Спецхимики. Договор Пыль или Алексей Скорик

                Договор «Пыль»
                или
                АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ СКОРИК,
          к.т.н., доцент, лауреат премии им. Бетехтина
 
      Наша с ним совместная научная работа под смешным названием «Пыль» осталась для меня, пожалуй, лучшей и самой плодотворной, а мое знакомство с ним – самым памятным  во всей моей жизни.

    Алексей Иванович Скорик работал начальником лаборатории в НИИПММ, - научно-исследовательском институте прикладной математики и механики при Томском Госуниверситете им. В.В Куйбышева. В нашей сфере он был довольно широко известен научными трудами в области горения порохов и твердых топлив. К его помощи прибегали практически все спецхимические НИИ, когда требовалось регулировать скорость или другие параметры горения пороха, смесевого твердого топлива или пиротехнического состава. Я встречал его на всесоюзных симпозиумах по горению и взрыву, которые проводились в СССР ежегодно с 1968 года. Но только лет через 10 лет мы сошлись с ним близко, сначала по совместной научной работе, а потом и по общности интересов.
 
   Алексей Иванович считался специалистом по горению. В те годы отечественные «горельщики» делились на два непримиримых между собой направления: К-фазники и Г-фазники. Первые считали ответственными за параметры горения К-фазу, конденсированную фазу горения , а вторые отдавали предпочтение газовой фазе пламени. Алексей Иванович не принадлежал ни к одному из этих направлений, он, как и я, был убежден, что для горения важны все без исключения физико-химические процессы, происходящие в пламени.
 
   При разработке твердых ракетных топлив различных типов и самого различного назначения моей первой и явной любовью всегда оставались газогенерирующие топлива. Ракетчики применяли их все чаще, и к их характеристикам предъявляли все более жесткие требований. Одно удовольствие, когда при разработке одной и той же ракеты приходилось для каждого вспомогательного «движка» разрабатывать топлива с самыми разными, порой буквально фантастическими свойствами.  Например, для двигателей системы ориентации требовалось топливо с высоким единичным импульсом реактивной силы, но с небывало высокой газопроизводительностью. А для вращения турбинки электрогенератора в бортовом источнике питания БИП к той же ракете требовалось топливо, продукты горения которого по свойствам напоминали бы обычный комнатный воздух, такие же чистые, «холодные» и не содержащие вредных веществ. Для исследователя разработка таких топлив – благодатнейшая возможность проверки самых «сумасшедших» идей.
 
    Особо сложным для выполнения всегда оказывались требования по чистоте низкотемпературных газов. Чем ниже температура горения топлива, тем больше в газах копоти и смолистых веществ. Причем, для каждого нового «движка» эту характеристику приходилось обеспечивать заново, потому что требования к другим свойствам топлива всегда ставились новые. В отличие от других характеристик топлива, исследованных вдоль и поперек, чистота продуктов сгорания оставалась неизведанной областью, до нее у всех нас как-то не доходили руки.
   
    И вот при очередной встрече со Скориком я спросил его, не хочет ли он раз и навсегда установить закономерности образования «конденсированных», то есть, твердых и смолообразных примесей в продуктах горения низкотемпературных твердых ракетных топлив самой различной природы. Естественно, на хоздоговорной основе. К моей радости, он сразу согласился. Так началась работа под названием «Пыль». Название дал Алексей Иванович, но кроме «пыли», то есть, твердой копоти, ему пришлось изучать и образование смолистых веществ, которые для газоводов БИП с микронными зазорами страшнее смерти.
 
   Он был моим ровесником, мужчиной средних лет, среднего роста, коренастый, очень сильный физически, широкоплечий, почти квадратный, со светлыми, чуть рыжеватыми волосами, стрижеными под короткий ёжик. Открытое голубоглазое со светлыми бровями лицо, красное, как у многих, кто усиленно занимается спортом и много времени проводит на свежем воздухе, казалось, излучало доброжелательность к окружающим. Мы уже были знакомы несколько лет, но я так и не привык к его необыкновенно мощному рукопожатию. Я сам не  слабак, но каждый раз, когда мы здоровались, мне казалось, что моя кисть вот-вот хрустнет в его могучей ладони.
 
      В ходе совместной работы мы сблизились и частенько обсуждали всевозможные вопросы. Однажды я пожаловался Алексею Ивановичу на мой давнишний недуг, остеохондроз, заработанный в турпоходах по дикой Сибири. Мы заговорили о здоровье, перешли к душещипательному вопросу о бренности всего земного, и я сказал:

      - Помнишь, в «Капитанской дочке» Пугачев говорил, что лучше жить, как орел, всего тридцать лет, но питаться свежим, кровавым мясом, чем жить, как ворон, триста лет, и глотать падаль?

