Остров Лоры

Как вкусно пахнет морской ветер! Подхватывая невидимым крылом  брызги соленой воды, он несется навстречу Тимке, ловит его горячее дыхание и радостный смех.
— Догоняй, Бим! Догоняй! — хочется крикнуть Тимке, и он тут же захлебывается теплым порывом ветра.
Берег Охотского моря. Рыжеволосый мальчик с лохматой черной собакой бегут вдоль кромки воды. Ослепительно белый песок кажется таким же бесконечным, как морская гладь. Плоский  берег с одной стороны упирается в отвесный склон, за которым прячется совсем другой мир.
Бим ткнулся носом в ноги мальчишки, потом забежал вперед,  поднялся на задние лапы и легонько толкнул его в грудь. Тимка упал на мягкий песок.  Пес  лизнул его лицо и весело завилял хвостом — детские кудряшки приятно защекотали собачий нос.
Заливисто смеется Тимка, запуская руки в густую собачью шерсть.
Он любит Бима, любит лето, любит убегать от шумной, тяжелой волны, а потом лежать на песке и рассматривать белокрылых чаек. Птицы кружат над самой водой, иногда  опускаясь на волну, чтобы выхватить мелкую рыбешку. Но сегодня чаек совсем мало, только ветер летает над морем и белые, причудливые облака.
— Бим! Бим, куда ты?! Подожди, Бим!  – голос Тимура  не слышит никто, кроме его собственного сердца. Разве что Бимкина собачья душа понимает мальчика и без озвученных слов.  Может быть, когда-то Тимка и  говорил вслух, как все люди, но теперь  ему кажется, что этого никогда не было.
Бим только что тянул его за штаны, лаял и крутился вокруг как заведенный, и  вдруг побежал вперед и скрылся за утесом. Тимка оглянулся  на маяк, не решаясь бежать за собакой, и Бим тут же вернулся.  Он принес в пасти белую птицу и осторожно положил  ее у ног мальчика.   
Тимка присел на корточки и замер. Он никогда не видел чаек так близко. Клюв желтый, как спелая морошка, длинные лапки, белая гладкая спинка, а на кончиках крыльев вздрагивают  темно-серые перья.
Он  погладил ее  и посмотрел на свою ладонь  — кровь... Бим виновато вильнул хвостом, лизнул руку мальчика и жалостливо заскулил. Тимка осторожно взял чайку,   прижал  к себе  и побежал к маяку.
Маяк стоял здесь давно — сложенная из камня  башня с винтовой лестницей внутри и узкими окнами. К башне притулился небольшой деревянный домишко, в котором жил смотритель маяка, Тимкин  дядя.  Тимка  издалека увидел высокую фигуру — дядя Гриша красил редкий забор, которым был обнесен маяк вместе с  домиком.
Заметив запыхавшегося Тимура, дядя Гриша отставил банку с краской, вытер измазанной тряпкой руки и вышел за калитку. Он взял из рук мальчика раненую чайку. Тимка судорожно сглотнул слезы,  кивнул на Бима, который волновался и подпрыгивал рядом, и тут же отвернулся, вытирая ладошкой глаза.
—  Да нет, брат, похоже, Бим тут ни при чем, — сказал дядя Гриша. —  Это других рук дело.  А ну-ка, давай в дом,  — дядя Гриша толкнул ногой выкрашенную калитку, Тимка поспешил за ним.
Бим хотел было войти  следом за хозяином, но мальчик его опередил. Пес остался стоять, уткнувшись носом в закрытую дверь. Ветер притих где-то под крышей.
Дядя Гриша положили  чайку на стол. Птица не вздрогнула, когда человек приподнял раненое крыло и стер кровь бинтом, пропитанным спиртом.

          — Видишь? Под  крылом дробь застряла. И  само крыло перебито.  Надо  вытащить дробь, — сказал дядя Гриша, — подержи вот здесь. Не бойся, больнее ей не будет.
Тимка прижал бинт к ранке на крыле, другой рукой поддерживая его так, чтобы не задеть кровавую дробь. Под его пальцами пульсировала жизнь.
— Сердечко бьется, — заметил дядя Гриша дрожащие  пальцы Тимура. — Сейчас мы тебе поможем, птаха, терпи.
Дядя Гриша достал аптечку и ящик с инструментами, нашел длинный пинцет. Тимка зажмурился, когда пинцет приблизился к телу птицы.
— Надо же, что творят. Дробью, как по уткам.
Тимка потянул за рукав дядю Гришу, потом дотронулся ладошкой до своего сердца и снова прикоснулся к птице. В глазах мальчика замер вопрос – она не умрет?
— Если бы не наш Бим, точно погибла бы птица. А так, может, и обойдется. Подай баночку с мазью. А крыло мы ей палочкой укрепим и замотаем. Ничего, ничего, сынок, все заживет, все обойдется.
Чайку оставили на маяке. На несколько дней Тимка забыл обо всем, кроме нее. Он помогал дяде Грише лечить птицу, смазывал мазью раненое крыло, гладил ее белые перья. Дяде Грише казалось, что мальчик  неслышно разговаривает с чайкой. Может быть, Тимкино доброе сердечко разбудит его голос?  Прошло больше  года после той трагедии. Кажется,  воспоминания ребенка давно унесло временем, но он по-прежнему молчит. Только душа его звучит тихонько, как маленький серебряный колокольчик.  «Кому надо, тот слышит»,  – думает дядя Гриша. Дороже этого рыжего мальчишки у него никого нет…
Тимур достал со шкафа большую коробку и написал синей краской  печатными буквами «Лора».

