Спецхимики. Гуталин для бедных или новый русский т

                Гуталин для бедных или «новый русский» татарин
                Джамиль Асматуллов
      Великий пролетарский писатель Максим Горький в романе «Жизнь Матвея Кожемякина» писал, что если татарин тебе друг, то он друг до гроба и пожертвует ради тебя всем, а если он тебе враг, то враг смертельный и беспощадный.
      Я учился в казанском Вузе, одном из крупнейших в СССР, и татары там составляли, пожалуй, треть численности студентов. Из остальных двух третей, половину составляли представители народов Поволжья, а половину – русские. Потом я почти всю сознательную жизнь работал в спецхимии, и там татары тоже составляют весьма заметную часть. У меня было немало друзей из татар и огромное количество знакомых татар. В СССР все народы слились в единую социальную общность «советский народ», и никакого различия между людьми разных национальностей не существовало. Поэтому насчет вражды народов в советский период ничего сказать не могу.
      В казанском ВУЗе мы не делились по национальностям, мы все – студенты и советская молодежь. Татары среди нас ничем не выделялись, не «качали прав», не особились. Лишь один-два студента из татар среди всего нашего множества не стремились к близкой дружбе с русскими. Но такие встречались и среди русских, и среди евреев, а один, «из поляков», как мы его стали звать, вообще отличался непомерной чванливостью. Да и то, чванился он не национальностью, а своими талантами и способностями, особенно умением играть на виолончели.
      С нами учились и татарские девушки, которые ничем не отличались от русских, разве что именами с ударениями на последнем слоге: Амина, Назима. Мой друг Женя Цивилев женился на татарке по имени Флёра, и мы не видели в этом ничего особенного.   
       Все мы дружными компаниями ходили в кино, иногда, поднакопив деньжат, «шиковали» в дешевых ресторанах, посещали казанские театры, - студенческая стипендия позволяла такую роскошь. Я старался бывать в театре почаще, тогда это считалось признаком высоких культурных качеств, а кому не хочется слыть высоко культурным человеком? Нередко постановки шли на татарском языке, но это нас не смущало, языковой барьер нас не страшил, и не только с татарским языком. Мы весело цитировали знаменитую «арию Ленского» на псевдоукраинском языке:
         -Паду ли я, дрючком пропэртый,   
         Чи мимо прошпындярит вин?
         Что по замыслу сочинителей означало: «Паду ли я, стрелой пронзённый, иль мимо пролетит она?»
       В казанском театре оперы и балета имени татарского просветителя Тукая часто давали татарские оперы по мотивам народных сказок, из которых особой популярностью пользовались «Алтынчеч» («Златовласка») и «Шурале» (что-то вроде злого лешего). Из «Златовласки» я вынес убеждение, что настоящие, «добатыевы» татары имели светлые, золотистые волосы и голубые глаза. А сюжет «Шурале» напоминал русские сказки, в которых умный Иванушка-дурачок ловко побеждал свирепых представителей злых сил.
      В казанских книжных магазинах продавали книги на русском и на татарском языках, в трамваях и на рынке наравне с русской звучала татарская речь, местное радио несколько часов в день вещало на татарском. Мы посмеивались над простенькими татарскими народными песнями, довольно монотонными. Русские еще сто лет назад сочинили смешанную  татарско-русскую песню:
      - Мин син яратам,
      Выходи к воротам…
      В дни стипендии мы с удовольствием лакомились квадратными татарскими перемечами с мясом, - аналог русских круглых беляшей. В обычные дни мы довольствовались жареными пирожками с ливером или «с рисом, с яйцем». В студенческой столовой, очень дешевой, нас кормили щами с конский «головизной», в буфете общежития продавали удивительно вкусную, твердую копченую «чесноковую» колбасу из конского мяса по цене почти такой же, как ливерная. Эта дешевая твердая конская колбаса до сих пор кажется мне куда вкуснее, чем все современные сервелаты и салями. Мы с удовольствием ели все эти татарские «деликатесы» и только некоторые наши девушки брезгливо отворачивались от конины. Мы не упускали случая подразнить этих «чистоплюек».
