Печень в красном вине

        ПЕЧЕНЬ  В  КРАСНОМ  ВИНЕ
    Я забрёл сам не знаю куда... Чёрт побери! Как я здесь оказался? Где моя спутница? Ничего не понимаю... Узкая, запущенная набережная возможно находится на окраине Венеции: старые дома с остатками потускневшей окраски криво отражаются в тёмной воде канала, вымершие глазницы окон, наглухо забитые досками двери, размытые фундаменты... Вечереет. Тишина, кругом ни одной живой души...

    Cтараясь не терять присутствия духа, я пробираюсь прочь от воды сквозь узкий проход между двумя строениями. Двигаюсь, как в лабиринте – осторожно и боком, невольно касаясь наждака старой штукатурки. Мои одежда и обувь в грязных пятнах, кожа рук зудит от ссадин. Наконец, выхожу на унылую улочку давно забывшую пешеходов. Снова никого вокруг, только полуразвалившиеся, малоэтажные домишки. Вдруг - удача! Из одной подворотни, в мою сторону, ковыляет древняя старуха с собачкой на поводке. – Excuse me, madam… How I can get to the center? Бабушка, не издав единого звука, мигом срывается с места и пропадает из виду. Утираю рукавом пот со лба и решаю продолжать идти дальше по невзрачному переулку – должен же он когда-нибудь закончиться...

    Переулок действительно утыкается в широкий бульвар – две магистрали движения в разные стороны для транспорта, разделённые аллеей посредине. Ухоженная, широкая пешеходная тропа по обоим краям засажена пальмами и кустами роз, которые ещё хорошо различимы в наступающих сумерках.   – Это место похоже на Канны или, может быть, Неаполь... Автомобилей и прохожих совсем мало. Несколько раз пытаюсь спросить дорогу, но и необыкновенно худой, зобастый парень в джинсовой рванине, и элегантный мужик в костюме с портфелем, и хромая женщина с посохом отшатываются от меня, как от заразы. – Почему пугаются? Хорошо бы взглянуть  на себя в зеркало...    

    Сбивают с толку странные названия уличных забегаловок и магазинов – буквы латинские, но ни одного знакомого слова. Господи, помилуй, только бы не страна мусульманского мира – у неиствующих в своей вере нет и капли жалости к чужакам, помощи у них не допросишься... Неожиданно, по ходу движения, открывается длинное, трёхэтажное строение старинной архитектуры с колонами вдоль фронтальной стены, обращённой к бульвару. Жизнь у входа в здание буквально бурлит – прибывают и отбывают автомобили, входят и выходят люди. В освещённых окнах тоже мелькают человеческие силуэты. 
 – Отель? Нет, на гостиницу не похоже – чересчур активное движение, да и озабоченные лица людей из толпы сильно отличаются от легкомысленных физиономий туристов. Вероятно, какое-то важное учреждение. Там мне, наверняка, помогут...

    Проникаю в холл здания вместе с потоком других людей. Массивный охранник в чёрной униформе намётанным взглядом оценивает самобытность моей личности в местной среде и уверенно объявляет приговор: - Русо... Я пытаюсь объясниться, на английском, что я не совсем «русо», гражданство у меня вообще в другом полушарии, а нужно мне от них совсем немного – кое-что узнать... Напрасно, не слушают и не слышат – могучий цербер, ни во что не вдаваясь, толкает меня к пошарпаной скамейке в закутке прихожей. Я понимаю, что мне придётся ждать... Ждать чего?

    Мои раздумья прерывает появление причудливого типа в тёмной, полувоенной форме с погонами. Его короткое тело, как у гриба-боровика, состоит, в основном, из двух шарообразных частей: круглой головёнки  с протёртой до кожи плешью и яйцевидного туловища. Головка посажена прямо на плечики – шея напрочь отсутствует. Человечек мог бы выглядеть потешно, если бы не бесцветные глаза и большой нос, орлиным клювом, придающие его внешности зловещий вид. Я никогда не жду добра от личностей никчемной внешности – их тщательно скрываемый комплекс неполноценности давно, обычно ещё в детстве, обязательно разрушает душу. Сходу решаю направиться к выходу, но коротышка успевает загородить мне проход: 
- Здоров! Я уметь говорить русо - учился Москва. Ты сам прибыл дознание – карашо! Признавание облегчает наказывание...
Я захожусь почти криком: - Господин начальник, я здесь случайно! У меня амнезия! Возможно, отстал от туристской группы. Не понимаю, где нахожусь. Мне нужно попасть в свой отель. Я не пришёл ни на какое «дознание», а зашёл в ваше учреждение за помощью...
-  Будем разбираться. Смотрет документ, узнават кто ест ты, как здес находился?

    Гигант-охранник, по привычной рутине, успел подтянуться к конфликту – мне ничего не остаётся, как последовать за Боровиком по длинному коридору. Попав невзначай в непонятное учреждение, я, на ходу, с интересом разглядываю грязные стены, облезлые двери с табличками на незнакомом языке, мрачных посетителей, которые скопились на скамьях около каждой двери вперемешку со своими сумками, кипами бумаг, снедью и бутылками с питьём. Незнакомые лица каких-то вождей внимательно глядят с запыленных портретов на стенах. Служивые люди в форме то и дело снуют по коридору, из комнаты в комнату.  Медленно движется уборщица в немыслимо грязном халате, скользя по линолеуму пола широкой шваброй. Внезапно коротышка останавливается перед дверью с табличкой «D-027», указывает мне на пустую скамейку ожидания, а сам поворачивает ключ, отворяет дверь и пропадает в помещении.

