Рута майя 2012, или конец света отменяется 22

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
ТОНИНА. ИНФРАМУНДО

Металлический тент, покрытый пальмовыми листьями, защитил остатки гигантского штукового барельефа на скате кладки из небольших плоских камней, типичной для всех построек Тонины. На шестнадцать метров в длину и четыре метра в высоту раскинулось монументальное панно, точнее, то, что от него осталось. Очевидно, изначально оно представляло собой фриз из четырех частей, будто бы страниц огромного кодекса . «Страницы» отделялись одна от другой широкой полосой, похожей на ленту из перьев. Аналогичная широкая горизонтальная перьевая лента обрамляла весь барельеф по верху. На пересечении вертикальной и горизонтальной лент с насмешливой улыбкой взирал на происходящее череп в роскошном округлом плюмаже. Вероятно, их должно было быть три или четыре, однако полностью сохранился лишь один подобный персонаж.

Более узкие ленты из перьев пересекали, словно перечеркивали, каждую из «страниц» по диагонали. Строго по центру на их пересечении снова в круглом богатом оперении были помещены перевернутые головы со свисающими вниз длинными волосами. Три головы сохранились хорошо, а четвертая лишь угадывалась на полностью утраченной первой слева «странице» фриза.

Фриз назывался «Стена четырех Солнц или четырех Эр». Барельеф призван был поведать некий миф о смене эр, и перьевые полосы отделяли его страницы.
Время пощадило только отдельные части панно, где разворачивалось трудно постигаемое активное действо. К тому же непосредственно перед стеной высилось, закрывая обзор изображений на фризе, непонятное нагромождение камней а-ля большой трехчастный диван или тройной каменный трон.

Над этим каменным постаментом просматривалась лишь верхняя половина доминировавшего во всем полотне устрашающего существа. Череп с шевелюрой, ушами и зубами осклабился в жутковатой улыбке. Костлявая рука в перчатке выдавала в нем скелет. Однако упитанное туловище принадлежало скорее какому-то насекомому вроде гигантской мухи.
 
Беловежский долго молчал, словно онемел.  Томина издала лишь нечленораздельное междометие. Не было слов, чтобы выразить шок, вызванный первым взглядом на этот грандиозный фриз. Когда ступор прошел, Марина услышала, как Саша явственно чертыхнулся, упорно пытаясь примостить фотоаппарат, чтобы можно было запечатлеть хотя бы те части фриза, которые были доступны глазу.

Весь отсек с «троном» и барельефом был огорожен металлической сеткой. Возмущенно что-то бормоча, Саша все-таки изловчился сделать несколько снимков, то просовывая объектив в сетку, то запрыгивая на соседнюю невысокую постройку в попытке охватить все изображение.
– Там еще что-то есть, да с текстами, – крикнул он Марине и отошел от фриза, будто потеряв к нему интерес.

Томина рассеянно кивнула, поскольку все это время старательно вникала в смысл длинного и запутанного якобы пояснительного текста, чтобы разобраться хоть немножко в этом совершенно фантастическом полотне. Завершив чтение, она то запрыгивала на соседнее возвышение, как это делал Беловежский пять минут назад, то обходила со всех сторон огороженное пространство, силясь разглядеть скрытые каменным постаментом фигуры.


Луч солнца дерзко просочился сквозь тент, осветил одну из перевернутых голов на фризе, оттолкнулся и ударил мне прямо в глаза, так что от неожиданности я невольно зажмурилась.
Проморгавшись, я вдруг обнаружила себя прямо перед фризом возле каменного «трона» в пределах огороженного сеткой пространства. Подняв глаза, я обожглась о полный страданий взгляд одной из перевернутых голов. Конечно, это мне померещилось, ведь через мгновение я уже глядела в закрытые веки этого «поверженного Солнца», так назывались эти головы в описании фриза. Я осторожно шагнула в узкий коридор за «троном» и внимательно рассматривала сохранившиеся изображения. «Сейчас одним глазком гляну, что не видно снаружи, и буду выбираться отсюда», – подумала я, раз уж каким-то непонятным образом проникла в запретную зону, и посчитала, что за каменным постаментом меня не будет видно.