      -Смотри, у тебя в тарелке конский глаз плавает!
      После подобных шуточек девушки иной раз отказывались есть. Но однажды они нам отплатили полной мерой. Как-то в очередной обед мы начали было свои остроумные светские шуточки, но вдруг девушки дружно пошли в контратаку.
      - Ой, у тебя черви в мясе, видишь?
      -А у тебя, - глиста плавает в тарелке!
      В  итоге некоторые из мужественных и совсем не брезгливых юношей побросали ложки. С тех пор мы прекратили дразнить девушек в столовой.
      Один из наших однокурсников-татар охотно рассказывал нам о своей учебе в татарской воскресной школе, кажется, она называлась «медресе», обучал нас татарскому алфавиту и сложной татарской грамматике. Другой посвящал своих русских друзей в тонкости ислама и шариата, которым обучали его и других татарских  юношей и детей их ученые старики.    
      Все это я пишу для того, чтобы показать: в советское время национальной розни среди нас не было ни малейшей. После окончания ВУЗа мы все вместе пошли работать на спецхимические заводы, выпускали порох, взрывчатку,  ракетные топлива, - и русские, и татары, и чуваши, и мордва, и марийцы, и евреи, хотя сейчас те же евреи с пеной у рта уверяют, что в СССР несчастных евреев не допускали к учебе по секретным специальностям и к работе на секретных предприятиях. Кому и зачем это враньё нужно, - не знаю, хотя догадываюсь. Могу лишь отметить, что тогда сами евреи не задерживались надолго в опасных мастерских, а оседали в разного рода техотделах, техбюро, в заводских и цеховых лабораториях, - от греха подальше, они очень дорожили своими драгоценными жизнями.
      Примерно через двадцать лет после меня тот же казанский ВУЗ окончил и герой этой новеллы, Земиль Эмирзянович Асматуллов. Он ничем особенно не отличался от своих однокурсников, старался учиться, исправно платил комсомольские взносы, женился на студентке-татарке, получил назначение в крупный подмосковный спецхимический НИИ. Они с супругой стали работать инженерами в смежных отделах, получили комнатушку в общежитии НИИ, - с жильем там было очень напряженно, - но не унывали и твердо надеялись на близкое светлое будущее. Земиль Эмирзянович и его молодая супруга Садзия отлично вписались в коллектив НИИ. Земиля здесь стали звать Джамилем, а его супругу – Светой.  Джамиль разрабатывал газогенерирующие составы для пироавтоматики и небольшие «изделия» из них, работа ему нравилась, он поступил в заочную аспирантуру, стал набирать материал для будущей кандидатской диссертацией. В общем, у них все шло, как у множества молодых советских инженеров. Они снисходительно посмеивались над своими бытовыми трудностями, ибо свято верили, что скоро наступит светлое будущее в виде коммунизма.
      К сожалению, начало их инженерной деятельности по времени совпало с последним этапом существования СССР. Генеральные секретари КПСС начали вымирать друг за другом, будто предвещая гибель самой идеи коммунизма. Смерть полумаразматика Брежнева, смерть безнадежно больного Андропова, смерть дряхлого Черненко, - все это не внушало оптимизма советским гражданам и молодым специалистам. Светлое будущее явно задерживалось. Приход к власти «молодого» и энергичного Горбачева возродил у молодых супругов, как и у большинства советских людей надежды на скорое изменение жизни к лучшему. Но эти надежды очень быстро рассеялись. Горбачев много говорил о перестройке, об ускорении,  но в стране если что и менялось, то только к худшему, жизнь становилась все труднее.
