Рай для закаленных. 19 Несгибаемость

Глава 18: http://www.proza.ru/2015/09/12/1925


19. Несгибаемость

Потом ничто в его поведении не напоминало о той буре и той покорности. Микаэль не заглядывал мне в глаза, не требовал внимания, и больше за руку не хватал. Он помогал ненавязчиво и даже приходил в палату нечасто.
Я встала уже через час после операции. С ногами теперь было все в порядке, словно они никогда мне не отказывали. Спина болела немилосердно. Лежать на ней я по-прежнему не могла.
— Хочешь вернуться на базу? — с сомнением спросил Микаэль, когда стало понятно, что любой наклон представляет собой неразрешимую проблему.
— Конечно, — ответила я.
Пропустить практику было немыслимо. Хотя я много сделала для проекта и оценка участия мне уже гарантирована, не закончить его было невозможно. Я прежде всего архитектор, а потом  все остальное.
Микаэль это понимал, поскольку сам был таким же. Понимал и Кастор, который на второй день больничной жизни привез огромную упаковку кристалл-геля, моего любимого материала для моделирования. Я лепила целыми днями, всё, что приходило в голову: жилые дома, школу, корпус больницы, отвлекаясь только на еду и прогулки с Микаэлем.
Спина болела немилосердно. Впервые после операции ощутив эту даже не ноющую, а воющую и скрежещущую, боль, пока никого не было рядом, я быстро, чтобы не дать себе задуматься, вспомнила состояние сознания, при котором боль отступала, и это сработало почти мгновенно. Держаться в таком состоянии долго было не очень удобно – отказывало периферическое зрение и немели пальцы, но приспособиться к этому в перспективе вполне возможно. Да и главное – боли нет…
Боли нет – это первая мысль. Вторая: я снова смогу поговорить с Президентом? Так, чтобы он ответил на любой мой вопрос? Я уже собралась мысленно к нему обратиться, но вдруг почувствовала острый холодок внутри – сработал инстинкт опасности. Почему? Простая детская боязнь потревожить важного взрослого? Ой, нет. Саша научил меня безусловно доверять этому инстинкту, и сомнений нет: что-то было не так. Что-то неосознаваемое, но ощущаемое в этот раз отличалось от предыдущего, удачного «сеанса связи». Что? Сейчас день. Господин Президент не спит. Вот что.
Вряд ли о будет откровенничать со мной в трезвом уме и твердой памяти.
Повторить опыт ночью не удалось: мне вводили обезболивающее, не спрашивая разрешения.
Микаэль умел быть милым. Когда он приходил, я заставляла себя вежливо улыбаться, и он делал вид, что не замечает натянутость этой улыбки. Он рассказывал, с кем познакомился в больничных коридорах, и однажды привел трехлетнюю девочку, дочку только что прооперированной иностранки, с которой нянчились все по очереди. Взрослый мужчина с маленьким ребенком на руках выглядел очень трогательно… Микаэль помогал мне вставать с кровати, а первые три дня после операции вообще поднимал на руки и осторожно ставил на пол, пока шов на зажил настолько, чтобы позволить мне подниматься самостоятельно. Самостоятельные подъемы, впрочем, давались очень тяжело, отнимая уйму сил, мобилизуя всю изобретательность, и в это время Микаэль поступал единственно правильным образом – он ничего не делал. Не помогал и не советовал, позволяя справиться самой. Когда мы гуляли по внутреннему двору больницы, он всего лишь был рядом, готовый в любой момент подставить руку.
Через неделю после операции меня отпустили. Приехал Кастор, чтобы подписать какие-то документы. Натэлла попросила быть на связи и каждый день рассказывать ей о «поведении» спины. Заведующий отделением передал через нее просьбу оставить поделки из кристалл-геля в качестве украшения и, кроме того, он хотел бы показать кому-то из Строительной корпорации, каким должен быть новый корпус больницы. Этим он жутко мне польстил, и я согласилась (тем более, что вовсе не собиралась куда-то их тащить).
Микаэль и Кастор, как обычно, молча посовещались, и на базу меня повез Микаэль.
— Ты ведь не спешишь? — спросил он, пристегивая ремни нового ортопедического пассажирского сиденья к своему мотоциклу.