И я поравнялась со скелетообразным страшилищем. Его оскал почудился мне еще более издевательским. И даже послышалось, как он громко клацнул непомерными для черепа зубами. И зловеще сверкнул его огромный глаз. Меня парализовал первобытный страх. Я тупо уставилась на монстра. Отсюда было видно, что его вторая костлявая рука в перчатке держит за волосы отрубленную голову с безвольно открытым ртом и вывалившимся языком. Я невольно поежилась от отвращения.

– Не бойся! Это просто отзвук старинных мифов. Призраки, ушедшие в небытие, – раздался чей-то громкий голос, сопровождаемый легким гулким эхо. Откуда он исходит, я уловить не могла. Казалось, говорит само скелетообразное чудовище.
– Кто это? – пролепетала я, не то спрашивая про скелет, не то про того, кому принадлежал вещавший неизвестно откуда голос.

– Это, несомненно, божество смерти.
– Череп с ушами и глазами? Волосы еще как-то можно понять, – я немного отошла от испуга и попыталась даже придать некую ироничность своему тону.
– Бог потустороннего мира, бог смерти все видит и все слышит! – торжественно провозгласил «голос».
– Что означает вся эта стена? – любопытство все больше брало верх над страхом.
– Теперь трудно точно сказать. Может быть, миф о четырех эрах, эрах творения, о четырех солнцах, поверженных Солнцах, и возвышении царства мертвых, подземного царства…

«Голос» на  мгновение замолк.
– Или? – нетерпеливо поторопила я, угадав по интонации, что будет еще версия.
– Ха-ха-ха! – эхом прокатился хохот, отражаясь от стены, так что, казалось, все ее участники поддержали смеявшегося, даже страдающие головы. – Ты любознательна,  однако! Недаром ты здесь очутилась. Может быть, миф о двух божественных близнецах и их борьбе с владыками преисподней.
Я огляделась: «голос» как будто слышался откуда-то сзади.
– О двух близнецах? – переспросила я, чтобы уловить его источник.
– Приблизься к правому краю стены. Перед тобой фигура в странной позе. Это один из близнецов – Шбаланке.

Я повиновалась, неохотно выйдя из укрытия, в надежде, что и собеседник, наконец, явит себя. На сохранившейся нижней части правой «страницы» панно был изображен человек, как будто приземляющийся ничком и опирающийся на правую руку и левую ногу. Вокруг его фигуры и изо рта у него изрыгались стилизованные под завитки не то языки пламени, не то клубы дыма. 

– Были у великих Прародителей Шпийакока и Шмукане сыновья Хун-Хун-Ахпу и Вукуб-Хун-Ахпу, – снова заговорил «голос». – Однажды, играя в мяч, не на шутку прогневили они владык «Места ужаса», Шибальбы.
И повелели владыки братьям спуститься к ним в преисподнюю и погубили их обоих.
Отрезанную голову Хун-Хун-Ахпу повесили владыки Шибальбы на бесплодное дерево возле дороги.
Наутро же покрылось дерево плодами.
Строго-настрого запрещено было сбивать плоды обитателям Шибальбы.
Однако проходила мимо дерева дочь одного из владык, девушка по имени Шкик, и привлекли ее необычные плоды.
И тогда услышала она голос Хун-Хун-Ахпу, возвестивший, что на дереве и не плоды вовсе, а черепа.
Из жалости протянула руку Шкик к вещавшему, и капля слюны скатилась ей в ладонь.
И вновь послышался голос Хун-Хун-Ахпу: «Во влаге моей даровал я тебе потомство».
И девушка зачала.

– И тут непорочное зачатие, – усмехнулась я.
Не обратив внимания на мое замечание, «голос» продолжал:
– Хитростью и с помощью божеств-создателей ускользнула Шкик от расправы владык Шибальбы.
И выбралась наверх, где и родила она двух божественных близнецов.
И звали их Хун-Ахпу и Шбаланке.
И росли они озорными, вплоть до хулиганства, и хитрыми, вплоть до коварства, мальчуганами.
Обожали они стрелять из выдувных трубок, и достигли в этом особого мастерства.
Однажды разыскали они каучуковый мяч, тщательно спрятанный  их бабушкой, Прародительницей Шмукане, дабы не постигла ее внуков участь несчастных ее сыновей.
И затеяли громкую игру в мяч, чем вновь прогневали владык Шибальбы.
И, подобно своим отцу и дяде, были призваны в подземное царство. 

