Глава 12

         «Медовицы»


Те четыре часа, что выпали друзьям на сон, Хэгаст провел беспокойно. Просыпаясь, он, вспоминал о ранении Ракномо и с тревогой смотрел на мокрого, метавшегося в бреду старика. Но помочь он не мог.
Ему доводилось слышать истории о великих боевых магах прошлого, обладающих огромной целительной силой, способных терпеть страшные раны и не выходивших из боя даже при страшных увечьях. Но то были великие маги прошлого. А кто этот старик? Простой знахарь? Нет. Сейчас он в это не верил. Если боги будут милостивы и старик оправиться, он сам расскажет об этом, когда посчитает нужным.   
Каково же было удивление друзей, когда утром, едва протерев глаза, они обнаружили Ранкомо сидевшим под деревом, на корягах сухих корней, спиной к стволу.
- Проснулись? - устало улыбнулся старик, - меня уже заждались в Медовицах.
Разжевав травку из открытой котомки, он запил ее Гугельвейном,  наморщив нос, тряхнул головой и дождавшись, пока с удивленных лиц друзей сойдет бледность и оторопь, подозвал к себе.
- Зелья я припас маловато, - сказал он, брякнув костяшкой пальца по стеклу пустой капсулы в медальоне, - так что, придется нам обойтись тем, что есть. Вам припарки делать приходилось?
- Только перевязки, - пожал плечами Алтей.
- Сгодиться. Сделаем компресс и перетянем рану. Да, и нужно бы обыскать наших почивших друзей. Трофеи еще никто не отменял, а у них наверняка найдутся монеты и какие - нибудь безделушки. Но только будьте  осторожны. Если при них будут свитки, несите их сюда, но ни в коем случае не открывайте!
Под чутким руководством старика, Хэгаст взялся за припарки. Алтей же охотно отправился мародерствовать. Запас травок и бальзамов в котомке старика был внушителен, но без должных знаний и внимания к мелочам из них можно было наварить разве что ядреную отраву или взрывную смесь. Поставив котелок с водой на небольшой костерок, Хэгаст прокипятил выбранные Ранкомо травки и выпарив воду, довел их до состояния вязкой кашицы.
- Пусть остынет, - посоветовал старик, - набери воды. Рану нужно промыть. Найди чистую тряпку и равномерно размажь по ней смесь.

Рана была влажной и кровоточила, однако Хэгаст не заметил следов заражения и дурного запаха. Края ее стянулись и нижний угол пореза уже стал подживать, сломанные ребра чудом встали на место так, что даже трещины были едва видны.
- Удивлен? - хихикнул старик, - знание и владение силами природы куда важнее и полезнее, чем может показаться. Хочешь, я научу тебя этому?
- Я не способен к магии, - нахмурился Хэгаст, - магия это удел избранных.
- Избранных? Ты начитался древних бредней, мой друг.  Магия, это одна доля таланта, семь потов и долгие годы труда. Тот, кто хочет приручить стихию, не должен ведать к ней страха. Остальное приложиться.
- Что ты можешь знать о магии, старик? - съязвил Хэгаст, - ты ведь простой знахарь.
- Ха-ха, ты я погляжу, уловил ход моих мыслей. Даже короли, простые земные существа. Многие из них злоупотребляют вином и бабами, имеют опасные наклонности, вроде желания каждую ночь тискать в своей постели теплую, визжащую девственницу. Они вершат судьбы тысяч людей, но тем не менее, ничем не лучше тебя или меня. И, даже возможно, хуже!
- Я солдат королевской гвардии. И не привык к подобным речам.
Размахивая трофейным клинком, из зарослей выбрался Алтей. Выглядел он разочарованно. Пламя клинка погасло и смотрелся он, как старая, пролежавшая с десяток лет в болотной тине заржавленная железяка.
- Пустое, друг мой, оставь это, - посоветовал старик, - мечи Маргарда куются из лавовых пород. Управлять их силой можно только в совершенстве овладев огнем.
Вместе они раздели старика по пояс, вымыли рану, удалив из нее мелкие осколки костей, наложили компресс и перетянули его обрывками тряпок, подвязав руку через шею, чтобы она не мешала во время езды. Разделив овес из подсумков так, чтобы осталось на вечер, друзья накормили лошадей и напоили их водой из ручья.  Вернувшись с животными к старику, они усадили его на пони, поправили в седле и вышли на тракт.
