Прерванная песня
П Р Е Р В А Н Н А Я
П Р Е Р В А Н Н А Я П Е С Н Я
( использован фактический материал из книг С. Кизимовой о жизни и творчестве А. Д. Вяльцевой ).
Пьеса в 2-х действиях 6 картинах с прологом и эпилогом.
Место действия: слобода Алтухово Апраксинской волости Севского уезда Орловской ( ныне Брянской ) губернии.
Санкт – Петербург.
Время действия: 1879 г. 1890 – 1913 г.
К постановщикам:
Пьеса «Прерванная песня» – оригинальное драматургическое произведение. Автор, член Союз писателей России, напоминает о соблюдении авторских прав.
Д Е Й С Т В У Ю Щ И Е Л И Ц А :
Анастасия Дмитриевна В Я Л Ь Ц Е В А, певица - 19 – 42 лет.
Мария Тихоновна В Я Л Ь Ц Е В А , мать певицы - 43 – 69 лет.
Василий Васильевич Б И С К У П С К И Й, муж певицы - 24 – 34 лет.
Николай Осипович Х О Л Е В А, адвокат, первая любовь певицы - средних лет.
Варвара Г О Л О Щ А П О В А, подруга певицы - её ровесница.
А Л Е К С А Н Д Р Е В Г Е Н Ь Е В И Ч, друг Холевы - его ровесник.
П А Ш А, горничная певицы - 18 – 28 лет.
Д У Ш А певицы, балерина, она же лауреат конкурса им. Вяльцевой.
ПЕТЕРБУРГСКОЕ ОБЩЕСТВО:
Г О С П О Д И Н - он же В Р А Ч монгол, он же Ж У Р Н А Л И С Т, он же П Р Е Д С Е Д А Т Е Л Ь жюри.
Б А Р Ы Ш Н Я - она же Ч Л Е Н жюри.
Ю Н О Ш А - он же Г А З Е Т Ч И К, он же Ч Л Е Н жюри.
Д А М А - она же вещая монахиня М А Р И Я М И Х А Й Л О В Н А, она же Ч Л Е Н жюри.
П Е В И Ц А – исполнительница цыганских романсов.
ДЕТИ:
Н А С Т Я - 8 ЛЕТ.
А Н А Н И Й, её брат - подросток.
Толпа, зрители, общество.
П Р О Л О Г
У края сцены в белом ярком луче света – тонкая фигурка балерины. Она, двигаясь в пространстве, ограниченном световым пятном, танцует о стремлении к небу, к людям и снова – ввысь.
Голос по радио:
Вместилище таланта, о, душа!..
Твой негасимый свет сквозь время мчится!
Живёт, полёт по кругу соверша,
Божественного пламени частица.
И голос ангела доносит в мир певица!
Звучит вокализ. Балерина тает в угасающем луче.
Д Е Й С Т В И Е П Е Р В О Е
Картина 1
Лес у слободы Алтухово. Лето.
Утро. Перекличка птиц, стук дятла, ария кукушки – гулко всё это звучит в лесу! А вот и голоса, звонкие, детские: «А-а-а-у-у-у! Эге – гей!» и песенка девочки:
ГОЛОС: Ходила младёшенька по борочку,
Собирала ягодку земляничку.
Наколола ноженьку на былинку!
Болит, болит ноженька!.. Да не больно.
Ха – ха – ха!
АНАНИЙ. Настя! А- у!
НАСТЯ. Ау! Братец! Ау – у!
Дети встретились. В руках лукошки с ягодами.
АНАНИЙ. Пойдём домой, сестрица. Завтра в дорогу. Может, последний раз в нашем лесочке ягоду брали…
НАСТЯ. Верно (вздыхает).
АНАНИЙ. Грустно уезжать?
НАСТЯ. И грустно, и весело! Люблю я лес наш, озеро, деревню… Люди здесь все свои, знакомые, понятные…Но как подумаю: до смерти тут жить и не увидеть всего, что есть на свете!.. Это же обидно, Анаша! Ведь где-то – большие города, огни, экипажи!.. Театры, братец! Представляешь: выходит на сцену певица, и все слушают её голос, понимают всё, что в душе у неё!
АНАНИЙ. Правда, есть другая жизнь. Может, мы там нужнее?..
НАСТЯ. Мама, с тех пор, как я ей свой сон рассказала, верит, что из меня певица получится, не хочет мне доли крестьянской. Да и я уж не хочу…
АНАНИЙ. Да, голос у тебя, как у жаворонка. Надо попытать счастья, сестра! Был бы жив отец…А то уж и жить нам не на что, и ждать нечего.
НАСТЯ. Ой, Анаша, смотри! Мама!
МАТЬ. Ау, Настя! Ананий, сынок! Ау!
АНАНИЙ. Ау, мама! Тут мы!
Выходит Мария Тихоновна.
МАТЬ. Вот иду, позвать вас, чтобы до обеда не бродили. Надо собраться, дети, лечь пораньше. Я уже вещи уложила, кое-какие продукты собрала. Летать не умеем, ехать – нет денег, пешком не дойти так поплывём. Вода нас до Киева донесёт. Ох, и рисковая ж я! Аааа… на Бога надеюсь! Или он поможет, или разом всё покончит. На рассвете, чуть развиднеется, погрузимся на плот и… с Богом! Доплыть бы!..
АНАНИЙ. Доплывём, мама! Ты у нас добрая, заботливая… На нас с Настей люди не обижались – поможет нам Бог.
НАСТЯ. Я ему всю дорогу петь буду! И молиться.
МАТЬ. Пташка моя ненаглядная! Лишаю я вас детства, птенчики мои… В городе работать придётся.
АНАНИЙ. А тут мы что же, не работаем?
МАТЬ. Тут – на себя, вольно. А там на людей придётся: как велят, как прикажут.
НАСТЯ. А я, мама, и там людям спою. Им, может, понравится, они нам и помогут.
МАТЬ. Ангел ты мой, Настенька! Верю, полюбят тебя, не обидят. Голосочек твой не даром тебе дан – он твоя судьба, твоё будущее! Идите ко мне, дети. Вот так, теснее обнимемся, молча помолимся, и вверим себя ему, Творцу нашему!