  — Ее зовут Лора? –  удивился дядя Гриша.
Тимур уверенно кивнул. Серьезный и сосредоточенный, как маленький волшебник, Тимур посадил чайку в коробку и откинул со лба свои огненные вихры. Птаха вскрикнула, встрепенулась и, наконец, уселась, поджав под себя лапки. Чайке понравился новый дом.
А Бим скучал по Тимке! Каждое утро он встречал мальчика, чтобы снова побегать по берегу наперегонки с морским ветром. Но Тимка выходил к морю только для того, чтобы набрать мелкой рыбешки, салатушки или мойвы, прибитой к берегу волной. Бим носился по мокрому песку, кусал соленую пену, разбрасывал брызги вокруг, только бы мальчишка снова весело засмеялся.  Тимка  ставил в песок железное ведерко, с трудом поднимал сачок на длинной палке, заходил в море и, чуть присев, подставлял его навстречу новой волне. Потом вытряхивал рыбку в ведерко и убегал на маяк, чтобы покормить свою Лору. Бим понимал, что происходит что-то важное, и терпеливо ждал своего друга.
Однажды Тимка оставил открытой дверь, и Бим вошел в дом. На лавке у стены, в широкой коробке, устланной сухой травой, сидела она, та самая птица.  Бим завилял хвостом и приветливо тявкнул. Лора расправила здоровое крыло и свалилась на пол! Тимка бросился к ней,  усадил  на место, но она опять выбралась из «гнезда» и зашлепала лапами по лавке, опасливо поглядывая на собаку. Бим отступил назад, потом снова подошел ближе, потянулся мордой к птице,  понюхал ее и громко, по-собачьи чихнул. Тимка засмеялся. Дядя Гриша присел рядом и ласково потрепал Бима.
— Не бойся, Тимур. Бим не причинит ей зла. Все-таки он ее спаситель!  – сказал он. –  Знакомься, Бим, это Лора! Ты ее спас, Бим! Молодец, хорошая собака!
Бим радостно завилял хвостом.