День выдался знойный. Признаться, это беспокоило Хэгаста больше всего. Рана могла загноиться на жаре и тогда не избежать беды. После того, как старик помог им в схватке с лазутчиками Акрона, Хэгаст отбросил всякие мысли о возможности оставить его.  Солнце припекало, в сухом, застоявшемся воздухе, звеня прозрачными крыльями проносились  и падали в душистое разнотравье, черные слепни и полосатые шмели.
  Старик держался молодцом. Уверенно правил лошадью, вдобавок  налегал на вино.




- Места здесь тихие, - вдруг сказал он, - за редким исключением,  местные жители пасут скот. Медовицы на этот счет немного выбиваются из общей традиции. Разводить пчел тамошних жителей научил пару столетий назад один беглец из северных земель. С той поры и прижилось. Доберемся туда к ночи. Запасетесь провизией и поедите нормальной пищи, а наутро в путь. Обо мне позаботиться местная знахарка. Старуха сварлива, но дело свое знает.
Вопросы. Их было у Хэгаста к старику множество, они так и крутились у него на языке, но сейчас было не время для праздных разговоров. Старик слаб и пускай лица его не покидает вымученная улыбка, каждое сказанное слово отнимает у него толику драгоценных сил. А они ему еще пригодятся.
День прошел без происшествий. Пару раз дорогу им преграждали стада гулявших на выпасе лошадей и хмурые, уставшие от зноя подпаски. Далеко за полдень на горизонте появились две серые сторожевые башни. Имея опыт встречи с королевским разъездом, Хэгаст хотел обойти их стороной, но Ранкомо убедил его не делать этого, уверив что погнутая монета Тафта окажется в беседе с ними весомым аргументом.
И, как повелось, старик не обманул.
Увидев монету, стоявшие в карауле солдаты позвали офицера,  тому хватило одного взгляда, для того, чтобы пропустить путников без проверки и ненужных проволочек. Пополнив у интенданта гарнизона запасы воды, друзья свернули на развилке, взяв направление на юго-восток, и спустя  три или четыре часа пути встретили притулившуюся у дороги уютную таверну, маленькую, одноэтажную, но ухоженную и утопавшую в сочной зелени палисадника. 
- Остановимся здесь? - спросил Алтей, с нескрываемым сочувствием глядя на старика.
- Пустое, - мотнул головой Ранкомо, - идем дальше. К ночи будем в Медовицах.
Холмы стали редеть и мельчали. Скоро они уже двигались по томной, пересеченной оврагами опаленной солнцем равнине. Когда солнце сошло за горизонт, землю накрыло приятной прохладой и, не смотря на дневную усталость, вечер заметно освежил и разговорил примолкших друзей. Как это ни странно, но состояние Ранкомо не ухудшилось и даже напротив, старик охотно поддержал разговор и стал насвистывать незатейливый развеселый мотивчик себе под нос.
- Видите, там, за поворотом, - указал он, - три одиноких дерева? Оттуда до Медовиц рукой подать.
 И вправду, добравшись к деревьям, Хэгаст различил желтые огоньки поселения по правую руку. Старик свернул с тракта в густые поля, поросшие вьюном, люцерной и васильками.
- Глядите под ноги, - сказал он, - тут повсюду пчелиные колоды.



  Медовицы оказались крупным поселением. Была здесь своя мельница, несколько медоварен, винокурня и даже небольшой, утопавший в садовой тени храм.  Разбудив дичившихся на незнакомцев собак, они проехали окраиной деревни под стук затворяемых дверей и скрип ставней, обошли стороной высокий тын ночного загона и остановились у гнилой изгороди низкой, скверного вида землянки, со сползшей набекрень соломенной крышей и  грязно- белыми крашеными   каменными стенами. На покосившихся, выщербленных воротах висел, одетый на высокий шест, пожелтевший от времени лошадиный череп с остатками шерсти на затылке. Друзья спешились и помогли слезть на землю старику.
- Постучите, - продохнув, попросил старик, - Тряпица должна быть дома.
