Бумаги Эйнштейна. Гл. 17. Первое письмо... 5
***
Во время оно, в пятом, до нашей эры, веке в славном греческом полисе Афины случился казус: на головы афинян свалился некто Сократ. По виду то ли пустомеля, то ли какой-то смутьян, а на деле – чрезвычайно опасный тяжелобольной, распространяющий вокруг себя ментальную, тлетворную заразу. Откуда он свалился, тому не было свидетелей, вполне возможно с Луны. Тогда всё понятно: гуляя среди лунных кратеров, простудился человек, ослабел духом, да и подхватил тонкий, пылевидный, но крайне вредоносный лунный вирус. Не исключено, что при падении с Луны он сильно ушибся головой о земную поверхность, что также могло усугубить его состояние.
И вот, этот Сократ не нашёл себе лучшего занятия, чем изо дня в день шляться по городу и окрестностям и донимать встречных нелепыми вопросами.
Бывало, забредёт в порт, завидит озабоченного, спешащего по делам дородного, бородатого торговца – и к нему. Тот погружён в думы: с кем сговориться, чтобы к концу недели сбить цену на овёс, плохо в этом году уродившийся? Не замечает купец Сократа, а тот – шасть ему наперерез.
– Хайре, почтенный. Всего один вопрос. Как большой знаток финансов, ответь мне, пожалуйста, в чём состоит идея денег?
– Денег? Тебе денег надо? – переспрашивает купец и достаёт кошелёк. – Вот тебе обол. И хватит с тебя, ступай.
– Нет, спасибо, гражданин. Меня интересуют не конкретные деньги, а то, что они, деньги, есть сами по себе.
– Сами по себе? Конечно, если их кто-то потерял, – ухмыляется богатый афинянин, – тогда они, действительно, сами по себе, валяются на дороге, но ровно до тех пор, пока деньги кто-то не нашёл. А как подняли их, кто угодно, пусть даже нищий, деньги быстро нашли применение.
– Я опять-таки не о том. У нас есть оболы, есть серебряные драхмы, у финикиян – сикли, у персов – дарики. Так что же делает персидские, наши и финикийские монеты, внешние совсем разные, одним и тем же – деньгами? В чём состоит идея денег, скажи мне?
– Деньги, Сократ, такая штуковина – либо они есть, либо их нет. А когда они, есть, то их либо хватает, либо не хватает. Поэтому надо постоянно делать так, чтобы их было всё больше и больше. Когда денег станет немерено, то и хватать будет на всё, вот тут тебе и полный денежный идеал, понял? Всё. Ты меня совсем заморочил, старик. Деньги, идеи, оболы – ничего не понимаю. О чём я думал? Куда я направлялся?.. Шел бы ты, дружище, своей дорогой, а то ненароком вместо обола получишь по лбу!
В другой раз прогуливается наш лунатик по Акрополю, наталкивается на знакомого рапсода и восклицает:
– Привет глашатаю Разумности! Твоя последняя речь на Агоре была неподражаема! Ты восхвалил Прекрасное, как никто до тебя не сумел! Только вот одного я в толк не возьму. Просвети меня, старого глупца, чудноголосый, в чём сущность Искусства? Что делает Прекрасным всё прекрасное?
Рапсод, раскрасневшись от удовольствия, поднял голову, уставился на небо и, опуская взор, скользнул им вокруг:
– Вот Парфенон, – и указав перстом, добавил, – он прекрасен!
– Не смею перечить, ты, как всегда, прав. Но может ты и о другом прекрасном можешь поведать? – спрашивает Сократ.
– Не понял, о чём ты, Сократ?
– Я вопрошаю тебя, служитель Муз, о Прекрасном. Другое прекрасное можешь показать?
Рапсод взглянул в сторону, и, увидав идущую мимо девушку, ласково на неё посмотрел и, отвернувшись, замолчал. А потом, снова искоса бросив на неё взгляд, произнес:
– Вон, она, проходящая девушка с кувшином, прекрасна.
– Так, ну а что ещё прекрасного знаешь?
– Ещё лучше? Гм... Был на днях на ипподроме. Скачки выиграл персидский аргамак. Трёхлетний. Прекраснее его не видал!
– Да, наверное, так и есть. Но, дорогой, вот ты говоришь... Парфенон прекрасен, девушка прекрасна, лошадь – и та достойна этого определения. Все трое, столь разные, прекрасны. Тогда скажи, скорее, друг, что же есть то общее, что делает прекрасными их всех? Прекрасную женщину – женственной, лошадь – телесной статью, а Парфенон – предельной точностью линий? Что оно есть?
– Всё, всё, ой, ой, мне нынче некогда, – вскрикивает рапсод и убегает. (И правильно, между прочим, делает!) За него отвечу я.
