Музыка и Лермонтов

            
                Музыка и Лермонтов
      
    О музыкальных способностях Лермонтова вспоминали современники и называли самым «музыкальным из русских писателей». И дело не только в том, что он обладал абсолютным слухом, прекрасно играл на «скрыпке» и фортепиано, а также на флейте. Белинский сравнивал произведения Лермонтова с музыкой: «Лирика Лермонтова – это музыка, а многочисленные произведения по богатству и силе красоты сопоставимы с изобразительным искусством».
Музыкальность его лирики и поэм подтверждены тем, что его творения вдохновили русских и иностранных музыкантов на создание более, чем трёх с половиной тысяч сочинений, что превосходит число музыкальных сочинений по произведениям любых других русских писателей. Это произведения вокально-инструментальные, симфонические, оперы и балеты, написанные русскими и зарубежными композиторами 19-21 веков.

     Первыми музыкальными впечатлениями Лермонтов обязан матери. В 1830 он писал: «Когда я был трех лет, то была песня, от которой я плакал; ее не могу теперь вспомнить, но уверен, что если б услыхал ее, она бы произвела прежнее действие. Ее певала мне покойная мать».

    Сведения о музыкальных. впечатлениях юного Мишеля крайне скудны. С народными песнями он познакомился еще в Тарханах. Систематически обучаться музыке начал в Пансионе в Москве. В 1829 Лермонтов публично исполнил аллегро из скрипичного концерта Л. Маурера — произведения, считавшегося в техническом отношении трудным. Известно, что Лермонтов дважды в разные годы был на представлениях «волшебной оперы» «Князь невидимка» К. А. Кавоса, слушал оперу «Пан Твардовский» А. Н. Верстовского, мог видеть также «волшебную оперу» «Русалка» Давыдова и Кавоса.

     Музыкальные образы этих сочинений нашли отражение в раннем творчестве Лермонтова — в либретто оперы «Цыганы» (по А. С. Пушкину) с вставной песней цыгана Гикши; в наброске «При дворе князя Владимира», написанном под воздействием «волшебных опер». Фантастический сюжет наброска и образы его героев восходят не только к сказке и романтической поэме, но и к сказочным операм, заполнявшим в ту пору репертуар московского театра. В Петербурге он слушал оперу «Немая из Портичи» («Фенелла») Д. Обера и, вероятно, «Жизнь за царя» М.И. Глинки. По-видимому, по спектаклям немецкой труппы в Петербурге Лермонтов был знаком с итальянской оперой (Дж. Россини).

    Репертуар известных ему музыкальных произведений этим не ограничивался. Наверняка Лермонтов знал «Волшебного стрелка» К. М. Вебера, «Роберта-дьявола» Дж. Мейербера. Очерк «Панорама Москвы», написанный в годы пребывания в Школе юнкеров, показывает, что Лермонтов был знаком с симфоническим творчеством Л. Бетховена: поэт уподобляет «согласный гимн колоколов» «чудной, фантастической увертюре Беетговена, в которой густой рев контр-баса, треск литавр, с пением скрыпки и флейты, образуют одно великое целое».

    В произведениях  писателя («Вадим»)  встречаются имена современных композиторов и исполнителей). В Петербурге поэт бывал в домах В.Ф. Одоевского и братьев Виельгорских, где часто выступали выдающиеся музыканты. Отголоски этих впечатлений сказались в наброске повести «Штосс» («У графа В... был музыкальный вечер»): «Первые артисты столицы платили своим искусством за честь аристократического приема». Упоминается здесь «новоприезжая певица», которая  пела балладу Ф. Шуберта на слова И. В. Гёте «Лесной царь». Поэта поразили не только «обольстительные звуки», но и то, что в них «таились отзывы радости и муки». Упоминает Лермонтов и выдающегося певца Н.К. Иванова. В романе «Княгиня Лиговская» при описании кабинета Печорина отмечено, что «на мраморном камине стояли три алебастровые карикатурки Паганини, Иванова и Россини». Сочетание имен трех великих музыкантов – не  только черта времени, но и свидетельство музыкальных вкусов героя.

     Лермонтов любил и тонко чувствовал музыку, считая, что она может точнее и глубже, чем слово, выразить сокровенные чувства. В его лирике нашло отражение романтическое восприятие музыки, опирающееся на богатую традицию романтизма. В стихотворении «Не верь себе» поэт говорит о невозможности «стихом размеренным и словом ледяным» передать значение простых и сладких звуков, рожденных в час вдохновения. Только музыка может передать богатство и сложность «мысли», не стесненной «размером слов».