«Голос» замолчал, как будто наблюдая, не угас ли мой интерес к рассказу.
– Что же дальше? – встрепенулась я через минуту.
– Так же как когда-то их отец, спускаются братья в Шибальбу по крутым ступенькам.
Преодолевают они извилистую реку в узком ущелье и изменчивую реку среди колючих тыквенных деревьев.
На своих выдувных трубках переправляются они через реки из крови и из гноя.
Благодаря москиту, выведывают они, как прозываются все одиннадцать владык Шибальбы, и справляются с испытанием.
И наотрез отказываются они сесть на раскаленный камень, который владыки представляют им как скамейку.

– Находчивые ребята! – восхитилась я. – На этом препятствия закончились?
– Отнюдь. Все только начинается. Повелели близнецам провести ночь в Доме мрака, дабы сожгли они выданные им лучины.
Но красные перья попугая обманули владык Шибальбы, и лучины остаются нетронутыми, а братья живыми.
Не удается владыкам расправиться с братьями и в фальшивой игре в мяч.
Верную гибель уготовили им владыки, отправляя их на ночь в Дом ножей.
И уже торжествуют свою победу над близнецами, ибо невозможно  увернуться от смертоносных лезвий.
Однако Хун-Ахпу и Шбаланке договариваются с ножами, посулив им мясо всех животных мира.
И недвижимы остаются ножи на протяжении всей ночи.

Я медленно, как во сне, продвигалась вдоль стены с барельефом, и, как зачарованная, внимала этому эхоподобному голосу, доносившемуся неведомо откуда и отовсюду.
– Не погубят близнецов ни в Доме холода, ни в Доме ягуаров…
Прямо над жабо из оперения с перевернутой головой угадывалась голова ягуара. Это можно было предположить по прорисованным круглым пятнам. Я кивнула, скользнув взглядом по этому изображению. Облокотившись на каменный «трон», я уставилась на барельеф в правом треугольнике второй «страницы» монументального полотна.

– Ни в Доме пламени всепоглощающий огонь не нанесет им вреда.
Последнюю надежду лелеяли владыки Шибальбы.
И уготована близнецам ночь в Доме летучих мышей.
А обитает в нем зловещее чудовище Камасоц в облике летучей мыши.
Острый нож, настоящее орудие убийства, таков был нос у этого монстра.
Нещадно расправлялся он с каждым, кто вторгается в его обиталище.
Но Хун-Ахпу и Шбаланке устроились на ночлег в своих выдувных трубках.
И ни Камасоц, ни верные ему летучие мыши никак не могут добраться до братьев.

Эти слова рассказчик произнес особенно высокопарно и затих.
– Это, наверно, один из близнецов здесь изображен? – я воспользовалась паузой и указала на неплохо сохранившуюся фигуру лежащего человека. – Ой, а здесь выше ноги второго, и он тоже лежит, – почти радостно добавила я, но тут же охнула и умолкла.
Я уперлась взглядом в  какое-то фантастическое чудовище, по виду насекомоподобное, хотя это мог быть кто угодно. Это был явно хищник, с огромными клыками и острым саблевидным хоботом.

Снова зазвучал «голос»:
– Решают перехитрить близнецов летучие мыши и, прекратив возню,  затаиться до окончания ночи.
Стих шелест крыльев, улеглась суета летучих мышей.
И братья думают, что светает, и значит, опасность миновала.
А лежа в своих выдувных трубках, они не могут понять, наступило ли утро.
И тогда вызывается Хун-Ахпу выглянуть и узнать, наступило ли утро.
И в то же мгновение Камасоц отсекает ему голову.
– Это он, Камасоц? – в волнении спросила я, не сводя глаз с ужасного чудовища.
– Как знать. Возможно. Но, возможно, это другой миф.
– Но все так похоже, – прошептала я, – хотя…Что же дальше? Они погибнут оба?
– Вовсю торжествуют уже владыки Шибальбы.
И вывешивают отрубленную голову Хун-Ахпу на всеобщее обозрение на площадке для игры в мяч.