      С легкой руки высокопоставленного болтуна в стране развелось великое множество «демократов», они громогласно критиковали советскую власть, рассказывали, как надо жить, чтобы жить хорошо, но ничего конкретного предложить не умели. Появились многословные громкие рассуждения о социализме с человеческим лицом, власть  допустила некоторое послабление в коммунистических идеалах, появились первые хозрасчетные кооперативы. Однако вместо благоденствия они принесли «звериный оскал капитализма» в лице резкого всплеска бандитизма. В глубинах советского общества к этому времени уже созрели вполне капиталистические подпольные структуры из предприимчивых жуликов, первое обогащение первых подпольных капиталистов стало расслаивать общество. Магазины опустели, цены росли будто сами по себе, хотя номинальные расценки оставались прежними, народ стремительно нищал.
      Горбачев продолжал болтать о демократизации советского общества, а остряки уже разъясняли непонимающим разницу между демократизацией и демократией. Демократия отличалась от демократизации, по их мнению, тем же, чем канал отличался от канализации. Последней каплей, переполнившей чашу терпения советских людей, стало поведение Горбачева в период трагикомедии с ГКЧП. Супруги Горбачевы тогда находились на отдыхе в Форосе, там наш уважаемый генсек праздновал невероятного труса. Когда его, почти невменяемого от страха, привезли в Москву, он выступил по телевидению. Это было зрелище!
       Перепуганный до полусмерти генеральный секретарь КПСС и первый Президент СССР совершенно забыл свой гражданский долг перед народом и даже забыл, кто он такой. Он ни слова не сказал об обстановке в стране, не нацелил граждан на нечто конструктивное. Нет, он заплетающимся от смертельного страха языком лепетал о том, как им с Раисой Максимовной было страшно в Форосе, как они каждую минуту ждали смерти. «Нас могли в любой момент расстрелять», - то и дело бормотал он. Уж лучше бы сторонники первого Президента СССР не показывали его по ТВ!
      После такого всенародного позора в стране все покатилось под гору с нарастающим ускорением. Наступил период развала и распада СССР. Президент РСФСР Борис Ельцин на глазах у миллионов телезрителей буквально заставил дрожащего от трусости Горбачева подписать указ о запрете Коммунистической партии Советского Союза. Это был полный и окончательный крах СССР и всей коммунистической идеи.
      Удивительное дело, в СССР к этому времени образовался многомиллионный класс партийной «номенклатуры», то есть, профессиональных коммунистов. Эти партаппаратчики получали хорошую зарплату и множество неофициальных материальных благ за пропаганду идей коммунизма, они призывали советских людей активнее строить коммунизм, жертвовать ради этого своими личными интересами. Но когда коммунизм рухнул, ни один из них не вышел на улицу с призывам строить баррикады и с оружием в руках защищать идеи коммунизма. Ни один из них не облил себя керосином на Красной площади и не совершил самосожжение в знак протеста. Нет, они все дружно побросали свои партийные билеты в мусорные корзины и помчались, расталкивая себе подобных, занимать теплые места у капиталистических кормушек. И первыми среди таких профессиональных коммунистов оказались профессиональные комсомольцы. 
     А у молодых супругов Асматулловых уже родился второй сын, расходы семьи резко увеличились, но зарплата оставалась прежней. Спецхимик Джамиль вынужден был без отрыва от основной работы в НИИ заниматься самыми разными работами, чтобы семья не впала в нищету, чтобы хотя бы просто прокормить жену и детей. Однажды он привез их своей родной деревни две пятидесятилитровых фляги меда и продавал мед знакомым. А однажды он с товарищем нанялся распилить огромный рулон писчей бумаги пополам, чтобы получившие половинки рулона можно было разделать на бумагорезательной машине. Они двое суток почти без отдыха пилили вязкую бумагу обычной двухручной пилой, а выручка от этой каторжной работы получилась мизерной. Надо было что-то предпринимать радикальное, и Джамиль мучительно ломал голову и днем, и особенно ночью. 
