Спецхимики. Немного о гидриде или Александр Громов

                Немного о гидриде или Александр Громов

       Александр Громов окончил химический факультет Томского Государственного университета. Он пришел в рецептурный отдел НИИ после того, как заряды для 8К98 уже изготавливались на серийных заводах, все награды и прочие блага давно раздали, и ученый коллектив пребывал с состоянии, которое называется латентным, а по-простому – в ожидании новой серьезной работы. Молодой специалист Александр Громов тоже мечтал о большой научной работе и о серьезной карьере, но начальник отдела рассудил относительно его судьбы совсем по-другому, потому что ему в этом году нужно было воспитать в своем научном отделе тракториста для подшефного совхоза.
      Это не шутка, а печальная быль развитого социализма. Советский Союз вступил в последний этап своего существования, и странная советская экономика более-менее обеспечивала лишь приличную жизнь государственной элиты. Все остальные граждане первого в мире государства рабочих и крестьян прозябали в откровенной полунищете. Конечно, они не просили под окнами своих соотечественников «Христа ради», но были счастливы, когда удавалось «достать» какой-нибудь деликатес вроде консервированной печени трески или предмет роскоши вроде чехословацких женских теплых сапожек. 
      Бюджет государства трещал по швам, единственное, что удавалось в массе продавать за рубеж – это нефть и природный газ, но проклятые западные империалисты из года в год снижали мировые цены на эти «товары». Кроме углеводородов Советский Союз продавал проклятым капиталистам ценнейшие сорта твердой пшеницы с Кубани и Кулунды в обмен на дешевое фуражное зерно, но этого с каждым годом все более катастрофически не хватало. Ведь наша страна победившего социализма продолжала поддерживать своих зарубежных «друзей», которые выбрали некапиталистический путь развития, и мы кормили чуть не половину мира, а сами сидели если не впроголодь, то на весьма скудной диете. Кроме того, нам требовалось сохранять на должном уровне «военную мускулатуру», и мы лезли из кожи вон, чтобы не отставать от зарубежных и заокеанских партнеров в области военной техники, вооружения и боеприпасов, особенно атомных и термоядерных.
      Не знаю, что больше разоряло нас: то ли сама суть социалистической экономики, то ли гонка вооружений, то ли наша помощь голодным и прожорливым друзьям третьего мира. В нашем любимом Бийске усиленно работал крупнейший в Сибири мясокомбинат, он перерабатывал огромные массы импортируемого монгольского скота, но в магазинах города лишь изредка появлялась «мясная продукция» вроде «обваленных» ребер КРС, коровьих хвостов, холодца, да пирожков с ливером. А в то же время…
      Как-то мы с шефом собирались лететь в Ереван на симпозиум по горению и взрыву, и нам выдали билеты не международный рейс, что-то вроде Москва-Найроби через столицу Армении. В Шереметьево мы дождались назначенного времени, но посадку не объявляли, прошел час, второй, третий, пятый, а нашего самолета все еще не было. В справочном бюро внятного ответа нам не дали. Мы с шефом решили проявить инициативу и отправились по служебным коридорам шереметьевского аэропорта, чтобы отыскать местное начальство и выведать у него правду-матку. С трудом мы нашли диспетчерскую и там узнали, что в Найроби произошли «события» и наш самолет еще не вернулся из Африки. Единственная радость от этого путешествия заключалась в том, что мы близко увидели знаменитого когда-то киноактера Дружникова, заметно облысевшего, он с сопровождающим тоже пытался что-то выяснить. Попутно мы заглядывали во все двери и услышали много интересного.
      - Золотые слитки в ящиках грузить на борт №…
      - Борт №…, грузите черную икру в картонной упаковке…
      - Говяжью тушенку грузить на борт №….
      Не знаю, как мой шеф, но я был радостно изумлен: оказывается, в нашей державе все еще имеется и золото в слитках, и черная икра, и говяжья тушенка. Однако такое богатство идет не на стол советским людям, а нашим чернокожим, краснокожим и желтокожим верным друзьям по строительству социализма. Именно тогда я оценил справедливость советской поговорки: у нас есть все, но не всем хватает.