Потемнело. Заклубился туман. Спустился прозрачный полог, струясь как вода, и там, за зыбкой завесой, плавно закачались фигуры: мать, рядом дети. И полился голос Вяльцевой – романс «Какая ночь»:
Какая ночь! О, ты взгляни
На это небо голубое,
Где меркнут ярких звёзд огни,
И мы, мы вместе, мы одни.
Нас в целом мире только двое…
Картина 2
Девушка-чайка кружит у кромки моря, приостановилась, трепещут руки-крылья. Вдруг сноп яркого золотистого света сверху опускается на её хрупкую фигурку и, двигаясь вглубь и в сторону, уводит её за собой.
Яркое солнечное утро. Пустынный берег Финского залива оглашается приближающимися голосами, смехом. Группа из четырёх человек: двух очень молодых дам и двух не очень молодых мужчин с корзинами для пикника, с гитарой, выходят на площадку.
ХОЛЕВА. Вот, господа! Видите, я же говорил, что здесь найдётся безлюдный уголок! Солнце, море, чистый песок!.. Замечательно!
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. (Полуложится на камень). Уф! Не камень, а ложе!
ВЯЛЬЦЕВА. Действительно, Николай Осипович! Здесь чудесно! Простор и воля! Хочется петь от радости!
Немного уставшие путники присели на камни.
ХОЛЕВА. Так пойте, дорогая! «Пой, ласточка, пой!» (Наигрывает на гитаре проигрыш к песне).
Вяльцева поёт «Ласточку». Холева подпевает припев. Друзья аплодируют.
ВАРЯ. Милый дуэт!
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. «И кому же в ум придёт на желудок петь голодный?!»
Все смеются.
ВЯЛЬЦЕВА. Сейчас – сейчас! «Будет вам и стол, и дом»! Давай, Варенька, скатерть.
Девушки накрывают на стол, мужчины отходят на передний план к морю.
ХОЛЕВА. Она прелестна! Очаровательна! Я в последние месяцы только о ней и думаю, только на неё и любуюсь!
Такая хрупкая, беззащитная!.. В груди щемит, когда смотрю на неё! Что улыбаешься, Сашенька?
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. Увлекающаяся ты натура, Николай! К своим-то в Керчь не собираешься?
ХОЛЕВА. Ну, что ж ты так не чуток, друг любезный! Я горю от чувств, а ты на меня – ушат холодной воды!.. Семья – это обязанности, а любовь!..
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. Уже и любовь?
ХОЛЕВА. Любовь, Сашенька, любовь! Я вижу в этой Золушке принцессу сцены! Королеву! Всё-всё сделаю, чтобы засверкал этот неогранённый алмаз!
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. Да-а-а… ты ограньщик опытный!
ХОЛЕВА. Не иронизируй. У неё – голос, красота, имя звонкое – Анастасия Вяльцева!
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. Её звонкое, твоё громкое: Холева! Знаменитый адвокат, талант!
ВАРЯ. Господа-а! Стол готов!
Все рассаживаются вокруг “стола”: дамы рядом, мужчины по сторонам от каждой. Холева рядом с Настей.
Николай Осипович! Ваш тост!
ХОЛЕВА. Мой?
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. Да, конечно! Самому красноречивому оратору – карты в руки!
ХОЛЕВА. О, карты! Несомненно – в руки! Не привыкать! (Смеётся, его поддерживает Александр). Ну что ж… Каждый человек мечтает о счастье… Для одного – это деньги, для другого – слава, для третьего – талант, и для каждого – любовь! Но если человек уже рождён с талантом, то он достоин и богатства, и славы, и любви! За вас, великолепная Анастасия Дмитриевна! За ваш талант, который, несомненно, принесёт вам счастье!
ВЯЛЬЦЕВА. Спасибо… я… Спасибо! (Дамы пригубили вино, мужчины выпили).
ХОЛЕВА. Анастасия Дмитриевна, а вы верите в счастье?
ВЯЛЬЦЕВА. Верю. Верю, господа. Да как же не верить-то? Я ведь уже пою в театре, хотя и в хоре, но ведь на сцене! Могла ли мечтать о таком маленькая крестьянская девчушка, когда распевала в лесу с хором пташек, собирая ягоды или грибы? Я верю в счастье с детства, когда мне приснился мой вещий сон…
ВАРЯ. Сон? Расскажи, Настенька!
ХОЛЕВА. Пожалуйста, Анастасия Дмитриевна!
ВЯЛЬЦЕВА. О, господа! Рассказ мой будет коротким, а впечатление яркое, незабываемое! Приснилось мне, что с неба прямо на меня спустился ослепительный сноп солнечного света. Как в потоке водопада, иду я, вся омытая этим светом, по прекрасному благоухающему саду, сплошь заросшему розами. Я рассказала сон маме, она спросила у знахарки, что он означает, и та объяснила: сноп света – это слава и богатство, розы – удача во всём! С тех пор я верю в свою удачу! -10- И мама моя верит, недаром уехала из нашего милого Алтухово в Киев – мечтала о лучшей доле для меня и братьев…
ВАРЯ. Сноп света… розы… Но в жизни всё зависит не от сказочных снов, а от людей. Которых нам посылает судьба.
ВЯЛЬЦЕВА. И это верно. Разве могу я забыть Иосифа Яковлевича Сетова?
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. Кто таков?
ВЯЛЬЦЕВА. Антрепренёр мой первый. В прошлом сам – оперный певец.
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. То-то фамилия знакомая!
ВЯЛЬЦЕВА. Иосиф Яковлевич приехал к нам в Киев на целый сезон в восемьдесят восьмом году, я к нему и обратилась…
ХОЛЕВА. Видимо, небезуспешно?
ВЯЛЬЦЕВА. Слава Богу! Мне было тринадцать лет, я робела, холодела от страха, но всё-таки решилась постучать в дощатую дверь за сценой. Там пахло мышами, меня подташнивало, в голове мутилось…
ВАРЯ. И всё-таки ты отчаянная! И как же ты его просила, какими словами?