– А Шбаланке? Он ведь жив? – я не на шутку разволновалась.
– Остался Шбаланке рядом с телом своего погибшего брата, в то же время и оплакивает его и действует.
И приходят к нему на помощь мудрецы с небес.
Даже сам бог Хуракан, Сердце Небес, наблюдает за всем происходящим.
Из черепахи изготавливают новую голову Хун-Ахпу.
Размахом огромных крыльев скрывает Коршун наступление зари и затемняет небо.
Так у Шбаланке и его помощников получается больше времени, чтобы лучше подготовиться.
Ведь на рассвете должны братья явиться и продолжить игру в мяч с владыками Шибальбы.
И последние наставления дает Шбаланке Кролику, договариваясь с ним о чем-то, никому не ведомом.
Насмехаются владыки Шибальбы над близнецами, заставляют Шбаланке сбить голову с брата своего Хун-Ахпу.
Не обидится Шбаланке, ибо знает, что головой служит черепаха.
И наносят, наконец, владыки Шибальбы решающий удар.
Но неожиданно на поле выскакивает Кролик и, схватив мяч, бежит прочь.
Догонять его бросаются владыки Шибальбы, а за ними и все ее обитатели.
И воспользовался суматохой Шбаланке.
Он снимает со стены настоящую голову Хун-Ахпу и немедленно надевает ее на брата своего.
А на место, где висела она, вешает голову из черепахи.
И снова вместе братья-близнецы.
А в том и была их сила.
Счастливые, они вновь обыграют владык Шибальбы.

Тем временем я с содроганием еще раз осмотрела скелетообразного божка смерти и в ужасе застыла перед новым персонажем. С ним я познакомилась впервые: из-за сетки и каменного постамента он не просматривался вовсе. Это была огромная крыса, стоявшая на задних лапах. В передних же она держала какой-то мешок, внутри которого чудились очертания головы.

– Это вряд ли Кролик, – с сомнением медленно рассуждала я.
– Вряд ли Кролик, – эхом отозвался «голос».
– Тогда кто это?
– Но, возможно, это другой миф, – ответствовал «голос». – Возможно, это другой миф, – сам себе эхом отозвался «голос».
– Здесь столько утрачено, – с сожалением протянула я. – Понять трудно. Но многое похоже.

«Голос» молчал. И я было подумала, что очередной сеанс сумасшествия окончен, но все же вслух задала вопрос:
– В чем же мораль сего мифа про близнецов?
– Это далеко не вся история.
Отомстили сполна потом близнецы за отца своего и дядю.
Хитростью расправились они с двумя главными владыками Шибальбы, виновными в их преследовании.
И остальным владыкам пригрозили братья уничтожением.
Бросились к ногам их обитатели Шибальбы и начали каяться.
И признали вину свою и перед ними и перед Хун-Хун-Ахпу и Вукуб-Хун-Ахпу.
И вынесли Хун-Ахпу и Шбаланке свой приговор обитателям Шибальбы.
Отделена стала отныне власть Подземного мира от Небес и Земли.
И это дало возможность заселить Землю обычными людьми, простыми  смертными.
Это ознаменовало победу Света над Тьмой, Жизни над Смертью.
А божественные близнецы вознеслись на Небеса.
 И было дано Солнце Хун-Ахпу.
И была дана Луна Шбаланке.
И осветился тогда Небесный свод!
И осветилась тогда Земная Твердь!

Последние фразы «голос» произнес громче и с особенной торжественностью, и отзвук еще долго звенел заключительным аккордом. Я ждала продолжения. Меня терзали вопросы, но я догадалась, что «голос» ушел.


Смущенно озираясь, она протиснулась за «троном» к правому краю фриза. Там каменная кладка образовывала угол и граничила с сеткой, и она надеялась, что сможет по камням выбраться из огороженного пространства. И неожиданно она заметила металлическую калитку как раз в том месте, куда направлялась. Калитка была приоткрыта. Она не замедлила осторожно пробраться наружу. И вдруг сердце ее бешено заколотилось. Чуть поодаль стоял мужчина в форме работника археологической зоны, наверняка, призванного следить, чтобы посетители ничего не нарушали. Он, к счастью, отвернулся и скорее всего не видел, как Марина покидала огороженную территорию.