      Как раз в это время советские инженеры, по количеству которых мы занимали первое место в мире, стали брать бесплатные отпуска за свой счет на все лето и уезжать на «калым» и на «шабашку» куда-нибудь в богатенький колхоз строить коровник, клуб и т.д., а откуда возвращались с выручкой, превышающий их зарплату за всю очередную пятилетку.  Как раз в эти годы колхозники окончательно разочаровались в преимуществах колхозного строя и выбирали одно из двух. «Нищие духом» беспробудно пили самогон и умирали до достижения пенсионного возраста, а «прозорливые» толпами ехали в города, – они сначала торговали на базарах продукцией своих приусадебных огородов, а потом и вовсе устраивались на какой-нибудь завод, где им регулярно платили зарплату, да еще со временем выделяли бесплатную квартиру.
      Чтобы компенсировать утечку рабочей силы из колхозов, наши государственные правители не нашли ничего умнее, кроме как посылать в колхозы городских рабочих и инженеров, рабочих немного, потому что в таких случаях пролетарии просто посылали своих руководителей на три  буквы, а инженерам девать некуда. Начальство рассуждало правильно:  наши ВУЗы наштамповали столько инженеров, что на всех не хватает квалифицированной работы, так пусть хоть в колхозах потрудятся. И директора городских предприятий по разнарядке партийных органов направляли в село инженеров и научных работников, как целыми подразделениями, так и «россыпью».
      Горожане жили и работали в колхозах и совхозах месяцами, но их городские предприятия и организации все-таки ухитрялись выполнять план, - не потому, что оставшиеся в городе «интеллигенты» выполняли ежедневно по две-три нормы, а просто потому, что планы эти были не слишком напряженными и могли «корректироваться».На сельскохозяйственных просторах «европейской» части нашей страны эти «засланцы» из города обеспечивали нагул телят, заготавливали сено, сенаж, силос и «веточный корм», работали строителями коровников, телятников, овчарен, свинарников и даже школ и клубов. Они пропалывали от сорняков сотни гектаров овощей и корнеплодов, собирали урожай картошки, свеклы, огурцов и морковки. В Сибирской части Советского Союза горожане делали все то же, но по мере продвижения к более полному развитому социализму здесь появлялись кое-какие местные и региональные особенности,поскольку здесь утечка колхозно-совхозных кадров ощущалась особо злостно, особенно в части  высококвалифицированных механизаторов, например, комбайнеров.
Поначалу дефицит механизаторов в сибирскую страду восполнялся присылкой комбайнеров с комбайнами из «Европы», например, с Кубани, где страда заканчивалась в первой половине августа. Но «европейские»  комбайнеры отказывались работать на непривычных для них сибирских косогорах, да и утечка местных механизаторов все возрастала.
      Тогда партверхушка немного напрягла мозги и родила очередное советское чудо. Партийные органы повелели директорам городских предприятий и организаций воспитать комбайнеров, шоферов и трактористов в своих производственных и научных коллективах. Указующий партийный перст парткома НИИ ткнул в отдел, куда попал молодой специалист Громов, и руководящий голос потребовал от  начальника отдела воспитать к следующей уборочной страде своего комбайнера.
      Что оставалось делать начальнику отдела? Невыполнение решения парткома категорически запрещалось. Начальник уже собирался предложить на высокую должность комбайнера свою кандидатуру, но тут подвернулся Громов, свеженький и еще не испорченный производством выпускник Томского Госуниверситете имени В.В Куйбышева. Начальник с радостью отчитался перед парткомом фамилией этого перспективного кандидата в комбайнеры и объявил молодому специалисту, что прежде, чем приступить к работе над кандидатской диссертацией, молодой специалист Громов должен пройти обучение на комбайнера. А диссертация никуда не уйдет, наоборот, работа комбайнером в колхозе станет ярким пятном в автобиографии будущего ученого и куда как облегчит защиту его диссертации.
