Разносолом

Служил я тогда в небольшом провинциальном городишке. Ничего в нем не было интересного: серые грязные улицы, серые бетонные дома и такие же как перегоревшие лампочки, люди. 
Служил я в полку N «разносолом», так называли солдат, которые могли заниматься разной службой. Народа в роте не хватало, по штабу числился всего один младший сержант и один ефрейтор, а нарядов и забот хоть лопатой греби, вот и сложилось так, что был я разносолом. Поставят задачу или наряд, – у меня в тумбочке лычки и ефрейторские, и младшего сержанта – схвачу их и полетел командовать. Тут главное не попасться начальству, а то ротному выговор и лишение премии, а мне по шее. Но со временем стал я знавать всех высших полковых офицеров, их жен и любовниц, все их тайные делишки и прочее. Полюбили меня гонять по штабной работе,  вот и просиживал я то у дежурного по полку, то на КПП, то у замов по разным ведомствам. Полгода моей службы командиром полка был злобный Ещенко, мужик во всех понятиях: рубленое, квадратами, лицо, лоб наковальней, глубоко посаженные злые глаза. Всех за бляху держал в армейской строгости и уставности, а воровству и прочим грешкам высшего офицерского слоя спуску не давал. Сам еще старой закалки, не раз бывал в военных походах, в которых еще больше загрубел, как кожа на пятках. И теперь скучал на мирном поле, а от тоски всех строил и проверял да держал в боевой готовности. Никак не приспособленный к мирной жизни.
 Ненавидели, боялись и уважали его тайно все. Был он разведен – жена не выдержала его лютого характера и ушла. Вот и он окончательно прописался в полку. А с моим приходом, через полгода его на повышение послали. На его место пришел молоденький, сын генерала, ему еще тридцати не было, а уже командир полка, хотя до этого, поговаривают, был лишь командиром небольшого взвода. Началась разгульная, расхлябанная жизнь. Только начальник штаба, что был приверженцем Ещенко и никак не мог смирится с столь быстрым расслаблением поясов и пытался строить, как только  мог, но выходило никак. Зам по тылу стал открыто воровать коробки с тушенкой и почти у забора открыл продовольственный магазин, куда и переносил все столь нагло и открыто украденное. Зам по тех сливал бензин и солярку, а иногда и вовсе свинчивал запчасти от всевозможной техники.  Один замполит не мог ничего воровать, так как в его хозяйстве не было ничего добротного, и тогда он решил проводить внутренние концерты местных кружков для солдат по воскресеньям и приносил такие расчеты, как будто к нам приезжали именитые группы музыкантов. Как говорят, рыба с головы гниет, так и у солдат началась вольная жизнь: частые самоволки, пьянки, мелкое воровство и разгул помыкательств, шантажа и избиений. Доходило даже до того, что пьяные солдаты, ночью забредя в чужую роту, устраивали драку с вышестоящим офицером, что, конечно, не сошло им с рук, и уже на следующий день их привели к военному трибуналу. После этого случая начались частые проверки военной прокуратуры, и все стало тише и скрытее, но предотвратить это было уже не возможно.   
Новый полковник, которого звали Семен Павлович, имел, как полагается, жену. Это была безвкусно одетая в дорогие вещи, нигде ни разу не работавшая, обыкновенная жена офицера, что моталась за своим мужем из города в город, занималась детьми и хозяйством. Детей, несмотря на столь молодой возраст, было уже четверо, и они, как маленькие обезьянки, обвивали свою мать, наряженные в разные платья и банты. Мать же бегала за своим «Семочкой», осматривая новый полк. От нее неприлично веяло дорогими духами так, что, казалось, она вылила на себя  полведра. От домашней работы и полного отсутствия личного времени она была потрепанная и  уставшая, обвисшая и рыхло-полная, но, желая выглядеть моложаво, активно и неумело пользовалась косметикой и носила обтягивающие платья, всем показывая свое дряблое брюшко, большие и вялые груди и обвисший зад. Ходила она властно, на большой шпильке, но все время держась за своего мужа, то ли показывая принадлежность к нему, то ли стараясь всем сказать, что он ее, то ли боясь упасть без его поддержки. На голове ее красовалась небольшая шляпка европейских модниц семнадцатого века, а вся она была кудрява и коротко стрижена.