- Тряпица? - не понял Алтей.
- Она самая, - кивнул Ракномо, - старая ведьма.
Они спешились и привязали лошадей к покосившемуся забору.
- Что-то мне не очень хочется ночевать здесь, - Алтей пальцем поддел пожелтевший череп.
- Выбирать не приходится, - резонно заметил Хэгаст и отворив калитку, любезным жестом пригласил друга.
- Я  пойду вперед, ты помоги  Ранкомо..
Двор мягко говоря, выглядел странно. Насыпи из камней и земли, вырезанные на вкопанных поленьях лица идолов, вбитые в землю шесты со множеством перекладин, обмотанные чем-то, что очень сильно напоминало коровьи и рыбьи потроха, запутанная паутиной пчелиная колода и увядший розовый куст рядом с ней, тоже густо обвитый паутиной и скорее походивший на голову сахарной ваты, чем живое растение.
- А, чтоб тебя! - выругался Хэгаст,  едва не раздавив прыгнувшую под ноги жабу.
Вдоль завалинки, сваленные один на другой, лежали камни побольше,  вперемешку с черепушками мелких зверушек. Приглядевшись к булыжникам, Хэгаст признал в них замшелые надгробия, на которых еще виднелись стертые временем, но пока еще годные для прочтения надписи. Вандализм вызвал в душе Хэгаста   невольный протест. За годы службы в королевской гвардии он привык к смерти, но терпеть не мог надругательства над памятью и сурово карал вандалов. Хотя, конечно, кто его знает? Ранкомо человек  мудрый, да и селяне вряд ли стали бы терпеть у себя под боком старуху, ворошащую без дела кости и прах их предков.
 Когда Хэгаст постучал в дверь, из щелей посыпались куски слежавшейся пыли и лохмотья высохшего мха.  Ни ответа, ни привета. Он постучал еще. На этот раз требовательнее и громче, но за дверью стояла гробовая тишина.



- А-а-а, не надрывайся, - покачал головой старик, подошедший вместе с Алтеем,  - спит она верно. Обойди хату стороной, справа и в дальнее окошко постучи, она там.
Стоило Хэгасту шагнуть за угол, как навстречу ему из дворовой темнотыс диким блеянием вылетела черная коза с рыжими подпалинами на худых боках, и звеня висящим на шее колокольчиком, убежала за ворота. Хэгаст покачал головой и огляделся.
 Ставень у землянки не оказалось, оконце было перетянуто бычьим пузырем, сквозь который сочился слабый неровный свет. Хэгаст постучал в наличник. Кулаком, безо всяких церемоний. Кто его знает, старая карга наверняка туга на ухо.  Он уже было собирался вернуться, но передумал и постучал вновь. И вновь молчание, махнув рукой он вернулся. Алтей, удерживая под руку старика, ждал его у двери. И тут в хате заскрипели половицы, послышался кашель и шаркающие, неуверенные шаги.
-Э, чтоб вас, кого там лихо принесло? - брюзжащий, с хрипотцой голос наталкивал на неприятные мысли. 
Грохнуло, старуха взвизгнула,   загремела, падая на пол, посуда. Бабка разразилась отборными ругательствами. Посуда загремела еще несколько раз, теперь уже, скорее всего от пинков.
- Ох, чтоб вам пусто было, бездельники, чтоб у вас на лбу рог вырос и все время чесался, а дети появились на свет в струпьях и бородавках и до старости лебеду и крапиву ели! Идите стороной, нет никого дома!
- Ну, с крапивой и лебедой эт ты конечно старая перегнула! – громко заявил Ракномо, так, чтобы слышно было за дверью,  - я ее еще в голозадом детстве досыта наелся и детей своих, если таковые появятся…  отравой этой кормить не буду. 
- Махорчик? - в осекшемся голосе старухи послышалось удивление и радость, - эт ты чтоль, старый хрыч?
- Нет, чтоб тебя, пресвятой Иеремия–Лапотник.  Обогнул Драконьи горы, дабы почтить тебя своим присутствием! Отворяй давай дверь уже, старая ветошь, я уже голос сорвал, орать тебе через дверь!
Лязгнул засов, заскрипели задвижки и зазвенели снимаемые цепи.
