Есть люди иного порядка - памяти Е. Н. Матюшкина

В августе 1989 г. я стоял у могилы Л.Г.Капланова и никак не думал, что через какое-нибудь десятилетие судьба так трагически и так преждевременно оборвёт жизнь ещё одного замечательного исследователя  амурского тигра - Евгения Николаевича Матюшкина. Общая цепочка потерь оказалась длиннее. Она протянулась от Капланова к Матюшкину через Анатолия Григорьевича Юдакова, Виктора Григорьевича Коркишко, положивших на защиту тигра и леопарда собственные жизни, но на этом не закончилась. Думаю, её настоящий масштаб много больше. Он связан с тем страшным опустошение в науке, охране природы и душах людей, который принёс развал СССР. Именно с развалом страны, создавшим такой страшный стресс для большинства из нас, связан преждевременный уход из жизни не только Е.Н.Матюшкина, но и многих других людей.            

Против развала, на самом его пороге, Евгений Николаевич говорил не раз. Мне запомнились несколько его рассуждений на эту тему в конце 1980-х - начале 1990-х, когда я приезжал в МГУ с Тянь-Шанской станции по аспирантским делам. Вечером мы иногда возвращались вместе из университета к метро пешком и беседовали по дороге: “Я не хочу читать биогеографию России – я хочу читать биогеографию СССР”; “мы можем не уважать коммунистов, но они сохранили страну целиком, какой она им досталась”; “сегодня я бы даже вступил в партию, но не вижу первичной ячейки, которая могла бы остановить развал страны”; “я полностью согласен с писателем Василием Аксёновым, который сказал: “при песне ”Вставай, страна огромная” мне хочется встать”, мне – тоже”.

Главная трагедия России заключается сегодня в том, что потери 1990-х-2000-х возместить пока нечем. На горизонте обозримой литературы в области зоогеографии не видно ни одной новой фигуры, близкой по уровню к Е.Н.Матюшкину. Нет её в популяционных исследованиях млекопитающих. Нет в стратегии охраны редких видов. Нет - в палеонтологии четвертичного периода. Есть много “докторов современного разлива”, специалистов – нет. Потому что в один ряд со специалистами уровня Л.С.Берга, Г.У.Линдберга, О.Л.Крыжановского, Е.Н.Матюшкина и им подобных поставить некого. Наука оказалась обезглавленной. Между поколениями учителей и учеников прервалась живая связь.

За 20 лет переписки с Е.Н. у меня накопилось 75 его писем. При том жёстком графике столичной жизни, где время Е.Н. было спланировано поминутно, цифра 75 подчёркивает сколько сил и времени он вложил только в одного из его многочисленных учеников. Из писем и нашего общения я почерпнул много ценного в методике полевой работы, навыках подготовки рукописей, но самое главное, пожалуй – географический стержень работы. Формула “без географии ты нигде” сквозила из каждого письма Е.Н. Она легко ложилась на общий географический дух, царивший на Тянь-Шанской физико-географической станции, и легко вписывалась в русло моего общения с ещё одним замечательным географом, с которым мне посчастливилось тогда познакомиться – Евгением Владиславовичем Максимовым, создателем теории ритмов в Природе. Вместе с тем, все письма и все 20 лет нашего знакомства были лишь длинной прелюдией, потребовавшейся для того, чтобы я созрел до вопросов настоящего биогеографического плана. Этих вопросов мои учителя и старшие друзья Е.Н.Матюшкин и Е.В.Максимов ждали от меня всю жизнь, но при их жизни я не был готов к ним. А когда оказался готов, задавать их стало некому. Я попал в пустоту, как большинство коллег моего или младшего возраста, пустоту, созданной разрывом поколений учителей и учеников на переломе 1990-х-2000-х.

Последнее моё письмо с главными вопросами опоздало к Е.Н. на несколько дней. Я тогда начал разрабатывать проблему реконструкции плейстоцена с позиций теории ритмов Е.В.Максимова и гипотезы геократических колебаний уровня океана Г.У.Линдберга, и по возвращении из поездки по Британской Колумбии, Юкону и Аляске летом 2003 г. написал Е.Н. письмо.

