Тайна Подольского двора

   За  великолепие верхнего города всегда расплачивался Подол. Подол горел. Подол тонул. Подол громили. Подол выдержан в строго-плюгавом стиле.                О. Мандельштам. «Киев»

      Раньше простые слова «наш двор» имели больший вес, чем в наши дни.  Дело не только в более камерной дворовой обстановке.  Понятие распространялось не только на среду, а и на самих обитателей.  Двор знал многое  о «своих» и готов был прийти на помощь. Часто это чувство «малой родины» удавалось сохранить на десатилетия, а «дворовая дружба» оказывалась  прочнее наработанных по жизни связей…
      Этот колоритный дворик мало чем отличался от таких же на Юрковской, Межигорской, Волошской и других улицах старого Подола. Вход – под аркой через крашено-перекрашенные кованые ворота. Здесь, как часовые эпохи, стояли чугунные тумбы – это чтобы экипажи (то бишь, телеги) не оббивали углы строений. Территорию обрамляли двух-трех этажные дома дореволюционной постройки. Когда-то двор украшал ряд деревянных сарайчиков.  В них последовательно хранились дрова и брикеты для отопления, потом санки и ржавые велосипеды, а ближе к нашим временам – консервация. Со временем сараи снесли, устроив подобие клумбы,  огороженной штакетником. Двор был вымощен брусчаткой, а посредине, нависая над колонкой, росла раскидистая старая акация. Важные коты неспешно направлялись по своим делам, а хозяйки обменивались фразами: «Я уже сделала базар» и «Где ви сохнете свое билье?»…  И чем не филиал одесского дворика?
      Обитатели двора были под стать старым стенам: привычный подольский интернационал. Народ одновременно простоватый и «метыкований», шумный, но незлобивый. Человеческий сплав, который Подол делает Подолом.
       Встречались и колоритные личности. Например, дядя Гриша. Он был закройщиком (и как вы догадались?) А дальше… никакого сходства с устоявшимся типажом. Григорий не выглядел сухопарым старичком в старомодных очках, с добрым взглядом много повидавшего человека. Наш герой был рыхлым нескладным верзилой, со скрытным и неуживчивым характером. Да и портным  он слыл не лучшим, даже на нашей небольшой улице.  Зато у него была тайна… Скорее – мечта, не афишируемая в совковый период. Дядя Гриша мечтал… разбогатеть. Причем сделать это быстро и не связанным с ремеслом способом.
         На пути к своей цели он регулярно приобретал облигации и лотерейные билеты (не пачками, но на фундамент «водокачки» хватило бы). А еще, велся на разнообразные байки, массово циркулировавшие по Киеву (а на Подоле – и подавно). Правда, он не скупал огромные жестяные банки с сельдью, в надежде обнаружить контрабандную икру. «Один мужик открыл, а там…».  Григорий предпочитал менее затратные варианты. Например, собирал… сушеных комаров, килограмм (!) которых вроде обменивали в аптеке на дефицит. А еще, копил картонные квадратики из пачек сигарет «Космос». По преданию за комплект с синими цифрами от 1 до 100 давали «Запор», а за красные циферки (они встречались реже) «Жигуль»! «Пришел мужик и принес полный набор, а домой уже уехал…»
        Странно, как при таких исходных данных  могла родиться легенда про дядегришин клад. «Не может быть! Та вы шо? Ой, не морочьте мине голову. Откуда у этого рохли (злыдня, шлимазл) шото ценное? Тут и ежу пойнятно…». Но, пути слухов неисповедимы. «Люди говорят» – этот убийственный аргумент долго удерживал легенду на плаву.   
        Накопительство дяди Гриши обсуждалось двором не менее активно, чем поведение Клавки, «до которой повадился военный у штатском» и Ромчика,  у которого из окна «день-и-ночь» хрипели Битлы.
        На первом месте все-таки оставалась тема не местного, а всеукраинского масштаба. Нет, это не были судьбоносные слова, произнесенные с трибун. Народ волновало другое: а промолвил ли сказочник Дід Панас* в телевизоре сакральную фразу: «Отака-то муйня, малята». 
        Немало воды утекло с тех пор из дворовой колонки. Двор не зацепило нашествие хрущевок и типовое строительство 80-х. Но перед недавним градостроительным бумом  он не устоял. Не только двор, но и ближайшие старые кварталы превратились в некое «пятно застройки». Жители постепенно разъехались. Кто в новые квартиры, кто в новые города и страны. Некоторые – на Троещину, некоторые «поближе» – на Ганноверщину или Хайфовщину. Поначалу у застройщика что-то не заладилось, и опустевший двор пару лет провел в ожидании. Деревянные этажи были разобраны, а нижние – каменные, пока держали оборону, зияя бойницами выбитых окон. Наконец техника стала накапливаться «для окончательного решения вопроса» по расчистке территории.

