Лето - детство

               

Мы, жили в «Прииск – Кумаке», как он ещё назывался по привычке. Золотодобывающие шахты были уже закрыты и затоплены. Золотодобывающая фабрика разрушена, и все вспомогательные её службы постигла та же участь. Но на въезде в посёлок, на столбах, ещё гордо красовалось название посёлка «Прииск – Кумак». Но в моей памяти всплывают те времена, когда я, будучи ещё шестилетним – семилетним ребёнком, проживал каждое лето у бабушки с дедом Матвеем. Прииск ещё работал в полную силу, одна землянка стояла возле другой, было несколько отдельных магазинов, как-то хлебный, хозяйственный, промтоварный, золотой, второй продовольственный магазин, дежурка, которая работала до десяти часов вечера, и продуктовый магазин на комбинате. Школьные здания делились на старую и новую школу. Отдельно стояла большая казахская школа, в которой велось преподавание на казахском языке. При школе были большие хозяйственные пристройки, в которых находился гараж для школьной машины, отдельно была выстроенная библиотека, соседствующая с помещением для завхоза и его инвентаря необходимого для нормального обеспечения нужд школы.
В то время с восьмого по десятый класс производилось обучение, по вождению автомобиля и его обслуживанию. В десятом классе ученики сдавали экзамен на права, а по достижению восемнадцати лет получали их на руки в Адамовском РОВД. Поэтому при школе находился принадлежащий ей автомобиль как средство для обучения старшеклассников.  Естественно он использовался и для других нужд школы, такие как поездка учеников на туристические слёты и для помощи подсобному хозяйству в каникулы. Напротив школы как бы отдельное государство стоял клуб имени «Артёма» с огромной танцплощадкой, как мне тогда казалось семилетнему малышу и к которой мы уже немного постарше в десять одиннадцать лет в субботние вечера приходили посмотреть из-за забора со стороны кленового садика посмотреть, как веселятся, и танцуют молодые люди. Бывало, вспыхивали драки между молодыми людьми, из-за какой нибудь девушки и уж мы тогда смотрели во все глаза и потом в течение недели между собой мальчишками обсуждали каждую подробность происшедшего. На поляне недалеко от школьного забора стоял сколоченный из досок приличный стрелковый тир, в котором мы, если появлялось двадцать копеек, упражнялись в стрельбе из пневматической винтовки.  Возле второго магазина находился ларёк, в котором продавалась газировка и мороженное изготовленное на Кумакском предприятии, которым мы в жаркие летние иногда лакомились. Почему я говорю иногда, да потому, что денежных средств у нас у ребятни практически никогда не было.  Бывает, что в воскресенье бабушка выделит тебе копеек пятнадцать двадцать вот и несёшься к ларьку, как угорелый, за стаканом лимонада да стаканчиком мороженного.
В то время Прииск –Кумак был многолюден и наполнен движениями жизни, в клубе показывались концерты в билерадной при клубе катались шары, проводились футбольные встречи.
        Из глубокой степи в посёлок со всех сторон вели хорошо наезженные степные дороги. В Прииск – Кумаке жили мои дедушка и  бабушка по линии моей матери: Скиба Матвей Емельянович и Скиба Прасковья Дорофеевна в девичестве Дражевская. У них было восемь детей, и моя мать, приходилась старшей дочерью.  Мою мать звали Валентина, за ней следовал Виктор, Анатолий, Раиса, Николай, Лидия, Леонид, и самая меньшая Мария. Мой дед Матвей Емельянович Скиба был уважаемым человеком в посёлке, он был высоко квалифицированным токарем и слесарем с золотыми рукам. Я помню те времена, когда ещё работал механический цех и во всю ещё функционировал рудник. Мы, мальчишки, зимой выстраивались  в очередь к нему, чтобы он нам наточил коньки. А сколько сепараторов привозили на починку казахи из близ лежащей округи я, и вспомнить не могу. Всю Великую Отечественную войну он простоял у станка, точил снаряды для фронта.   