В январе 1988 г. мы единственный раз работали с Е.Н. в поле - на Тянь-Шане. Встретил я его в Пржевальске, куда он прилетел из Москвы, и дальше нам надо было ехать в Покровку, где находилась Тянь-Шанская станция и наш дом. В Покровке Е.Н. хотел остановиться в гостинице, и, предвидя эту его деликатность, я сказал: “Конечно, вы можете остановиться в гостинице, но там – клопы. В гостинице вы каждый день будете думать не о работе, а о бане, которая работает в Покровке только раз в неделю. У нас же в доме для вас приготовлена свободная комната – без клопов и с баней в двух шагах”. Аргумент оказался убедительным.

Домашнее соседство с Е.Н. подарило много приятных часов вечерних обсуждений разных проблем жизни, науки, охраны природы. На Тянь-Шанской станции мы были изолированы зимой от “большого общения” и приезд свежего человека, да ещё уровня Е.Н.Матюшкина, был просто редким подарком. Все ответы и рассуждения Е.Н. отличались такой же оригинальностью, ясностью и продуманностью, как его статьи. Меня всегда удивляла чёткость его формулировок – он читал свои мысли как с листа. Мне не однажды казалось, что он их откуда-то подсматривает. Е.Н. по памяти, без запинки, воспроизводил названия, авторов и год издания множества литературных источников, в редком случае поправляя себя или ставя знак вопроса. Помню, Е.Н. без всяких бумажек надиктовал мне “куклу” содержания будущей диссертации по главам и подглавкам, чем убил меня наповал. То, что на мой взгляд, требовало долгих недель и месяцев раздумий, было решено примерно за полчаса. Я чувствовал себя абсолютно никем под давлением столь мощного интеллекта, хотя позднее, уже после успешной предзащиты, отказался от “100-процентно диссертабельной” темы, полностью изменил название и текст рукописи и нашёл именно то, что я хотел сказать.

Для работы в поле мы поднялись в горы, на базу Тянь-Шанской станции в Чон-Кызыл-Су, так удачно выбранной ещё в 1947 г. Г.А.Авсюком из ИГАНа в качестве основного места её расположения. С машины спрыгнули километров на 5 раньше, чуть ниже родоновых источников, чтобы по дороге посмотреть свежие следы после выпавшего накануне снега. Через развалины старого моста, где всегда ходили и рысь, и ирбис, действительно тянулась свежая цепочка следов. В пухлом глубоком снегу определить сразу кто именно прошёл было невозможно, но Е.Н. подтолкнул меня: “Твоя вотчина, тебе и решать кто прошёл...” Как часто бывает в таких случаях по молодости, я поторопился с ответом, и - ошибся. Позднее мы ошибались оба даже без всякой спешки и поэтому благоприятный период, когда нам посчастливилось встретить так много свежих следов ирбиса и рыси на одном участке, успешно использовали для выведения ясных критериев различий обоих видов.

Опыт совместной полевой работы с Е.Н. оказался полезным для меня на всю жизнь. Когда на следующий день после рыси мы наткнулись в Чон-Кызыл-Су на свежие следы ирбисов, я получил хороший урок “каллиграфически” аккуратной обработки первичных данных. Выбрав место, где снег подплавило солнце и отпечатки лап прорисовались отчётливо, Е.Н. начал измерения следов. Я в основном наблюдал за ним и был поражён насколько скрупулёзно и добросовестно можно проводить измерения. Дефицит методического опыта я ощущал давно, давно этот пробел существует в нашей териологической литературе и потому я был очень благодарен Е.Н. за его приезд и его полевые уроки. Достав перочиный нож, Е.Н. лезвием отсёк по снегу прямые линии, точнейшим образом указывающие положение “пятки” и пальцев зверей, и только потом промерил эти отрезки складным деревянным метром, имеющим миллимитровую и сантиметровую шкалы делений. Таким же образом он замерил ширину следовой дорожки зверей, длину прыжков, размер лёжки. На поворотах, при изменениях направления хода ирбисов, не постеснялся обнюхать близлежащие кусты, стволы деревьев, отдельные камни или скальные отвесы, выискивая мочевые метки.