         — Смотри-ка, а наша птичка на лапки встала! Надо бы ей на свежий воздух. Чайка — птица вольная, без ветра и солнца затоскует. Давай ее на маяк поднимем, поближе к небу, а?  — предложил дядя Гриша.
Если взобраться по лестнице на самый верх, то оказываешься на большой круглой площадке с высоким бордюром. Чуть ниже, на широком выступе, находится прожектор. Тимке он кажется   огромным глазом динозавра, особенно если смотреть на него прямо с берега.  А отсюда, сверху, можно увидеть морских котиков, похожих издалека на блестящие черные мячики. Иногда  совсем близко проплывают рыболовецкие суда или синий катер рыбнадзора. В бинокль видно и плавучий остров,  на котором чайки выводят своих птенцов. Теперь здесь будет жить Лора.
Чайка поправлялась быстро. Она уже разгуливала, шлепая лапами по дощатому настилу, и встречала Тимку своим птичьим приветствием: «А-я! А-я!» Рыбку аккуратно брала из рук мальчика, запрокидывала благодарно клюв и с любопытством заглядывала в ведерко: «А еще рыбка есть?»
Дядя Гриша занимался ремонтом домика, вязал рыбацкие сети из шелковых белых нитей, иногда на маяк заглядывали и гости. Тимка любил, когда к ним приезжал друг дяди Гриши, Сергей,  —  геолог и очень веселый человек.
— Ну, показывай свою чайку! Говоришь, она с тобой разговаривает?! — засмеялся Сергей, услышав про Лору.
Тимка повел его наверх. Они поднялись на площадку и увидели, как с ограждения вспорхнула птица и закружила над ними. У Тимки перехватило дыхание. «Лора?!»  – испугался он.  Неужели птица улетит, и он больше никогда ее не увидит?
А Лора отозвалась привычным криком, вышагивая по краю бордюра и хлопая одним крылом.  Мальчик взял ее в руки и прижался к ней лицом.
— Ты гляди, Тимур,  друг прилетел к твоей Лоре! Видно, любовь у них, —  прищурившись от яркого солнца, Сергей смотрел на парящую птицу.
Тимка осторожно снял повязку с крыла. Сергей потрогал место, где была рана.
— По-моему, тут все в порядке. Отпусти ее! Пусть летит за своим кавалером!
Незнакомая чайка все еще кружила над ними. Лора расправила оба крыла, но взлететь так и не решилась...
Прошло еще несколько дней. Для чайки наступило  время возвращаться к привычной жизни. Крыло зажило, от раны и следа не осталось. Ветер приносил ей запахи моря и голоса других птиц, дразнил ее крылья, манил за собой.
– Удивляюсь я,  – сказал Сергей, глядя, как Тимур кормит рыбой птицу.  – Неужели ей на свободу не хочется?
— К Тимке привязалась птица. Вот и здесь до сих пор,  —  сказал дядя Гриша.
— Да ладно!  Барыня ваша Лора! Разбаловали вы ее своим вниманием.  Не может ведь она  у вас вечно жить? Давайте ее к острову отвезем!
Тимка загрустил. На следующий день дядя Гриша спустил на воду моторку. Бим ловко запрыгнул в лодку и устроился рядом с Тимкой, на коленях которого присмирела крикливая птица. Вздрогнул и зарычал мотор, лодка качнулась и понеслась по воде,  солнце зажгло огоньками брызги соленой воды. Когда берег остался далеко позади, мотор замолчал.
— К острову близко не будем подходить. Тимур, отпускай птицу! — дядя Гриша повернулся к мальчику.

         Тимка держал свою Лору, не глядя на нее. Он,  молча, протянул птицу дяде Грише.
— Ну, ну, малыш, так будет лучше,  — дядя Гриша легонько подбросил чайку, та взмахнула крыльями и опустилась на воду.
Волна ласково закачала птицу.   Тимка зашмыгал носом.  Бим облизал его щеки — слезы на вкус такие же соленые, как брызги воды. Пес ласкался к мальчику и всем своим видом говорил: «Ну что ты, Тимка, не грусти, я же остаюсь с тобой!»
Наконец Тимка улыбнулся, вытер ладошками глаза и оглянулся. Над морем кружила стая белокрылых птиц, вот одна из них остановилась на месте, трепеща крыльями, и опустилась на гребень волны рядом с Лорой.
Вечером Сергей развел на берегу костер.
— Завтра ехать надо. Улетаю на материк,  — сказал Сергей.
— Ждет кто или снова в экспедицию?
— Да никто не ждет... Это ведь у птиц только так бывает, один раз и на всю жизнь.
— Э, не скажи, брат. Любовь и человеку крылья расправляет,  — дядя Гриша вздохнул и замолчал, видно, вспомнив о чем-то своем.
До поздней ночи они сидели у костра и  разглядывали звездное небо. Такого неба, как над Охотским морем, больше не бывает нигде, Сергею это точно известно. Дядя Гриша ворошил палкой догорающие угли и говорил, что нет нигде и такого покоя. Что такое «покой», Бим и Тимка еще не знали, как не знал покоя и морской ветер, который умчался  вдогонку ушедшего дня, чтобы снова вернуться с восходом солнца.
Засыпая, Тимка думал о Лоре. Дядя Гриша сказал, что птицы должны жить в своей стихии,  на острове у них дом, а в небе — свобода...

         Вдруг яростно залаял Бим. Тимка открыл глаза. Дядя Гриша включил настольную лампу, в комнату вошел Сергей.
— Стреляют! Ты тоже слышал?  — спросил он, натягивая через голову свитер.
— Это на острове. Звони в инспекцию, а я гляну, что там, — дядя Гриша исчез за дверью.
Сергей бросился к рации:
— Тридцатый вызывает, ответьте тридцатому!
Тимка выскользнул из постели, схватил куртку и побежал за дядей Гришей. Небо  бледнело, от моря веяло холодом.
Дядя Гриша уже выключил прожектор маяка, когда его догнал мальчик. Они поднялись на самый верх. Выстрелы разрывали остатки ночи яркими вспышками.
— Опять гости пожаловали, мать твою, — выругался дядя Гриша. — Давай, Тимур, вниз!
— Это браконьеры. Чаек отстреливают на пух, — сказал он  Сергею. Тот снял наушники:
— Катер к нам отправили. Минут десять назад. Они тоже их заметили.
— Еще бы не заметить. Такую пальбу устроили! Птицу божью на пух, чтоб им!
Мужчины вышли на улицу и направились к берегу. Тимур с Бимом не отставали. Выстрелы стихли. К острову мчался катер береговой инспекции. Луч его прожектора выхватил из утренних сумерек убегающие моторки браконьеров. Катер развернулся за ними.
Над островом  с пронзительным криком кружились сотни испуганных птиц. Сергей отвязал лодку, оттолкнул ее от берега.
— Что натворили, нехристи! Чтоб у них руки отсохли,  — выругался дядя Гриша, резко дернув на себя шнур стартера. Мотор зарычал.