ВЯЛЬЦЕВА. Честное слово, не помню! Что-то вроде: «Другие говорят, что у меня голос…»
ХОЛЕВА. И как же вы продемонстрировали свой голос?
ВЯЛЬЦЕВА. Упросила послушать меня наедине, говорю: «Пройдёмте куда-нибудь, чтобы нас не слышали…»
ХОЛЕВА. И что пели?
ВЯЛЬЦЕВА. Свою любимую «Взяли меня, травушку, скосили». Помню, сильно задумался господин Сетов, молчит, а у меня сердце замерло, похолодела я вся… Оказывается, труппа была уже укомплектована, и в опереточной мест не было. Иосиф Яковлевич придумал взять меня в балет.
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. О, вы ещё и танцуете!
ВЯЛЬЦЕВА. Если бы! Мой дебют был ужасным! Я всё позабыла от страха! Всё, чему учил меня сам Сетов! Сначала стояла, как манекен, а потом затанцевала вовсю, да не то! Даже сейчас краснею… Зал смеялся, представляете?
Все сдержанно смеются. Холева не сводит с Насти глаз.
ХОЛЕВА. Вам надо всерьёз учиться, Анастасия Дмитриевна! Талант ваш необходимо развивать, шлифовать,
чтобы он заблистал всеми гранями! Голос, красота, артистизм – всё это, данное природой, требует кропотливой работы…
ВЯЛЬЦЕВА. Разве я не понимаю, Николай Осипович? Я видела больших мастеров сцены, да что видела, рядом на сцене стояла! И в Киевской антрепризе Сетова, и в хоре у Здановича-Борейко, в концертах Незлобина. Наконец, в московском и петербургском «Аквариумах», а теперь вот у Пальма… Я чувствую своё несовершенство, но…
ВАРЯ. Замкнутый круг: на ученье нужно время и деньги, а чтобы заработать, надо пропадать в театре.
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. Да, хорошее образование – само по себе – работа, ему надо отдать все силы, всё время.
ХОЛЕВА. Но судьба не случайно сводит людей. Не однажды во время спектакля я смотрел не на звёзд сцены, а на вас, милая, хрупкая хористочка, ловил вашу обаятельную улыбку. Мы с вами не раз говорили, смеялись, шутили…
Каждую свободную минуту я летел к вам, как на свет! Я понял, поверил, убедился, наконец, что встретил талант, которому мечтаю служить. (Собравшись с духом). Анастасия Дмитриевна! Вашу руку! Я способен помочь вам и средствами, и связями. Оставьте на время сцену, где вы - одна из многих. Через некоторое время вы будете – одна для всех! Как член литературно – артистического кружка, я знаком со многими знаменитостями из мира музыки и театра. Вам будет ставить голос председатель вокального общества, сам Сонки! Он профессор, автор книги по теории постановки голоса. Вам преподадут уроки актёрского мастерства мои знакомые артисты, вы будете петь в лучших салонах, а потом и залах Петербурга! Если бы я был свободен, я бы, не колеблясь, предложил вам руку, но… увы… я могу отдать вам только сердце. Возьмите его!
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. Браво, Николай! Какой яркий спич!
ВАРЯ. Бог с вами, Александр Евгеньевич! Это, по-видимому, серьёзно.
ХОЛЕВА. Серьёзнее не бывает. Я открыл свою душу при свидетелях. С трепетом жду вашего решения, Анастасия Дмитриевна, вашего ответа жду. Вашу руку, дорогая!
Он протягивает ей руку – красивый, гибкий, черноглазый – романтик, умница, петербургская знаменитость. И робкая рука милой хористки протянулась к нему, легла в его ладонь.
Звучит романс «Дай, милый друг, на счастье руку» :
Дай, милый друг, на счастье руку,
Гитары звук разгонит скуку!
Забудь скорее горе злое,
И вновь забьётся ретивое!
Картина 3
Гостиная в петербургской квартире адвоката Холевы. По комнате в розовом луче света порхает девушка-душа с букетом роз в руках. Она – сама любовь!.. Ставит цветы в вазу, упорхнула.
Входит Анастасия Дмитриевна, взяла кипу нот, разбирает их. Открыв один альбом, напевает, глядя в него:
ВЯЛЬЦЕВА. Тройка мчится, тройка скачет, вьётся пыль из-под копыт!
Колокольчик звонко плачет и хохочет, и звенит!
Еду, еду, еду к ней, еду к любушке моей! (2раза).
Какая прелесть! Безыскусно, просто, в народной манере! А сколько искренности, тепла!..
Звонок в наружную дверь.
Э – эй! Кто-нибудь! Отворите!
Входит мать Вяльцевой Мария Тихоновна.
МАТЬ. Настенька, уж прости, я без договорённости и вхожу без доклада, по-семейному. Ты переехала и так редко заходишь!
ВЯЛЬЦЕВА. Мамочка, дорогая! (Целует её). Проходи, садись!
МАТЬ. Я беспокоюсь, как ты?
ВЯЛЬЦЕВА. Как видишь, всё хорошо. Собираюсь на урок вокала к маэстро Сонки…
МАТЬ. Торопишься?
ВЯЛЬЦЕВА. Нет, нет ещё. Но почему ты в тревоге? Посмотри, красивая квартира, я учусь, осуществляю -
свои сокровенные мечты!…
МАТЬ. Настенька! Ты ушла из театра, где был постоянный заработок, оставила семью: меня, брата…
ВЯЛЬЦЕВА. Ты же понимаешь, мама, что вечно жить с мамой и братом я не могу. Я полюбила Николая Осиповича всей душою, и он меня любит! Он оплачивает мою квартиру, где вы живёте, моё учение…
МАТЬ. Но у него семья. А ты… ты попала в положение содержанки…
ВЯЛЬЦЕВА. Что делать, мама? Я артистка. И главное для меня не удачное замужество, а достижение вершин искусства. Здесь не обойтись без жертв. Оправдание и мне, и ему одно – наша любовь. Он человек знаменитый,
ввёл меня в общество. Я уже неоднократно бывала в литературно- артистическом кружке, он уговаривает меня
спеть на одном из занятий, и скоро я буду петь там, только подготовлю репертуар с госпожой Цванцигер из
консерватории. Там собираются самые знаменитые писатели и артисты! Мой сольный концерт, представь себе!
