Спецхимики. Ауто-да-фе или мастер Римма Валова Ани

                Ауто-да-фе
                или мастер Римма Михайловна Валова (Анисимова)
      Правила техники безопасности на пороховых и прочих спецхимических заводах резко ограничивали любую самодеятельность исполнителей и их начальников. Эти правила разработаны на крови и муках пострадавших, и каждый запрещающий параграф в них, даже нелепый на первый взгляд, сберег немало жизней.   
      Однажды мне в руки попала страничка из правил техники безопасности на динамитном заводе Альфреда Нобеля начала XX-го века. Я немало повеселился, когда читал ее. Ну, что скажет нормальный человек о таких требованиях при промывке только что полученного нитроглицерина:  нитроглицерин вливать малыми порциями в воду в деревянных бадьях, осторожно перемешивать смесь деревянным веслом, не делать резких движений, работник должен быть при этом босым и одетым в холщовую спецформу? Умрешь со смеху, не так ли? Но веселье мое длилось недолго, я быстро понял смысл этих требований.
      Почему надо вливать нитроглицерин в воду? Да потому, что если вливать воду в свежеполученный нитроглицерин, то остатки крепкой нитрующей кислоты в нем мгновенно разогреют легкую воду до кипения, и брызги нанесут трудно излечимые химические ожоги работнику. Деревянная бадья и деревянное весло исключают образование искр при работе. Малые порции и осторожные движения понятны без специальных разъяснений. Холщевая одежда предохранит работающего от накопления статического электричества. Босые ноги обеспечат ему безопасность, ведь маленький гвоздик в подошве сапога или башмака при задевании о маленький камушек в асфальтовых полах может дать все ту же смертельно опасную искру.
      Спецхимия – отрасль науки и техники очень опасная и вредная для здоровья. Занятым в ней на производстве выплачивают надбавки за вредность и опасность, им установлен укороченный стаж для выхода на пенсию. Что будет чувствовать обычный, нормальный человек, если попадет на спецхимическое производство? Он будет испытывать вполне понятный нормальный страх и  будет свято соблюдать требования ТБ. Будет соблюдать – поначалу. При постоянном страхе человек не сможет нормально работать. Потом он привыкнет к постоянному чувству опасности, постепенно осмелеет и потихоньку, полегоньку начнет «нарушать». Человек ко всему привыкает. Даже в сказке купеческая младшая дочка довольно быстро привыкла к ужасающему виду хозяина Аленького Цветочка и перестала бояться Чудища.
      А потом происходит «несчастный случай на производстве с человеческими жертвами». При  разборе причин любого такого несчастного случая можно только изумленно спросить себя, почему этот случай не произошел гораздо раньше, ведь люди здесь давно шли к нему прямой дорогой, выложенной мелкими нарушениями правил техники безопасности. Любая гибель человека на производстве, при всей ее трагичности, поражает своей глупостью. Чем, как не глупостью назвать смерть человека на производстве, если человек сознательно и умышленно шел к своей гибели, не обращая внимания на существующие предписания и запреты? Тем более, что эти предписания и запреты он прекрасно знал и каждый год сдавал экзамены на их знание.
       Римма Анисимова родилась в небольшом волжском городе Кинешма Ивановской области за три года до Великой войны. Отца своего она почти  не помнила, он пропал без вести на фронте осенью сорок первого. Мать одна воспитывала двух дочерей, жили трудно. Старшая сестра училась неважно, за учебу в старших классах надо было платить, а семья сильно нуждалась, поэтому после окончания 7 классов сестра пошла работать на местную прядильную фабрику. Римма была на два года моложе, училась на отлично, но после 7 класса тоже оставила школу, пошла учиться в местный химико-технологический техникум, где при учебе без троек давали двести рублей стипендии, - половину зарплаты старшей сестры. 