Лучший способ защиты, как известно, нападение, и она решительно двинулась к «охраннику», чтобы задать ему свои накопившиеся вопросы. Например, почему такое явное прославление смерти наблюдается в этом фризе и вообще во всем этом комплексе. Он улыбнулся и с готовностью человека, которому не с кем общаться, заговорил:
– Величие правителей майя зависело от их побед в военных походах. Пленных затем приносили в жертву божествам подземного мира. Особенно ценились поверженные правители враждебных царств. Считалось, что в жилах правителей течет божественная кровь, а ее предпочитали боги. Значит, чем больше жертв будет принесено богам смерти, тем могущественней правители города-государства…

– Ах, вот ты где! – прервал «охранника» подошедший Беловежский. – Добрый день! Извините, что прервал. Вы фриз обсуждаете? А когда это было создано?
– Этот барельеф создан в эпоху наивысшего могущества Тонины. Как раз тогда ее правители одержали решительную победу над правителями великого Паленке, после чего те не смогли оправиться. А Тонина фактически приобрела роль главной державы империи майя. К концу девятого века многие великие города-государства клонились к упадку, – продолжил свой рассказ  «охранник».

Его голос показался Марине знакомым. Чем больше он говорил, тем больше она убеждалась, что именно этот голос поведал ей миф о близнецах. Только сейчас он звучал более обыденно, более плоско, без эха и пафоса.
– В подтверждение особого значения подземного царства в последний период существования Тонины вы можете увидеть здесь и Храм Монструо де ла Тьерра/Monstruo de la Tierra (исп. )– Монстр земли/, охраняющего вход в Инфрамундо /Inframundo (исп.)– подземный мир/. А на одной из нижних террас лабиринт Дворца Инфрамундо. Впрочем, может, вы уже там побывали?
– Нет еще. Мы как раз туда направляемся, – поспешил заверить Александр и тронул Марину за локоть, будто слегка подтолкнул. Они поблагодарили «охранника», откланялись и продолжили спуск.

– Где ты была? – Беловежский тут же набросился на Марину. – Как ты попала за ограждение?
Томина попыталась инсценировать невинность. У нее не было желания рассказывать ему о своем приключении или видении, или, точнее, «слуховой галлюцинации». Она предвидела, что это снова вызовет шквал насмешек и неприятие с его стороны.
– Не ври. Я все видел. Я видел, как этот тип открыл калитку, и вскоре ты оттуда вышла. Что ты там делала? Что вообще вы там делали?
– Ты что сдурел совсем? – Марина захлебнулась от негодования. – Раз так. Это вообще не твое дело. Ничего я тебе не расскажу.
– Только не зови потом на помощь в случае чего, – буркнул Саша.

Благородное возмущение кипело в Марине так, что она горела желанием просто взять повернуться и уйти. Только куда тут уйдешь с пирамиды? Тогда просто не идти с ним рядом.
«Кто ты такой, чтобы я отчитывалась перед тобой? Ненавижу!» – думала она в сердцах, но в то же время в глубине души ей не терпелось поделиться услышанным, обсудить и сам миф, и его уместность на этом фризе, и причастность самого фриза к Тонине.
– Так и будешь дуться? – полу-сердито, полу-примирительно вопрошал Александр.
– Я и не дуюсь, – как можно безразличней проговорила девушка.
– Вот и хорошо. Ты можешь мне ничего не говорить. А мне есть что рассказать. И я молчать не буду.
– Я вся внимание, – нарочито вежливо сказала Марина.

– Я осматривал этот уровень. И вдруг появились эти двое, ну, вчерашние. Возле Храма Монструо де ла Тьерра, помнишь?
– Это такой гротик с прической и каменным мячиком внутри? – Марина немного оживилась.
– Да-да, он самый. Только это не гротик, а пасть монстра, вход в подземный мир, и не мячик, а поглощенное солнце, видимо, из той же серии поверженных солнц, – поправил Беловежский. – Но это сейчас не столь важно.
– И что?
– Я стал наблюдать за ними. Они, вроде тебя, проникли прямо за нехитрое ограждение, прямо в грот, то есть прямо в пасть к этому монстру. Один из них, тот, что пониже и постарше, вынул нож.

Марина ойкнула.
– Он постоянно что-то бормотал, но я не слышал: далеко стоял. Второй, что повыше и помоложе, протянул к нему руки… – Саша сделал паузу. – И тот, первый, поколдовал ножом сначала над его руками, а потом полоснул по пальцам и отошел.
Марина зажала рот руками, чтобы не вскрикнуть и не помешать рассказу.
– Второй руки простер прямо над поверженным солнцем, тем каменным мячом, как ты выразилась, и с рук его на камень обильно капала кровь. А первый продолжал что-то беспрерывно вещать. Вскоре он обнял того, раненого, как родного.