МАТЬ. У тебя уже бывали сольные концерты: в вашей студенческой антрепризе у Блюменталь – Тамарина, он
тогда и театр снял в Елисаветграде… У Незлобина ты работала в двух «Аквариумах» – в Москве и Петербурге…
И что?
ВЯЛЬЦЕВА. Вот именно! И что? Отдельные случайные успехи! А мне нужно делать карьеру, для чего необходимо
найти своё лицо. Поэтому и важно учиться, как говорит Николай, «огранить алмаз таланта». И он, своей верой в меня, своей душевной и практической помощью, ведёт меня к цели.
МАТЬ. Дай Бог, Настенька! Дай Бог… Только…
ВЯЛЬЦЕВА. Что же?
МАТЬ. Ты женщина… И любовь твоя, как любовь всякой женщины, может принести свои плоды. Что тогда?
ВЯЛЬЦЕВА. (Вся затрепетав). Да, да, мама! Этого я боюсь! Молись за меня! Сейчас, когда всё начинается, когда я чувствую, должно удасться!.. Сейчас всё другое – невозможно! Молись, мама!
МАТЬ. А что же я по-твоему делаю день и ночь? Бог с тобой, моя ненаглядная! Ты, Настенька, ещё краше стала! От любви, что ли?
ВЯЛЬЦЕВА. От любви, от счастья, от успеха!.. Я так благодарна Николаю, так безумно люблю его!
МАТЬ. Пора мне. Да и ты уезжаешь…
ВЯЛЬЦЕВА. Погоди, мамочка! Может, чаю, кофею? Что-то я не распорядилась. Ещё час у меня в запасе.
МАТЬ. Нет-нет, дорогая. В другой раз. А лучше ты к нам заезжай. Я робею здесь, ещё встречусь с… с ним. До свидания.
ВЯЛЬЦЕВА. Спасибо, спасибо тебе. Я рада тебя видеть! До свидания, дорогая.
Поцелуи. Анастасия Дмитриевна провожает мать к выходу, возвращается. Стоит в раздумье. Берёт ноты, открывает наугад, читает.
Я тебя бесконечно люблю,
За тебя я отдам свою душу.
Целый мир за тебя погублю,
Все обеты и клятвы нарушу!
Как верно! Словно о нас! Обо мне.
Вбегает Варвара.
ВАРЯ. Настюша, ты дома! Я в дверях столкнулась с твоей матушкой. Знаю, тебе на урок…
ВЯЛЬЦЕВА. Собираюсь, Варенька. Посмотри текст этого романса, какая прелесть!
ВАРЯ. (Посмотрев текст). Ах, Настенька! Как я тебя понимаю! У вас с Николаем Осиповичем такая любовь, о которой только в романсах поют! Он человек необыкновенный! О нём опять все газеты пишут, что редкий подсудимый, из его клиентов, не уйдёт из зала суда оправданным! На многие процессы люди ходят, чтобы послушать его речь!
ВЯЛЬЦЕВА. Круг его интересов широк и знания глубоки. Но более всего он любит искусство. И знаешь, Варенька, ты моя единственная близкая подруга… но… при его уме, умении пошутить, при такой громкой его славе, меня поражает его детское наивное желание прослыть ещё и музыкантом…
ВАРЯ. Ты знаешь об этом?
ВЯЛЬЦЕВА. Знаю. У меня немалый круг общих с ним знакомых, во многом и благодаря ему. Не понимаю -15- зачем, зачем ему посылать издателям ноты якобы своих «опусов». Да и все эти польки, мазурки, вальсики так примитивны…
ВАРЯ. Он их заказывает у нашего театрального настройщика по двадцать пять рублей за каждый.
ВЯЛЬЦЕВА. Но сказать ему нельзя. И я лгу, тешу его, как ребёнка! Вот только в обществе неловко, когда за его спиной хихикают, перемигиваются…
ВАРЯ. Не грусти, Настенька! Николаю Осиповичу все прощают эту его слабость. Он так мил, весел, шутлив, добр, наконец!..
ВЯЛЬЦЕВА. Ещё бы не добр! В литературно-артистическом кружке он назначен организатором карточных игр – все знают его страсть к картам – так он считает обязательным проигрывать определённую сумму, для интереса игры!..
Смеются ласково, по-доброму.
ВАРЯ. Настя, я ведь забежала узнать, ты точно поёшь на следующем занятии кружка?
ВЯЛЬЦЕВА. Да, пою. Сольный концерт в таком обществе!
ВАРЯ. Боюсь пропустить.
ВЯЛЬЦЕВА. Нет-нет, без тебя я петь не стану! Ты – моя поддержка, мой ангел-хранитель! Кстати, мне пришло на ум… нет, скорее сердце подсказывает… петь, ну.. в несколько цыганской манере. У цыган чувства все открыты, бездна страсти! Они не стесняются ни слёз, ни буйства радости. Конечно, здесь очень важно чувство меры, чтобы не было надрыва ради эффекта…
ВАРЯ. Ты всё чего-то ищешь, всё не слишком собой довольна…
ВЯЛЬЦЕВА. Конечно! Что я в сравнении хотя бы с Паниной?! Ты ведь слышала её! Сколько чувства! И голос звучит не из горла, из души!
В глубине сцены высвечивается фигура цыганки, она поёт под гитару цыганский романс. Затем свет гаснет.
Я хочу петь вот так, из глубины души, чтобы люди забывали обо мне, а переживали только свои страдания и радости. Хочу затронуть каждого…
ВАРЯ. (Душевно). Дай Бог, тебе успеха!
ВЯЛЬЦЕВА. Но это всё мечты, а концерт – вот он, рукой подать!
ВАРЯ. Надо туалет продумать.
