7. Череп

     Было часов семь вечера. В спальне горел электрический свет. Мальчики шумно готовились к танцам и время от времени смотрелись в окно, как в зеркало. Лёшка лежал на кровати и делал вид, что читает книгу, а сам думал о Наташе. Из головы никак не выходили слова Боба, сказанные на кладбище: «Свистну — побежит!» Как бы ни так! Не побежит. Не дура. Лёшка упрямо сжал губы.
— Шатов, — окликнул его Широков, — как я тебе?
В пиджаке на голое тело Широков стоял на кровати и, причмокивая, разглядывал своё отражение в окне. Именно такой пиджак — однобортный, в чёрную и зелёную крапинку, с воротником стоечкой — носил актёр Збруев в телесериале «Большая перемена».
— Ну-ка, изобрази улыбочку, — сказал ему Лёшка и, посмотрев, продолжил: — Жаль, все зубы на месте, а то бы вылитый урка!
Широков от удовольствия заулыбался.
 — А мне не нравится. С рубашкой было бы приличнее, — зачёсывая набок свой тяжёлый чуб, сказал Новосёлов.
Широков отмахнулся от него, затем, проверив стрелки на клёшах, расстегнул на пиджаке верхние пуговицы и поддёрнул плечи кверху. Тотчас его нагая грудь раздвинулась широко, точно у штангиста.
— Как оно, а? Понтово?
— Надо было, наоборот, нижнюю пуговку расстёгивать, — поучал Новосёлов.
— Так, что ли?
— Да не на брюках! На пиджаке! Сестра сказала, джентльмены носят именно так.
— Джельмены? — Широков хохотнул. — А что ещё она знает?
Сестра у Новосёлова училась в институте.
— Да, всякое.
— Про отношения, например, — вкрадчиво произнёс Широков.
— Половые?
— Это я без неё знаю. А вот как, к примеру, понять: нравишься ты женщине или нет?
Лёшка окончательно отложил книгу и приготовился услышать ответ.
— Как понять, нравишься ли? — раздумчиво произнёс Новосёлов. — Во-первых, если она бегает за тобой.
— Так. А во-вторых?
— Подарки делает.
— Так. А если ты, к примеру, не нравишься?
— Э… Не помню, — сказал Новосёлов. Свернув ухо трубочкой, он помолчал недолго и, распустив ухо, продолжил: — А вот! Если женщина целуется с открытыми глазами, значит, не любит.
Тем временем перед занавесом кипела борьба: толкая друг друга, Бякин и Гусевич, смотрели через щелку в зал. А там прихорашивались девочки.
— Мне-то дай, — пищал Бякин. — Пусти!
— Изыди, сатана! — отпихивал его от себя Гусевич и, обернувшись к мальчикам, сообщал: — Тоцкой начёс делают: уже стог наметали. А Тимошина в лифчике!
Бякин сердито ткнул Гусевича в спину. Тот ухватился за занавес, чтобы не упасть со сцены. В зале завизжали девочки. Возмущённый Гусевич показал Бякину язык и проблеял:
— Бя-ша! Бе-е-е…
— Лапы красные! — парировал Бякин.
— Бя-ша!
— Га-га-га!
Перепрыгивая через кровати, они принялись  гоняться друг за другом.
— Дурдом! — пробормотал Лёшка, сунул книгу под одеяло и, подойдя к занавесу, громко спросил:
— Можно выйти?
— Минуточку! — ответили ему из зала несколько девичьих голосов.
Но только Лёшка вышел из-за занавеса, как свет погас, и мальчишеский голос, похожий на голос Мишеля, прокричал:
— Полундра!
В окне возник череп с зажжённой свечой внутри. Девочки наперебой завизжали, истово топоча ногами. Алла, подражая Крамарову в «Неуловимых мстителях», кричала басом:
— Нечистая! Нечистая!
Череп исчез. За окном упало что-то тяжёлое. Это развалилась пирамида, которую составили Боб, Серж и Джон.
— Включить свет! — прозвучал строгий женский голос. Свет зажгли. Классная, Варвара Степановна, шла по проходу, всматриваясь в лица ребят. Все стояли столбами.
— Путинцева! Что тут было? Почему без света?
— Мальчики череп показывали.
— Чей череп?
— Покойника.
— Какого покойника?
— Я не знаю, — призналась Таня Путинцева.
Послышались смешки. Повернувшись круто, Варвара Степановна заметила, что её дочь Ольга, содрогаясь от беззвучного смеха, переглядывается с Аллой.
— Соболева! В чём дело?
Алла не отвечала. Крепко сжав губы, она боялась расхохотаться в голос. Череп-то был коровий! Классная вспыхнула.
— Накрасилась? — удивилась она, подходя к дочери. — А это что? — Она указала на глубокий вырез на её груди. — Кого ты думаешь прельстить, милая моя? Амуры в голове порхают?
Потупившись, Ольга стянула блузку рукой. Тут Варвара Степановна заметила, что дочь расплела косу.
— Распустилась… Что ты о себе возомнила?.. Ты… ты…
Недоговорив, Варвара Степановна подавилась кашлем (у неё были слабые лёгкие) и поднесла носовой платок ко рту. Ольга с испугом бросилась к ней.
— Мама, успокойся… мама…
Обняв мать, она гладила её по спине и плакала. Женские слёзы Лёшка не переносил и стремительно вышел из клуба.
Ночь была тёплая, тихая. Он посмотрел на часы. До танцев оставалось двадцать минут. Спустившись с крыльца, он шёл в тени тополей. Не заметив его, проследовала ватага: Боб, Серж, Джон и Мишель.
— Натали не откажется.
— Наш человек!
— Алка тоже с нами.
— Гитару не забудь.
Взбежав по ступенькам, все четверо вошли в клуб. Они явно что-то затевали.