    Но музыка для поэта –   не только раскованность художественных средств, но и воплощение чувств, сокровенный смысл которых нельзя выразить иными средствами. Звук и зримый образ нерасторжимы, как нерасторжима связь музыки с жизнью человека, памятью, воспоминаниями. Власть звуков, сила музыки заключаются в способности возвращать к жизни прошлое, пробуждать воспоминания, превращать слышимое в зримое, — утверждает поэт в стихотворении «Звуки».  Можно привести описание звучания колоколов в «Панораме Москвы»: «...и мнится, что бестелесные звуки принимают видимую форму, что духи неба и ада свиваются под облаками в один разнообразный, неизмеримый, быстро вертящийся хоровод...». Музыка для поэта — это выражение глубинных чувств и переживаний, язык души.

    Самые звуки голоса позволяют слушателю глубже понять чувства собеседника. Лермонтов в 20 лет писал М. А. Лопухиной: «О! как я хотел бы вас снова увидеть, говорить с Вами: потому что звук ваших речей доставлял мне облегчение. На самом деле следовало бы в письмах помещать над словами ноты...» По убеждению поэта, слово, закрепленное на бумаге, мертво, и лишь музыка (ноты) может передать живое течение речи, ее неповторимую интонацию. В  его поэзии часто возникает образ мелодии, властно овладевающей сознанием лирического героя.

    Биографы поэта справедливо связывают с подобными впечатлениями, полученными Лермонтовым в детстве, стихотворение «Ангел»: «И звук его песни в душе молодой / Остался — без слов, но живой». Мелодия передает движение души, голос чувства, вызывающий ответный эмоциональный отклик. В стихотворении «Сосед» песнь неведомого узника не только находит отклик в душе героя, но пробуждает воспоминания о лучших днях: «Я слушаю — и в мрачной тишине / Твои напевы раздаются. / О чем они — не знаю; но тоской / Исполнены, и звуки чередой, / Как слезы, тихо льются, льются...» Сравнение звуков со слезами — устойчивый образ в поэзии. В «Демоне» описываются «звуки песни» Тамары и впечатление, произведенное ею на Демона («...Слеза тяжелая катится»).

   Поэт одушевляет природу, наделяет ее языком чувств. Бесхитростная мелодия, пропетая на тростниковой дудочке, становится печальной исповедью погибшей девушки («Тростник»). Но звуки песни связываются в сознании поэта не только со скорбью. Иногда они воплощают живое и страстное чувство, реализуясь в ёмких метафорах и сравнениях («Как небеса твой взор блистает»; «Как поцелуй горит и тает / Твой голос молодой»). Но подобные образы довольно редки у Лермонтова.

    Его восприятие мелодии обычно свободно от гедонизма. Герои поэта ищут в музыке утешения, разрешения тревог, но не всегда его обретают, ибо окружающая действительность чаще всего дисгармонична. Тонко чувствующий музыку, поэт остро ощущал оттенки настроений, необходимые для ее восприятия. В «Автобиографических заметках» он пишет: «Музыка моего сердца была совсем расстроена нынче. Ни одного звука не мог я извлечь из скрыпки, из фортепиано, чтоб они не возмутили моего слуха». Когда-то писали о Дж. Байроне, что «ранняя страсть означает душу, которая будет любить изящные искусства». Лермонтов делает к заметкам характерное примечание: «Я думаю, что в такой душе много музыки».

    Поэт нередко уподобляет звуки голосу сердца; оборвавшийся звук или струна — это улетающая жизнь. Устойчивость этих метафор носит глубокий философский смысл. Как часто образ порванной струны встречается у поэта: «Наша смерть — струны порванной звон» или: «Стон тяжелый вырвался из груди, / Как будто сердца лучшая струна / Оборвалась...» (Поэмы «Литвинка», «Последний сын вольности»).

    Ещё в ранних стихах поэт использует музыкальные образы – их  выполняют лира, «задумчивая цевница», арфа, а позднее, пастушеская свирель, балалайки звук народный, «шотландская арфа» (своеобразный символ воображаемой поэтической родины поэта) , «золотая арфа»(т.е.золотые гусли), «эолова арфа», навеянная балладой В. А. Жуковского. Музыкальные инструменты несут определенный социальный смысл. Гусли напоминают об утраченной вольности. В поэме  «Две невольницы» в руках красавицы Гюльнары «звенит испанская гитара». В стихотворении «Венеция», написанном октавами, оживают звуки народных итальянских  песен: «Студеная вечерняя волна / Едва шумит под веслами гондолы / И повторяет звуки баркаролы...» Героиня-итальянка в поэме «Джюлио» играет на лютне. С лютней же связаны воспоминания о былом счастье и надежды на свободу литвинки Клары (поэма «Литвинка»). В поэме «Демон» и других восточных сочинениях Лермонтова упоминаются народные чонгури, зурна, бубен, пандури, сааз.
 