Он медленно ходил с ней, что-то так же медленно говоря  и показывая, но во всем его лице читалась стыдливость, словно он чувствовал, как она нелепо выглядит, и ему было неприятно и стыдно находится рядом с ней в присутствии всего полка, офицеров и солдат.  Наконец, когда она обошла все углы серого и абсолютно обыкновенного полка, подъехала служебная машина, в которую тут же заскочили обезьянки и начала садиться она.
- Сенечка. Поцелуй меня, – выпучив губки и строя из себя маленькую девочку, противным писклявым голосом проныла она.
- Дорогая, я на работе, – тихо прикрикнув, сквозь зубы процедил он. – Я же просил в полку не называть меня «Сенечка».
- Ну пусик, – обившись, надув пухлые губки и выпучив глаза, тем же противным голосом простонала она. – Ты же не хочешь, чтобы твой мышонок обиделся.
 Он глубоко вздохнул, покачал головой и, быстро принужденно поцеловав ее, усадил в машину. Она что-то еще хотела сказать, но он дал приказ шоферу скорее ехать и возить ее туда, куда ей только заблагорассудится, лишь бы  не обратно в полк. Машина тронулась, и он облегченно вздохнул.
- Виктор! – обратился он ко мне (я все время находился в метровой близости от полковника). – Дай указание в наш буфет, чтобы они достали огурчиков и поставили водки.
- Так точно, товарищ полковник, прикажете идти? – поинтересовался я.
- Ступай, – отмахнувшись от меня, ответил он.
Я вошел в местное кафе, где обычно засиживали офицеры, что не желали обедать в солдатской столовой, пройдя мимо полупустых столиков, за которыми сидели какие-то контрактники из батальона, вошел в кухню и подошел к Надежде, что была заведующей этого места.
- Надя, полковник просит огурца и водки.
- А что такое?
- Жена с детьми по плацу носилась. Устал, видимо.
- Жены. Они такие. Так еще же обеда нет. Видимо, сильно она его потрепала. А чем это от тебя пахнет? Фиалки какие-то?
- Это ее, она весь полк своими духами пропитала! – сказал я, и мы оба засмеялись.
- Какая она жена-то его? Фифа, поди, кукольная?
- Да, видно, была такой, сейчас поистаскалась да облезла,  – ответил я, Надька ухмыльнулась самодовольно. 
- Сейчас выгоню всех и накроем. Ты пока сядь, вон хочешь капусты пожуй, больше ничего пока нет! – сказала она и пошла выгонять солдат.
Наде было за тридцать. Она была полная и простая, всю свою жизнь проработала в солдатских столовых и насмотрелась всего, от этого никого не боялась и обращалась со всеми как с собаками. Кричала и махала полотенцем. И только к высшим офицерам относилась как любимым котам, хвалила их и всячески заботилась. Была она проста и разговором, и душой, пару раз была за мужем за офицерами, имела по ребенку от каждого брака. Сохранив в себе девичий задор, казалась моложавой и приятной полноты женщиной.  Она вернулась, сняла грязную косынку с головы, протерла потный лоб и сказала:
- Тут моойор один ко мне захаживает, все хвостом петляет.
- Что за майор?
- Петренко! Тот еще старый кобель, говорят, как месяц с женой развелся, а уже меня то тиснет, то прижмет.
  - Хороший мужик, – сказал я, жуя лист капусты.
- Хороший, ниче не скажешь, вот только думаю, говорить про детей или промолчать пока?
- А что молчать? Дети не мебель, их в чулан не спрячешь!
- Ишь какой умный. Сколько тебе? Даже девятнадцати нет, а меня учишь, как с мужиками обращаться. Хотя прав ты, Витька, не спрячешь их, а вдруг испугается?
- Он же мОойор!
- И генералы трусливые бывают. У-у-у-у! С женщинами даже Ещенко не умел ладить, а боятся их все, – и махнула рукой. Зашла за угол и надела парадный фартук.   