         По старой Орской дороге, мы переехали в Прииск – Кумак из города Орска на постоянное место жительство. Эта дорога была хорошо наезженная по ней, когда ещё работал Прииск и его фабрика по обрабатыванию золота, из города Гая завозилась золотосодержащая руда, почему это делалось мы, мальчишки этого не знали, да и наши головы были забиты совершенно другим. Чем было вызвано решении матери переехать в посёлок лежащий глубоко в степи, я не знаю. Я не спрашивал, а мать, как обычно не объяснила мне этого. Но я был рад, по мальчишески был, рад этому переезду. Я получал свободу, хотя и ограниченную со стороны моей матери, но всё же большую, чем в городе. Поселковую жизнь я любил больше, чем городскую, в посёлке всё близко не надо расходовать много времени, чтобы добраться до реки, в жаркое летнее время, магазины были все, как говорится, в двух шагах, школа и клуб были тоже рядом. Всё было рядом под рукой и всё было близкое и знакомое. Посёлок лежал в удивительно хорошем месте, через него протекала река «Челиксай», бравшая начало далеко в степи, я был у её истока, там до сих пор сохранились родники, дававшие начало этой не быстрой речки. Но беда в том, что золотообрабатывающая фабрика лежавшая на одном из её берегах, запаскудила реку оставила на её дне и берегах толстый слой отработанной породы в виде спрессованной пыли. Как мы её называли «Эфиля». Река «Челиксай» делила посёлок на две части: с одной стороны находился первый квартал и третий, они тоже разделялись между собой старой железной узкоколеечной дорогой, ведущей со стороны шахт к фабрике. С другой стороны, находился второй и четвёртый квартал которые,  отделялись  друг от друга, спортивным стадионом и Кумакским кладбищем.  Третий квартал имел свою особенность, в нём находился казахский аул, прилепившийся к обоим краям балки, которая делила третий квартал и часть посёлка называющийся «Комбинат». Высоко на горе стояло здание бывшей центральной конторы золотодобывающего комбината, за ней располагалась сравнительно небольшая площадка с добротно поостренными домами, в которых раннее проживали руководящие кадры комбината. Поэтому местность получила в простонародии имя «Комбинат». Комбинат лежал, как бы на пятачке с одной стороны его охраняла река «Кумачка», с двух сторон глубокие овраги и лишь одна сторона выглядывала в бескрайную степь. Далеко в степи начинала своё течение река «Кумачка» беря начало из обширных родников бившие из земли и образовавшие два обширных длинных плёса в своём начале. Купаться в них было себе дороже, однажды мне это пришлось сделать, плавал ранней осенью за сбитой мною уткой в сезон охоты. Я долго потом кряхтел, растирая тело руками, быстро одеваясь. Река текла через степь и вливалась в огромное водохранилище, построенное в трёх километрах от посёлка Прииск – Кумак выше по течению реки. Река огибала посёлок и делила его на «Заречную» и основной посёлок.
На самой Заречной находилось порядка тридцати домов, разделённые дорогой. Которая поднималась с реки Кумачки, здесь был всеми нами любимый мелкий переезд, через который переезжали брички, машины, а так же через него вечером переходили коровы, возвращавшиеся из степе вечером в посёлок,  и вела на старую Орскую дорогу. По этой же дороге из Гая везли руду на Прииск – Кумакскую золото перерабатывающую фабрику. О чём можно было судить о тех небольших следах оставленными самосвалами на обочине дороги. Как ни старались шофера довезти её в целости и сохранности, но степная дорога есть степная дорога, и что-то просыпалось на обочину, оставляя красноватый цвет гайской руды.  За Заречной, находилось поле, приспособленное под аэродром. На него садились фанерные «Кукурузники» при действующем ещё прииске. Но после его закрытия перестали прилетать самолёты и на поле буйно разрастаясь, с каждым годом, цвели удивительной красоты степные тюльпаны. У нас поселковой ребятни, да и у молодёжи было традицией собирать ранней весной букеты тюльпанов дарить их матерям, девчонкам, любимым, потом зацветала к концу мая сирень, и мы лезли в сады по ночам, нарвать букет для подружки. Балка, делящая казахский аул на две части, впадала в реку Кумачка и брала начало далеко в степи. На ней была построена плотина, сдерживающая весенние воды, излишки её