Вечерами, у печки и керосиновой лампы, много рассказывал о своей работе с тигром на Дальнем Востоке, о исследованиях А.Г.Юдакова и И.Г.Николаева, о лесниках Сихотэ-Алиньского заповедника. Сожаление, что основная работа не оставляет времени написать о стольких замечательных историях, рассказанных лесниками Сихотэ-Алиньского заповедника или о самих лесниках, звучало от него за эти дни не раз. Два предшествующих года Е.Н. пришлось плотно работать с неопубликованными материалами рано погибшего А.Г.Юдакова, помогая И.Г.Николаеву свести их в одну книжку и подвести главный итог полевым исследованиям зимней экологии амурского тигра на Дальнем Востоке СССР.

Ближе с дальневосточниками и другими коллегами-зоологами нас познакомила возглавляемая Е.Н.Матюшкиным совместно с Д.И.Бибиковым Комиссия по крупным хищникам. Она была реорганизована из Комиссии по волку и на ней мы услышали много интересных работ, в том числе и свежие результаты исследований Е.Н. по Монголии, куда он начал ездить в 1990-е годы в составе Советско-Монгольской экспедиции. И опять, в каждом его докладе, неизменный приоритет получала географическая подложка исследований: сравнение зональных комплексов Монголии с зональными комплексами Дальнего Востока, европейской части СССР или Северной Америки. На заседаниях Комиссии по хищникам Е.Н. ярко демонстрировал преимущества информативности нашего отечественного метода зимних троплений хищных зверей перед радиотроплениями, принятыми на Западе. Он не скрывал достоинств радиотелеметрии, но подчёркивал сколько всесторонней информации этот метод теряет, если не дополняется прямым её считыванием со следов зверей во время троплений по снегу. Для нас радиотропления оказывались малодоступными из-за дороговизны оборудования, тропления же по снегу открывали возможность работы большую часть года.

Ещё в год нашего знакомства – 1982 – я недоумевал, почему Е.Н. не защищается? Мне казалось, что каждая его крупная статья, посвящённая зоогеографическим обобщениям, стоит докторской. Будь то “Смешанность териофауны Уссурийского края: её общие черты, исторические корни и современные проявления в сообществах Среднего Сихотэ-Алиня” (1972), “Европейско-восточноазиатский разрыв ареалов наземных позвоночных” (1976), “Выбор пути и освоение территории амурским тигром (по данным зимних троплений)” (1977) “Рыси Голарктики” (1979), “Региональная дифференциация лесной фауны Палеарктики в прошлом и настоящем” (1982) или “Особенности зонального распространения хищных млекопитающих в Евразии и Северной Америке” (1988). Е.Н. сказал, что в планах защита у него есть, но защищаться, всё же, не стал... Ни в 1980-е, ни в 1990-е, ни в 2000-е... Что за этим стояло, я не знаю до сих пор, но со мной он в 90-е годы подшучивал: “Женя, в Киргизии теперь легко сделать докторскую. Для этого там надо просто поменять титульный лист кандидатской...”

Наследие Е.Н., скомпонованное сейчас его женой и ближайшим другом и соратником Людмилой Владимировной Кулешовой в “Избранные труды” (2005), ещё ждёт своего осмысления. А.К.Агаджанян и В.В.Рожнов написали к “Трудам” замечательное введение, передав самую суть Евгения Николаевича и суть его работ. Однако к работам Е.Н. каждый из нас будет возвращаться ещё по многу раз, каждый раз открывая новые горизонты мысли, стоящие за каждой строчкой и каждым словом. Словом Е.Н. владел виртуозно – действительно так, как говорят о работах, в которых “словам тесно, а мыслям просторно”. Лично мне в работах Е.Н. больше всего импонировала их географическая канва – с палео-, зоо- и другими приставками. География не просто наполняла собранный им биологический материал пространственным и историческим содержанием, но открывала этому материалу выход на простор эволюции из бутылочного горлышка сегодняшней жизни, а читателю - дарила всплеск мысли и видение совсем других горизонтов. Исследования Е.Н. зоогеографических проблем всегда были весомой оценкой вклада прошлых эпох в работу современности в области эволюции, фауногенеза и формирования экосистем.