Семен Павлович сидел в затемненном кафе, запертом изнутри, пил по-мужицки водку, не закусывая, лишь занюхивая огурцом, и курил сигареты. После третьей рюмки позвал меня и сказал: «Садись!», - а потом налил и сказал: «Пей». Я попытался отказаться, но он обрезал: «Это приказ старшего по званию!», - я выпил.  Пил дальше через раз, стараясь пропускать по возможности, а полковник пил все чаще и чаще. Пили молча. А после он встал, грозно посмотрел на меня и сквозь зубы процедил: «Никому!», - а после крикнул: «Надька! Открывай дверь!». Выбежала Надя и стала усаживать, как ребенка обпившегося полковника, а после позвонила его личному шаферу и приказала подъехать к кафе. Сама же после вытащила его и незаметно усадила в машину. Ей не впервой. Я же уполз в каптерку, сел на табурет, уперся затылком в стену, сбросил кирзачи и уснул.
Когда проснулся, уже вечерело. Подошел к Надьке, попросил воды. Сидели, болтали, нежданно появился майор, увидал меня и как заорет: «Смирно!». Я соскочил, встал как столб, он приблизился.
- Почему пуговицы расстегнуты? Почему ремень расстегнут? А? Солдат!
- Не могу знать, товарищ майор.
- Как это не могу знать! А, солдат! К бою! – я упал на пол: «Товарищ майор, рядовой *** к бою готов», - он перешагнул через меня, – в расположение ползком марш! – я пополз к выходу, а как выполз, быстро встал и, отряхнувшись, побежал за ближайший угол. Вернувшись в роту, узнал, что завтра стою в наряде на КПП.
- А что поделаешь, людей не хватает, – говорил ротный, - а кто пойдет? Петька – так он завтра дежурный по роте, да и  он  пятый наряд без продыху дежурит, Кутовский завтра в штаб пойдет вместо тебя, а ты вместо него на КПП.
- А дежурным кто по КПП? – поинтересовался я, зная, что ставят меня старшим по смене.
- Так Шегульский, – ответил ротный, -  тебе беда ночь просидеть с желторотыми! В общем, это приказ, а приказы не обсуждаются.  – Ротный был мужик на редкость совестливый и понимал, что мы без продыху в нарядах. Он уже не раз просил расширить наш штат или отдать количество нарядов, но на такие просьбы начальство только увеличивало наряды.  Впрочем, я был больше доволен: старший смены по КПП - самое удобное и легкое дежурство. Сменял я дежурного по КПП в девять вечера, когда тот уходил спать, а в это время только начальство разъезжается по домам, и уходил я в девять утра на сон, единственное, что всю ночь не спать. В подмоге пара подчиненных, что так же бдят, один – до двух ночи, другой – с двух до шести утра, третий – почти всю ночь спал и приходил в шесть утра вместе с дежурным.
Весь последующий день я прятался: побывал в каптерке, потом ушел на склад, из склада сходил в столовую, пожевал вафель, из столовой дошел до батальоновской курилки, где просидел пару часов, а после вышел на уборку внешней территории за КПП с парой солдат, где и просидел до начала дежурства.  Ночь в полку – особое время: то офицеры, что живут в общаге, выбегаю за выпивкой или девками, то старшие заезжают под покровом ночи по своим тайным делишкам, то дембеля захаживают, тайком заказывая продукты из ближайших магазинов. В самоволку через нас ходили редко и по особому блату, еще Петя, наш единственный младший сержант, установил порог по выходу и не пускал никого после неприятного случая, так что выбегали через любые щели, но не через кпп.      
В часу третьем ночи к полковым воротам подъехал белый внедорожник и стал сигналить. Я отправил Чарнова, тот прибежал испуганный и запыхавшийся: «Ворота, полковник», - и побежал к воротам. Я вышел, подошел к машине: за рулем сидел в штатском товарищ полковник, а рядом с ним молоденькая девочка, лет девятнадцати, в вечернем красном платье, с отрешенным, высокомерным видом. Эта дамочка явно знала себе цену и имела уже набитый, натасканный, взгляд хищницы. Она, не обращая внимания на меня, молча сидела, ожидая, когда откроются ворота. Полковник, увидев меня, облегченно сказал:
- Ты сегодня старший смены?