      На родное предприятие никакой надежды не было. Горбачев объявил ускорение, пошло массовое сокращение штатов. Выброшенные на улицу бывшие сотрудники советских предприятий образовали впервые в СССР толпы безработных. Горбачев все пытался завоевать уважение у своих «западных друзей» в США, ФРГ, у других капиталистов, и экономика СССР разваливалась на глазах. Особенно страдала оборонная промышленность. «Демократы» во главе с Горбачевым объявили, что отныне у СССР нет никаких внешних врагов, и мощная армия нам не нужна. Заказы оборонным предприятиям резко сократились, сотрудники месяцами не получали зарплату. 
      В других родственных фирмах более предусмотрительные директора разрешили сотрудникам организовывать кооперативы при своих предприятиях, часть сотрудников там могла получать приличные деньги. Но в НИИ, где работали супруги Асматулловы, директор оказался на редкость безинициативным и не предпринимал абсолютно ничего, он просто весь рабочий день сидел в своем кабинете, читал кипы газет и ждал, что вот-вот снова «придут наши», и все пойдет по привычному руслу. Но «наши» не приходили, наоборот, после Фороса Президент РСФСР Борис Ельцин в сговоре с Президентами Украины и Белоруссии в Беловежской Пуще объявил о ликвидации СССР и вскоре просто выгнал Горбачева из его кабинета на Старой площади.
      В стране, теперь она называлась просто Россией или чаще -  Российской Федерацией, наступил полный бардак. Развал охватывал уже все отрасли народного хозяйства СССР, в стране откровенно воцарялся бандитизм. Первые российские капиталисты силой, - пулей, ножом, огнем и взрывчаткой, - оружием захватывали и защищали свою собственность и своё первое богатство. Самое смешное: советских людей 70 лет, а это почти три поколения, не считая коротенького периода НЭПа, всеми мерами отучали от частного предпринимательства, отучали мощной пропагандой, отучали статьями уголовного кодекса, отучали Моральным кодексом строителей коммунизма. И вот теперь Горбачев и Ельцин вдруг объявили, что идея коммунизма неправильная, что коммунизм никогда не настанет, а надо каждому создавать свое богатство самому. 
      В городе, где жили Асматулловы, в их микрорайоне по ночам, а иногда даже среди бела дня раздавались выстрелы, гремели взрывы гранат, - «новые русские» с помощью платных бандитов устраняли конкурентов, расчищали себе дорогу к богатству. Джамиль с отчаяния иной раз подумывал, не податься ли и ему в бандиты, но здравый смысл брал верх.
      И вот однажды в НИИ к нему подошел некий доктор наук, профессор и спросил, не хочет ли молодой аспирант Асматуллов организовать производство инновационного обувного крема, дешевого  гуталина для бедных. Джамиль довольно долго размышлял над этим предложением. В магазинах и ларьках лежали груды баночек разнообразного дорогого импортного обувного крема, недоступного по цене для огромных масс обнищавшего российского народа. Предложение профессора привлекло его по многим причинам. Во-первых, сырье для этого гуталина имелось в стране в неограниченных количествах. Во-вторых, сырье это отличалось исключительной дешевизной. В-третьих, все другие крема для обуви готовились на летучем растворителе: керосине, уайт-спирите и т.д., - летучий растворитель при чистке обуви улетучивался и крем приобретал сильный блеск. Но зато такие крема при хранении затвердевали и делались непригодными для использования. Кроме того, летучий растворитель испарялся прямо в атмосферу и отравлял ее.  А этот гуталин не содержал летучего растворителя, ничего не выделял в воздух, не твердел при  хранении.