      Однако свеженький и наивный молодой специалист Громов оказался не лыком шит, сказалась томская научная школа и крепкие связи ее с учеными данного НИИ. Он нашел в поликлинике при НИИ родственную душу и довольно легко оказался владельцем официальной медицинской справки, которая гласила, что для сотрудника Громова работа на свежем воздухе, особенно на мостике комбайна,  смертельно опасна ввиду очень слабого здоровья. Так молодой специалист Громов увильнул от остродефицитной специальности комбайнера и вынужден был приступить к научной работе. Справедливости ради можно сказать, что начальник отдела оказался не злопамятным.
      В это время НИИ вел серьезную работу по резкому повышению энергии твердых ракетных топлив. Московские специализированные НИИ получили опытные образцы гидрида алюминия, который по расчетам обеспечивал повышенный единичный импульс реактивной силы топлива. Однако первые же попытки применения этого «продукта» показали, что кавалерийским наскоком здесь ничего не сделать. Гидрид оказался веществом нестойким, да еще имел повышенную чувствительность к внешним воздействиям. Теперь шла нудная, кропотливая работа по повышению стойкости топлив на гидриде.
      Александр Громов подключился к этим работам. Перед началом этих работ с ним побеседовал начальник отдела. Начальник совершенно не помнил тот «финт ушами», который совершил молодой специалист по поводу его переквалификации в комбайнеры. Суть беседы заключалась совсем в другом. Вы работаете в НИИ, и было бы неплохо, если бы в своей научно-технической деятельности вы помнили о необходимости повышения своей научной квалификации. Ну, сначала, конечно, степень кандидата наук, потом – доктора, а дальше - совершенно не исключено, что в стране появится академик Громов. Фамилия подходящая. А чтобы уверенно идти таким путем, надо для начала писать научные статьи в отраслевой журнал. Как минимум одну статью в год. Со статьями в отделе не все благополучно, народ хоть и научный, но тратить время на статьи желающих немного.
      Когда Александр Громов разобрался в сути работы, то крепко призадумался. Разработчикам топлива на гидриде предстояло решить одновременно три проблемы: повысить стойкость перспективного продукта, снизить его чувствительность к внешним воздействиям и, самое главное, разработать промышленную технологию получения гидрида, по которой гидрид имел бы приемлемую стоимость. Две первые проблемы должен был решать Александр Громов с более опытными сотрудниками, а решение третьей предстояло «выдавить» из московских разработчиков гидрида. Пока что лабораторные образцы гидрида имели стоимость намного дороже золота. Молодой и еще неопытный Громов быстро сообразил, что такой дорогой продукт нельзя использовать в реальных «изделиях», ибо кроме окончательного разорения страны это ничего не принесет советскому народу.
      Когда он попытался заговорить об этом на научно-техническом совете, то получил от  заместителя директора Саковича решительный отпор. Во-первых, для повышения обороноспособности страны не жаль никаких затрат, а во-вторых, это не твое дело. Тебе надо бороться с высокой чувствительностью гидрида и с его низкой стойкостью. Александр принял во внимание это критическое высказывание, в том плане, что слово - серебро, а молчание – золото, и что не дело молодому специалисту говорить о проблемах государственного масштаба. Знай сверчок…
Вскоре Громов узнал, что не он один настроен скептически по отношению к «чудо-продукту». Прошел слух, что на высоком совещании в Москве его начальник отдела высказал похожие соображения и тоже получил крепкую отповедь, но уже от заместителя министра. Похоже, слух не обманывал, ибо вскоре в НИИ прошла реорганизация, и начальника отдела отправили в другой, не такой ответственный отдел. 