стекали через трубу, проложенную в середине дамбы, часть воды скапливалась в глубоких ямах перед дамбой и сливалась через трубу меньшего диаметра, сквозь дорогу, проложенную через балку. Вода, находившаяся в плотинке, использовалась для поения скота, в ней постоянно плавали утки и гуси, а также поселковая ребятня, которой лень было идти на реку Кумачку. В этой стороне степи паслось приличное частное коровье стадо, принадлежавшее жителям третьего квартала и Комбината. Я любил это время перед закатом, когда из степи появлялось медленно бредущее коровье стадо, волочившее за собой стену поднятой пыли, и звонкие, щёлкающие хлопки кнута, бегущие с достоинством пастушьи собаки с острыми глазами, постоянно следившими за порядком в стаде. На встречу стаду брели хозяйки, нашедшие время  встретить своих кормилец, мальчишки и девчонки с тонкими лозинами, заменяющие им кнут, это было похоже на торжественную церемонию, которой заканчивался летний день. Не далеко от плотинки начинались склады под керн геологоразведки, здесь же находилась её контора, и построено было несколько жилых домов, они как бы вклинивались в казахский аул. Слева от разведки её складов  находилась небольшая балка, в  которой жители посёлка брали глину для обмазки своих домов сложенных из самана, которые каждой весной вместе с сараями обновлялись при помощи этой глины. Надо сказать, что в посёлке было много зелени. От шахты до самого поселкового совета был посажен парк примерно в ширину сорока метров. От «Второго магазина» и до аптеки был посажен ещё один сад из саженцев клёна и акации. Вниз от этого же магазина через дорогу был ещё один небольшой кленовый садик, разделённый на две части колодцем. Скрип его воротка часто по ночам, тревожил мой мальчишеский сон. Землянка моего деда с бабушкой была как раз напротив этого колодца. Она стояла к нему боком примерно в тридцати метрах и окна смотрели в его сторону. Клуб имени «Артёма» к стадиону был огорожен танцевальной площадкой и теми же кленовыми посадками. В школьном же дворе уже кроме клёнов встречались тополя. Еще одна посадка из клёнов находилась возле детсада, в котором раньше размешалась поселковая больница. Кроме того, почти каждый дом в посёлке имел свой небольшой приусадебный участок, обсаженный фруктовыми деревьями, среди которых росли кустарник вишни, чёрной и красной смородины, крыжовника. Особенно этим выделялся четвёртый квартал. Третий же квартал особенно его центральная часть и казахский аул, прилегающий к нему, были, так плотно застроены землянками, что практически не имели места для приличного огородика, но всё же жители ухитрялись выделить для него пару метров, чтобы высадить цветы и несколько грядок лука с редиской. Вдоль всего Челиксая росли старые мощные вербы с обоих сторон и тянулись они от одного конца посёлка до впадения его в Кумачку. Самым примечательным местом можно сказать была Кумакская общественная баня стоявшая как бы на островке. С её одной стороны проходила глубокая балка, а с другой тёк Челиксай, правда сказать о том, что он тёк, было бы смело, он походил на меленький ручеёк, едва пополняющийся родничками ещё не забитыми отходами золото перерабатывающей фабрики. Но весной, он, представлял из себя грозную бушующую стихию, несущую из глубокой степи изрезанной балками и оврагами талые воды. Которые смывали построенные временные плотинки и основной мост, соединяющий четвёртый квартал с центром посёлка.  Банными днями были пятница и суббота в пятницу мылись женщины, а по субботам мужчины, для мужиков это были, можно сказать, праздничные дни, в буфете бани продавалось бочковое пиво и для нас ребятни и не пьющих квас и лимонад. Как сейчас помню,  выйдя распаренный из бани, проходишь, в буфет покупаешь за шесть копеек бокал квасу, пристраиваешься, где нибудь на краешек скамейки, и слушаешь гогот распаренных мужиков травящих анекдоты и прихлёбывающих холодное бочковое пиво. Да память, память и ведь хранит же то, что, казалось бы, не совсем обязательно, но, как и сейчас пред глазами встаёт кочегар бани Дядя Роман Бензель, который заходит в буфет  и интересуется у мужиков: - Как парок, не добавить ли ещё? На что слышит возгласы одобрения и благодарности, улыбаясь оттого, что угодил людям, уходит продолжать свою работу.