      После долгих колебаний Джамиль взвесил все «за» и «против» и решил принять предложение профессора. Но одному такое дело не поднять, нужен энергичный помощник. Сам профессор по причине возраста и не очень хорошего здоровья участвовать в налаживании производства не мог. «Я уже стар бегать за пьяными слесарями и отбиваться от бандитов, я буду вам только помехой», - говорил он, и Джамиль не настаивал. Он нашел себе верного помощника на соседнем заводе. Помощника звали Сергей Александрович, он был на десяток лет старше Джамиля, прекрасно знал  химическую технологию, был очень грамотным инженером- спецхимиком.
      Первые партии «своего» гуталина им пришлось делать самым примитивным кустарным способом. Они приобрели небольшие партии сырья и первых попавшихся пластмассовых баночек для гуталина, привезли все это в недостроенный гараж Джамиля, Сергей Александрович поставил в гараже небольшой обогреваемый смеситель собственной конструкции для гуталина. Они положили на земляной под доски, расставили на них баночки и вручную залили расплавленным гуталином первые несколько сотен баночек. Заливали из простых чайников. На баночки наклеили самодельные этикетки, крем они решили назвать «Эффектон».  Незадолго до этого Джамиль договорился в Москве с кавказским продавцом обувного крема в киоске у Ярославского вокзала о количестве «товара» и о цене. Компаньоны сложили баночки в четыре больших мешка и на электричке повезли их в Москву к покупателю. 
      Однако с покупателем сразу же получился сбой. Кавказец категорически забраковал гуталин, потому что тот не давал яркого блеска, и не хотел его брать. Кое-как «фабриканты» уговорили капризного кавказца взять товар по половинной цене. Это не окупало затраты, но деваться было некуда. Как говорил один американский миллиардер, «так я заработал первые 15 центов, остальные девятьсот миллионов мне оставил отец». Но у начинающих изготовителей гуталина для бедных не было богатых отцов, им пришлось пробиваться к хорошим заработкам самим.
      С сырьем проблем не оказалось, в России такое сырье имелось в избытке, и заводы отдавали его по очень низким ценам, лишь бы сбыть и не затовариться. Профессор, изобретатель этого гуталина, на самом деле дальновидно выбрал сырье очень дешевое и распространенное в России, можно быть уверенным, что пока в России есть нефть,- с сырьем трудностей не будет. С технологией тоже дело наладилось довольно быстро. За скромную оплату им изготовили пару высокопроизводительных смесителей конструкции Сергея Александровича. Расплавленный готовый крем из смесителей набирали в пластмассовые «чайники» вроде небольших леек, и этими лейками заполняли баночки, которые заранее сотнями расставляли на длинных узких столах. Крему надо было охладиться, чтобы застыть и не выливаться из баночек. С баночками тоже не было вопросов, их согласилось изготавливать соседнее небольшое производство пластмассовых игрушек. Постепенно изготовление «Эффектона» стало по-настоящему промышленным.
      Оставался нерешенным главный вопрос: сбыт готовой продукции.  Двигатель бизнеса в капитализме - реклама. Но на хорошую, мощную рекламу у производителей не было денег. Ограничились несколькими статьями в местных газетах, да удалось дешево напечатать несколько тысяч простейших «листовок». Компаньоны загружали видавший виды «Жигуленок» Сергея Александровича картонными ящиками с баночками гуталина и ездили по городам и весям России, которая впадала в нищету и разваливалась буквально на глазах. Они с трудом находили покупателей на пару коробок гуталина, оставляли в каждом селе и городке свои рекламные листовки и отправлялись дальше в поисках богатства и счастья.
      Но ни богатства, ни счастья они таким способом обрести не могли. Компаньоны понимали, что сбытом надо заниматься всерьез, профессионально, но для организации службы сбыта тоже не было свободных денег. Производство «Эффектона» набирало темп, все наличные свободные помещения были забиты картонными коробками с гуталином, но денег все не было. Друзей уже иной раз начинало охватывать отчаяние, приходили мрачные мысли: не лучше ли бросить это дело, закрыть производство «Эффектона» и заняться чем-нибудь более доходным. Но тут поднимало голову самолюбие: поддаться трудностям означало оказаться простыми слабаками, да и жаль было бросать организованное с таким трудом производство. Однако время шло, а перелома к лучшему все не происходило. Груды коробок «Эффектона» завалили все, что могли найти друзья для их хранения, а выручки от реализации едва хватало на питание двум семьям.