      Пока коллеги, как обычно при реорганизации, перетаскивали столы из комнаты в комнату, Александр решил для себя, что ему лично тоже необходимо «реорганизоваться». Под руководством заместителя директора Саковича научные сотрудники в одних отделах разрабатывали различные виды твердых ракетных топлив, а в других – исследовали эти топлива, разработанное другими. Александр сообразил, что гидрид если и дойдет до практического применения, то очень нескоро, и что кандидатскую диссертацию он гораздо быстрее напишет и защитит, если перейдет а исследовательский отдел. Одним из таких отделов когда-то руководил сам Сакович, и Александр попросил Саковича перевести его в этот отдел. Сакович с видимым удовольствием исполнил его просьбу. Так молодой специалист из разработчика стал исследователем.
      Дальше дела пошли почти так, как он предвидел, правда, с небольшим отклонением от его прогноза. Александр Громов с энтузиазмом исследовал образцы топлива на гидриде, которые ему предоставляли рецептурщики. Работы оказалось выше головы, он собрал богатый научный материал, написал диссертацию и защитил ее, стал кандидатом химических наук. Эта часть его ожиданий реализовалась без сучка и задоринки. Но при этом его опасения, что гидрид если будет внедрен в промышленность, то лишь в отдаленном будущем, не сбылись. Умер опытный и мудрый директор НИИ Савченко, его место занял честолюбивый Сакович. Советский Союз уже дышал на ладан, руководство страны во главе с Горбачевым, похоже, утратило способность трезво оценивать состояние дел. В общем, ракетное топливо на нестойком и высокочувствительном гидриде было разработано, одобрено высоким руководством и рекомендовано ракетчикам ко внедрению. Стоимость одного килограмма этого топлива почти равнялась стоимости автомобиля «Волга», но это почему-то никого не тревожило.
      Работу высоко оценили в ЦК и правительстве, на участников разработки просыпался живительный дождь наград и поощрений. Сакович стал Героем социалистического труда и академиком АН СССР, бывшие коллеги Александра Громова получили награды пониже рангом, - в зависимости от занимаемой должности. Естественно, «беглец» Громов не получил даже какой-нибудь медалюшки, и хотя это могло показаться кое-кому обидным, но Александр считал, что ученая степень кандидата химических наук окупает отсутствие у него государственных наград за работу с гидридом. Тем более, что НИИ приступил к новой работе с еще более перспективным компонентом, который был еще более капризен, чем гидрид алюминия: новый чудо-продукт «боялся» даже обычного дневного света, но обещал еще более недосягаемые успехи в спецхимии..
      А Советский Союз стремительно катился к пропасти. Если верна поговорка, что кого Бог желает наказать, того он лишает разума, то у нас роль такого Божьего безумца успешно играл Горбачев. Руководитель второго по значению в мире государства будто забыл, кто он и какую страну он возглавляет, все его действия доказывали, что цель всех его действий – Нобелевская премия мира и любовь лидеров западного мира. Он напоминал человека с завязанными глазами, который упорно идет на звуки сладкого голоса, коварно зовущего его к краю пропасти.
      Горбачев говорил о «социализме с человеческим лицом», о том, что уровень жизни на капиталистическом Западе не в пример выше, чем в Советском Союзе, что некоторые капиталистические страны вроде Швеции, Дании, Голландии, Норвегии уже спокойно построили социализм без кровавых жертв и лишений. Он не вспоминал о том, как был достигнут земной рай на Западе, даже не понимал, что это западное благополучие создано только благодаря тому, что существует социалистический Советский Союз, который вот уже почти 70 лет служит ужасным пугалом для капиталистов всего мира. Чтобы избежать кошмарной участи  русских богачей после 1917 года, Запад пошел на многие и многие послабления для тех, кого он раньше беззастенчиво эксплуатировал и обрекал на нищенскую жизнь.
      Сейчас создавалось впечатление, что Горбачев после любого своего действия оглядывался в сторону Запада и подобострастно спрашивал:
      - Ну, как, господа, я хороший демократ?
      И Запад с презрительной снисходительностью к его лакейству  отвечал:
      - Ты хороший демократ, но сделай еще вот это и вон то.
