Однажды... 341-350

341. Дважды мудрец

Тиран древнегреческого города Коринфа Периандр (? –587 до н.э.) был умелым правителем, умеющим ценить добрую шутку. Однажды он присутствовал на выступлении бродячего певца, который исполнял саги о Троянской войне, яблоке Париса и дальновидности мудрецов. Проникнувшись пением, правитель приказал изготовить красивую и драгоценную вещь. Выбив на ней надпись «Величайшему мудрецу Эллады», он отправил ее в Милеет в подарок Фалесу (ок. 625–ок. 547 до н.э.), знаменитому мудрецу Древней Греции, которого называли «отцом философии». Однако скромный Фалес , получив ценный подарок, отказался от него и переправил Бианту (VI век до н.э.), одному из самых известных в то время греческих мудрецов. Биант поступил точно так же и переправил его Питтаку (651;569 до н.э.). тот – Клеобулу (VI век до н.э.), Клеобул – Мисону (VI век до н.э.), Мисон – Хилону (VI век до н.э.), Хилон – Солону (640/635 – 559 до н.э.), а Солон, завершая этот своеобразный круг почета, снова переслал его Фалесу. Теперь Фалесу не оставалось ничего другого, как только оставить эту вещь у себя. Единственное, что он сделал, – это приказал изменить надпись, выбитую на поверхности. Отныне она читалась так: «Фалесу, дважды признанному величайшим из мудрецов Эллады».

342. Знамение судьбы

В 1933 году Адольф Гитлер (1889–1945), большой поклонник искусства, участвовал в закладке Музея немецкого искусства в Мюнхене. Фюрер положил в фундамент первый камень и ударами серебряного молотка стал его поправлять. Вдруг молоточек сломался прямо у него в руках. Суеверный Гитлер испугался такого знамения. Смертельно побледнев, он прошептал: «Страшное зло готово нанести свой первый удар!» В течение трех месяцев после случившегося фюрер ходил как в воду опущенный. И вдруг пришло известие, что главный архитектор Мюнхенского музея Пауль Людвиг Троост (1878–1934) скоропостижно скончался. Невзирая на то, что Троост был его близким другом Гитлер очень обрадовался. На встрече с друзьями он патетически воскликнул: «Теперь проклятие снято. Оказывается, должен был умереть Троост, а не я!».

343. Новая традиция

Советский композитор Дмитрий Шостакович (1906–1975) однажды был приглашен на прием к английской королеве. После официальной церемонии подали чай с лимоном. Изрядно нервничающий композитор выпил его, достал ложечкой лимонную дольку и съел ее. Присутствующие были шокированы – это было грубейшим нарушением этикета. Однако королева сумела исправить положение. Она невозмутимо достала свой лимон и тоже съела. Таким образом инцидент стал прецедентом. Теперь при английском королевском дворе принято съедать лимон из чая.

344. «Рассадники» революционеров

Однажды к Сталину (1879–1953) обратился будущий Патриарх всея Руси Алексий (1929–2008) с просьбой разрешить открыть церковь в Москове.
Открывайте, – сказал Сталин, – Русским матерям есть за кого помолиться, есть по ком поплакать.
Приободренный Алексий осмелился попросить разрешения открыть и духовные учебные заведения. Сталин разрешил открыть богословские школы, а насчет семинарий сказал: – История знает случаи, когда из духовных семинарий выходили неплохие революционеры! А впрочем, от них мало толку. Вот видите, я учился в семинарии, и ничего путного из этого не вышло.

345. Царская милость

Однажды на звон колокольчика императрицы Екатерины II (1729;1796) не явился никто из ее прислуги. Она пошла из кабинета искать и, наконец, в одной из задних комнат обнаружила истопника, который усердно вязал толстый узел. Увидев императрицу, он оробел и упал перед нею на колени.
– Что такое? – спросила она.
– Простите меня, Ваше Величество.
– Да что же такое ты сделал?
– Да вот, матушка-государыня: чемодан-то набил всяким добром из дворца Вашего Величества. Тут есть и жаркое, и пирожное, несколько бутылок пивца и несколько фунтиков конфект для моих ребятишек. Я отдежурил мою неделю и теперь отправляюсь домой.
– И где же ты хочешь выйти?
– Да вот здесь, по этой лестнице.
– Нет, здесь не ходи, тут встретит тебя обер-гофмаршал (Г.Н. Орлов), и я боюсь, что детям твоим ничего не достанется. Возьми-ка свой узел и иди за мною.
Она вывела его через залы на другую лестницу и сама отворила дверь:
– Ну, теперь с Богом!