В начале 1990-х, накануне совместного с американцами проекта по тигру на Дальнем Востоке, Е.Н. привёл в порядок свои давние необработанные материалы по тигру для публикации. Ему хотелось сверить результаты собственных полевых зимних троплений с тем, что будет получено с помощью радиотелеметрии, и использовать уникальную возможность на примере тигра показать преимущества и слабые стороны обоих методов. Результаты, как он сказал позднее, оказались идентичными. Поэтому нам нет никакого резона пасовать перед американцами из-за мнимого несовершенства нашей методики зимних троплений - наоборот: метод, доступный каждому из-за его дешевизны и прямо отвечающий природным особенностям нашей страны, должен широко использоваться и впредь.

Очень неожиданными оказались в русско-американском проекте результаты учёта тигра 1995 г. В 1998 г., когда я возвращался из Штатов в Иркутск и заехал в Москве к Е.Н., мы затронули эту тему. Е.Н. объяснил, что по результатам учёта 1995 г. численность тигра была на сотню голов выше официальной и достигала 550 особей. Такой величины популяция не имела в последние 100-150 лет и потому официальные исполнители боялись в такую цифру поверить после привычных “250-300 особей” во всех сводках. В официальном отчёте полученную цифру занизили на сотню голов. Матюшкин же, как главный координатор проекта, настаивал на том, что цифра верна. Он говорил: “Цифра получена полевым путём, мы можем её перепроверить, но не снизить на сотню голов лишь на том основании, что она нам кажется неправдоподобной”. Его личное объяснение резкого всплеска численности тигра в 550 особей в 1990-х годах сводилось к тому, что массовые незаконные рубки хвойных пород и массовые пожары на Дальнем Востоке привели к быстрой смене сукцессий и создали огромную кормовую базу копытным. Тем самым был определён невиданный ранее взлёт численности и жертвы, и тигра.

В том давнем разговоре о тигре я принял объяснения Е.Н. к сведению, но вплоть до 2005 г. не понимал, что в 1990-е годы мы напрямую столкнулись с редким зоогеографическим феноменом векового импульса ареала не только амурского тигра, но и амурского леопарда, снежного барса, и десятков и сотен других видов. Этот феномен открылся мне только когда мы с Петром Владимировичем Барановым начали обобщать все материалы последних 50 лет по заходам всех трёх редких видов крупных кошек на северную периферию ареала, и сравнивать их с тем, что было написано в известной сводке В.Г.Гептнера и А.А.Слудского (1972), в известной статье Е.Н.Матюшкина о ирбисе в Юго-Западном Забайкалье (1981) и в известной “Стратегии сохранения амурского тигра в России” (1996), разработанной под руководством Евгения Николаевича. К слову сказать, нам с П.В.Барановым или не поверили, или не поняли связи сверхдальних миграций крупных кошек (за 1000 км от ядра основного ареала) с влиянием векового ритма ни в одном издательстве, куда мы посылали две разные рукописи на русском и английском языках. Даже из Бюллетеня МОИП, где долгие годы работал Е.Н. и где мы надеялись на понимание больше всего, пришёл отрицательный отзыв людей, далёких, по-видимому, не только от зоогеографии и от ритмов. То же самое – из ведущих биогеографических журналов мира типа “Journal of Biogeography”, научно-популярных журналов “Nature”, “Time”, “National Geographic” и главных организаций, охраняющих диких кошек – International Snow Leopard Trust и IUCN Cat Specialist Group. Но IUCN, к их чести, в конце-концов принял нашу рукопись в “Cat News” (No 48, Spring 2008, 24-27) после того, как в ответ на их непонимание глобальных процессов, связанных с природными ритмами, мы написали: “What is hard to us to believe – are the notes of reviewers to our topic. Global warming and global rhythms are directly related today to main focus of IUCN Cat Group conservation interests. And if IUCN mention itself as a global organization, its members must understand the global processes. As authors, we do not pretend that all questions, discussed in our manuscript, are clear to us. We only pretend to look for logical explanation of facts of described zoogeographical phenomenon...”