ВЯЛЬЦЕВА. Я мечтала обсудить с тобой. Как я тебя люблю! (Обнимает, целует её). Ой, время! Приходи завтра после репетиции, хорошо?
ВАРЯ. Приду, Настенька. Сейчас вместе пойдём?
ВЯЛЬЦЕВА. Да-да, пора (Уходят).
Сцена затемнена. На авансцене балерина в алом луче света под звуки романса «Не уходи!» в исполнении Вльцевой танцует о любви и разлуке… Уходит.
Далее в спектакле: аллея Летнего сада – это авансцена.
ВЯЛЬЦЕВА под руку с Холевой неторопливо прогуливаются по аллее Летнего сада, навстречу – Александр Евгеньевич.
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. Добрый день! Рад встрече. Прогуливаетесь?
ВЯЛЬЦЕВА. Здравствуйте, Александр Евгеньевич. Дышим. Чудная погода!
ХОЛЕВА. Здравствуй, Сашенька.
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. Я всё ещё под впечатлением от вашего выступления, Анастасия Дмитриевна! Незабываемо! Восхитительно! Вы никого не оставили равнодушным во всём нашем, весьма искушённом, обществе!
ВЯЛЬЦЕВА. Спасибо, спасибо, Александр Евгеньевич!
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. Вам спасибо, прекрасная! За ваш неподражаемый талант! Вы ни на кого не похожи. Несравненная! Вас ждёт слава, я уверен!
ХОЛЕВА. А? Что я предсказывал? Во что верил?
ВЯЛЬЦЕВА. Да, Николай, ты верил, спасибо тебе!
ХОЛЕВА. Я счастлив! Ты сделала меня счастливым, Настенька. Пора на большую сцену!
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. Как поразителен стиль вашего исполнения, Анастасия Дмитриевна! Проникновенно, искренне! Есть и простота, и страсть, но всё в меру, изысканно, аристократично…
ВЯЛЬЦЕВА. Ах, оставьте, Александр Евгеньевич! Аристократично! Вот и княгиня, взяла мою руку и
комплимент мне сделала: «Это, - говорит, - руки истой аристократки! Изящные, точёные». На что я ей ответила: «Нет, княгиня, эти руки принадлежат простой крестьянке Орловской губернии. Много и очень много поработано этими руками по крестьянству. Ухаживали они и за скотом, пололи в огороде. Жали хлеб и чего только не делали!..»
ХОЛЕВА. Всё, всё, дорогая…(Целуя её руки). Теперь публика будет ловить каждый жест твоих прекрасных ручек! Сольные концерты необходимо продолжать, хотя в оперетте тебе дали роль…
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. Поздравляю, Анастасия Дмитриевна! Когда премьера?
ВЯЛЬЦЕВА. Скоро, скоро! Роль Кати для меня сложновата несходством моего характера с её. Героиня моя своенравная, лихая… Боюсь, не получится… Александр Давыдович Давыдов сердился на меня на репетиции, чуть до слёз не довёл! Я, действительно, зажалась вся. Ещё бы! Петь в одном спектакле с таким мастером сцены, ещё и с примой Раисовой! Эти «Цыганские песни в лицах» – оперетта жгучая, страстная! Но вчера, мне кажется, от того ли, что Давыдов раздражил, раззадорил меня, или уж час мой настал, но спела я так, что все меня поздравляли и хвалили!
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. Замечательно! Не сомневаюсь, и в оперетте будет успех! Честь имею!
Раскланивается, уходит.
ВЯЛЬЦЕВА. (Глядя в глаза Холеве). Николай, ты вечером где был? Кого ни спрошу, никто тебя не видел.
ХОЛЕВА. Это что же – допрос, сыск?
ВЯЛЬЦЕВА. Отчего ты сердишься? Я не должна спрашивать? Не могу беспокоиться?
ХОЛЕВА. Я играл в карты. Достаточно?
ВЯЛЬЦЕВА. (Опускает голову). Допустим.
Вяльцева и Холева в том же ритме прогулки, но в ином настроении уходят. Звучит романс «Не обмани».
На аллее появляется газетчик.
ГАЗЕТЧИК. «Премьера спектакля Малого театра Пальма «Цыганские песни в лицах»! Успешный дебют артистки Вяльцевой! Вяльцева в роли Кати!
Прогуливаются Господин с Барышней. Господин покупает газету.
БАРЫШНЯ. Читайте, п а п`а! Правду ли пишут? Сейчас проверим. Я вне себя от восторга!
ГОСПОДИН. (Читает). «После исполнения артисткой госпожой Вяльцевой куплетов Кати, раздались крики «бис», на сцену полетели студенческие фуражки! Зрители галёрки выкрикивали слова песни: «Ты каждый день меня пытаешь…», «Захочу – полюблю!»… Голос певицы напоминает самую Зорину!
БАРЫШНЯ. Всё так и было! А после спектакля мы (я и другие курсистки) окружили госпожу Вяльцеву и целовали ей руки. И я поцеловала. Она так нежна, так красива! Её горничная вынесла огромную охапку цветов, весь экипаж был завален ими! Боже мой! Какие бывают счастливые люди!
ГОСПОДИН. Ты так молода! Ещё не знаешь, что такое счастье. Ты говоришь о таланте, о славе, но не о счастье.
БАРЫШНЯ. А разве это – талант, слава, богатство – уже не есть счастье?
ГОСПОДИН. Не всегда, моя дорогая. Не всегда. (Уходят).
Душа-балерина в печальном светло-лиловом луче света танцует о горечи, разочаровании, сломленности, унынии…
Свет на сцене. Снова гостиная в доме Холевы. Вяльцева в мрачном настроении, бледная, неуверенно двигается по комнате, вздыхая, ломая руки. Это уже не та романтичная влюблённая, это – птица с подбитым крылом.
Входит Варвара.
ВЯЛЬЦЕВА. Варенька, наконец-то!
ВАРЯ. Здравствуй, дорогая! Как ты?
ВЯЛЬЦЕВА. (Заплакав, машет рукой). Невыносимо!.. Тело болит, а душа разорвана в куски!