      Александр же продолжал трудиться в НИИ, хотя видел, что престиж ученых оборонного профиля быстро падает ниже некуда. Теперь НИИ с трудом находил средства для своего дальнейшего существования. Горбачевский принцип «ускорения» привел к сокращению почти всех опытных кадров пенсионного и даже предпенсионного возраста. А его «перестройка» прекратила поступление государственных дотаций практически во все отрасли народного хозяйства. Особенно страдал военно-промышленный комплекс, - Горбачев уж очень старался убедить своих западных «друзей» в своем миролюбии.
     Не надо думать, что все эти годы Александр Громов только и думал, что о своей научной работе или о своей научной карьере. Он успел жениться, у него родился и успешно подрастал очаровательный сынишка. Но и многочисленные семейные заботы не отнимали все время. Молодой папа завел много интересных знакомств в городе, он стал своим человеком в литературном объединении «Парус», хотя сам не писал ни стихов, ни прозы. Из поэзии он лучше запомнил только печальное юмористическое описание Владимиром Высоцким кузбасского шахтерского города Темиртау:
      - Сверху мокро,снизу грязно.
      Посредине безобразно.
      Горы слева,горы справа,
      Посредине Темирау.
      Этот пасквиль на славный трудовой город советских шахтеров неподалеку от еще более славного шахтерского мегаполиса Киселёпьевска, образованный неофициальным слиянием двух шахтерскимх городжо: Киселёвска и Прокопьевска,   запомнился ему потому, что сам он родился в очень чистом городе под таким же названием Темиртау, но расположенном в Казахстане, в очень живописном месте. Ему не раз приходилось защищать свой родной город от нападок дилетантов, которые слабо знали географию Советского Союза и путали эти два города с одинаковым названием.
      Александр Громов познакомился и даже сдружился с известным алтайским художником Юрием Бралгиным.  Бралгин, русский по национальности, стал певцом алтайского народа, он создал множество картин, эскизов, этюдов и зарисовок из быта горноалтайцев. Сейчас он заслуженный художник России и народный художник Алтайской республики. Интересна его картина «Сарлык», которая изображала крепкого, явно сексуально озабоченного агрессивного горного яка с могучими гениталиями. Много он работал с росписью по камушкам. С ним Александр любил говорить о культуре и о жизни. Бралгин, как большинство художников, часто пускался в увлекательные философские рассуждения. 
      Они расходились лишь в одном. Александр не мог приветствовать смену коммунистического государственного строя в стране на дико-капиталистический, он осуждал Ельцина за развал СССР и за превращение России в сырьевой придаток Запада, его возмущало уничтожение всякой идеологии в стране и полное падение нравов, ему претил разгул бандитизма и дикого накопительства в новой России. Бралгин же благословлял новые времена, появление богатых «новых русских» давало ему возможность получать от них деньги на устройство выставок своих картин, он получал от них дорогие заказы на свои картины.
      НИИ, в котором работал Александр, сейчас отчаянно бедствовал, государственное финансирование оборонных НИР и ОКР практически прекратилось, опытные кадры разбегались в поисках лучшей доли. К счастью, новый директор Сакович разрешил организовывать в отделах коммерческие кооперативы и брать заказы на стороне. За это благодеяние он требовал для себя контрольный пакет акций и титул генерального директора каждого кооператива. Александр вместе со знакомыми технологами тоже организовал небольшой кооператив по изготовлению стеклопластиковых деталей. Они получили в свое распоряжение бывший цех намотки стеклопластиковых корпусов для тактических ракет вроде «Града», наладили здесь производство многоколенных телескопических удочек и всевозможных прочих стеклопластиковых изделий. Это давало им возможность как-то сводить концы с концами, потому что  официальную зарплату своим сотрудникам НИИ почти перестал выплачивать.
      Так они просуществовали немало лет. За это время сын Александра закончил Томский университет и поступил в очную аспирантуру при нем. Александр не раз обсуждал с супругой дальнейшую судьбу сына, супруга опасалась, что сейчас, при полном развале науки в России научная карьера сына не даст ему перспективного места в жизни среди «новых русских» и коррумпированных чиновников. Но Александр твердо стоял на том, что сын должен сделать то, что не удалось отцу: стать доктором наук, профессором и занять видное место в российской науке.
