Бумаги Эйнштейна. Гл. 17

                Бумаги Эйнштейна. Часть1. А поутру они проснулись Гл. 17 (1)

– 17 –

Кто-то щекотал у меня под подбородком. Я резко вскочил и грохнулся с раскладушки, краем глаза успев заметить, что от меня удирает маленький черный мышонок. Наверное, полминуты мне понадобилось, чтобы осознать, где я и что тут делаю. Находился я в двуместной палатке, в которой вчера мы заночевали с Приятелем, Сова же разместилась в машине. Приятеля уже не было, сквозь синий китайский нейлон тщетно пыталось пробиться солнце, ему это слабо удавалось, и в отместку оно ощутимо накалило воздух в палатке. Неожиданно, хотя, что это я? – вполне ожидаемо, проснулась моя нижняя чакра - Муладхара. Я почувствовал острую потребность совершить утренний моцион, кряхтя, на четвереньках вжикнув молнией, через палаточный выход, выбрался из ночного убежища и огляделся. Утро было в самом разгаре.

Солнце выкатилось из-за деревьев противоположного берега и любовалось своим ослепительным отражением в озерном зеркале. Птицы надрывались, как хор Минина, на все голоса, один лучше другого, им метрономом отсчитывала такт кукушка. Я покрутил головой в поиске еще одной птицы. Сова сидела на неведомо откуда взявшихся мостках (вечером их определенно не было), опустив ноги по колено в воду и мыла посуду.

Приятель куда-то подевался. Я зевнул, потянулся и вместо «доброго утра» бросил упрек Сове:
– Пока вы тут невесть чем занимаетесь, меня чуть мыши не сожрали. Где охрана из бойцовских котов, где, я спрашиваю?

– Вероятно, те же мыши их и съели, – не оборачиваясь, буркнула женщина.

– Ого, – присвистнул я. – Монстрмаус Фелинофагус – новый вид мелких, но очень агрессивных и кровожадных грызунов, существующих компактно и только в данном ареале. Надо пойти познакомиться с другими обитателями этой местности, может нас ждут еще какие-нибудь неведомые науке открытия.
С этими словами я направился  по дороге, которой мы прибыли сюда, обратно в лес.

Сова мне крикнула вслед:
– Тебя там ждут, но ты не задерживайся!

– Ну, это как пойдет, – беспечно ответствовал я себе под нос и в приподнятом настроении быстрым шагом ворвался в звенящую прохладу дубравы. Тут же я понял, почему «звенящую».
 
Как известно, природа, делится на два мира: Флоры и Фауны, но я бы непременно добавил еще один – Мир Комаров (гнуса, москитов, мошкары, что впрочем, по сути, то же самое). Этот третий Мир, наверняка, создал, между прочим, сам дьявол, дабы продемонстрировать неограниченные, по его мнению, возможности Зла. Влажный, холодно-безжалостный, бесконечно простой и абсолютно целесообразный Мир Насыщения и Размножения, Мир, существующий постольку, поскольку существует Кровь. Теплая, вязкая, красная жидкость - основа и цель бытия этого Мира. Это вам не пираты-одиночки шершни или слепни, и не пчелы-трудяги, и не всеядные беспечные мухи. Это существующий в особой среде ультразвука и инфракрасного излучения Рой – организм объединенный Двуидеей – спариться и после того крови напиться . Может, даже после человека  призваны они охранять природу от его безумной экспансии?

Эти сумбурные мысли пронеслись в моей голове за ту минуту, какую я там находился. Концентрация насекомых на один кубический дециметр воздуха была невероятной. Они немедленно облепили все тело, особенно уши и шею, и за эту минуту выкачали из меня немерено крови. Но позвольте! На такое донорство я не подписывался!
 
Не чувствуя под собой ног, я стремглав выскочил из жуткого леса на нашу опушку и, сбросив на ходу шорты, увидев, что мостки свободны, в одних плавках кинулся с них в воду. Мое горящее от укусов тело озеро ласково приняло с распростертыми, и так своевременно, холодными объятиями. Долго не хотелось выныривать, я проплыл еще с десяток метров и, всплыв на поверхность, очутился на середине водоема.

Нет! Я очутился в прошлом, в доисторическом Прапрошлом! Думаю, именно так миллиард лет назад выглядел этот, наклонившийся со всех сторон к воде, буреломно-густой, ольхово-дубовый лес. С подмытыми, оголенными корнями, кое-где рухнувшими деревами, погрузившимися в шестиметровую глубину своей кроной и, одинокими веточками, возвышающимися над гладью озера, сигнализируя рыбакам: «Осторожно! Я здесь! Не пропори лодку, не зацепись за какую нибудь ерунду».
   
Древний лес плотно сомкнул свои ряды, не оставляя озеру никаких шансов вырваться на волю, на солнечную свободу, коей обладает веселый, доступный всем деревенский пруд; сурово и беззаветно оберегая вековую чистоту и целомудренность его, защищая всеми силами от стремительно распространяющейся махровой, смердящей в тлене своем, плесени «высокоразвитой цивилизации пластиковой посуды».

Немного полежав на спине, наслаждаясь теплотой верхнего слоя воды, мне неожиданно пришло в голову, что сейчас, из пучин этого, неведомо какой глубины, водоема, покажется вдруг голова недовымершего  Эласмозавра и стало  мне вдруг не по себе.