    Неотделимая в сознании поэта от самой жизни,  в его творчестве существенна роль песни: в самые напряженные и решающие моменты действия она то смягчает,то усиливает страдания героев. Песня не только фон действия, но духовная атмосфера, в которой они живут. В «Джюлио» — это «баркарола мирных рыбаков». Песни горцев в «Измаил-Бее» дышат весельем. В «Ауле Бастунджи»: «Из бедной сакли раздавался вдруг / Беспечной, нежной, вольной песни звук!» В поэме «Хаджи Абрек» всадник «...песню дедов иногда, / Склонясь на гриву, запевает. / И дальний отзыв за горой / Уныло вторит песне той». Песня утешает скорбящую душу, и она же вызывает печальные воспоминания. Воин в поэме «Последний сын вольности» обращается к старому певцу: «Смягчает горе песни звук, / Так спой же, добрый Ингелот /...Ты спой, чтоб облегчилась грудь, / Которую тоска гнетет». Ингелот запевает песню, описание которой выдержано в возвышенно романтическом духе.

    В романсе Нины в «Маскараде звучит предчувствие несчастья. Песня контрабандистки в «Тамани» раскрывает изнутри образ героини: «Вдруг что-то похожее на песню поразило мой слух. Точно, это была песня и женский свежий голосок, — но откуда?... Прислушиваюсь... напев странный, то протяжный и печальный, то быстрый и живой... Я поднял глаза: на крыше хаты моей стояла девушка в полосатом платье с распущенными косами, настоящая русалка». С песней связана недолгая жизнь Мцыри. Он сохранил с детства воспоминание о родине - зрительные и слуховые впечатления слиты воедино. Герой вспоминает «звуки песен» своих сестер и «лучи их сладостных очей». В песне грузинки, случайно услышанной Мцыри, оживают его светлые надежды: «И ближе, ближе все звучал / Грузинки голос молодой, / Так безыскуственно живой, / Так сладко вольный, будто он / Лишь звуки дружеских имен / Произносить был приучен...».

     В «Мцыри» поэт создал музыкально-полифонический образ свободной природы. Герой поэмы, припав к земле, прислушивается «К волшебным, странным голосам;/ Они шептались по кустам, / Как будто речь свою вели / О тайнах неба и земли; / И все природы голоса / Сливались тут». Все явления окружающего мира, окружающий пейзаж поэт воспринимает в богатстве звуков и голосов. Он слышит «волн прибрежных стон», «соловья таинственные звуки», вой «зимних бурь» и рев грозы. Конечно, это метафоры. В стихотворении «Кавказу» строка «звон славы, злата и цепей» отражает глубокое осмысление Лермонтовым истории страны. Война в раннем одноименном стихотворении изображена «Трубой заветною... Ман;;ит в поля кровавой мести!». Зловещая симфония битвы В «Бородине», создаётся звоном булата, «визгом» картечи, треском барабанов и «протяжным воем» орудий.

   Звуки в восприятии поэта обладают и психологическим смыслом. Звук монастырского колокола – предвестие  беды, утрата надежды вырваться на свободу («Мцыри»). В «Боярине Орше» и других поэмах звон колоколов предвещает осуждение и гибель героя. Эпитеты: «протяжный, дрожащий вой» («Вадим»), «унылый звон колоколов» («Боярин Орша»). В стихотворении «Метель шумит» - это  «звук могилы над землей). Перед казнью купца Калашникова: «Заунывный гудит, воет колокол, / Разглашает всюду весть недобрую».

    Музыкальность поэзии Лермонтова достигается использованием особых художественных средств. В «Песне про... купца Калашникова» композиция строится по строгим законам симметрии (зачин, две интерлюдии и концовка, повторяющая мотивы зачина), свойственным не столько поэтическому, сколько музыкальному  произведению. Во многих стихах использованы формы и структура музыкальных жанров песни и романса. Поэт испытал сильное воздействие русского песенного фольклора. В стихах звучат мотивы лирической песни с ее задушевной грустью, песен вольности («Вадим»), отголоски песен о Степане Разине («Атаман»).

     Музыка и вызванные ею впечатления в сознании Лермонтова - неотъемлемая часть его творчества. Это о нём было справедливо сказано: «Лермонтов дает поразительные, редкие в мировой литературе образцы того, как именно следует говорить о музыке, не искажая её сущности как искусства звукового, как именно следует воссоздать в словесной форме поэтическими средствами своеобразие музыкального переживания».