        Дорога, ведущая через балку и отделявшая плотинку от посёлка, направлялась в сторону подсобного хозяйства бывшего прииска. Вскоре ему было суждено получить имя погибшего космонавта Владимира Комарова. И подсобное хозяйство превратилось в отдельный совхоз имени Владимира Комарова. В. Комаров разбился при посадке космического корабля в шестидесяти четырёх километров от посёлка, я думаю, в связи с этим совхоз был так назван. Нам ребятне посёлка, лето казалось бесконечным, мы целый день проводили на реке, купаясь и загорая, играли в воде в догонялки, и целый день можно было слышать весёлый визг и писк, доносившийся с реки. Накупавшись до одурения, с поджатыми животами мы бежали домой подкрепиться. На полпути к дому на обрыве речки Челиксая стояла знаменитая Кумакская пекарня. Окошко для выдачи хлеба и его погрузки находилось как раз со стороны, проторенной детворою тропинки ведущей к реке Кумачки. И мы возвращавшиеся после купания домой, по этой тропинке никогда не проходили мимо этого окошка, не постучавшись в него. Наши подведённые детские животы требовали пищи, а из пекарни шли такие свежие хлебные запахи, что начинала кружиться голова и обильно выделялась слюна, которую мы голодно сглатывали. В корочке свежего хлеба работницы пекарни нам никогда не отказывали, а бывало, перепадали свежеиспечённые небольшие булочки. Случалась так, что мы, не доходя, домой, отведав вдоволь свежего хлеба, возвращались на речку. Наше степное лето было истинным летом, в полдень как о реке ни о чём и не мечталось.  Летний день длинен, и насыщен  своим разнообразием мальчишеских забав и игр. Мы жили полной жизнью и использовали  летний день от начала до конца, то есть, вставали чуть свет и ложились, когда стемнеет. И, конечно, излюбленным нашим времяпровождением считалась рыбалка. Удочки наши вырезались из талы, обильно покрывавшей берега реки. Я выбирал прямые пруты талин, срезал их, дома ложил на крышу сарая и гвоздиками прикреплял к крыше, стараясь  закрепить прутки как можно ровнее. И оставлял их в таком положении пока прутки не высыхали до нужной кондиции. За тем, прутки отцеплялись с крыши подсушенные и ровные. С них обдиралась кора, кору немного оставляли на черенке удилища. Два прутка соединялись при помощи алюминиевой трубки, и получалось приличное удилище метра два  с половиной. На верхнюю  часть удилища прикреплялось из проволки мотовильце, на которую наматывалась леска с крюком, грузилом и поплавком. Леску, я делал на пол метра длиннее удилища, большего на наших речках и не требовалось,  для заброса лески, это был, оптимальный вариант. Для грузила я употреблял обычную дробину, благо было, где взять, (все четверо моих дядек, были заядлыми охотниками и рыбаками, учиться было у кого) или кусочек листового свинца. Поплавок же делался из гусиного пера, Гусиные перья добывались из гусиного крыла, многие хозяйки использовали гусиные крылья, забитых гусей, в домашнем хозяйстве. Ими пользовались для сметания мусора с печи, собирали золу, выпавшую из поддувала. Так, что для меня не составляло труда добыть гусиное перо на поплавок. Перо аккуратно обрезалось ножницами, за тем огнём от спички обжигалось, из пера большего размера, нарезались две коротенькие трубочки и одевались на обожжённое  перо. Рыбачили мы там же где и купались, длинное плёсо постепенно переходило в длинный мелкий переезд, соединяющий Заречную с посёлком. На переезде всегда можно было наблюдать стайки уклеек, небольших плотвиц, а так же окуньков снующих туда сюда в поисках корма. Мы садились у куста перед переездом, дождевых червей для насадки на рыболовный крючок  мы рыли тут же в кустах, или насаживали кусочки теста, взятого из дома. Иногда мы бродили по переезду с куском марли, пытаясь зацепить рыбью стайку в свой импровизированный бредешок.  Солнце жгло как всегда нещадно, наши загорелые до черноты тела блестели на солнце от воды. Волосы мои, выгорали до белого цвета, а всё лицо было усыпано веснушками. Я чувствовал себя счастливым, я жил в природе, и ничто не могло омрачить моего жизнелюбия и моей жизнирадости. Наши мелкие мальчишечьи стычки не шли в счёт.
Но теперь у меня всё поменялось местами. Раньше мы жили в городе Орске, и я приезжал в Кумак на летние каникулы к бабушке Просковье Дорофеевны. Теперь я иногда ездил в Орск, там у меня оставалось много друзей и жила бабушка по лини отчима, я её навещал иногда, да и моих друзей тоже, мы переписывались с друзьями, иногда они меня приглашали посетить их. Между нашим посёлком и городом Орском было 120 километров пути по просёлочной степной дороге, и их связывало автобусное сообщение. Утром я садился в автобус, а уже после обеда я был в городе Орске.  Так вот я учился в шестом классе в 27 школе города Орска, этот год учёбы оказался последним годом обучения в городской школе мы переехали в Кумак. Моя жизнь резко поменялась. Из городского жителя я превращался в жителя деревни, я думаю, к тому времени уже можно было называть бывший золотодобывающий Прииск-Кумак. Деревенскую жизнь я принял всем сердцем.