Не спеша, саженками, поплыл к лопухам противоположного берега. Какая-то стрекоза долго кружила над головой, выбирая место для посадки, но фыркающий аэродром не произвел на нее благонадежного впечатления и она умчалась куда-то вдаль. Почти уже доплыв до белоснежной лилии, я услышал шум на ближнем ко мне берегу и отчетливое хрюканье. Это мне не понравилось, и я  быстренько погреб к своему лагерю. Черт знает этих кабанов, а вдруг они и в воде напасть могут?

Изрядно подустав (давно мышцы не тренировал), я выбрался по сходням на берег и, обернувшись полотенцем, сел в кресло, закрыл глаза, наслаждаясь свежестью и легкой сладкой истомой во всем теле.

На газовой плитке что-то аппетитно скворчало в сковороде и Сова деловито гремела алюминиевой посудой.

Через некоторое время я лениво открыл рот:
– А откуда взялись мостки, никто мне не скажет?

– Соорудил Приятель, пока ты спал. Если ты не заметил, он вез деревянный щит на багажнике.

Я уважительно замолчал. Но ненадолго.
– И где он сейчас, наш вождь и учитель?

Сова, не отрываясь от шинкования огурцов, кивнула в сторону воды:
 – За добычей отправился, на «утреннюю зорьку», как он назвал. А ты что расселся? Завтракать не собираешься, что ли? Открывай, давай, шпроты и хлеба нарежь, живо!

– Слушаюсь и повинуюсь, моя госпожа, – с этими словами я сполз с кресла и на четвереньках, с высунутым по собачьи языком, потрусил к разделочному столику. Сова, привыкшая к моим выходкам, с каменным выражением лица передала мне консервный нож.

В это время раздался плеск воды.

Приятель причалил у мостков, привязал к колу свою зеленую резиновую лодку и начал выгружать из нее рыбацкие причиндалы: удочки, садки-подсаки, какие-то грузила и мешок.
– Помоги, что смотришь, – крикнул, по всей видимости, мне. Я поднялся с колен и направился к нему. Перенес все его барахло на полянку и подал ему руку, помогая выбраться из лодки, после чего банально поинтересовался:
 – Как улов?

– До обеда не клевало, а после обеда как отрезало, – небанально парировал Приятель, судя по всему, он был не в духе.
– Что сам не видишь, пять плотвичек и окушок. Крупная вообще не подходит, даже в моих заветных рыбных местах. Ничего не понимаю, погода вроде подходящая, давление в норме.
 
Он уселся на бревно возле кострища, стягивая сапоги. Взгляд его вдруг упал на стол. Приятель замер на секунду, но, быстро взяв себя в руки, обувая шлепки, укоризненно покачал головой.
– Нет, ребята, с вами ни каши не сваришь, ни ухи. Я-то думаю, отчего лещ не берет или крупный подлещик хотя бы? А это Сова, горлица наша сизокрылая, консервов рыбных понабрала. Я ж тебя предупреждал, душа моя: НИКОГДА, запомни, никогда на рыбалку не берут рыбных консервов. НИКАКИХ! Удачи не будет!

Сова невозмутимо выслушала  упрек в свой адрес и, соорудив бутерброд со шпротинками, куснула его и смачно зажевала. Голод не тетка, мы себе положили по порции картошки и принялись молча уплетать за обе щеки. Наконец, Сова нарушила  хрумкающий мораторий – когда я ем, то глух и нем – и, разливая кофе по кружкам, невзначай заметила:
 – Вообще-то, мы сюда приехали не за рекордным уловом.  Дело у нас совершенно иного характера.

– Да-да, прости, женщина, – закивал Приятель с набитым ртом. – Я, – он показал вилкой в сторону воды, – сперва думал тебя утопить за эту страшную провинность, но немного закусив твоей поджаристой с лучком картошечки, понял. Зачем мне слава Стеньки Разина, ведь он плохо кончил?.. Да и такую картошечку княжна ему наверняка не готовила. Так что живи, так и быть. А если серьезно...

Он, насытившись, откинулся в кресле и с удовольствием хлебнул горячий  духовитый напиток:
– Все я помню, про бедолагу нашего, про бумаги... Мне кажется, сейчас настал удачный момент заняться ими. Есть другие предложения?

Я встал и направился к машине, где на заднем сиденье лежала моя сумка, взял её и пошёл к друзьям, раскрывая сумку на ходу. Подошёл к ним близко и достал, – вот, пожалуйста, читайте, – и, вытянув папку из сумки, протянул  им.
 
 – И что там внутри? Что в ней, жёлтенькой? – Приятель уставился на меня, на то, что у меня в руках, отстранился немного, затем отступил на шаг.

– Видишь ли, в желтой находится то, что я  обработал, перевёл в компьютер и распечатал.  А на самом деле, изначально, имелась синяя, большая папка, в которой находились ещё две белые, размером несколько поменьше, которые и упали мне на голову.
 
Я  полез в папку, достал несколько бумаг, соединённых скрепкой.
– Вот! – И протянул им.

Сова помедлила, взяла листки, посмотрела:

 – Их только три? Маловато, как ты думаешь? – обратилась она к Приятелю, передавая ему нечто, невесть откуда взявшееся.
Приятель деловито перебрал в руках листки, хмыкнул, откинулся на спинку кресла, предложил всем удобно устроиться. Отдал мне листки:
– А ты давай, давай продолжай. Сам свой текст и читай.

Я сел в кресло, снял скрепу и начал:

Продолжение: http://www.proza.ru/2015/11/09/1207