Саша замолчал.
– А дальше? – подстегнула девушка.
– А дальше ничего. Они огляделись, перелезли обратно и пошли гулять, как ни в чем ни бывало.
– Подозрительные типы, я же сразу сказала.
– Пожалуй. Я вот что подумал, – медленно, словно размышляя, заговорил Александр, – что это действо напоминало какой-то ритуал.
– Майяский?
– Не исключено. Майя любили кровопусканием заниматься. Может, они из какой-нибудь религиозной группы, соблюдающей обряды майя? Вид у них вполне индейский.

– А за кем они могут следить?
– Да за кем угодно. Это, возможно, и не связано с их верованиями.
– Вряд ли. Я помню, этот старший сказал: «Нам это знать не положено». А положено, дескать, тем, кто выше.
– Тогда точно, скорее всего, они из секты со своей иерархией. Кстати, это мог быть обряд посвящения в какой-нибудь более высокий уровень.
– Ты прав. Этот помоложе еще спросил: «Выше, чем ты?» Значит, он ниже рангом, – рассуждала Марина. Она не могла понять, успокоило ее это объяснение, или наоборот, еще больше взволновало.

Саша неожиданно предложил:
– Давай и ты теперь про себя расскажешь?
Томина вздохнула и неохотно начала:
– Я не знаю, как я попала за ограду. Я очнулась уже внутри. Честное слово!
Беловежский промолчал. Она приободрилась и вкратце изложила, как некий «голос» поведал ей легенду о борьбе божественных близнецов с владыками Шибальбы.
Александр с минуту никак не реагировал, но потом его прорвало:
– Опять за свое! Опять фантазии, сказки, чудеса, видения! Да что ты за человек такой? Вроде умная, образованная девушка. Тьфу!
– Я так и знала, – огорченно и устало прошептала Марина, и уже громко и эмоционально добавила: – Поэтому и не хотела говорить. А знаешь что? Думай, что хочешь! Ты мне не брат, не сват, ты мне вообще никто, так попутчик! И мне наплевать, что ты обо мне думаешь!

Они как раз подошли к стоявшей прямо на ступеньках на одной из нижних террас стеле, монументу какого-то правителя, которая давно манила Беловежского. Каждый из них призвал царя в свидетели. Они стояли друг напротив друга, опершись с разных сторон ему на плечи, и произносили свои гневные речи. Говоря свою тираду, Томина невольно наблюдала за выражением Сашиного лица. Ей показалось, что он слегка поморщился, когда она назвала его просто «попутчиком», но попытался сдерживать эмоции.
– Ты права, мы попутчики, – мрачно констатировал он, достал фотоаппарат и стал старательно снимать иероглифы, изобиловавшие на монументе.

Марина отошла в сторону, утомленно опустилась прямо на ступеньки и пыталась успокоиться, обозревая пейзаж.
– Пойдем, – через какое-то время Саша вывел ее из задумчивости. Они продолжили спуск и изучение оставшихся уровней пирамиды.
– И вообще, – вдруг начал Беловежский, – это не похоже на миф о близнецах.
– Почему? – машинально спросила Марина.
– Не знаю. Там много непонятного. Некоторые ученые считают, что существа, которые там выложены, это духи-двойники правителей Тонины.
– Что еще за двойники?
– Те, кто действует за них в потустороннем мире.
Марина пожала плечами:
– Вопросов много, но легенда про близнецов, по-моему, там просматривается. Тебя рядом не было, а ведь ты мог прочитать иероглифы.
– Это не так просто, как ты думаешь, – задумчиво возразил Саша.

Они приблизились к Дворцу Инфрамундо, заманивавшему всех в свой темный лабиринт. Каменная постройка имела три арочных входа. И Марина, все еще не оправившаяся от обиды, нарочно вошла в другую дверь. Она блуждала в полной темноте по узкому коридору,  так что иногда упиралась в стену, не понимая, где свернуть. Изредка в стене светилось маленькое крестовидное окошечко, через которое, вероятно, небесный свет проникал в глубины подземного мира. Зеленый, залитый солнцем, мир за окошком резко контрастировал с гнетущим мраком преисподней, вызывая невольное сравнение между миром света и миром тьмы.

Ни разу не столкнувшись с Беловежским, она уже начала волноваться, но упрямо бродила одна. Внезапно где-то совсем рядом послышался шорох, кто-то явственно охнул и вскрикнул. Поглощенная мраком, она стояла в оцепенении и слушала громкие учащенные от страха удары своего сердца.