      Учеба в техникуме заняла четыре года. За это время голенастая белобрысая девчонка Римма превратилась в красивую девушку с льняными волосами и с чудесной фигуркой. Парни ходили за ней табуном, но Римма не позволяла им никаких вольностей, ей надо сначала получить диплом техника и устроиться на работу с приличной зарплатой, а там видно будет.  В начале выпускного 4-го курса в техникум приехали представители заводов со всех концов СССР, они агитировали будущих выпускников поступать к ним на работу. Римма долго не колебалась. Ее старшая сестра собиралась выйти замуж за хорошего, непьющего парня, но им негде было жить, прядильная фабрика жилья не давала. На семейном совете Римма предложила сестре жить у матери, а она сама после защиты диплома уедет на работу в Сибирь. Там в городе Бийске строился новый огромный химический завод, представитель завода гарантировал, что ее примут туда бригадиром, а это – зарплата в семьсот рублей, да еще доплата за удаленность 15 процентов и доплата за вредность 20 процентов. Таких зарплат в Кинешме не бывает вовсе, а цены там непривычно низкие, картошка стоит три рубля ведро, а в Кинешме – шесть рублей, зарплаты хватит не только ей, она еще сможет посылать кое-что матери.
      Так Римма оказалась в Бийске на предприятии почтовый ящик №47. В свои 18 лет она впервые оказалась одна, без родных в совсем незнакомом месте и поначалу даже разок-другой поплакала ночью в подушку. Их устроили жить в общежитии «почтоящика», которое размещалось в новеньком четырехэтажном доме из белого кирпича, по два человека в комнате на 15 метров. В этом общежитии жили несколько ее однокурсниц, а также выпускники химико-технологических техникумов из  Казани и Дзержинска. В это же общежитие поселили одиноких молодых выпускников-инженеров из Казани, Ленинграда и Москвы и несколько молодых семейных пар. Римма быстро привыкла к новой обстановке, подружилась со многими соседями, и будущее перестало пугать ее. Все новое и незнакомое тревожит только при одиночестве. А здесь рядом жили несколько сотен молодых техников и инженеров, свежих выпускников техникумов и институтов, они тоже впервые попали на «настоящий» завод, к тому же не какой-нибудь кирпичный, а пороховой, и все верили, что ничего страшного нет, что они научатся работать не хуже других.
      «Почтоящик №47» оказался новеньким пороховым заводом, как им говорили молодые инженеры, - крупнейшим в мире. Его строительство уже заканчивалось, и он скоро должен вступить в строй. На завод уже приняли рабочих, их распределили по цехам и сменам, в каждую смену направили по два техника бригадирами и по одному мастеру-инженеру. Римму распределили в цех №5, в мастерскую №1, на здание №47/1,  в смену мастера Емельянова Валерия Филипповича.
      Молодой инженер понравился всем девушкам смены. Высокий, стройный брюнет с интеллигентной бледностью лица, он никогда на повышал голоса, а если молодые аппаратчицы ошибались или проявляли нерасторопность, он только недоуменно поднимал брови и укоризненно смотрел на провинившуюся. Кое-кто из аппаратчиц откровенно пытался завязать более тесные отношения с интересным инженером, но вскоре оказалось, что у него есть жена, тоже с высшим образованием, и даже маленькая дочка. Так что «активисткам» пришлось ограничиться разочарованными вздохами.   
      Для начала их послали на уборку здания 47/1 от строительного мусора. Римма впервые увидела оборудование, на котором ей скоро придется работать. Ее назначили бригадиром аппаратчиков-прессовщиков, которые будут обслуживать шнек-пресс Ш-34 и прессовать из пороховой «таблетки» готовые «изделия»: пороховые трубки для артиллерийских зарядов и пороховые «шашки» для ракетных снарядов. Это было очень интересно и приятно волновало ее, опасность предстоящей работы придавало особый интерес жизни.
      Когда здание оказалось подготовленным для обкатки на холостом ходу, смены стали работать по скользящему графику. Долгое время «приезжие» из европейской части СССР не могли привыкнуть к работе по сменам, тем более, что местное время опережало привычное московское на целых четыре часа. Но молодой организм легко справлялся с неудобством «ломаного» ритма жизни, а смены продолжались всего по шесть часов, и в сутках оставалось много свободного времени.
      Город оказался довольно скучным, серым и пыльным, в промзоне еще не построили никакого культурного заведения, на танцы приходилось ездить в центр города за десять километров в страшной давке переполненного автобуса. При такой поездке приходилось собираться целой бригадой, потому что нравы в городе оказались серьезными. Основной контингент городской молодежи составляли зэки, у которых окончился срок, Они, как говорилось, недавно «откинулись», и девушкам попадаться в укромном месте таким парням не рекомендовалось. Парни в городе одевались почти все по одной и той же смешной  моде:  темные пиджаки, широкие черные сатиновые шаровары с напуском на кирзовые сапоги. «Приезжие» девушки смеялись, когда при появлении их «интеллигентных» ребят на танцах в скромных, еще студенческих костюмах с галстуками, здешние барышни показывали на них пальцами и кричали:
      - Смотрите, стиляги!
