Урок узбекского

     Я заканчивал первый класс, когда родители, наконец-то, решились на переезд  в недостроенный  дом за  городом.
     В начале пятидесятых годов был очень популярен так называемый горьковский метод строительства. Это когда предприятию или организации местные власти  выделяли землю под возведение  жилого дома и сотрудники, в свободное от работы время, возводили строение  «под крышу».  То есть, поднимали стены, настилали кровлю и проводили водопровод. А дальше уже каждый по своему вкусу и кошельку отделывал выделенную ему жилплощадь.
     Папа решил, что дело пойдет быстрее, если мы поселимся в недостроенной коробке без полов, потолков, окон и дверей. Он сумел убедить в этом маму, и наша семья  теплым апрельским днем переехала  из одной  комнаты  жактовского дома  в центре города в собственные трехкомнатные «хоромы» на окраине Ташкента.
     Для меня, семилетнего  пацана, началась жизнь полная приключений, точно такая  же, как у моего любимого героя  Тома  Сойера.
     Сразу  за домом  шли  поля, где паслись бараны и коровы,  затем - кукурузные плантации какого-то   пригородного  хозяйства, за ними  на многие километры тянулся  овраг, в котором  росли  орехи, боярышник, дикие  яблоки, тутовник, алыча.
     Ну что еще надо для полного счастья!


     Все лето, мы, мальчишки из семей  новоселов, сбившись  в ватагу, с раннего утра и до позднего вечера носились по  полям, жгли костры, пекли в золе картошку, воровали  кукурузу,  лазали по деревьям , пугая птиц, удили рыбу  в речушке, которая протекала по дну оврага, играли в футбол, казаки-разбойники, запускали самодельных воздушных змеев.
     Родители, занятые  строительством, дали нам полную свободу, тем более, что  шли летние каникулы, и  школьные заботы  могли подождать.

 
     Между тем,  жизнь на новом месте  диктовала свои  законы... 
     В Ташкенте в середине пятидесятых годов  было только  тридцать процентов коренного  населения, а семьдесят процентов составляло так называемые «русскоязычные». Это, кроме русских, были украинцы, армяне, евреи, немцы, греки.  Многие, эвакуированные сюда в годы войны,  так и остались здесь жить навсегда, пустили  корни…


     Река   Анхор  условно  делила  Ташкент  на две части: старый и новый город.
     В так называемом  новом городе, основанном  первыми русскими переселенцами,   процент нацменьшинств был еще  выше. А когда мы переехали  в старый город, то там   девяносто   процентов  жителей составляли узбеки. Люди они, как правило, очень приветливые, гостеприимные, уважительные, дружелюбные, работящие, живущие большими семьями со своим многовековым укладом.


     Для меня, семилетнего мальчишки, на новом месте сперва  было  все  удивительно, но соседка-старушка на ломанном русском ненавязчиво и, замечу, всегда   кстати  комментировала  любую ситуацию с помощью  узбекских пословиц и поговорок настолько образных, емких и  мудрых, что они многое объясняли. 
     Я  на всю жизнь запомнил  ее советы:
    «Тому,  кто откажет, сам дай – пусть устыдится»,
    «Спрашивать начнешь – потерянное найдешь»,
    «Уха два, а язык один, два раза выслушай, а один скажи».
     И хотя мне не всегда  удавалось следовать этим мудрым  наказам,  в детскую память  крепко  впечаталось:
    «Сладкое слово - слаще  сахара», 
    «Если сосед крив – притворись кривым» … 
   
    Сейчас я понимаю, что  это  и были мои университеты.


     Одно удручало тогда  меня: я не знал узбекского – языка моих новых  друзей и соседей.
     Там, где я  раньше жил,  говорили только на русском. А теперь все поменялось с точностью до наоборот.
     Мои новые приятели, надо отдать им должное, при мне всегда старались говорить по-русски. Но однажды они в лоб задали  вопрос, который не могли не задать:  «Почему мы знаем твой язык, а ты наш нет?»
     Я ничего не мог им  ответить. Мне  было  стыдно.  Решил  во что бы то ни стало выучить узбекский. Но как?
     Я учился в русской школе, где узбекский начинали преподавать  лишь с третьего класса, дома все говорили по-русски…
     Своим ребячьим умом я допетрил, что надо  слушать и запоминать  слова, подкрепленные действием. Мне это поначалу никак не удавалось. Но  вот однажды…


     В связи с переездом родители устроили меня в другую школу, до которой нужно было ехать  остановок десять.
     В то время  на этом маршруте курсировали старые  однодверные  автобусы марки «ГАЗ».  Поездил я где-то месяца  три и их стали постепенно заменять на двухдверные   Павловского  автозавода.  Тогда они казались всем  суперкомфортными. 
     Но так как  то ли в целях экономии, то ли по какой другой неизвестной мне причине, кондукторов в них  первое время не было, то водители по-прежнему впускали и выпускали всех через переднюю дверь. 
     Пассажиров это страшно злило.
     Ну ладно, когда не было  второй двери,  терпели, никуда не денешься, но  ведь  специально сделали   еще одну,  для удобства, а  приходилось по-прежнему  пробираться через переполненный салон. 
     И вот я ежедневно  езжу в школу и обратно  и на каждой остановке слышу: «Эй, жопер, оркана  очиквари!» 
     До сих пор не могу поручиться за правильное написание, но слышал я именно эту фразу и  именно в такой транскрипции.
     Конечно, не сразу, но до меня дошло, что  «жопер»    это   скорее всего  - «шофер», а «оркана  очиквари» - «заднюю  открой».
     Итак, свершилось – я  стал понимать узбекский! Решил, не откладывая, применить свои знания на практике.
     Смелости прокукарекать детским фальцетом в автобусе: «Эй, жопер, оркана  очиквари!» у меня,  естественно, не хватило, но зато  вечером, когда  играли с  пацанами  с соседней улицы  в футбол  и меня  сбили у самых ворот, я,  что было силы,  заорал  на  обидчика: « Эй, жопер, оркана  очиквари!». 
     Все  онемели от удивления, а  нарушитель, здоровенный   двенадцатилетний пацан,  тут же  дал мне в глаз. 


     Как позже выяснилось,  слово «жопер»  мой  обидчик понял  буквально, а в сочетании с  «оркана  очиквари»  в моем исполнении –  домыслил  как «открой свой  зад».  Кто ж вынесет такое публичное унижение!


     Я еще долго ходил  с огромным  фингалом,  и этот урок узбекского  запомнил на всю жизнь.