      Алексей Иванович подумал и мудро заметил:

     - А ты не допускаешь, что всего через тридцать лет не сможешь жевать и падаль?

      Это мудрое изречение не раз приходило мне на ум в последующем.
 
   Наша совместная работа «Пыль» шла три года. Алексей Иванович оказался отличным экспериментатором и методистом. Он построил работу так, что не осталось ни одного не исследованного вопроса, попутно ему пришлось создать несколько оригинальных методик. По итогам работы он опубликовал больше десятка статей, получил семь авторских свидетельств на изобретения, его верная помощница защитила кандидатскую диссертацию.
 
   А мне больше всего запомнилась наша с ним встреча в Томске. Меня назначили председателем квалификационной комиссии в Институте высоких напряжений при ТПИ, и после защиты дипломов я, естественно, заглянул в ТГУ, в лабораторию Алексея Ивановича. Он показал мне свое хозяйство и тут же пригласил меня на следующий день, в воскресенье, на лыжную прогулку. Я легкомысленно согласился.

   Утром в воскресенье я пришел к нему домой, его супруга накормила нас завтраком, меня «обмундировали» как лыжника, вручили лыжи, и мы отправились на легкую прогулку.
 
   Дом, где жили Скорики, стоял на опушке самой настоящей тайги, и тут же проходила хорошо накатанная лыжня. Томская интеллигенция уделяла много внимания поддержанию своей спортивной формы. Впрочем, в научной среде увлечение спортом всегда было самым распространенным «хобби», как в Томске и Новосибирске, так и в «европейских» НИИ. Сейчас Алексей Иванович сразу взял весьма бодрый темп, будто мы сдавали нормы ГТО. Я старательно тянулся за ним, хотя с каждым шагом все сильнее чувствовал, что взялся за непосильное мне дело. Стоял довольно крепкий мороз, наверное, не меньше двадцати градусов, сияло солнце, лапы елей красиво покрывал снег, в общем, настоящая Сибирь.
 
   Мы прошли по моей оценке уже километров пять, я заметно устал, но Алексей Иванович продолжал легко бежать впереди и не проявлял ни малейших признаков усталости. А мне жаловаться не позволяло самолюбие. Я из последних сил передвигал лыжи по хрустящему от мороза снежку, слегка покрывшему за ночь лыжню. Трасса вела нас то вверх, то вниз, то петляла по ровному месту, мы бежали мимо ельников, березняков, рощи корабельных сосен сменялись густыми кустарниками и подлеском на старых вырубках.
 
   А мой «ведущий» бежал, бежал и бежал. Изредка он оборачивал ко мне свое красное от мороза лицо с густым инеем на светлых бровях, видимо, чтобы проверить, насколько я отстал и вообще, жив ли я. Я героически улыбался, но это мне давалось все труднее. Потом я перестал реагировать на все, только механически переставлял ноги и отталкивался палками. Сколько продолжалась эта «легкая» прогулка, - не знаю, я давно потерял ориентацию и во времени, и в пространстве.

    Наконец, между деревьями снова показались пятиэтажные дома, наша прогулка подошла к концу. Я с трудом снял лыжи, потому что все мои суставы будто закаменели, ныли, не сгибались, и буквально на полусогнутых поплелся за Алексеем Ивановичем к нему домой.
 
   Хозяйки дома не оказалось, я повалился было на диван, но хозяин вручил мне махровое полотенце и вежливо, но твердо погнал меня в душ. Потом, опять же без передышки, Алексей Иванович велел мне снова одеться, и мы на автобусе поехали куда-то за город.  А за городом оказался чудесный ресторан «Сибирь».

    Короткий зимний день уже клонился к вечеру, мы заказали ужин с водкой, и среди прочих блюд Алексей Иванович с гордостью коренного сибиряка выбрал бифштекс из медвежатины! Я впервые вкусил это экзотическое блюдо, и оно мне не очень понравилось, у медвежатины был какой-то странный привкус, не то, чтобы неприятный, но совершенно не подходящий к мясу. Кстати, этот первый медвежий бифштекс оказался для меня последним, - больше мне никогда не пришлось лакомиться этим блюдом.

    По результатам работы «Пыль» Алексей Иванович получил университетскую премию имени Бетехтина.
 
   Потом я уехал из Сибири, и наши пути с Алексеем Ивановичем больше не пересекались. В Подмосковье я много слышал о нем, он успешно выполнял работы по договорам со здешними спецхимическими НИИ. Я узнал, что его избрали парторгом НИИПММ, - без отрыва от работы, на общественных началах. Потом до меня дошли слухи, что он пережил инфаркт, но его железное здоровье помогло ему справиться с болезнью, и он продолжил работу в спецхимии.