ВАРЯ. Ты должна взбодриться, Настя. Нельзя впадать в грех уныния. У тебя был выбор: женское счастье или артистический путь к вершине. Но выбор был предрешён! Женщин, счастливых в браке, в семье, немало, а талантов, как ты, больше нет. Смирись. Это твоя судьба.
ВЯЛЬЦЕВА. Варя! У меня никогда не будет детей! Никогда!
ВАРЯ. Да, и такое бывает. У тебя есть радость творчества, а у других несчастных – ничего! Держись, Настенька!
Крепись! (Плачет, обнимает подругу).
ВЯЛЬЦЕВА. Вот и тебя расстроила. Да, верно… Не может быть дано одному всё. Тяжка моя расплата за грех. А тут ещё… Беда не приходит одна.
ВАРЯ. Что? Что ещё?
ВЯЛЬЦЕВА. Я думаю, ты знаешь. Это всегда так: сначала все вокруг узнают, а потом тот, кого касается… Ты же знаешь, знаешь!
ВАРЯ. О чём?
ВЯЛЬЦЕВА. О его новом увлечении! Ненадолго его любви хватило. Мотылёк он, однодневка. Боже мой! Какая грязь! Пошлость! Как терпеть такое?1
ВАРЯ. Настя! Ты же сама сказала – увлечение, ничего серьёзного! Можно ли так страдать? Ты окружена такой любовью, поклонением! Да все мужчины от тебя без ума!
ВЯЛЬЦЕВА. Зачем мне все? Моё сердце в его власти! Он меня сшиб, как чайку… Помнишь, «не глядя на жертву, он скрылся в горах»… (Плачет).
ВАРЯ. Да не может он не любить тебя! Это немыслимо! Ты- его Галатея! Ты оправдала все его мечты! Тебе Пальма даёт главные роли, ты поёшь Булотту в «Синей бороде» Оффенбаха, о которой так мечтала! Твои концерты идут на переаншлагах!..
ВЯЛЬЦЕВА. Ну и что? Да, там я счастлива, успешна, признана! А здесь? Изувечена, брошена, предана! Редкий вечер я не занята, и каждый такой вечер в последнее время – вечер одиночества, мучительного ожидания его возвращения! В мозгу неотвязно звучат стихи романса:
Мне эта ночь навеяла сомненье…
И вся в слезах задумалася я.
И вот теперь скажу без сожаленья:
«Я не для вас, а вы не для меня!..»
Вяльцева плачет, Варвара обнимает её.
Я решила, Варенька, если сегодня он снова не придёт до полуночи, я уйду от него.
ВАРЯ. А-ах! Да как же? Куда? -
ВЯЛЬЦЕВА. Сначала к маме, а потом уеду. Куда-нибудь!
ВАРЯ. Подумай, Настенька! Надо ли…. Но… тебе виднее. Ещё раз прошу, не унывай, не отчаивайся. Мне пора. Прости, поеду.
ВЯЛЬЦЕВА. Да-да. Спасибо тебе. Прощай.
Варвара уходит. Вяльцева сидит, опустив голову на руки. Звучит романс «Уголок». Меркнет свет, потом постепенно возвращается. Утро. Входит Холева, идёт крадучись, роняет трость. Анастасия Дмитриевна, вздрогнув, поднимает голову.
ХОЛЕВА. Ты не спишь, Настенька? Почему? Нездоровится? Я в карты заигрался у… ну…
ВЯЛЬЦЕВА. Не лги, Николай, не к чему. Мне всё известно и понятно. Ты хоть и добр, но нет у тебя твёрдых жизненных принципов, не можешь ты быть верным другом. Порхаешь от цветка к цветку. Это не для меня. Я чувствую глубоко, не приемлю лжи, неискренности. Я для любви на многие жертвы способна, но… тебе это не нужно. Мне трудно далось решение, но оно неизменно: я ухожу из твоей жизни. Ухожу прямо сейчас, благо, уже утро. Всё, что ты дарил мне, остаётся здесь. Да… это кольцо, чуть не позабыла. Вот теперь всё. Прощай.
ХОЛЕВА. Настенька, душа моя! Что ты надумала? Не хочу и слышать! Может быть, я в чём-то виноват, но не настолько же! Я тебя умоляю, не уходи!
Удерживая её, Холева встал на колени, целует её руки. Она, словно окаменела, потом отняла руки, резко повернулась и вышла. Хлопнула дверь.
З А Н А В Е С
Д Е Й С Т В И Е В Т О Р О Е
Картина 4
На авансцене в зелёном луче света, под музыку романса Семёнова «Гони, ямщик!» в исполнении Вяльцевой, кружит чайка-душа. Открывается занавес.
Гостиная в светском салоне. В углу на карточном столике рассыпаны карты, вокруг рояля
расположился небольшой кружок гостей: дама, господин, молодая пара, Александр Евгеньевич.
БАРЫШНЯ. Уже больше часа ждём… (Смотрит в окно). Никто не расходится, в саду прогуливаются, на дорогу смотрят…
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. Да точно ли заедет Анастасия Дмитриевна?
ДАМА. Судите сами: приезжаю к Вяльцевой домой, пораньше, конечно, чтобы застать. У подъезда два весёленьких господина обсуждают, как ловко они «уломали» певицу выступить на их благотворительном вечере. Ну всё, думаю, уж мне её не уговорить! У горничной её и то лицо недовольное, но соблаговолили меня принять. Я излагаю просьбу. В ответ: «Категорически отказываюсь, занята в трёх вечерах». Я ей: «Но у меня фешенебельный вечер! Дорогая! Ну, надуйте кого-нибудь и приезжайте ко мне!» Она: «Я дала слово!» Я её умоляла, говорила, что без неё невозможно, не будет того колорита, просила выбрать наугад, куда ехать к нам или к ним… Наконец, объяснила, какая у нас первосортная публика!.. А она: «Я публику не делю по сортам. Нет, нет, не могу участвовать. Боже! Это ужасно! Один вечер, и вот вам – серия концертов…» Я готова была встать на колени, она не соглашалась. Тогда пришлось признаться, что я уже внесла её имя в программу. Она вскипела: «Как? Без разрешения?» И знаете, это её убедило. Она побоялась, что публика посчитает, что она её обманывает! (Дама довольно хохотнула).