- Так точно, товарищ полковник.
- Это хорошо. Если что, меня тут не было и в журнал не вноси, мы к пяти уедем.
- Так точно, товарищ полковник. – Ворота открылись, я доложил по рации дежурному по полку, что прибыл полковник в штатском, и ушел обратно. Как и было сказано, к пяти подъехала машина полковника, и он выехал из полка.  Впоследствии, как выяснилось, полковник часто привозил своих пассий именно в это время.
Жена полковника тоже была частой гостьей в полку, видимо, она настояла на няньке и в связи с кучей свободного времени и испытываемой ревности приезжала навестить дорогого супруга. Вскоре Семену Павловичу это изрядно надоело, и он особым приказом прикрепил меня в качестве персонального сопровождающего к своей жене.  Как только она прибывала в полк, я был обязан всюду следовать за ней, объяснять и рассказывать. Звали ее Настя, когда я поинтересовался о ее отчестве, она заигрывающее улыбнулась и ответила:
  - Разве я так стара, чтобы меня называть по отчеству? Зови меня Настя. – Я пытался называть ее Анастасия, но она возмущалась, и мне пришлось называть ее Настя, что было крайне неудобно, особенно в присутствии офицеров, особенно в присутствии самого полковника… Благо спустя неделю ей наскучила армейская жизнь, и не было ни одного офицера, которого бы она не знала, поэтому она перестала посещать полк, и я вздохнул с облегчением.
Все стало на свои места: я прятался от работы и ходил в наряды, полковник по ночам возил любовниц, Надька начала встречаться с майором. Наступило лето. Жгучая пора: раскаленный плац и ни тенька. Солдаты, что преют под кителем, роты, пропитанные потом, пылью и портянками. Весь полк прел непонятной помесью запахов человеческих тел, раскаленной техники, нагретой  резины, вонючей и дешевой краски, известью и маслом. Рядом со столовой воняло отходами, а немного вправо, где располагалась площадка кинологов, воняло собачьей шерстью и пометом. В полку опустело – первый и второй батальон уехали на стрельбище, минометно-зенитная рота уехала на учения, связисты и технари возились в своих парках, осматривая технику, рота материального обеспечения по одному шаталась по полку. Из нескольких тысяч служащих осталась лишь пара сотен. Караул стоял на своих постах, сгорая на вышках, из РМО (роты материального обеспечения) кто-то поливал теплицы, кто-то убирал у свиней, кто-то красил здания. Сантехники и электрики блуждали в поисках работы. Оркестр лениво гудел в клубе. И только несносная разведка гоняла своих по плацу от безделья, и то они тоже скоро собирались на учения.  Скучно…
Наш взвод завален нарядами, поговаривают, что нас собираются переместить в другое расположение из РМО, куда-то во второй батальон пятую роту. Это плохо. Там все туго, а тут все в развалку.  Сам попросился на месяц старшим по смене на КПП без продыху. Летние ночи прохладные, спокойные, за полком небольшие домики, половина офицеров, так что тихо на улице, а до города минут двадцать езды. Зато днем мимо проходят полуголые девушки – от полка в пяти минутах озеро. Местные его любят – прохладное, с мягким песком, чистое, лучшее место в летнюю жару, вот и едут сюда всей гурьбой.  Выйдешь порой на ту сторону, сядешь на крыльцо – сердце радуется. Девицы хихикают и шаг сбавляют, некоторые даже познакомиться желают, но сильно не посидишь, то один офицер выйдет, то другой. А вот ночью тихо, прохладно, спокойно. Сиди себе, на небо смотри и думай, о чем душа потребует.