      Друзья выросли в СССР, а в стране победившего социализма частный бизнес преследовался законом. При плановом хозяйстве и государственном распределении никто не учился искусству сбыта готовой продукции, коммерсантов презрительно звали торгашами. Сейчас друзья пожинали плоды своего советского воспитания. Перед ними реально вставал призрак банкротства и нищеты.   
      И вдруг… В один прекрасный день, не суливший ничего нового и светлого, у друзей в их маленькой конторке появился высокий молодой человек. Он оказался энергичным начинающим коммерсантом из Твери.
       - Я прочитал вашу рекламу по гуталину, «Эффектон», кажется. Хочу купить небольшую партию. Для начала тысяч сто баночек.
      Этот высокий и тонкий молодой человек оказался спасителем для друзей. Как первая ласточка означает начало весны, так и за первым оптовым покупателем чередой пошли другие. Одни покупали десятки  тысяч банок, другие – сотни тысяч. Они не рассчитывались сразу, а брали товар «на реализацию». Но вскоре деньги стали приходить. Сначала тоненькой струйкой, потом скромным ручейком. Ручеек стал набирать силу. Впереди открылись неплохие перспективы. Друзья арендовали отдельное небольшое промышленное здание со всеми необходимыми коммуникациями, и производство «Эффектона» увеличилось сразу в несколько раз.
      Но тут друзей ожидали новые неприятности.  Новая Россия – страна чиновников. Причем, чиновников коррумпированных. На производство «Эффектона» потянулся непрерывный поток проверяющих. Пожарники, работники санитарного надзора, аудиторы, представители «Мосэнерго», «Водоканала», строительных контролирующих фирм… Каждый из проверяющих находил серьезные недостатки в организации производства и затем  скромно намекал, что на некоторое время закроет глаза на эти недостатки, - естественно, не за красивые глаза производителей. Поначалу друзья не знали «расценок» на взятки этим людям без стыда и совести и не раз попадали впросак. Как-то один представитель пожарной охраны даже в изумлении воскликнул:
      - Да таких взяток не бывает!
      За проверяющими пришла очередь арендодателей. Они каким-то образом узнавали, что у изготовителей «Эффектона» дела наладились, что они  получают неплохую прибыль, и тоже без зазрения совести стали резко повышать арендную плату за помещение. Не раз приходилось «освобождать помещение», перебираться на новое место  заново налаживать производство. А это приносило заметный убыток производителям гуталина. Однако все эти неудобства хотя и доставляли много хлопот, но уже окупались возрастающей прибылью. И тут перед друзьями встала еще одна чисто коммерческая проблема.
      Дикий капитализм России создавал дикую систему ценообразования. На рынке господствовал принцип: каждая вещь стоит столько, сколько за нее можно содрать с покупателя. И продавцы любой продукции уверенно и абсолютно произвольно задирали цены. Никакой системы разумного контроля цен в России не существовало. Если какой-то производитель оставлял цены низкими, на него тут же набрасывались конкуренты. Они подсылали своих наемных бандитов, и остальным продавцам оставалось два выхода: повышать цены или разоряться.  Довольно быстро во всех сферах производства и торговли образовались монопольные фирмы, которые диктовали свои условия всем остальным. В итоге цены неуклонно и заметно росли, покупатели кряхтели, но раскошеливались. А куда деваться, других-то продавцов нет, все держат одинаково высокие цены.