      Забегая вперед, можно сказать, что сын защитил кандидатскую диссертацию, потом стал доктором наук, профессором и получил престижное место в научном учреждении. Когда Александра спрашивали, почему он сам не стал работать над докторской диссертацией, он с легким юмором отвечал, что два доктора наук в одной семье – это слишком.
      Эти долгие годы трудного выживания только укрепили дружбу Александра с художником Бралгиным. Из сотрудников НИИ, где работал Александр, вышли несколько по-настоящему богатых предпринимателей. Александр использовал свое знакомство с ними для того, чтобы уговорить их профинансировать несколько выставок картин Бралгина и оформили заказы художнику на крупные работы. Именно эти выставки и заказы от «новых русских» обеспечили Бралгину звание заслуженного художника России и народного художника Алтайской республики.   
      Прошли десять лет ельцинского пьяного беспредела, к власти пришел Путин, но в стране почти ничего не изменилось. И лишь еще лет через десять власть спохватилась и очень постепенно начала восстанавливать оборонную отрасль. Тогда Александр и его компаньоны ликвидировали свой кооператив, который пусть скромно, но кормил их почти двадцать лет. Александр вернулся в свой старый отдел. За это время там сменилось два начальника и теперь руководил отделом третий, молодой и энергичный. Он с удовольствием принял назад Александра, - отдел за долгие годы ельцинско-путинского бардака потерял почти всех опытных сотрудников.
      Александр немного беспокоился: ведь за годы его «коммерческой» деятельности спецхимия наверняка ушла далеко вперед, и его знания могут оказаться устаревшими. Но когда он немного разобрался, то удивлению его не было предела. Он нисколько не отстал от развития спецхимии. Наоборот, все эти долгие годы, спецхимия, казалось, ждала его возвращения. За время правления Ельцина и за первые два срока президентства Путина не только спецхимия, но и вся оборонная отрасль просто выживала, множество предприятий и НИИ развалились, ни о каком движении вперед спецхимики и не мечтали. И только в третий приход Путина к власти что-то произошло, и оборонные отрасли стали получать невиданные раньше финансовые вливания. Правда, и здесь «россиянская» специфика дает о себе знать. «Выбить» крупный заказ стало довольно легко, но получить реальные средства можно теперь только с одним условием. Чиновники оборонного Агентства откровенно говорили, что исполнитель должен перечислить половину выделенных ему средств на некий негосударственный счет и никогда не вспоминать об этом.
      Это неприятно и просто противно, но в спецхимию пошли реальные инвестиции. Однако выяснилось, что новые разработки вести практически некому. Приходилось сдувать пыль со старых чертежей и отчетов и внедрять разработки тридцатилетней давности на полуразрушенные заводы. И что больше всего удивляло Александра, - эти давние разработки, сделанные еще его учителями, превосходили все, что имели в своем распоряжении спецхимики заокеанские и прочие «забугорные». Видимо, последние тридцать лет спецхимики за рубежом просто дремали со сладкими мыслями о том, что уничтожен ужасный коммунистический монстр, который семьдесят лет повергал в ужас западных людей, и что теперь ничто не угрожает истинной демократии.
      Началось постепенное восстановление того, что было разрушено, потеряно и забыто. Хорошо было то, что деньги теперь шли густым потоком, и можно было заказывать и осваивать любое импортное лабораторное оборудование и приборы. Даже в лучшие годы советского периода о такой возможности приходилось лишь мечтать. Александр Громов в первую очередь принялся оформлять заказы на приобретение уникального нового японского лабораторного оборудования, которое стоило больше, чем золото такого же веса. Теперь только работай, не ленись.
      И это редкий случай, когда опытный специалист после многих лет развала и разрухи снова получил возможность реализовать свои знания.