       Созвонившись, Витек и Сеня приехали, чтобы успеть проститься с двором, где прошло их детство. Время обладает удивительным свойством: оно  стирает минусы и добавляет плюсы воспоминаниям. Поэтому, захламленный и тесный (во все времена) подольский дворик показался им уютным. 
          – Оазис старого Подола.  Здесь можно кино снимать.
          – Ага. Даже о временах «до революции» и  Гражданской войны…
          – Как там в песне? «Это – уголок Одессы, Это – новости для прессы и мемориальные места».
       Друзья прошлись по брусчатке двора, заглядывая в пустые квартиры, где кучи мусора соседствовали с оставленным жильцами скарбом. Под ногами хрустели черепки минувшей эпохи.
        На глаза им попалась этажерка – малоизвестная сейчас деталь интерьера. На ней под слоем пыли угадывалась вязаная салфеточка, декорировавшая полки с вожделенными подписками на  Горького и Гайдара. Рядом упокоилась ее наследница – румынская книжная полка. На них (у всех в разном порядке) выстраивались макулатурные издания: «Признание Мегре», Дюма и далее по списку…  Прочитать все это было не обязательно, зато «входя в дом», все видели: здесь обитают культурные люди.
       В одной из комнат в гордом одиночестве стоял  неподъемный трехстворчатый шкаф. Какие он хранил секреты, то бишь... скелеты? А вот,  старая, много повидавшая софа (в данном контексте – с ударением на втором слоге). «Мебеля бывших», – как сказал бы архивариус Коробейников  из «Двенадцати стульев».  Чемоданы, корзины, картонки и, до комплекта – дворовая собачонка, которая увязалась за ними, виляя хвостом. Она радовалась, что хоть кто-то появился в опустевшем дворе. Друзья, прерывая друг друга,  вспоминали персонажей из своей дворовой юности.
        –  Вот здесь в угловой, жили Кононенки.  Их дочь,  Валька, считалась первой красавицей нашего двора.  Где она теперь?
        –  А угловую комнату  занимал Шухман... 
        –  Помню.  Невысокий, тихий такой дядечка. Работал в отделе кадров.  Сын учился где-то в Москве, жена умерла…  Как-то  на 9 мая, он надел китель с наградами – так двор на ушах стоял!  У него было две…   или три  «За отвагу!».
        – Геройский мужик.  Мы тогда узнали, что он был командиром расчета «Катюши»…
        – А на втором жили Волошины. Она еще докторшей работала. 
        –  Ага,  рентгенологом в больнице. Но местных лечила от всех болезней: начиная с разбитых носов до  ревматизма… Виталя, ее сын  врачом не стал, а подался в бизнес: киоски открыл на Петровке.
        – Говорили,  конкретно  поднялся в 90-е, а потом…   
        – Да, девяностые… Веселое было время.
        – Точнее, смутное. А здесь жили Олейники. Он такой с усами,  худощавый,  а супруга   наоборот…  масштабная теха. 
         – Весь двор наблюдал, когда чинно под ручку они выходили на прогулку.  Просто пара из мультика по казаков.  Теперь выгуливают внуков где-то под Киевом.
         – А здесь жил… не помню фамилии, местный пижон, которого все называли Жан-Марик.
         – Точно!  Постоянно с укладкой и «прилично одетый»,  как тогда говорили. Дефилировал по Подолу с поднятым воротником болоньевого плаща. Но ростом и фактурой до Жана Маре не дотянул…
        – А в 6-й жили Селецкие.  Их Додик,  отправляясь на сольфеджио, ныкал папочку с нотами под скамейку, и  с нами – в футбол… Говорят,  подвизается именно в сфере спорта.  То ли  агентом, то ли менеджером. Там…  за океаном.
  –  А здесь, в полуподвале  жил сапожник  Шарафуддинов.   Прикинь, сколько лет
прошло, а фамилию помню,  и запах такой… особый в мастерской.  Кожа, резина, клей,  еще что-то.
        –  Да! Он жил как раз под квартирой Дяди Гриши.
        –  Дядя Гриша? Это тот,  у которого… клад?
        –  Вот-вот.  Корейко, местного разлива…
        –  Поговаривали,  он не просто хранил, а еще и пополнял его! 
        –  Придумают же люди! Тут и ежу понятно, шо…
        –  Считай, мы теперь его наследники, по линии… из одного двора.