В кобылах не кумекаю, скажу насчёт баб. Это что же такое, господа мои, получается? Раз есть баба шатенка, значит, есть идея «шатенки», у светлой – идея «блондинки», у рыжей – «рыжая» идея, у брюнетки – «брюнетистая». А коль получилась она с ногами правильными, тогда вот вам и новая идейка – «длинноногой брюнетки» Но встречаются бабы и с низким, пардон, задом. Так что же, имеется отдельная идея «коротконогой», а, в придачу, куча других идей – «коротконогой шатенки», такой же блондинки и так далее, а?..
Доктор Соло налил в чашу воды из графина, выпил, вытер платком пот со лба и погрузился в кресло.
– Можно пару слов и о лошадях, хотя в них, опять-таки, я слабо разбираюсь. У всякой породы имеется своя идея, и у всякой масти и у жеребца, и у клячи... А вон у забора стоит, понурившись, сивый мерин. Однако, и его, беднягу, не обделили. И у мерина, как у всех, найдётся своя, «меринская» идея. Уф-ф!
Заворачивал, бывало, Сократ вещи и похлеще. Заявится иной раз на рынок, соберёт вокруг себя кучку ротозеев и втолковывает им: “В Природе наличествует много разнообразных видов движения. Это понятно?” Все кивают, дескать, усвоили. “Но над ними, в Занебесьи”, тычет мудрец пальцем в безоблачное небо, “преспокойно живёт-поживает Идея, Движение вообще – ни ходьба, ни бег, ни езда и ничто другое в этом роде, а именно «Движение» как таковое, которое, тем не менее, и делает всякое движение движением”.
Слушатели, задирают головы и ещё более разевая рты, глядят туда, куда указал Сократ, силясь разглядеть в синеве что-то необыкновенное.
«Человеку следует как можно чаще обращаться мыслью к Идеальному, которое там», – и опять пальцем в небо. «Вот так-то вот», – подытоживает оратор и, оправив хитон, чинно следует дальше, оставив толпу в полном недоумении. Одни остолбенев стоят, другие переглядываясь, спрашивают друг дружку: “О чём это он? О чём говорил-то?”. “Какое движение?” “Какая идея?”… А кто-то испуганно: “Что же нам теперь делать? Там наверху висит что-то. А ну как оно оттуда возьми да и свались прямиком на наши головы?!”
О головах обеспокоились, а ведь поздно! Сократ уже обдал их своим вредоносным дыханием, и тяжкий дух его Идеализма в минуту ввёл, прежде вменяемых людей, в галлюцинаторное состояние.
И это своё, с позволения сказать, «искусство» – искусство ошарашивать, древний психопат величал «майевтикой», то есть искусством помочь родиться на свет, в его случае, мысли. Настолько ополоумел, что доктором себя возомнил! И чем же завершил свой путь сей ментальный акушер?
Влиятельные и уважаемые граждане полиса, озабоченные душевным здоровьем молодёжи, особливо юношества, забили тревогу и обратились к властям. Те, осознав, наконец, угрозу, исходящую для всех от данного субъекта, постановили: ввиду неадекватности поведения Сократа, полечить его настоем корня цикуты. Решение было исполнено, правда, доза оказалась летальной.
Ну, что поделаешь? Мир праху его, не знал человек, что творит. Хотя с другой стороны... перед самой смертью он велел Критону, одному из его приспешников, тоже, наверняка, им заражённому, принести богу врачевания Асклепию петуха. А это считалось благодарностью за исцеление. Так, выходит, всё-таки знал? Понимал, что таким, пусть радикальным, но верным способом навсегда избавляется от неизлечимого, поскольку слишком запущено, заболевания?
Итак, казалось бы, распространение инфекции пресечено и грекам можно вздохнуть спокойно. Ничего подобного, ведь до самой своей кончины носитель болезни успел позаражать уйму народа, а самое обидное – заразил Аристоклеса, прозванного кличкой Платон. А тот ведь был царских кровей, мог бы управлять, воевать, на любом поприще способен принести пользу обществу. А вместо того Платон бросил всё практически – житейское и предался графомании – написанию диалогов, коих накропал воз и маленькую тележку. Диалоги эти, по виду просто заумные и никчёмные, таили в себе сильнейший болезнетворный заряд, начало, коварно проникавшее в сознание читавших их и, что особенно печально, в наивные, ничего не подозревающие, юные, неокрепшие, лишённые какого-либо иммунитета умы, внося необратимое в них расстройство. Они шли к Платону и просились в ученики. Когда таких «повреждённых» набралось порядочное количество, утвердившись в собственном больном неистовстве, Платон основал в Афинах Академию.