      Редко когда танцы заканчивались без драки, а драки – без поножовщины. Поэтому «приезжие» быстро разочаровались в городских танцах, и стали танцевать в просторном коридоре общежития под радиолу.
      Зато природа вокруг очаровывала. Бийск стоял на правом берегу красивой сибирской реки Бии, которая несла быстрые зеленоватые воды с горного Телецкого озера. Под крутым высоким берегом вдоль воды тянулись довольно широкие пляжи из чистейшего, очень мелкого песка, и хотя уже началась осень, а вода в Бие оказалась ледяной, но солнце почти никогда не закрывалось тучами и грело с непривычной силой. Воздух здесь тоже отличался какой-то необычной бодрящей свежестью. А вокруг города расстилались прекрасные сосновые леса с чудесными чистыми озерами. Так что Римма и ее новые подруги не скучали в пыльном городе, а отлично проводили время «на природе».
      Здесь ничто не напоминало привычные пейзажи волжских берегов у  Кинешмы, все выглядело как будто чужое, диковато. Даже небо отличалось от неба  над Волгой, здесь оно было не голубым, не синим, а бирюзовым, будто в небесную краску добавили чуть-чуть зеленой. Сосны и ели тоже не походили на привычные, березы казались тоньше, кора на них – белее, почти без черных пятен. И даже солнце, родное и теплое солнце, одно на всю Землю, здесь обжигало своими лучами, будто хотело прогнать всех этих чужаков, взявшихся нивесть откуда.
      Местные говорили, что в лесах полно грибов и ягод, что всего за сотню километров от города по Тогульскому тракту в сторону Телецкого озера или за Семинским  перевалом по Чуйскому тракту начинаются кедрачи, и там можно «набить» сколько угодно кедровых шишек с орехами. Римма видела на базаре в городе эти шишки, большие, красивые, пахнущие смоляной свежестью. По берегам Бии и ее мелких притоков росли густые заросли облепихи, которая как раз сейчас, осенью дала обильный урожай ярко оранжевых ягод со специфическим вкусом. На рынке в городе торговые столы ломились от ведер с облепихой. Здесь же продавали замечательный мед и целительный барсучий жир. Но ни Римма, ни ее подруги не рассматривали всю эту экзотику как предмет пополнения пищевого рациона. Аборигены хвастались, что в Бийске находится единственный в Союзе витаминный завод, который выпускает облепиховое масло, - страшный дефицит и единственное надежное средство при ожогах. Когда Римма подумала, что ей или кому-то из подруг вдруг придется воспользоваться лекарственными свойствами облепихового масла, по ее телу пробежала неприятная дрожь.
      Обкатку оборудования на холостом ходу вели очень долго. То и дело обнаруживались неполадки, их устраняли цеховые механики, но тут же выявлялись новые. Емельянов часто приносил на пятиминутки перед сменой модели аппаратов, которые он дома вырезал из сырой картошки, и показывал, как они работают.  Римме не терпелось начать работать со «спецпродукцией», а аппаратчиков и многих техников вполне устраивала такая имитация работы. Они получали все положенные льготы, а вредности или опасности при этом – никаких. Потом оборудование перестало ломаться, и мастерская начала обкатывать его на инертной массе. Емельянов объяснил, что инертная масса очень похожа на настоящий порох, только не горит.
      Сначала обкатывали каждый аппарат отдельно, и Емельянов водил всю смену на работающие аппараты, чтобы аппаратчики привыкали видеть и понимать их работу. Римма и ее аппаратчики впервые увидели свой пресс в работе. Когда в бункер пресса посыпалась с третьего этажа «таблетка», винт пресса погнал ее в раструбный прессинструмент. Из латунных втулок на приемный стол поползли канальные трубки, очень похожие на макароны, только темно-коричневые. Аппаратчицы-приемщицы должны были подхватывать их в два толстых пучка и резать педальным ножом на одинаковую длину. Сразу обнаружилось, что каждая трубка ползет со своей скоростью, выровнять их концы для получения «изделий» одинаковой длины - задача очень непростая. Молодые и неопытные приемщицы путались в непрерывно ползущих трубках, они долго не умели научиться выравнивать их свободные концы. Римма сама быстро освоила работу приемщицы, - она все-таки техник, - и несколько смен подряд «тренировала» своих подопечных. 