      И тут наши друзья решили идти «против течения». Они держали цены на гуталин постоянными. Баночка импортного гуталина постепенно и уверенно повышалась в цене, сначала она стоила пять рублей, потом восемь, десять, пятнадцать и так далее. А баночка «Эффектона» много лет подряд продавалась за два рубля, несмотря ни на какие дефолты, непрерывный рост курса доллара и угрозы конкурентов. На них не раз «наезжали» крутые бритоголовые братки от конкурентов и рекетиров, но Джамиль и Сергей Александрович держались стойко. Они усилили охрану производства и складов, а наглым браткам смущенно разъясняли, что их гуталин не идет ни в какое сравнение с остальными кремами для обуви. Главное, он не дает блеска, а зачем такой крем уважающим себя людям? Производство «Эффектона» едва-едва окупает себя, какой уж тут навар?  Они дарили браткам коробки с «Эффектоном», и это действовало на братков, они иной раз даже с негодованием возвращали подарки, мол, что это за крем, который не дает яркого блеска, пусть его берут бомжи и прочие лохи. Они обложили «Эффектон» вполне посильной «данью» и оставили друзей в покое.
      Их доходы уже обеспечивали им приличную жизнь. Они купили престижные квартиры, солидные иномарки. Оба сына Асматуллова учились в элитных школах. В надежном банке постепенно рос личный счет. Для сотен тысяч «новых русских» такое благополучие означало исполнение  убогой мечты. Если у «простых» новых русских прибыль продолжала нарастать, они покупали дорогих проституток, жрали икру белуги-альбиноса, строили нелепые уродливые «дворцы» из красного кирпича. При дальнейшем накоплении богатства они покупали дворцы на берегах теплых морей, пальмовые острова в океане, отвоевывали у конкурентов нефтяные вышки и так далее, и тому подобное. На большее у них фантазии не хватало, их примитивные мозги не умели мыслить.
      А вот Джамиль и Сергей Александрович не захотели идти таким путем. Не знаю, хватило бы у них долларов на какой-нибудь небольшой пальмовый остров в океане, но о таком «счастье» они  не думали. Джамиль видел, в какой бедности живут его родители и земляки в его родной убогой татарской деревне и решил помочь соотечественникам. У него появилась цель в жизни, и теперь он твердо стремился к ней. Для начала он серьезно благоустроил родительский дом. Потом проложил приличную автодорогу к селу. Раньше деревню с внешним миром соединял грунтовой проселок, по которому можно ездить лишь половину года, в остальное время на ней застревали в грязи даже трактора.  Потом, - все это на свои деньги! – построил в деревне мечеть. И земляки благословили его.
      Земляки не знали, чего стоили Джамилю эти строительные дела. Пока он благоустраивал отдельно взятый родительский дом, местные чиновники его не беспокоили. Но как только его благодеяния вышли за пределы родительского двора, - чиновники оживились и набросились на богатенького бизнесмена. Их совершенно не волновало то, что и дорога, и мечеть, - это благотворительные мероприятия, и никаким обложениям они не подлежат. На дорогу и на мечеть нужны проекты, - ну, как в далекой заволжской деревне без дорогих проектов!? Проекты должны быть согласованы со всеми мыслимыми и немыслимыми местными, районными и республиканскими инстанциями. А любое согласование – это официальная оплата работ и неофициальные огромные взятки.
      Поначалу Джамиль пытался было воздействовать на национальные чувства чиновников-татар, - куда там. Нажива не имеет национальности. Приходилось каждый шаг в благотворительной деятельности «мостить» пачками купюр. Дело осложнялось тем, что Джамиль жил в Подмосковье, и бывал в родной деревне лишь короткими наездами. Взяточники стали донимать его сроками действия согласовательных подписей, каждый документ приходилось согласовывать по несколько раз, а цены на взятки, как и на все в демократической России росли с каждым днем. Джамиль нервничал, чертыхался, матерился про себя по-татарски, а материться татары умеют не хуже русских, но не отступал. Постепенно у него образовались «связи» в районе и в Татарстане, высокие покровители несколько умерили аппетиты взяточников. И вот настали оба торжественных момента. По новой асфальтированной дороге в родную деревню пошли первые автомобили, в новую мечеть впервые пришли его земляки.