Тогда Очаг Инфекции заработал вовсю, активно и напряжённо. Ученики не только слушали лекции Наставника, но и переписывали и распространяли его сочинения, их стали переводить на другие языки. И полетели они во все концы света, неся умопомрачение не только грекам, но и всей грамотной Ойкумене. Заболевание ширилось и росло: тысячи, не чувствующих подвоха, искателей мудрости, бросив на произвол жильё, домашнее хозяйство, близких, шли, тянулись отовсюду в Афины, иные за тридевять земель, и, подвергались в Саду Академа соответствующей обработке. После чего, возвратившись в свои пенаты, несли в себе, вместо мудрости, идейную отраву, поражая ею всё новых и новых несчастных...
А что же Платон? А он, будучи уже в летах, не нашёл ничего умнее, как отправиться в Сиракузы в гости к тамошнему тирану и начать уговаривать его срочно приступить к построению Идеального Общества Справедливости, очевидно, под чутким присмотром самого тирана. Ничего не скажешь, блестящий прожект!
Деспот слушал, слушал великого жизнеустроителя, как тот распинается, расписывает на все лады прелести будущего Социума. Слушал, затем устал, зевнул, да и приказал продать сладкопевца в рабство. Сон Тирана, относящийся к категории абсолютных ценностей, это вам не какие-нибудь сомнительные прожекты всеобщего Благоденствия. В рабство-то мудрец попасть не успел – выкупили, но дело в другом: подумать страшно, какая пропасть людей с тех пор и по сию пору, понакушавшись отравленной сократовско-платоновской идейной стряпни, перестав здраво воспринимать окружающий мир, пропала для реальной жизни! Кто ответит за все свершённые психобесчинства? И вообще за ментальное загрязнение, нашей дорогой всем нам окружающей среды, кто ответит?!
Сколько исковерканных судеб! Сколько загубленных, не нашедших себе достойного применения талантов! И всё из-за кого? Из-за этих...
Тут доктор спохватился и прервал свой затянувшийся внутренний монолог.
– Что я так разволновался? Ох, беда с этими идеями, как вспомнишь про них, начинаешь заводиться, сердиться, распаляться... и до психоза недалеко. "Спокойно, Соло", доктор погладил себя по голове, "Споко-ойно. Всё в порядке, всё нормально. И хватит о грустном".
Несомненно, история Объективного Идеализма есть история одной эпидемии. И зона распространения её – весь земной шар. Но эпидемия эта, к счастью, давно пошла на спад и есть основания считать её в принципе закончившейся. Что ни говори, а Капитализм нашел эффективную вакцину, основательно прочистив людям мозги! Он заставил всё это многомиллионное стадо мыслить позитивно, по-деловому, денежно мыслить, то есть мыслить реально.
– Я–то философ и она, моя стезя, у меня в сердце. Однако, впридачу к дурацкой философии Идей, имеется и правильная философия. Есть великий Кант. Иммануил. Бывало, спросят его:"Скажите, профессор, окружающий нас мир, он существует или же его нет?"
Кант отвечает:"Господа, о том, что есть окружающий нас мир мы решительно ничего сказать не в состоянии. И даже о том, существует ли мир на самом деле, либо его вовсе и нет, сказать нам нечего. Любое наше утверждение о мире и его свойствах является некорректным".
– Такое я понимаю, это философия, настоящая. Есть ли мир, нет ли его, нам какая разница? Мы живём-поживаем и делаем свои дела, даже порой, насколько в наших силах, благие. Вот и всё. Мир, каким бы он ни был, пусть и нет его, пусть он нам только кажется. Но никаких дурацких идей нельзя брать в соображение. Нет их и всё тут.
Да. Именно так. Стоп, не о том надо говорить, опять чушь. Мне надо с больным заниматься, а я...
По всем медицинским и этическим, по любым установкам и принципам надо больного выручать, а я чем занимаюсь?.. Какие-то внутренние россказни и остановиться не могу! Что со мной? Подумаешь о чём-то, увлечёшься – хоп! – и уже грань шизофрении.
Надо, надо выручать больного, ради него самого, конечно, но прежде того, поскольку контагиозен. Где он живёт?
Доктор подошёл к столу и посмотрел на телетайпную ленту: Принстон, Восточная Америка. И пойдёт от него гулять вирус по всему обширному континенту. Вся Америка под угрозой! И кому, как не мне, знать, что предпринять в данном случае.
Соло уселся, взял ручку, обмакнул в чернила перо и исписал 4 листа. Вызвал лаборанта, отдал ему бумаги и послал к фармацевту. Вскоре лаборант возвратился, неся в руках конверт. Доктор позвонил, явился курьер: – Вот возьмите, запечатайте и отправьте в Америку.
Продолжение: http://www.proza.ru/2015/11/12/94
Свидетельство о публикации №215111200079