      Наступила зима, холодная, снежная, с сильными сибирскими метелями, подобные которым Римма никогда за свою жизнь «в Европе» не переживала. Каждая смена теперь приходила в мастерскую на полчаса, а то и на час раньше, чтобы расчистить от снега цеховые дороги и тропинки. Они продолжали обкатывать оборудование то на холостом ходу, то на инертной массе. Несколько раз «сбивалась» противопожарная автоматика, и дренчерная система заливала кабины а зазевавшихся аппаратчиц холодной водой. Приходилось сушиться самим и убирать воду из кабин.
      Незадолго до Нового года Емельянов на пятиминутке объявил, что завтра они начнут работать на настоящей, боевой массе. Все радостно зашумели, но мастер остановил шум.
      - Четвертый цех все еще не готов и варить массу не будет. Нам придется работать на привозной массе. Будем делать артиллерийские трубки.
      На следующие сутки они работали в четвертую смену, и Римма увидела в промежуточной кабине возле ее пресса штабеля оцинкованных кубических коробок на 90 литров каждая. Емельянов назвал эти коробки лысьвинскими банками. В банках оказалась готовая пороховая масса, ее привезли со Стерлитамакского завода. В дороге масса смерзлась в ледяной монолит. Емельянов вызвал вальцовщиков с транспортировщиками и велел им раздолбить массу латунными ломами. Когда раздолбили четыре банки, Емельянов отправил одного вальцовщика на вальцы, раскрошенную мерзлую массу отнесли в кабину отжимного пресса, и аппаратчица Тамара Черепанова стала небольшими порциями ручным лотком загружать ледяное крошево в транспортный шнек. Винты погнали массу через дозаторы третьего этажа на вальцы.
      Возле кабины вальцев собралась почти вся смена. Римма тоже с интересом смотрела на историческое событие: первый на новом заводе запуск аппаратов на боевой массе. Емельянов разогнал любознательную толпу по рабочим местам, но Римма успела услышать, как по длинной дозирующей трубе сверху на горячие вальцы с громким шумом посыпалась измельченная пороховая масса.
      В своей кабине Римма застала всех трех аппаратчиц и двух сменных слесарей, которые присоединяли раструбный прессинструмент к аппарату Ш-34, в выходной решетке прессинструмента сверкали новенькие латунные матрицы, - все 64 штуки. Когда прессинструмент подсоединили, Римма сама замерила зазор между винтом и втулкой корпуса и включила пресс на холостой ход. Несколько минут все внимательно слушали работу аппарата, не шумит ли, не скребет ли винт по корпусу. Все было нормально, и она выключила аппарат. Теперь надо терпеливо ждать, когда «таблетка» дойдет через сушилку до их пресса. По работе с инертной массой Римма знала, что это произойдет через несколько часов, примерно за час до конца смены. Она отослала слесарей в их бытовку, велела им придти в прессовую кабину через три часа, а сама с аппаратчицами стала терпеливо ждать.
      Наконец, пришел Емельянов и велел включить пресс, сейчас «таблетка» посыплется в бункер.
      - Готовы? Не оплошаете?
      - Готовы, - за всех ответила Римма и подбадривающе посмотрела на девчонок.
      Гудение пресса за метровой бетонной стеной постепенно меняло тональность, вот оно стало натужным, и из приемного окна на транспортер поползли первые трубки. Приемщицы с некоторой опаской, - все-таки настоящий порох! - подхватили их в два пучка и стали выравнивать и резать педальными ножами, сначала робко, потом все уверенней. Работа на инертной массе не прошла даром, приемщицы быстро справились с волнением, не нервничали, не путались в трубках. Беда оказалась совсем в другом.
      Приемщицы заполнили первый лоток, транспортировщик Кагикин перенес его в сортировочную кабину, Римма взяла пучок трубок, рассмотрела их и обомлела. Ни одна трубка не могла пройти контроль. Все они напоминали бамбук, их наружная поверхность оказалась рваной, каналы на просвет были не цилиндрическими. В кабину зашли начальница мастерской Костычева и технолог цеха Новикова Наталья Михайловна. Они посмотрели трубки, переглянулись, покачали головами.
      - Что ж ты, Римма Михайловна, брак гонишь? – шутливо спросила Новикова.
      Римма растерянно посмотрела на нее и ничего не ответила. Новикова стала серьёзной.