Вот и сидел я так в одну из таких ночей на крыльце. Время часа три ночи было, приспичило меня по нужде, в роту идти не стал, а пошел через дорогу в кусты. Смотрю, машина подъехала не к воротам, а к КПП, из нее кто-то вышел и зашел. Я вылизать не стал из кустов, все-таки мало ли кто, может, зама какого прихватило зачем-то съездить, да и толковый солдат сидел там – если что, прикроет. Смотрю, открылась вторая дверь у машины, и из нее вышла Настя… Удивлению моему не было предела, так как я знал, что Семен Павлович на стрельбищах проверяет второй батальон и прибудет только через неделю. Она вышла и стала смотреть на звезды. Через какое-то время дверь открылась, и с парой бутылок шампанского на крыльцо вышел зам по тылу.
- Настенька! Я же просил тебя не выходить из машины! А вдруг кто тебя увидит со мной! Что подумают?
- Но тут так свежо! Так хорошо!
- Ладно, поехали-поехали… - и быстренько залез в машину, она тоже села, и они уехали. Я еще какое-то время стоял в кустах, не понимая, что вообще произошло. После пошел на КПП.
- Ты где был? Я чуть не перепугался, думал, ща зайдешь и с зам по тылу встретишься, а я ему доложил, что ты в роту по нужде ушел, вот я пере…
- Да видел я, – спокойно ответил я Киржену и сел в уголок, думая о своем.   
Командира полка не было весь месяц, и зам по тылу часто приезжал по ночам за шампанским, то ли не желая тратить деньги, то ли казенное было вкусней. Я всегда  порывался выйти посмотреть, один он или с кем… И пару раз выходил, но так ни с кем и не встречался – тонированная машина гудела у крыльца, была  ли она пуста?.. 
Когда командир полка вернулся, зам по тылу больше по ночам не ездил. То ли боялся с полковником встретиться ночью в штатском, то ли в то время как полковник тут с какой-то, он там… Я не знаю, но меня постоянно мучил этот вопрос.  Был ли у них роман на стороне, или это было мимолетное рвение, или просто какой-то праздник, или случайность, а может, я перепутал в темноте? Многое в жизни так и останется без ответа.
Все оставшееся лето я больше не видел Настю. Поговаривали, что полковника должны перевести в бригаду на должность какого-то зама, так же поговаривали, что и зам по тылу светит какая-то должность командира полка в каком-то городе, и что они с полковником чуть ли не на ножах. Понятное дело, зам по тылу больше себе хапнуть может, тем более так открыто и не делясь. Еще шел слушок, что военная прокуратура давно следит за делишками всех в этом полку, и что штабист на всех катает заявления. Но слушки были слушки.
А вот где-то под конец осени подъехала штабная машина к КПП, и в ней была Настя. Она вышла в простой обуви -  балетках, обычном просторном платье, с взлохмаченными волосами. К ней подбежал полковник и с гордостью взял ее за руку, предварительно поцеловав. Повел в кафе. Я шнырем пошел туда же следом, зашел через черный вход и пробрался к Надьке.  Она, увидав меня, расплылась в хитрющей улыбке:
- Баба-то его брюхатая!  Ты подумай только! Пятым! Ну, полковник! Ну, мужик!
И сразу же вернулся на свой пост. Когда они пообедали, она направилась к выходу, он пошел по делам. Внутри КПП они случайно встретились с зам по тылу. Он, осматриваясь, тайно взял ее руку и крепко сжал, смотря в глаза, а после резко подтянул к губам и прижал, она перевела руку на его щетинистую щеку и, пройдясь по ней, ушла в затылок и утонула в волосах.
На этой же неделе зам по тылу уволился. Точнее, как оказалось, он написал заявление еще пару месяцев назад и просто ждал утверждение. Командир полка всю неделю пил, а потом приехал утром с той девятнадцатилетней фифочкой, с ней же и уехал.
Спустя еще день, когда я сидел, покуривая, на той стороне крыльца, увидел машину, что подъехала к магазинчику бывшего зам по тылу, из нее вышел сам он в штатском и быстрым шагом побежал открывать багажник и доставать оттуда коробки. Из задней двери гуртом вывалилось четверо маленьких обезьянок и сразу же облепили его. А из передней двери, держась за спину, вышла Настя. Увидев ее, он сказал:
- Настенька! Тебе же нельзя. Сиди.
- Тут просто воздух чище, и так пахнет свежестью.