— Спешу, — удивилась я. А кто бы не спешил вернуться к нормальной жизни?
Но Микаэль, похоже, не ожидал такого ответа и даже застыл на мгновение.
— Почему? Там на сегодня намечено какое-то мероприятие?
Ни о чем таком ни Вероника, ни Джеппо с Аланом, пару раз в сутки сообщавшие мне новости, не говорили, но в период практики важен каждый день: кого-нибудь в любой момент может посетить гениальная идея, которая перевернет весь проект, и я хочу присутствовать при этом.
— Не намечено. Я боюсь пропустить то, что случится внезапно.
Микаэль посмотрел на меня, нахмурив лоб – старался понять. И понял.
— Ну и работа у вас.
— Это самое лучшее в нашей работе.
— Угу. Удовольствие от идеи. Но хотя бы два часа мне подаришь?
Возникшую было досаду вытеснила совесть: человеку, который заменил нормальное сиденье своего мотоцикла ортопедическим, не следует отказывать по мелочам.
— Конечно. Куда мы поедем?
Микаэль облегченно улыбнулся и, подняв, как ребенка, усадил меня в мотоцикл.
— В ресторан. Надо отпраздновать твое чудесное выздоровление.
Свидание. Ну конечно, мы же вроде как пара. Никогда раньше у меня не было свиданий в ресторанах – наверное, потому, что предполагалось взаимное удовольствие от общения. Микаэль, похоже, считает, что на свидании с ним я могу получить удовольствие только от еды. Или от музыки…
Ресторан оказался в небольшом городке в часе езды от Медик-парка. Этот час нелегко мне дался: оказалось, что дольше десяти минут одного и того же положения моя спина не выдерживает. Мышцы ныли, и, чтобы снять с них нагрузку, мне в конце концов пришлось улечься на спину Микаэля. Сидеть за столиком, где тяжесть тела перенеслась на локти, оказалось гораздо удобнее.
Столик был накрыт. Микаэль избавил меня от выбора. Едва устроившись, я занялась содержимым салатника – а чем же еще? Натянутость навязанных встреч была мне ненавистна со времен Сергея, и если у мужчины хватило такта представить моему вниманию что-то кроме собственной персоны, это нужно принять.
Где-то между горячим и десертом Микаэль вдруг коснулся моей руки: соединил кончики моих пальцев с кончиками своих встык, а не накрыл, как во время операции, ладонью.
— Посмотри на меня, — с необычными глубокими нотами, тихо произнес он. — Я твой мужчина. Делай со мной, что хочешь.
Я остановила взгляд на его ногтях, чувствуя, как он ждет, чтобы я посмотрела ему в глаза. Там, в этом блестящем зеленом тумане, жила сила бури, готовая вновь подхватить и унести с бешеной скоростью вдаль… Не хочу я туда. Спокойное ночное небо в глазах Игоря мне роднее и желаннее – там сила мечты, а не скорости, там то, чего мне остро не хватает.
— Красиво, — признала я. — Но я ничего не хочу с тобой делать.
Любой из парней, с которыми у меня были свидания, обиделся бы на такие слова, и не смог бы это скрыть. Мне было интересно, как выглядит обида Микаэля.
— Солнышко, — с бесконечной нежностью вдруг произнес он. — Какая же ты терпеливая. Я ужасно тебе надоел, но ты не позволяешь себе агрессию даже в форме ехидства, ты не доверяешь мне, но не боишься обидеть. Ты идеальна.
Непробиваем. Безупречен. Но не Игорь…
Внезапный спазм сдавил горло, а глаза изнутри обожгли слезы. Я заставила себя глубоко вдохнуть, чтобы преодолеть и то, и другое. А потом – посмотреть на Микаэля.
Он очень тепло улыбался, и в его глазах не было обиды. Он в самом деле мной гордился.
— Ты надеешься его вернуть? — так же улыбаясь, спросил он.
Меня словно током ударило. Диссонанс: разве можно гордиться девушкой, которая надеется вернуть парня?! Уж не подталкивает ли он меня к нужному ответу? Такой прием: повысить размазне самооценку, а затем предложить нечто для нее естественное, но с высокой самооценкой несовместимое?