      - Не обижайся. Ты тут не при чем. Будем отрабатывать температурные режимы. Но это займет немало времени. А вы пока продолжайте работать и сдавайте оборудование на ходу следующей смене.
      Отработка режимов шла очень долго, собственно, вся работа целый год сводилась в постоянному изменению температурных режимов. Не раз казалось, что вот, нашли нужную температуру для корпуса пресса, для винта, для раструба, трубки шли гладкие, ровные, глянцевые, но через час-другой неизвестно почему опять появлялись то «бамбук», то «рванина», то «ёлочка», то «бородавки», то эксцентричность канала. На других фазах тоже постоянно меняли режимы работы, но брак оставался в ужасающих количествах.
      К тому же постоянно приходилось останавливать  пресс, потому что он начинал «жевать» массу, вроде того, как обычная мясорубка «жует» жилистое мясо, в котором много пленок. Вместо того, чтобы выдавливать массу через прессинструмент, винт начинал тереть массу и гнать назад в бункер безобразные «жеваные» комки. Но с этой бедой все смены быстро научились бороться, правда, весьма диким способом. Придумал этот способ мастер Егоров. Когда в его смене пресс начинал «жевать», он отключал блокировку бетонной кабины пресса, садился верхом на работающий пресс и руками проталкивал «жеваные» куски массы внутрь аппарата. После этого примерно час пресс работал нормально, но потом опять начинал «жевать». Мастера проделывали этот жуткий прием втихомолку, начальство,  скорее всего, даже не подозревало, что у него под носом творятся такие грубейшие нарушения техники безопасности.  А может быть, подозревало или даже знало, - «информаторы» были в каждой смене, - но делало вид , что ничего особенного не происходит, просто смены постепенно осваивают производство, и сменная выработка понемногу растет. 
      А вот брак «по внешнему виду» оставался высоким. Технолог и начальница мастерской каждый день проводили в мастерской по две, а то и по три смены, технолог цеха Новикова тоже по нескольку часов не уходила из мастерской, но все было напрасно. Вместо проектных минимум трех тонн трубок, за всю смену удавалось отпрессовать более-менее кондиционных трубок двести, от силы триста килограммов.
      Поначалу Римма сильно переживала из-за брака, потом постепенно привыкла к его неизбежности. И мастера, и аппаратчики часто обсуждали причины брака. Каждый предлагал свои способы, но пока никакие меры не помогали избавиться от него. Даже такие опытные пороходелы из пермского завода, как Новикова и Костычева так и не справились с массовым браком. Брак приходилось сжигать, попытки  вводить его в «свежую» массу вообще давали сто процентов брака.  начинала работать еще в войну, повидала всякое, но и ее опыт не помогал. Сейчас все твердо считали, что брак появляется из-за того, что привозная масса в долгой дороге «стареет» и не перерабатывается нормально. Вот начнем работать на своей массе, и все само по себе наладится.
      После года мучений с привозной массой четвертый цех начал, наконец, «варить» свою массу. Но эти ожидания не сбылись, со «своей» массой тоже хлопот хватало, брак «по внешнему виду» составлял  больше половины сменной выработки. Теперь этот брак стали перерабатывать на отдельном здании №46 в дальнем углу цеха. Каждая смена должна успевать переработать брак предыдущей смены в «таблетку» и использовать его в основном производстве. Это добавило еще один вид брака: «сухие включения» вроде бородавок  на трубках.
      Вскоре брак заметно уменьшился, но вскоре прошел слух, что мастера Егорова хотят отстранить от работы со спецпродуктом и направить работать в несекретный тарный цех. Оказывается, Егоров нарушал режим работы производства и наливал воду в транспортный шнек, который подавал таблетку от вальцев на сушку. Это сильно снизило брак, но Егорову за такую самодеятельность самодеятельность здорово влетело, и он вскоре уволился с завода. Вместо него мастером стал Алексей Тимофеев с соседней второй мастерской, со здания 47/2, которое еще не работало.
      За год все освоились с работой, привыкли к постоянной опасности, ведь до сих пор никаких серьезных несчастных случаев не происходило. Самой неприятной работой считалась генеральная уборка в мастерской. Ее проводили раз в месяц, и выполняла ее смена, которая в этот день работала с утра. При генеральной уборке мастерскую полностью останавливали, помещения и оборудование очищали от малейших следов пороховой массы и пыли, потом включали на несколько минут дренчерную систему, чтобы мощные струи воды как следует промыли и оборудование, и кабины. В этот день вторая смена начинала работу на чистеньком оборудовании в стерильно чистых кабинах.