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. Её порядочность лишает её покоя и отдыха.
ДАМА. Ну… порядочность… У артистов своё понятие о порядочности!.. Вся жизнь на виду, на публике! Любят себя демонстрировать. Концертный костюм весь в драгоценных камнях, кольца, браслеты, ожерелье!..
БАРЫШНЯ. Публика её знает и любит в этом её концертном наряде!
ДАМА. ДА, верно. Приходится во всём угождать публике. Был случай: захотелось ей поменять причёску. Так публика её в первый момент не узнала, а потом зашумела так, что невозможно было начать концерт! Пришлось ей уйти за кулисы и причесаться по-старому!
ЮНОША. Вся молодёжь влюблена в Вяльцеву! Она вошла в нашу жизнь, определяет её смысл!
ГОСПОДИН. Не преувеличивайте, молодой человек! Смысл жизни не в банальных песенках и романсах!
ЮНОША. Однако же, всем известно четверостишие о ней, чуть только она вернулась из Москвы:
От зависти сквозь пальцы вой,
Концертная певица!
В восторге вся от Вяльцевой
Российская столица!!!
ГОСПОДИН. Да, в Москве Вяльцева засверкала сразу: дебют её был победоносным! Я как раз гостил у тестя, так что поверьте очевидцу. Её осыпали цветами, на одной роскошной корзине была лента с надписью: «Москва признаёт тебя своею». Этим всё сказано.
ДАМА. Всё? Но сколько шёпота было вокруг отъезда Вяльцевой из Петербурга! Сначала её разрыв с Холевой, потом эта история с великим князем!..
БАРЫШНЯ. Эта история как раз сыграла возвышающую роль в отношении к Анастасии Дмитриевне! Разве можно не уважать женщину, которая дала отпор кузену царя?
ДАМА. Конечно, гладить её по обнажённому плечу, как крепостную девку, называть Настюшей – вульгарно, унизительно… Но бить двоюродного брата его величества по лицу!..
ЮНОША. Его величество Николай второй поступил как истый рыцарь, человек чести! Говорят, от его оплеухи загорелась вторая щека пошляка, и он был выслан на несколько месяцев из столицы!
БАРЫШНЯ. Истинный мужчина защищает честь женщины!
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. Отнюдь. Пощёчина царя защищала не Вяльцеву, а честь царской фамилии.
ДАМА. Вот ведь, урождённая крестьянка, нищенка - и какое богатство, слава, блеск! Как это?
ЮНОША. Талант, Божий дар.
ГОСПОДИН. Директор Московского «Эрмитажа», господин Щукин, создал певице все условия. Зная её любовь к цветам, в артистической, обтянутой шёлком, цветы располагались от пола до потолка. Пол был усыпан гиацинтами, фиалками, белыми лилиями, сцена украшена гирляндами разноцветных лампочек… А когда Вяльцева появилась на сцене!.. Овации, крики радости не давали ей долго начать концерт. И всё цветы, цветы…
ДАМА. И деньги, деньги!.. Говорят ей какой-то домовладелец в веере передал купчую на свои дома по набережной реки Карповки. Она уже имеет миллионы! За один вечер получает до двадцати тысяч рублей!
БАРЫШНЯ. Концертами Анастасия Дмитриевна не ограничивается – поёт в оперетте и, говорят,
собирается петь в опере. Даже в Италию ездила к профессору Марти, чтобы поработать над постановкой «оперного» голоса.
ДАМА. Капризы, чудачества! Зачем это?
ЮНОША. Это самоусовершенствование. Вяльцеву ведь обвиняет некоторая критика в цыганщине, даже пошлости. Ей хочется опровергнуть, доказать…
ГОСПОДИН. Скорее всего слава Лины Ковальери, её пример, волнует нашу Несравненную.
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. А разве её роли в опереттах не говорят о её возможностях развивать талант до исполнения оперных арий? Ведь сколько ею перепето! «Цыганские песни в лицах», «Малабарская вдова», «Весёлая вдова», «Ночи любви», а сколько из Оффенбаха!.. Особенно «Прекрасная Елена»! Да… всего не перечислить. Собирается петь Кармен? Так что же, чем не роль для неё? Она – сама любовь!
БАРЫШНЯ. (У окна). Едет, едет! Подъехала!
Слышится шум приветствий, крики восторга. Через минуту в залу входит Вяльцева в сопровождении Голощаповой, своей матери, Паши. С нею аккомпаниатор.
ВСЕ. Ура, Вяльцева! Несравненная! Анастасия Дмитриевна! Ура!..
ВЯЛЬЦЕВА. Добрый вечер, господа. Извините за опоздание: ваш вечер – третий. А везде бисы…
Овации, выкрики, дождь цветов… Вяльцева раскланивается, умоляюще складывает руки.
Позвольте начать, господа. (Все затихают). Я хотела бы спеть вам новый романс… (Крики: «Тройку», «Опьянела», «Ласточку»! Певица пережидает). Господа! Я устала петь одно и то же! В моём репертуаре на сегодняшний день более ста произведений! Ну, отчего же всё «Тройка»?.. (Крики: «Тройка – тройка – тройка! Трой – ка»! Покорно поклонившись, Вяльцева делает знак пианисту. Исполняется романс «Гайда, тройка». Аплодисменты, стоны восторга, цветы…)
З А Т Е М Н Е Н И Е
Летний сад. На аллее Газетчик и Журналист.
ЖУРНАЛИСТ. Ну, как расходится «Новое время»?
ГАЗЕТЧИК. Прекрасно! Осталось вот, несколько экземпляров. Здесь ведь о госпоже Вяльцевой, так что летят газетки, как ласточки или чайки!..) Смеётся).
ЖУРНАЛИСТ. Ну-ну, значит, моя статья популярна.
ГАЗЕТЧИК. О, это вы написали, господин… э… (Заглядывает в газету).