На цифру в 550 тигров WWF России осмелился только в 2005 г. – через 10 лет после предыдущего учёта. Но в 2005 г., после 10 лет страшного браконьерства, эта цифра была заведомой ложью: её попросту переписали из материалов учёта 1995 года. Помня разговор с Евгением Николаевичем на эту тему, помня его позицию в отношении охраны природы и сомнения в необходимости присутствия на нашем Дальнем Востоке западных фондов после окончания тигриного проекта, я в 2007 году написал открытое письмо не столько фондам, сколько нашим специалистам-дальневосточникам, работавших с Е.Н.Матюшкиным:

“Вопрос по учётам касается не только сомнений, обоснованных в наших с Петром Барановым статьях по ситуации с крупными кошками в России, но прежде всего будущего этих кошек, будущего нашей природы и нашей науки. Побирушничество в западных фондах и нищета в собственных академиях сделали нас зависимыми от тех кормушек, с помощью которых сегодня определяется политика "охраны" природы и в родной стране и во всем мире. Может быть, я ошибаюсь, но я считаю, что с уходом Е.Н.Матюшкина и постепенным сходом со сцены специалистов его уровня и его поколения, мы здорово обмельчали и отдали на откуп WWF, WCS, Tigris и др. фондам и себя и природу. Сегодня более чем очевидно, что ни один самый честный фонд (они, слава богу, есть) не в силах вести успешные природоохранные программы. Охрана природы - прерогатива правительства. Я бы сказал, исключительно правительства. Потому что она требует системного подхода и развития сети охранных мероприятий на обширных территориях и в массе населения, что не под силу ни одному фонду. Однако наше правительство занято сегодня другими проблемами. Чего стоит его прошлогоднее постановление, обязывающее заповедники быть прибыльными (!) и платить доходы (!) в казну. Спасибо Бриниху, что он сразу написал ответное письмо об этом бреде.

В связи со всем сказанным, лозунг об успешных природоохранных программах любых фондов - такой же бред или, мягко говоря, ложь. Фонды могут помогать правительству в охранных мероприятиях, могут самостоятельно вести исследования, но они никогда не смогут играть сколько-нибудь ключевой самостоятельной роли в охране видов. В коррумпированных государствах фонды работают исключительно на коррупцию и на собственный карман. В некоррумпированных они не нужны, потому что нормальное правительство справляется со своими проблемами без всяких подачек. В качестве неуспешной природоохранной деятельности фондов приведу пример хорошо известного мне  International Snow Leopard Trust. За 25 лет существования этого фонда и его активных программ по охране снежного барса во всех странах в ареале вида численность снежного барса сократилась в этих странах с 10-12 до 3-4 тыс. особей, или на 70%! Налицо не просто нулевой результат -  результат отрицательный. Я предлагал ISLT передумать программы и причины их неуспешности, в ответ - продолжение тех же программ с тем же результатом.
 
На волне современного массового расселения всех трёх видов крупных кошек России, обусловленного действием векового ритма, мне хотелось бы предложить правительству и фондам какую-то широкую, объединяющую всех нас и все регионы в ареале кошек, программу. На мой взгляд, нам пора не прятаться по углам, а пора начать обсуждать широкие проблемы примерно так же, как мы это делали раньше в Комиссии по крупным хищникам. Там мы все познакомились, там учились обсуждать новости и проблемы, там же планировали общие программы на будущее.