      На этом его благотворительность не остановилась. Он выделил деньги на капитальный ремонт заброшенной школы, и дети перестали ходить в школу за много километров. Он нашел рабочих и привел в порядок полуразрушенное кладбище, а такое у мусульман ценится очень высоко.
      Но в производстве «Эффектона» оставался нерешенным вопрос с арендодателями. Они по-прежнему периодически вздували арендную плату, и постоянно приходилось искать новое помещение для производства. Но и этот вопрос в конце концов решился. Компаньоны как-то подсчитали свои возможности и купили за сходную цену полуразрушенную «башню» бывшего цементного завода. Прежние хозяева продавали «башню» на снос, но друзья не стали ни сносить, ни восстанавливать «инвалидное» здание. Они провели  косметический ремонт обширного первого этажа, а все остальное оставили в состоянии некоторого хаоса. Они купили у некой архитектурно-строительной фирмы официальную, согласованную и заверенную во всевозможных инстанциях справку о том, что полуразрушенной башне дальнейшее разрушение не грозит, и что в уцелевшем первом этаже можно разместить взрывобезопасное производство гуталина. Теперь «Эффектону» стали не страшны никакие арендаторы. Но постоянное счастье в России недостижимо.
      Но в демократической России жить и работать без постоянно возникающих трудностей невозможно. Новые хозяева нефтеперабатывающих заводов, наконец, сообразили, что их продукция имеет огромный спрос на Западе. И тут же стали вздувать цены на свою продукцию. Это оказалось самым сильным ударом для наших концессионеров. Повлиять на нефтяных магнатов они никак не могли. Цены на когда-то самое дешевое в мире сырье стали расти с каждым днем. Верные принципу во что бы то ни стало держать стоимость «Эффектона» неизменной, наши концессионеры стали испытывать серьезные трудности.
      И наступил момент, когда перед ними встал нелегкий выбор: поднять цену на свой гуталин, чтобы сохранить рентабельность производства, или свернуть производство и заняться каким-то другим бизнесом.
      Как ни печально им было расставаться с «Эффектоном», который принес им неплохую прибыль в самые трудные для России годы, но другого выхода не оставалось. Они удержали цену в два рубля за баночку даже в бандитские годы ельцинского правления. И сейчас, когда экономика страны стала, вроде бы, выкарабкиваться из пропасти, куда ее сбросили безграмотные и корыстолюбивые хозяева нашей жизни, поднимать цену на «Эффектон» и наживаться за счет простых людей друзья никак не могли.
      После долгих разговоров и прикидок, они решили оставить небольшое производство гуталина, лишь бы оно окупало само себя, а каждому теперь предстояло выбрать новый путь в жизни, уже каждому  самостоятельно, без поддержки друга. 
      Но это уже совсем другая история. А пока даже в диких условиях криминального первоначального накопления Джамиль и Сергей Александрович делом доказали, что бывшие советские спецхимики в самые мрачные годы российской истории сумели выстоять в окружении немыслимых трудностей и обеспечить себе прочное будущее не за счет грабежа народа, а творческой силой своей мысли.
      Не всем дано такое. Из спецхимического НИИ, в котором работал Джамиль, в постыдные для России ельцинские годы ушли «на вольные хлеба» сотни инженеров, как опытных, так и молодых специалистов. Через десять-пятнадцать лет почти половина из них вернулась на свои  рабочие места, не добившись ни богатства, ни счастья. Еще почти половина ушедших умерли или бесследно сгинули в дебрях рыночной экономики. И только двое выбились «в люди», один из них -  Земиль Эмирзянович Асматуллов. Он правильно выбрал объект приложения своих сил, и у него оказался надежный, верный и честный помощник. Всем остальным, из сотен ушедших в бизнес, просто не повезло.