- Мой дом - моя крепость, - ухмыльнулся Хэгаст.
- Не то слово, - поддержал Алтей.
Дверь подалась не сразу. Наконец она со скрипом и скрежетом отварилась, цепляя краем за вытертое полукругом крыльцо. На пороге стояла дородная невысокая старуха в заляпанной жиром переднике и красном платке, лихо заправленном за правое ухо. Выглядела она неопрятно и отталкивающе – хитрые, бегающие глазки с прищуром, крупный, в капельках пота нос с мясистой, проросшей черным волосом бородавкой, маленькая челюсть с едва заметным подбородком и мокрые губы. В руках она держала миску с упавшей на бок сальной свечой.
- Махорчик! - расцвела ведунья и отступила, освобождая проход, - прошу вас, гости дорогие, проходите.
Друзья вошли, задевая подвязанные сухожилиями к потолку кости.  В хате,  скорее всего давно уже не убирались. В кадке под стеной, сразу у входа, стояло замоченное белье, однако вода была мутной,  уже издалека чувствовался исходящий от нее тошнотворный запах. Повсюду, на стенах и окнах висели пучки высохшей травы, облезлые, выцветшие не выделанные шкурки, черепки и косточки, под ногами хрустели крошки. Хэгаст ступил во что-то мокрое, оставляя за собой цепочку грязных следов.
- Айе, что это с тобой, старый? - заметив, что Ранкомо идет с  трудом, старуха округлила глаза и сердобольно покачала головой.
- Вот этим ты сейчас и займешься, - проворчал старик. 
Стол в центре комнаты был завален многочисленным хламом. Здоровенный котелок, с торчащим из бурой жижи черенком, миски и плашки, с размазанным по дну варевом ядовитых оттенков, мохнатое конское копыто, с торчащей белой костью голени, сухие заячьи лапки, мышиные черепки, потроха, травки, соли и рыбья чешуя. На скамье, лениво свесив хвост и лапу, лежал расплющив щеку толстый черный кот.
- Туда, туда ребятки, уложите его,  - старуха откинула одеяло со стоявших в дальнем углу полатей и помогла снять обувь, - подите, перехватите чего-нибудь, проголодались наверно. А я пока займусь старым пнем, - сказала она, задернув отделявшую полати от остальной комнаты занавеску.
Друзья пожали плечами.
- Вкуснятина, - скривился Алтей, вынимая из котелка покрытый засохшей жижей черенок.
- Не желаете заячью лапку, десятилетней выдержки? - предложил Хэгаст.
- О, нет, я предпочту толченые жабьи глазки. 
- Ваше право.
Друзья сели за стол. Кот, недовольный этим соседством, фыркнул и прыгнул под стол.
- На море - океане, на острове Кроканне, лежит горюч - бел камень, - забубнила бабуся, опускаясь до шепота, -  стану не благословясь, богам не молясь, выйду не этими дверьми, выйду подвальным бревном, выйду я мышиной тропой, выйду в дальний восток, там стоит дым, по над тыном дым….. 
Дальше наговор уже не было слышно, только шепот да пришепетывания. Друзья примолкли.
- Как на ложке вода не держится, - услышали они последние слова, - так на тебе, старый пень, пусть испуг и злой глаз не держится.



Старуха нырнула под занавеску, ухватила грязную плашку со стола, достала из-под стола бурдючок Ранкомо и плеснула себе из негои. Опростав плашку одним махом, она облила подбородок и передник и отдуваясь, утерлась ладонью.
- Ох и ядрен же твой гугель, старый, - округлила  глаза и повернулась к друзьям, - Что, соколики, не по нутру вам мое варево? - хохотнула она.
- Да не голодные мы.
- Оно и к лучшему. Будет чем Ворчуна накормить.
- Ворчуна? - не понял Алтей.
- Ага. Волкодава моего, - кивнула старуха, - вот что, соколики, плох наш старый, ой как плох, того и гляди, представиться. Знаю я, как помочь ему, но и от вас потребуется кое-чего.
- И что же? - Хэгаст весь обратился во внимание.
