаю, что из-за простой депрессии ты бы в клинике не оказался. Мне пока ясно одно – ты бросил пить, источник эндорфинов иссяк, тебе надо было бы как-то отвлечься, развлечься. Ну я все-таки дура, сама виновата, насоветовала взяться за бумаги Друга, вот и...

– Я увидел мир другим, – перебил я Сову.

Мы замолчали. Минуты три созерцали темное зеркало озера. К звездам присоединился лунный диск, выглянувший из-за деревьев на том берегу. Почему-то озеро не отражало их свет, а наоборот – поглощало. Сова высвободила руку и, развернувшись ко мне лицом, взяла меня за плечи:
– Как это?

– Вот так. Подумал, у меня галлюцинации и попросился в клинику. Теперь понимаю, были то не  случайные, невесть откуда взявшиеся видения, а что-то непростое, выражающее суть нашего существования.

– Бумаги?

– Бумаги  были только толчком, поводом  же стал сон.

– Сон? Правильно, – вдруг очнулся и подал голос Приятель, –  сон очень важен для человека. А здесь сон знатный. Надо использовать момент и почивать себе во здравие, дыша свежестью. Во сне организм сам себя лечит, пытается быть самому себе  доктором, да-с. А вы вместо  того, чтобы спать, устроили болтовню о снах, которой сон никак не заменишь.  В целом же, э-а-а, - он зевнул, – давно сказано: "Жизнь есть Сон Сна".
Приятель встал, потянулся и мы опять расселись у костра.
 
– Разморило меня что-то, э-э-а-а,– снова зевнул он. –  Так о каком сне речь? Ничего важного не упустил? Он потянулся к стоявшей на столике фляжке и отхлебнул из нее:
– Мне, например, когда я курить бросил, где-то около года снились сигареты и запах табака в тех или иных вариациях. А тебе, небось, бутылка снилась?

Я непроизвольно открыл рот и, посмотрев в его сторону, пробурчал:
– Ну-у, ты прямо визионер какой-то. В цирке выступать не пробовал?

– В цирке выступать пока не пробовал, – невозмутимо ответствовал тот. – Там клоунов и без меня хватает, но научпоп литературу почитываю, время от времени. И от всей этой метапсихофизиологической хрени меня мутит. Слушай, – Содержимое фляжки взбодрило его. – Помнишь, как в сопливом прошлом, на чердаках или в тех же пионерлагерях, когда вожатые уходили червивку глушить, щупать друг друга и так далее, мы ночью страшилки друг другу рассказывали: «в черном, черном доме, в черной, черной комнате стоял черный, черный гроб» и т. д. Так вот, сейчас самое время вспомнить то детство. Что за сон?

Я поднялся с бревна, налил в кружку подостывшего чая и пересел в свободное кресло. Оно с готовностью приняло форму моей фигуры, мышцы расслабились, пружина внутри меня начала распрямляться и выдавливать, ме-е-едленно, ме-е-едленно выдавливать слова, острыми краями застревавшие в мягких тканях гортани, и все же, смоченные духовитым напитком с мятой, медленно выявлявшиеся, выползавшие наружу. – Это, кх-м, – я прочистил горло. – Ты опять угадал, кх-м, кх-м, – снова прокашлялся. – Я ви-и-и… – пустил петуха, пригубил чаю, – видел-таки бутылку.

На «бутылке» голос окреп, я оживился и продолжил:
– В те дни, приходя домой, я отключал все внешние источники информации – телевизоры, телефоны, радио, кроме интернета – кое-что почерпывал оттуда. Сразу врубался в бумаги, о которых  говорил. Конспектировал, пытался систематизировать и, – снова глотнул чаю, – наступил день, когда мне показалось, что что-то уже открывается. Вот-вот и ясность придет и я скоро пойму, о чём идёт речь в этих папках.
 
(О чем дальше говорить? Как выразить всё, чтобы они прочувствовали это, догадались, осознали?) 
– Есть современное расхожее выражение: «истина где-то рядом». Конечно рядом, только вот находится она в другом измерении. Потусторонняя  истина познающему ее. Как круг трансцендентен квадрату.
(Все время пересыхало в горле. Может у меня диабет – постоянная усталость и хочется пить. Но кровь, вроде, сворачивается нормально. Черте что происходит с этим организмом.)

Приятель снова приложился к фляжке и, крякнув,  встрял в мой монолог:
– Квадратура круга, трансцендендентность, трансгрессивность, транспарентность, давай без этих трансов обойдемся. Как-нибудь поимманентнее можно?

– И желательно без заумностей, – попросила  Сова.

Я встал и сделал несколько шагов от костра. Оттуда, не оборачиваясь, грея ладони о никелированную кружку, начал вещать в темноту:
– Сон – это состояние, где снимаются противоречия между реальностями: нашей и иными, Высшей и Низшей. Иногда трансцендентность, извиняюсь за выражение, по-русски запредельность, бывает лучше, а главное полезнее для здоровья, чем имманентность. Итак...


Продолжение: http://www.proza.ru/2015/11/09/1048