      Однажды Костычева поручила генеральную уборку смене Емельянова, хотя смена работала в четвертую, ночную смену. Говорили, что днем в мастерскую прибудет высокая комиссия из Москвы, и ей надо показать «полный марафет» при рвботе аппаратов. Начальница детально расписала в журнале распоряжений все виды работ при уборке, и указала, чтобы на здание переработки брака послали для уборки одного человека. Емельянов удивился такому распоряжению, по правилам никакие работы не полагалось проводить в одиночку, рабочих всегда должно быть двое, чтобы в случае неожиданностей один рабочий помог другому. Но народу в сменах постоянно не хватало, а Емельянов был дисциплинированным мастером и послал на генеральную уборку в зд.46 аппаратчицу с фазы отжима Тамару Черепанову.
      В середине смены Емельнов послал транспортировщика Кагикина на 46 здание забрать у Черепановой сметки. Буквально через пять минут Емельянов со вторым транспортировщиком на втором электрокаре на полной скорости помчались в сторону 46 здания. И тут же разнесся слух, что Тамара Черепанова погибла  в том здании, ее замотало в шнек, и некому было помочь ей.
      Этот первый несчастный случай со смертельным исходом на почтоящике №47 произвел большой шум. Мастерскую №1 наводнили всяческие комиссии, какие-то представители ходили по кабинам, что-то высматривали, расспрашивали аппаратчиков, что-то записывали. Потом начальницу мастерской Костычеву сняли с работы и поставили технологом этой же мастерской. Емельянова из мастеров отправили простым инженером в техбюро цеха. Начальником мастерской поставили мастера Федина, который обычно принимал смену у Емельянова. Мастером  вместо   Емельянова совсем неожиданно поставили Римму Анисимову, ее рекомендовал Емельянов и его рекомендацию поддержал новый начальник мастерской. А вместо Федина мастером стал молодой специалист-инженер Вадим Лысенков, тоже со второй мастерской.   
         Обязанностей у Риммы прибавилось, особенно потому, что после несчастного случая в мастерскую то и дело стали набегать всякие проверяющие. Ей было на новом месте немного неудобно, потому что из четырех «старых» мастеров остался один Абрамов, у которого она теперь  принимала смену, он смотрел на нее насмешливо-снисходительно, как на выскочку и явно обижался, что его вроде затирают. Но хлопот у мастера оказалось столько, что входить в такие тонкости было некогда.
      Она приходила в мастерскую за полчаса до своей смены, обходила все кабины, смотрела, все ли в порядке, потом заполняла журнал приема-сдачи смены, они с Абрамовым расписывались в нем, - после этого она становилась полной начальницей в мастерской и если кто-то хотел дать ей какую-команду, он доложен был спросить разрешении у начальника мастерской и чтобы тот написал распоряжение в журнале. Она принимала работу у Абрамова строго и детально, как недавно принимала у его прессовщиц пресс Ш-34, и Абрамов все холоднее и насмешливее смотрел на нее.
      Вальцовщиком в смене Абрамова работал Юрий Валов, красивый, рослый и широкоплечий молодой парень из местных. Он всегда смотрел на Римму как-то особенно, и это ей нравилось, а потом стало даже  тревожить. Неужели она влюбилась в Юрия? Она не раз давала себе слово, что будет относиться к Валову, как к любому аппаратчику в мастерской, но стоило ей зайти в его кабину вальцев, - и сердце у нее опять начинало биться сильнее.
      А весной взорвался нитроузел в 4-м цехе, где готовили нитроглицерин. Это произошло не в ее смену, но даже в жилом поселке, за три километра от периметра, все стекла вылетели из окон, а стены в общежитии задрожали будто при землетрясении. На нитроузле, чтобы полностью исключить возможность искры, полы были застелены листовым свинцом, и искореженные куски свинца мальчишки еще долго подбирали во дворах. Так за полтора года работы «спецпродукт» впервые проявил свой настоящий характер. А они все уже привыкли к тому, что предосторожности в инструкциях написаны для формы. Оказывается, не для формы. На нитроузле погибли две девушки, бригадир и аппаратчица, Римма знала бригадира, Галку Захарову, техника из Казанского техникума, веселую, насмешливую девушку, они не раз встречались в общежитии и на разных развлечениях. Теперь же от Галки, как и от ее аппаратчицы, не осталось даже пепла. Семьсот килограммов чистого нитроглицерина мгновенно раздробили тела обеих девушек на молекулы. Почти все общежитие провожало два пустых гроба на кладбище. 