— Психокоррекция? — стараясь не переходить в ехидство, спросила я.
Я и без Микаэля не собиралась возвращать Игоря. Он оказался слабаком, а я с детства знала, что слабаки не заслуживают ничего, кроме жалости, да и ее – совсем чуть-чуть. И папа, и Саша всегда были уверены, что слабый может стать сильным, если только захочет принять ответственность за свою силу, и я им верила, поэтому сдавшийся Игорь как мужчина перестал для меня существовать.
Осталось лишь побороть привязанность к тому, что я в нем любила…
— Кстати, ты о ней не задумывалась? — на секунду опустив глаза, продолжил Микаэль.
— Не успела.
Задумывалась, конечно. Но на психокоррекцию решаются не за один день: до того, как отказаться от мечты, нужно помучаться. Я уже намучалась по горло. Сделать психокоррекцию мешало кое-что другое.
— Самое лучшее из всего, что на сегодняшний день придумано от зависимости. Всего три-четыре сеанса…
— Знаю, — перебила я. — Плавала.
Вилка Микаэля брякнула об тарелку. Он недоверчиво посмотрел исподлобья, но разочарования, что странно, в его взгляде не было. Был интерес.
— Я думал, Игорь у тебя первый.
Как красиво он удивляется. А еще сильнее может?
— Первый. Из мальчиков.
Теперь брякнул нож.
— Мы ведь с тобой не о сексе говорим? В сексе он вообще никакой.
Вот зачем я это сказала? Светло-зеленые глаза Микаэля стали большими и круглыми.
Однако объяснять, что не было у меня ни с кем секса, я не стану.
Микаэль подобрал приборы и вернул лицу улыбку.
— Двусмысленная  ремарка, — задумчиво отметил он. — А что за девочка?
Очень захотелось сладкого, и я попробовала, наконец, торт.
— Наташа.
На этот раз Микаэль сначала проглотил кусок, и только потом удивился:
— Она же злая?
Настала моя очередь удивляться.
— Откуда ты знаешь?
Он на миг замер с вилкой возле рта, будто сам не ожидал от себя такой осведомленности, а потом вспомнил:
— Это ведь она шипела у тебя за спиной, когда мы приехали на посадку?
Перед отбытием на базу?.. Точно, что-то было такое. За недолгое время нашей дружбы мы с ней успели смертельно друг другу надоесть.
— Она.
Что-то меня к ней отчаянно притягивало, и что-то ей нравилось во мне, но все же мы были разными настолько, что общение друг с другом не приносило нам почти никакого удовольствия.
— Действительно, злая. Но еще очаровательная и яркая.
К тому же, Наташа с детства обожает Руту, мудро отошедшую в сторону в тот странный для нас обеих период, и внезапно возникшая тогда связь со мной выбила ее из равновесия, которое она инстинктивно стремилась обрести вновь, отчего я чувствовала себя лишней.
— Не может находиться нигде, кроме центра всеобщего внимания, и желает быть лидершей, — насмешливо добавил Микаэль.
Точно. Это все она. Было больно с ней рвать, но необходимо.
— Потрясающая наблюдательность, — похвалила я. — Про кого еще из моих одноклассников ты можешь сказать так же много?
После двух сеансов психокоррекции, избавившей меня не только от привязанности к Наташе, но и от малейшей потребности в общении с ней, я поспешила вернуться к дружбе с Вероникой, в которой доброты было немного больше, а желания звездить гораздо меньше, и «тишина» которой оказалась гораздо богаче, чем я себе представляла.
— Ни про кого не хочу говорить. Ты мне нравишься теперь еще сильнее.
— Из-за того, что любила девочку?
— Да.
Опуская голову, он быстро взглянул на меня, и его глаза в этот момент выдали слабость. В них был страх. Маленький, случайный, легко подавляемый, и от этого милый и трогательный. Микаэль дарил мне могущество, и все его проекты, объединявшие нас, из категорий абстрактных вдруг превратились в реальность. Он стал немного ближе. Возможно, я скоро окончательно решусь расстаться с любовью к Игорю.



Глава 20: http://www.proza.ru/2016/01/01/1517