           Друзья поднялись на один пролет по скрипучей лестнице. Дверь в квартиру оказалась незапертой. Они прошлись по комнатам неудачливого богача.  Семен постучал по стене, на которой сквозь обрывки обоев проступали старые газеты. Она ответила неожиданно гулко. Мужики переглянулись, в их глазах разгорался азарт. В конце концов, они вернулись в детство, когда искать клад в полуразрушенном доме – это так естественно!   Понятное дело, простукивание не принесло результатов, и друзья договорились встретиться завтра.

        Ожидающие поворот сюжета, в котором концессионеры ночью возвращаются, чтобы поодиночке заполучить «сокровище» будут разочарованы. Увы, никаких зловещих силуэтов, лучей фонаря, шарящих по пыльным стенам и неожиданной встречи среди развалин. Никто и не подумал нарушить слово, данное другу детства.
        Наутро старатели явились во всеоружии. У Виктора был туристский топорик, металлический щуп и пиво, а  Семен…  где-то раздобыл армейский  металлоискатель.
        Искатели сокровищ трезво рассудили, что подходящими пустотами для ныкания оных,  являются каналы дымохода. Не без труда им удалось определить место, где когда-то стояла печь… Невероятно, но писк металлоискателя раздался всего час спустя. Щуп уперся во что-то твердое. Друзья переглянулись. Неужели байка о кладе имела основания? Расковырять капитальную стену было непросто, но азарт и надежда придавали им сил. И скоро на свет Божий была извлечена… кубышка! Именно то место,  где согласно совковому фольклору и принято хранить сбережения. Ни себе!
        Друзья поспешно извлекли ворох тряпья, перекрывавшего путь к содержимому. Из кубышки посыпались монеты, тускло блеснувшие желтым. Сердца старателей сжались в комок…
        Увы, это не было вожделенное золото царской чеканки. Кубышка была на четверть заполнена … советскими пятаками. А что еще мог копить подольский искатель счастья?      
        Дядя Гриша не желал уподобляться массе, что совала гривенники в бутылку из-под шампанского (чтобы потом трепетно сложить столбиками перед обменом на две денежки по сто рэ).  В накоплении пятаков был свой, особый смысл. Думаете для тогдашнего автотюнинга: 5-копеечные монеты по периметру лобового стекла? Холодно! По циркулировавшим тогда слухам, в пятаках содержалась некая доля… платиноиридиевого сплава! На худой конец, чего-то редкоземельного. (Григорий пытался копить и металлические рубли, но ввиду достойной покупательной способности, их приходилось возвращать в оборот). Конечно, кучу пятаков не сравнить с достижением некого мужика, «что подобрал на свалке сетку, а она оказалась катализатором из платины», но надежда  согревала Григория долгие годы.
       А потом…  настали 90-е с заменой денежных знаков,  инфляцией, купонами,  нолями на купюрах,  и байками про «красную ртуть».  Появились более действенные способы быстро разбогатеть и … потерять все. Так кубышка с монетами оказалась забытой и  надолго похороненной в толще стены. 
         Глядя на клад, друзья молчали, ожидая, когда уровень адреналина в крови вернется в норму.
       – Килограмма полтора цветметалла, – первым заговорил Витек,  взвесив на руке кубышку,  –  Ну, не в утиль же нести… Типа, память о былом.
       –  Стоп, – сказал Семен,  – Партия еще не проиграна! Сейчас старые пятаки в цене у коллекционеров. Я пошарю в Сети…
       –  Во как, – улыбнулся Витек, –   Тогда вручаю тебе  наше сокровище!
         В итоге,  в массе пятаков особо редких выпусков (тридцатых годов) не оказалось. Тем не менее, определенную сумму удалось выручить. Хватило на подарки внукам и на вечер в кафе, где друзья окончательно простились со старым подольским двором, таки поделившимся своей тайной.
      * Легенда украинского ТВ:  25 лет в прямом эфире.  Два поколения маленьких украинцев засыпали под его незамысловатые «Вечірні казки». Правда,  называть телевизионного сказочника следовало…  Дед Пинхас.
        Актер Пинхас Векслер  родился в бедной (а то!) еврейской семье (правда,  не на Подоле, а на Черкащине). Бдительные «товариші» несколько раз пыталось убрать «Деда в вышиванке» с экрана, от греха подальше.  Не исключено, что и байка  с оговоркой, бы  придумана в недрах идеологических структур. Только она скорее добавила рейтинга народному деду!  Помните, московский комментатор как-то матюгнулся,  когда гол не забили, а мы чем хуже?  Имеем право!   Отака-то муйня, малята!