    Отсидев, до острой боли, свой зад в ожидании непонятно чего, я решаю, что пришла пора что-либо предпринять, собираюсь с духом и дёргаю ручку двери. Жуткая картина, открывшаяся моему взору, могла бы заставить поседеть самого мужественного человека. В комнате находится несколько странных устройств, по форме напоминающих огромную букву «П», выполненную из основательного металла. На верхней перекладине турника висит широкий ошейник, а к вертикальным стойкам прикреплены две пары оков. К каждому турнику приставлен столик с широким набором то ли слесарного, то ли хирургического инструмента. В действии пока находится лишь одно из устройств – на нём надёжно распят обнажённый, толстый мужик, вокруг которого умело хлопочет мой новый знакомец. Колпак, передник, перчатки и очки преобразили коротышку в магистра оккультных наук. 

    Моё сердце леденеет от жуткого лица жертвы, полностью лишённого кожи. Жалкие остатки моего мужества добивает выражение глаз мученика, которые, выкатившись наружу от напряжения, отражают не только его невероятное страдание, но и принятие им своей горькой участи. Я издаю панический, звериный рык, хлопаю дверью и бросаюсь бежать по длинному коридору. За моей спиной, всего в пятидесяти шагах, раздаётся топот охранника. 

    Погоня несётся с всё усиливающейся быстротой. В ушах беглой жертвы, гонимой смертельным страхом, реально свистит ветер. Я мчусь во весь опор по многочисленным коридорам, проходам, пролётам внутренних лестниц, но пока безрезультатно – в нескольких десятках шагов постоянно раздаётся зловещий топот преследователя. Отчаявшись, я рву на себя первую попавшуюся дверь и вбегаю в большую аудиторию, в которой, какое счастье, находится много народа. Помещение по виду напоминает театр: небольшая сцена и ряды кресел со зрителями. Ко мне немедленно приближается служащий с явным намерением задать вопрос, но в этот момент моя партнёрша по путешествиям, с первого ряда зала, машет нам рукой и громко произносит лишь одно слово: VIP. Распорядитель сразу меняется и подобострастно сопровождает меня прямо в первый ряд. Злой шёпот подруги: – Где ты был? Я же предупредила, что записала нас на аукцион предметов искусства, - не предвещает мне спокойного вечера...

    Аукцион проходит на французском. Этот язык я давным-давно изучал в школе и поэтому легко узнаю, но мой запас слов чрезвычайно мал и, в основном, включает числительные. Внимание устроителей, а также наш статус VIP вынуждают меня принимать самое активное участие в торгах. На старте каждого лота я немедленно поднимаю руку при объявлении начальной цены, но никогда не двигаюсь дальше при повышении ставки. Применение нехитрой техники позволяет мне, до поры до времени, удачно избежать кучи ненужных, весьма дорогостоящих приобретений. Аукционист, в очередной раз, снимает обёртку со следующего предмета продажи. Я, с ужасом в сердце, узнаю в новом лоте портрет мученика, из-за истерзанной Боровиком натуры которого, всего полчаса назад, мне пришлось содрогаться в кабинете дознания. Ведущий торгов снова объявляет начальную цену, я опять поднимаю руку, но купцов, желающих повысить ставку, в этот раз не оказывается... Аукционист звонко кричит:             - Продано, - и довольно гремит деревянным молотком по своей кафедре. Когда мы с подругой выходим с аукциона, то оказываемся в самом сердце Парижа: №8, rue Saint Marc.   

        ***      
    На прошлой неделе в мой дом, по случайной оказии, заехал давний друг и земляк из прошлой жизни в стране Советов – Мишуня. Мы с ним не виделись около десяти лет. Приятель категорически отверг мою попытку экстренного устройства застолья – по его мнению интерьер моей гостиной не соответствовал его душевному настрою и торжественности события в целом. Мишуня, для эксперимента, выбрал из телефонной книги старую харчевню, практикующую Прованскую кухню. Когда мы прибыли на место, мой друг, продолжая строить из себя мушкетёра, заказал для нас пышущую жаром, острым запахом специй, луком и чесноком огромную сковороду жареной телячьей печени. Часа за два мы с ним прикончили вкусное жаркое под две бутылки французского, красного Мерло 2002 года. Я, с большим трудом, кое-как сумел добраться домой и, посреди белого дня, повалился мешком спать прямо в верхней одежде. Весь текст, приведенный выше последнего параграфа, является моим сном, плодом воображения мозга, отравленного адским рецептом древней французской кулинарии.
    Картина «Ужас» известного французского художника Norbert Delorme пока висит в моём доме, но я решил её продать – жена пугается и, ни за какие коврижки, не хочет возвращаться домой. Если кого-нибудь сделка заинтересует – напишите мне поскорей, господа хорошие. 

Арк Лапшин, Нью-Йорк, Ноябрь, 2015.