346. Происшествие в театре

В бытность Грибоедова (1794/1795–1829) в Москве в 1824 году, он сидел как-то в театре с известным композитором Алябьевым (1787–1851), и оба очень громко аплодировали и вызывали актеров. В партере и в райке зрители усердно им вторили, а некоторые стали шикать, и вышел ужасный шум. Более всех были заметны Грибоедов и Алябьев, сидевшие на виду, а потому полиция сочла их виновниками происшествия. Когда в антракте они вышли в коридор, к ним подошел полицмейстер Ровинский в сопровождении квартального, и тут произошел между Ровинским и Грибоедовым следующий разговор:
– Как ваша фамилия?
– А вам на что?
– Мне нужно знать.
– Я Грибоедов.
– Кузьмин, запиши, – велел Ровинский квартальному.
– Ну а как ваша фамилия? – спросил Грибоедов.
– Это что за вопрос?
–  Я хочу знать, кто вы такой.
– Я полицмейстер Ровинский.
Грибоедов повернулся к Алябьеву:
– Алябьев, запиши…

347. «Матерщинник» Толстой

Лев Толстой (1828–1910) во время своей службы во 2-й легкой батарее 13-й артиллерийской бригады хотел извести матерную ругань среди солдат и часто говорил им:
– Ну к чему такие слова говорит? Ведь ты этого не делал, что говоришь, просто, значит, бессмыслицу говоришь, ну и скажи, например, «елки тебе палки», или «эх ты, едондер пуп», или «эх, ты, ерфиндер», и т.д.
Затем Толстого перевели в другое подразделение, а на его место был назначен Николай Александрович Крылов (1830–1911) , отец будущего академика-кораблестроителя А.Н. Крылова (1863–1945). Солдаты рассказывали ему:
– Был у нас офицер, его сиятельство граф Толстой, вот уж матерщинник был, слова простого не скажет, так загибал, что и не выговоришь…

348. Честная бедность

До того как оказаться при дворце герцога Бирона (1690–1772), шут Тимофей Кульковский (нач. XVIII в. –?) был очень беден. Однажды он проснулся среди ночи от какого-то шума и увидел , что в его убогое жилище забрались воры. Позевывая и усмехаясь, Кульковский сказал:
– Не знаю, братцы, что вы можете отыскать здесь впотьмах, когда я сам и днем-то здесь ничего найти не могу.

349. Пальба по взмаху

Во времена Александра I (1777–1825) в какой-то высокоторжественный день весь двор сел за парадный стол. Комендант Петропавловки Башуцкий (1771–1836) стоял у окна с платком в руках, чтобы подать сигнал, когда «придется виват из крепости палить». Гофмаршал Нарышкин (1786–1838) не сидел за столом, а распоряжался, и вот, заметив важную позу коменданта, подошел к нему и сказал:
– Я всегда удивляюсь точности крепостной пальбы и, как хотите, не понимаю, как это вы делаете, что пальба начинается всегда вовремя…
– О, помилуйте! – отвечал Башуцкий. – Очень просто! Я возьму да махну платком вот так! – и махнул взаправду. Поднялась пальба. Башуцкий не мог понять, как это могло случиться, и собирался «сделать строгий розыск и взыскать с виновного».

350. Демонстрация фонографа Эдисона

11 марта 1878 года на заседании Французской академии состоялась демонстрация собравшемуся научному сообществу фонографа Томаса Эдисона (1847–1931). Организовал ее страстный почитатель  Эдисона – известный физик Теодор дю Монсель (1821–1884). Вел демонстрацию сотрудник изобретателя венгерский инженер Тивадар Пушкаш (1844–1893). Он объяснил собравшимся, что при воспроизведении записи звука игла, двигающаяся по канавке, передает колебания на упругую мембрану, которая излучает звук. Но когда из коробки и в самом деле раздался голос, профессор-филолог Жан Буйяр (?–?) вскочил со своего места и, подбежав к  бедняге Монселю, принялся яростно его душить, приговаривая:
– Негодяй! Вы думаете, мы позволим чревовещателю надувать нас?! Как вы могли поверить мошеннику, внушающему, что презренный металл может воспроизводить благородные звуки человеческой речи?!