      Когда в день взрыва Римма пришла в мастерскую на смену, то оборудование не работало. От сильного сотрясения сорвалась дренчерная система, и все здание обильно залило водой. Нитроузел взорвался в смену Алексея Тимофеева, и абрамовские аппаратчики все еще очищали аппараты от залитого холодной водой «спецпродукта», который теперь стал похож на твердую пластмассу. Римма задержалась в кабине вальцев и полюбовалась работой Юрия Валова. А он в этот раз смотрел на нее с заметной тревогой, и она поняла, что он беспокоится за нее. Это ей очень понравилось.
     После взрыва нитроузла цех опять перешел на привозную массу, но теперь стали прессовать не трубки, а шашки для ракетных зарядов к системе залпового огня «Град». Порох для шашек сильно отличался от трубочного, и всю отработку пришлось начинать заново. Хлопот хватало с избытком, на шашках тоже часто получался и «бамбук», и эксцентричность канала, и рванина, и «бородавки». Опять в каждой смене по распоряжению начальства приходилось менять режимы работы. 
      И в это время Римма стала встречаться с Юрием. В первый раз он подошел к ней за проходной после смены, и они пешком дошли до общежития. Юра отказался зайти к ней, и поехал домой на автобусе, а она почти всю эту ночь не могла уснуть и задремала только на рассвете. После этого Юра каждый день ждал ее за проходной, они вместе шли в поселок, и хорошо знакомая дорога с каждым днем становилась все длиннее. Прошумело листвой лето, осыпалась золотая осенняя листва, потом снег укрыл унылый пейзаж с голыми деревьями, налетели из недалекого Казахстана метели, и снова появились первые проталины.
      Перед Восьмым марта Юра сделал Римме предложение, и она приняла его. Пока шел месяц, который им дал на раздумье ЗАГС, они решили, что первое время после свадьбы им придется жить врозь, пока Римма не получит комнату в общежитии, а они подадут заявление на квартиру. Юра сказал, что весной он подаст заявление в военкомат, чтобы его взяли в армию в весенний набор. Он, как работник спецпредприятия, имел отсрочку от армии, но теперь Юра твердо заявил, что после его дембиля они оба должны уйти от этого опасного «спецпродукта» и найти нормальную работу, если не в Бийске, то в любом другом городе Союза. Дембелей везде берут с удовольствием. 
      Юра ушел в армию, он служил в Средней Азии, где-то в Таджикистане,  и писал Римме почти каждый день. Римма отвечала ему на каждое письмо, она очень скучала без него.
      А на работе все продолжалась борьба с браком. Выработка постепенно увеличивалась, но до проектной мощности оставалось еще далеко. Из мастерской ушел в центральную заводскую лабораторию Абрамов. – последний «старый» мастер, вместо него теперь работал молодой специалист Добряков. Римма уже считалась опытным мастером, с ней советовался начальник мастерской, и даже технолог цеха Новикова подолгу и без обычной иронии расспрашивала ее о работе аппаратов в ее смену.
      В тот  летний день ничто не предвещало беды. Римма работала во вторую смену, с двух часов дня, и когда она утром проснулась и привела себя в порядок, Шура Бушуева обрадовала ее, сказала, что новый дом, где им обещали квартиру, на этой неделе будет принимать комиссия. Римма написала об этом Юре, и пошла на работу с очень хорошим настроением.
      В середине смены забился дозатор таблетки на третьем этаже. Раздвоенный бункер дозатора обслуживал сразу оба пресса и по форме напоминал штаны, его так и звали. Римма велела остановить пресс и со сменным слесарем поднялась на третий этаж. Оказывается, полетел подшипник шнек-транспортера, который подавал таблетку от «штанов» на пресс. .
      - Ну, это я одной левой, - уверенно заявил слесарь. – Надо позвонить в механическую, пусть пришлют кого-нибудь.
       Горячая «таблетка» с вальцев продолжала поступать в «штаны», скоро они переполнятся, и «таблетка» посыплется на пол.
       - Придется останавливать блок, - со вздохом сказала Римма.