В настоящее время я веду переписку с заповедником Кедровая Падь по поводу проекта, так как во главу угла проекта было бы разумно поставить дальневосточного леопарда - самую редкую из крупных кошек мировой фауны. Речь идёт не о том, чтобы снова и снова обсуждать проблемы о сохранении приморского ядра популяции, которые Вы, дальневосточники, знаете лучше любого из нас. Речь идёт о проекте, который поставил бы охрану леопарда и др. видов на широкую государственную основу и помог сохранить не только приморский участок ареала, но и новые очаги и миграционные коридоры, возникшие на волне глобального потепления климата в Китае и по границе с Забайкальем...

Буду благодарен за ответ по поводу предполагаемого проекта и пояснения в отношении учётов численности тигра в 2005 г., ...т.к. одновременный рост и уничтожение популяций снежного барса, леопарда и тигра не дают однозначного ответа о причинах их миграций. Согласно сложившимся представлениям (Панфилов, 1960), сверхдальние миграции являются вынужденными и характеризуют кризисное состояние популяции. Поэтому учитывая, что при максимальной численности тигра в 1990-х г. сверхдальние миграции регистрировались точно так же, как при минимальной - в 1930-х (Матюшкин и др., 1996, 1997),  можно считать, что и причины их были теми же самыми. Различие заключалось лишь в том, что в критическую ситуацию 1990-х г. попали не 2-3 десятка особей, уцелевших при прохождении популяции через “бутылочное горлышко” в 1930-х (Матюшкин и др., 1996), а около 5 сотен. Страшные пожары, безпрецедентные масштабы браконьерства и чёрные рынки Китая и России работали в этот период рука об руку”.

Ответа из WWF или WCS нет и не будет, но речь не о них. Речь о том, что без специалистов уровня Е.Н.Матюшкина охрана природы в нашей стране давно скатились на торговый уровень и управляется долларом точно так же, как любой торговый ларёк. По схожей причине падения нравов общества более ста лет назад, и схожей безвременной потере Н.М.Пржевальского, высказался А.П.Чехов. Его слова Евгений Николаевич цитировал в специальном выпуске Бюллетеня МОИП (1993), посвящённом памяти Л.Г.Капланова, и я думаю, эти же слова имеют прямое отношение к преждевременному уходу самого Евгения Николаевича. Приведу их целиком:

“Их идейность, благородное честолюбие, имеющие в основе честь родины и науки, их упорство, никакими лишениями, опасностями и искушениями личного счастья непобедимое стремление идти к раз намеченной цели, богатство их знаний и трудолюбие, привычка к зною, к голоду... делают их в глазах народа подвижниками, олицетворяющими высшую нравственную силу. А где эта сила, перестав быть отвлеченным понятием, олицетворяется одним или десятком живых людей, там и могучая школа... В наше больное время... подвижники нужны как солнце. Составляя самый поэтический и жизнерадостный элемент общества, они возбуждают, утешают и облагораживают. Их личности — это живые документы, указывающие обществу, что кроме людей, ведущих спор об оптимизме и пессимизме, пишущих от скуки неважные повести, ненужные проекты и дешёвые диссертации, развратничающих во имя отрицания жизни и лгущих ради куска хлеба, что кроме скептиков, мистиков, психопатов, иезуитов, философов, либералов и консерваторов, есть ещё люди иного порядка, люди подвига, веры и ясно сознанной цели”.

*

Последний раз мы виделись с Евгением Николаевичем в 2002 году. Тогда он уже болел, но я застал его и Людмилу Владимировну в хорошем настроении и сделал их фотографию вместе на память. Фотографию замечательных людей, так идеально с первого дня и на всю жизнь подходящих друг другу.

*

В год потери Е.Н. я не готов был писать очерк о нём. Слишком свежа была боль потери Е.В.Максимова в 1999-м - страшная реальность воспринималась мной как дурной сон. В 2004 году, раздумывая о Е.Н.Матюшкине и Е.В.Максимове, я записал в своём дневнике: “Я – взрослый человек. У меня ещё есть мать. Есть дети, жена, друзья. Но я чувствую себя сиротой. Без больших людей в жизни всё так мелко и мелочно. Без них, как без знаков фарватера на реке – всюду натыкаешься на мель”.