- Есть у меня рецептик один от смертельных ран, но для него нужно очень редкие ингредиенты, - старуха стала загибать пальцы, - пыль с могильной плиты особы королевских кровей, восемь резцов мышиных, обязательно белой полевой мыши, пять лучей морской звезды, обязательно из холодных вод нордстейна, крылья мушиные толченные, семнадцать пар, но с этим я и сама управлюся и хвост саламандры с южных островов.
В глазах друзей застыл немой вопрос. Алтей сглотнул комок, прикусил губу и поглядел на Хэгаста.
- И где ж ты бабуся прикажешь нам все это достать? - Хэгаст в недоумении почесал щетину.
- А где хош, соколик, там и доставай, не моя эт забота, но к утру чтоб все здесь было. Не то крякнет старый.
В комнате  повисла гробовая тишина.
Старуха залилась брюзгливым, режущим слух хохотом, согнулась пополам и стала в кураже хлопать себя по колену.
- Ой, не могу, резцы полевых мышей, - давилась она смехом, - ой, лучи морской звезды и хвост саламандры.
Шутку друзья не оценили.
- Вот что, соколики, - утерев слезу грязным подолом, Тряпица выпрямилась, охнув от боли в спине, - нагрянул тут на днях Тафт со своими бродягами. Вечно дурила суется туды, куды собака свой хвост не совала. Схлестнулся он с одним бандюком местным. С Халвордом Заросшим, значит. Порезали его  ребят добро, вот он значит и притащился, ко мне. Лечи-латай Тряпица, значит. Ну, дык я все свои припарки на него и поизвила.  Так что, слушай меня сюды. Хвост нужон, только не какой-то там саламандры, а самой, знаешь ли обыкновенной ящерки полевой. Подите, значит поглядите под поленицей, там их тьма-тьмущая. Ну и Ворчуна этой гадостью накормите заодно.
Сказать по правде, отлегло. Бросить Ранкомо на произвол судьбы Хэгасту не позволила бы совесть, но вот где до утра достать хвост саламандры, он точно не знал. 
Ворчун оказался тощей кудлатой дворнягой с нависшими на глаза пучками черной шерсти. Собака насилу волокла за собой тяжеленную цепь и, как показалось Хэгасту, легко могла выбраться из поднявшегося горбом ошейника. Хэгаст поставил котелок. Ворчун посмотрел на него с нескрываемой тоской, облизнул край закопченного металла и сел, подметая землю мохнатым хвостом. Пока Алтей ворошил поленницу,  заставляя несчастную ящерку отбросить хвост, Хэгаст навестил лошадок, насыпал им овса из подсумков, притащил воды и угостил Ворчуна большим куском солонины из собственных запасов.
- Есть! - Алтей победно вскинул хвост рептилии над головой, - готово!
То, что происходило в хате, напоминало весенний шабаш. Тряпица сбросила платок, обнажив спутанные, засаленные волосы, засучила рукава и  раздувала угольки в стоявшей на столе горелке, на которой уже стоял сомнительного вида чугунный тигель.
- Несите сюда, скорее, - потребовала она, - оборвите пучок паутинки с розового куста и бегом сюда.
Паутину старуха обваляла, как валяют войлок на попоны, предварительно вымочив в какой-то зеленой гадости. Хэгаст вытащил из угла скрипучую, ходившую ходуном прялку. Завизжала педалька, забегал челнок. Тигель кипел. Несло от него так, что аж с души воротило. Скоро в руках старухи оказался блескучий зеленоватый моток тонкой, как человеческий волос нити. Игла, которой предстояло штопать Ранкомо, выглядела весьма внушительно.
- Ты бабуся того, - предупредил  Хэгаст, - поосторожнее там.
- А ты не трепись под руку, соколик, - отмахнулась Тряпица, - я дело свое знаю. Лучше ложитесь спать.
Алтей уже не мог терпеть ароматов тигля.
- Мы бабушка лучше на свежем воздухе заночуем, - сказал он, - нам так привычнее. Да и коньков своих заодно постережем.
- Идите, идите милые. Несет тут, как из отхожего места. Меня то ужо и не берет, а вам дурно станет. Надо бы завтра проветрить, как следует.
- У-у-у, ведьма! Ты чего это, добить решила меня? – подал голос Ранкомо.
Это было последнее, что услышали друзья, выходя на улицу.