      - Зачем? Поставь сюда пару девчат, пусть принимают «таблетку» вручную и куда-нибудь ссыпают. Я сейчас отсоединю шнек с вальцев, а ты пришли девчат и позвони в мехмастерскую.  Мы за полчаса все наладим.
      Римма подумала. В таких случаях инструкция однозначно предписывала остановить весь блок, очистить все помещения и все оборудование от «спецпродукта», и только после этого приступать к ремонту. Но слесарь уверенно обещал справиться за полчаса, а из-за этого останавливать весь блок, проводить генеральную уборку и потом снова запускать оборудование, - просто смешно.
      Слесарь уже отсоединил шнек-транспортер с вальцев, они вдвоем расстелили на полу брезент, таблетка посыпалась на него. Римма крикнула прессовщице в переговорную трубу, чтобы та остановила пресс и поднялась сюда со своей помощницей, принимать таблетку вручную. Когда девочки пришли, Римма спустилась вниз, прошла в кабинет начальника мастерской и позвонила в механическую мастерскую. Там никого не оказалось, рабочий день уже закончился. Римма позвонила в КИПовскую и попросила КИПовца придти на помощь слесарю, потом об этом же попросила сменного электрика. Она подумала, не позвонить ли начальнику мастерской, но Федин был в отпуске, а с говорить Костычевой ей не хотелось. Та сразу примчится сюда, начнет командовать, велит остановить блок, ну и все прочее.
      Когда она снова поднялась на третий этаж, там кипела работа. Сменный слесарь, дежурный и КИПовец уже поставили новый подшипник и присоединяли шнек-транспортер. Еще минут пятнадцать, и можно включать пресс. Римма мельком взглянула на табличку нормы загрузки, в кабине при работе разрешалось одновременно находиться не больше трех человек, а их тут набралось уже шестеро: три слесаря, две аппаратчицы, которые принимали «таблетку» на брезент, да она сама. На полу, на  брезенте уже скопилась заметная куча горячих таблеток, а они все продолжали сыпаться из транспортера с вальцев. Тревога слегка шевельнулась в сердце, но Римма успокоила себя, - через несколько минут все наладится.
      Позже комиссия установила, что один из слесарей работал обычным ключом из черного металла. Видимо, он неосторожно задел этим ключом за втулку подшипника, тоже из черного металла, мельчайшая искра по горячему воздуху, насыщенному пороховыми парами, подожгла горячую таблетку, в изобилии рассыпанную по полу. Сейчас я уверен, что загорание «таблетки» произошло из-за искры статического электричества. В начале шестидесятых входила в моду одежда из синтетических волокон, капрон, нейлон, нитрон и так далее. А синтетическая одежда легко и сильно электризуется.   Первые синтетические шубки принесли их владелицам немало неприятностей. Окружающие жаловались, что вот эта дамочка в шубке умышленно подкалывает их иголкой, которую специально носит с собой. Как раз в самом начале 60-х произошли печально известные трагические события в Минске с десятками человеческих жертв. Только после этого специалисты стали изучать электризуемость синтетической одежды при ее носке.
       Так или иначе, но горячая пороховая «таблетка», насыпанная на полу в помещении дозатора, вспыхнула и сгорела мгновенно, как горит порох в  пушечном стволе. Из шестерых человек, которые находились в помещении дозатора, на улицу сумел выскочить только КИПовец Ходырев. Но он тут же упал, у него через сгоревшие мышцы живота вывалились внутренности. Одна из аппаратчиц упала на наружной металлической лестнице, остальные четверо вместе с Риммой остались на месте. Вальцовщик к этому времени уже успел вызвать пожарную машину, он же позвонил начальнику цеха и в «скорую помощь». У здания появились люди, с сиреной примчалась машина «скорой помощи», из ЦЗЛ прибежал Абрамов, стал помогать пожарным. Горение давно закончилось, и пожарные выносили обугленные тела. Нет, не тела. Если бы тела! Все пострадавшие еще жили и мучились несколько суток. Убить человека не так-то просто.
      Абрамов позже рассказывал, что когда они с пожарным подняли полностью обгоревшую как головешку Римму, то на полу осталась вся кожа ее спины, она приварилась к асфальту.
     Римма умерла в больнице на пятый день. Первые двое суток она находилась в шоке и не чувствовала боли, потом ее держали на морфии. Всех погибших хоронили в один день. На похороны успел приехать из Средней Азии ефрейтор Юрий Валов. Рослый, широкоплечий сильный мужчина плакал и не стыдился слез.