         Тимка босой, в наброшенной на майку куртке, уселся прямо на дно лодки. Он ежился от холода и прижимался к Биму, чтобы унять дрожь.
Скоро  дядя Гриша заглушил мотор. Сумерки стали прозрачнее, горизонт заалел. У острова не было берега, он весь порос мхом и низким кустарником. Тихая утренняя волна несла к нему  легкую пену, раскачивая тела мертвых птиц. У кромки воды и дальше, насколько хватало взгляда, белели погубленные чайки. Простреленные крылья, розовый от крови пух, запах опасности... Несколько истерзанных дробью птиц прибило к лодке.
— Лора...  — прошептал Тимка, не отрывая от них взгляда. Его пальцы побелели, сжимая край холодного борта. — Лора! Лора-а-а!  — крик мальчишки подхватил ветер и понес его с собой, подальше от жестокой картины...
— Тимка! Тимка, дружок, что ты?  – дядя Гриша прижал мальчика к себе.
– Лора, Лора!  – повторял ребенок, горько рыдая.
– Давай к берегу, Серега!  Вот я дурак старый! Не смотри туда, Тимка, не надо!
Лодка резко развернулась и стремительно направилась к берегу, оставляя за собой белый шлейф.
От пережитых волнений к вечеру Тимур слег с высокой температурой. Дядя Гриша, не мешкая, усадил мальчика в люльку мотоцикла и отвез  в поселковую больницу. Он объяснил доктору, что Тимка не говорит после того, как на его глазах машина задавила кошку. Родители мальчика в море, на рыболовецком траулере, а он —  его дядя, единственный родственник.
— Что же вы, родственник, парня не уберегли? Такой жар может давать и воспаление легких. Надо его оставить в больнице. Да не волнуйтесь так, все будет хорошо, я вам обещаю.

         Доктор сдержал свое обещание. Через две  недели дядя Гриша забрал Тимура из больницы. Мальчишка немного осунулся, но его рыжие кудри все так же озорно дразнили солнечный свет. К маяку возвращались на мотоцикле. Тимка молчал.
Приехали к вечеру, хотя до сумерек  было еще далеко. Тимка присел у крылечка, чтобы разуться, Бим тут же обхватил его лапами и повалил в песок. Захлебываясь от счастья, Тимка зажмурил глаза.  Да и радости Бима не было предела! От Тимки пахло чем-то незнакомым, но как же приятно было снова чувствовать объятья его маленьких рук! 
Дядя Гриша налил в прикрепленный к стене умывальник воды из бочки, умылся сам и позвал Тимура:
— Иди, отмывай свою физиономию, и будем ужинать. А ты почему молчаливый такой? Не спрашиваешь ничего?
Дядя Гриша надеялся, что Тимка заговорит. Доктор сказал, что повторный стресс может сыграть на руку.
— Тебя тут ждут! Гляди-ка, — дядя Гриша снял с веревки засушенную рыбешку и протянул ее Тимке.  — Гостинец для тебя! Любишь ведь салатушку?
— Люблю.
Дядя Гриша схватил Тимку, обнял, потом снова спросил, глядя в его светлые глаза:
— Любишь?! Любишь салатушку?!
  — Люблю,  – тихо повторил Тимка и добавил:  – Спасибо.
— Да не мне спасибо! Родной ты мой! Не мне!  —  дядя Гриша растрепал Тимкин чуб и сжал мальчишку в крепких объятьях.  —  Это чайка твоя! Каждый день по рыбке тебе приносит!
У Тимки екнуло сердце:
— Лора?! Живая?!
  Бим звонко залаял  и побежал к маяку.

         Тимкино сердце громко стучало, когда он поднимался по лестнице, перепрыгивая ступени. Бим забегал вперед, оглядывался на мальчика, спускался к нему, тыкался мордой в ноги и снова бежал наверх. Наконец Бим толкнул лапами дверь, ведущую на площадку. Тимка услышал знакомое: «А-я! А-я!» Над маяком парили две белые чайки...