1. Вагончик тронется

Идеи носятся в воздухе.
Будто вирусы гриппа, они передаются воздушно-капельным путём, - стоит человеку открыть рот, оттуда немедленно вылетает «Долой», а те, кто слушал оратора, сразу же чувствуют, как охватывает их неизъяснимый жар, глаза заволакивает пеленой, кровавой пульсирующей мутью, и вот уже мчится толпа громить лабазы, бьёт стёкла и напуганных городовых, пускает красного петуха усадьбам.
Только у генерала Орлова-Давыдова против горячки иммунитет.
Никуда не бежит генерал, шлёт в деревню мужикам телеграмму: «Жгите дом, режьте скот, рубите лес, оставьте только одну берёзку - на розги, и ёлку, чтобы было на чём вас вешать».
Так думал молодой повеса, - а, может быть, и не так.
Может, это автор пытается впихнуть в его голову свои мысли; сам же юноша просто разглядывает свою соседку, - обворожительную Стефанию Шмуль – и ни одна извилина не шевельнётся в его мозгах, мечты юнца самого примитивного свойства:
- Хорошо бы ей вдуть, - если коротко, такими словами  формулируются его ощущения, покуда внимательный взгляд греет нежную кожу Стефании и, следует признать, многим мужчинам пришла бы на ум подобная идея: слишком уж ярко являла себя фертильность в  облике Стеши.
Грудь девушки рождала желания, ножки будили страсть.
Лицо гражданки Шмуль несколько гасило накал эмоций, но и в нём вы не заметите явных изъянов: нос её был прям, губы тонки, глаза… - о глазах мы ещё выскажемся, а покамест немного литературы.
Земля  в иллюминаторе, зефир в шоколаде, страна в жопе, - человечество не может обойтись без того, чтобы не обозначить место событий в точности.
Что ж, придётся и мне описать спальный вагон пассажирского поезда Мариуполь-Харьков, раз уж так сложилось, что едут в нём молодой человек лет двадцати семи и Стефания Шмуль, девушка.
Значит так: красные коврики на полу, белые занавески на окнах.
Теперь о времени.
Уже не за горой тот час, когда проводница разнесёт кипяток в стаканах и всякий желающий сможет подкрасить его чайным пакетиком… так и вижу этот янтарно-оранжевый цвет… м-да, уже скоро, скоро.
А вот момент, когда пылкий командировочный запрётся с распутной бабёнкой-железнодорожницей в служебном купе, всё ещё далёкое будущее.
Пока у нас ранний вечер, вагончик только что тронулся и женщина в униформе собирает билеты.
Данные пассажиров тщательно сверены с паспортами.
Как выясняется, гражданка Шмуль едет по документам на фамилию Чарторыйская, – однако…
В какую страничку вклеить бы автору её фотографию? В ту, где Стеше шестнадцать? Или где Стефании двадцать пять?
Сказать по правде, автору нравятся дамы постарше. Будь моя воля, я наградил бы пассажирку возрастом бальзаковских героинь. Но вот беда, - сразу к чёрту летит весь сюжет.
И если молодого повесу мы безболезненно можем заменить на зрелого опытного мужчину, то как нам объяснить читателю, что ягодка опять оказывается абитуриентка высшего учебного заведения? Нет-нет, при всём пиетете к современным офисным карьеристкам, - Стеше восемнадцать лет.
Она едет поступать в Академию прикладной магии.
Конечно же, не поступит.
Что ж мы, ведьм, что ли не видели? - косматые брови, чёрные патлы.
Нос зловещим крючком.
У Стефании же – повторюсь - нос прямой, аккуратный.
И волосы, будто перезревшие злаки… в век урбанизма не следовало бы иным писакам употреблять неизвестные массе термины, поэтому автор спешит поправиться: шикарные золотистые локоны ниспадали на плечи красавицы.
Золото? – гм… словом, жёлтенькие волосы были у девушки.
А в глазах - свежая крапива.
Срежется, как пить дать, срежется на экзаменах особа с такой неформатной внешностью – прямой путь ей на объездную дорогу. Там, среди падших существ, промышляющих телом, вне всяких сомнений, Стефания будет пользоваться популярностью: мягко притормозит у обочины роскошный лимузин, беззвучно опустится тонированное стекло, голос с кавказским акцентом произнесёт: «Ты вытащила счастливый билет, детка», - и умчит её в сказку, на Рублёвку, в Пущу Водицу.
И придётся автору не про ведьму писать, а сочинять любовный роман, сентиментальную женскую прозу.
… всё это будет, будет, а пока: вагончик тронулся.
Проводница забрала билеты у меня и у моей попутчицы – половозрелой, на глазок лет восемнадцать, блондинки – тусклым бесцветным голосом поинтересовалась:
- Чай будете?
Услышав «Нет», ушла.
Любопытно, а какой у блондинки голос?
Мягким задушевным сопрано девушка произнесла:
- Я хотела бы переодеться.
Стоя в тамбуре, пренебрегая запретом курить в общественном месте, автор несколько пофантазировал на тему в кого она нарядится.
В копа? В учительницу? В медсестру?
В горничную египетского отеля, и не думающую прибираться в номере, - наскоро смахнув пыль: бакшиш, бакшиш.
Блондинка встретила меня в спортивных штанах и в розовой маечке.
Тут же на столе появилась жареная курица, хлеб, яйца вкрутую, коньяк.
Мы немедленно выпили, закусили и легли спать, будто супруги с двадцатилетним стажем, - каждый на своей полке, отвернувшись лицом к стене.