ЖУРНАЛИСТ. Я-я написал.
Подходят Барышня с Дамой, чуть погодя, Александр Евгеньевич.
БАРЫШНЯ. Простите, я невольно вас услышала. Вы говорили с Вяльцевой?
ЖУРНАЛИСТ. Конечно, как же иначе?
БАРЫШНЯ. Я бывала на её концертах, подходила совсем близко, но лично… Пожалуйста, расскажите, какая она!
ЖУРНАЛИСТ. Анастасия Дмитриевна… Она… несравненная! Иначе не скажешь. Говорит просто, искренне. Улыбается нежно…
ДАМА. О чём же она вам говорила?
ЖУРНАЛИСТ. Интервью с госпожой Вяльцевой в газете – вот. (Показав на газету, откланялся, ушёл. Александр Евгеньевич купил газету, развернул, нашёл статью).
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. А-а, вот, действительно! (Читает). «Концерты госпожи Вяльцевой проходят при таких аншлагах, что приходится ставить множество дополнительных стульев, чтобы разместить всех желающих. Некоторые владельцы залов боятся беспорядков и ущерба, наносимого ликующей публикой. Молодёжь покидает галёрку и устремляется к сцене… Полиция не могла справиться с беспорядком. Но тут на сцену вышла Вяльцева, улыбающаяся, сияющая. Один жест её прекрасной ручки, и зал изнемог, притих. Она пела вдохновенно и неустанно. После обширной программы в двух отделениях, певица исполнила на «бис» пятьдесят два романса!
ДАМА. Боже! Как она смогла! Её убьёт успех! Это же бесконечное волнение!
БАРЫШНЯ. Наверное, Анастасия Дмитриевна так сжилась со сценой, что совсем не волнуется на концертах.
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. О нет, всё не так. Я спросил её об этом, когда подошёл поздороваться перед одним концертом и увидел, как её бьёт озноб…
БАРЫШНЯ. Вы с нею знакомы! Какое счастье!
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. Знаком с юности… Так вот, знаете, что она ответила? То же, что написано
в этой статье, почти те же слова…
Свет начинает постепенно таять до полной темноты, звучит голос Вяльцевой.
ВЯЛЬЦЕВА. Вообразите себе, что каждый раз, как мне нужно петь, я волнуюсь до того, что у меня холодеют руки. Но, признаться, я этим очень довольна, потому что это моё внутреннее волнение отражается на голосе. Я уверена, что если бы пела спокойно, то далеко не произвела бы на публику того впечатления, которое произвожу теперь. Стою на сцене, как в гипнозе, вполне отдаваясь своему чувству, а затем наступает упадок сил…
Зелень светового луча бледнеет до нежно-салатового оттенка. Душа-балерина трепещет, как «Умирающий лебедь».
Картина 5
В доме Вяльцевой. Всё в цветах. Паша вносит огромную цветочную корзину. Входят Вяльцева с матерью.
ВЯЛЬЦЕВА. Боже мой, мама, как я устала! Меня измучил этот концерт более даже того, где я пятьдесят два раза бисировала!
МАТЬ. Ещё бы! Твоё волнение передалось мне ещё до того, как раскрылся занавес. В зале-то и дам почти не было, всё сплошь офицеры…
ВЯЛЬЦЕВА. Как на параде, все стоят и ждут Его величество. И во время концерта неизвестно куда смотрят: царь захлопал – зал захлопал, он улыбнулся – все заулыбались. А уж хуже всего – это молчание! Лёд, холод, брррр!
МАТЬ. Свет… Свет без тепла – вот светское общество.
ВЯЛЬЦЕВА. Точно, мамочка. Спасибо тебе: твоё тепло, свет родных глаз только и поддерживали меня! Скоро час ночи! Иди отдыхай. Ты – мой верный страж, друг мой драгоценный!
МАТЬ. (Обняв её). А ты? Собираешься спать?
ВЯЛЬЦЕВА. Я хотя и утомилась, но перевозбуждена, сразу не смогу уснуть.
МАТЬ. Надо успокоиться, Настенька! Тебе на неделе ехать на гастроли, это ещё утомительнее!
ВЯЛЬЦЕВА. Да, конечно. Но зато мы с тобой побываем на родине! Орловщина – родные места золотого детства!
МАТЬ. И я об этом мечтаю, хотя и горькое было время… И сладкое! Любовь, замужество, детки мои там родились… -26- Что ж, молодость…
ВЯЛЬЦЕВА. Да, дети – это счастье. Я всё никак не забуду свою девочку! Вспоминаю, как подобрала её на улице, отмыла, отогрела, откормила… А потом отдала… (Плачет). Я виновата!
МАТЬ. Будет тебе, Настенька! В чём ты виновата? Господь её призвал – заболел ребёнок, умер – судьба её такая…
Ты ж бы её не оставила, помогала бы всю жизнь. Ах, да скольким приютам ты помощь оказываешь! Но, Бог видит, не в приют ребёнок был отдан, а хорошим одиноким людям. И родители новые любили её, заботились о ней. А как бы тебе её при себе держать, если день и ночь работа, отъезды, уроки… Могли ли мы ребёнком заниматься? Ты ж ей добра хотела. Видно, уж ей было предопределено столько прожить. Успокойся, родная. Тебя этот сегодняшний концерт совершенно опустошил, расстроил! Но он ведь прошёл. И прошёл успешно, благородно!
Входит Варвара за нею Паша вносит на подносе чай.
ВАРЯ. Полуночничаете? Не спится? Я тоже никак не уеду, всё цветы с Пашей разбираем. А теперь вот распорядилась чаю нам подать. Вы не против?
ВЯЛЬЦЕВА. Ах, Варенька, ты всё делаешь к месту, вовремя!
МАТЬ. Настюша в себя прийти не может…
ВАРЯ. Мария Тихоновна! Скажите вы Насте, чтобы не ходила к гадалке! Говорят, это какое-то страшилище, жуткая ведьма! Я и то боюсь. Зачем к ней идти?!
ВЯЛЬЦЕВА. Хочу, хочу судьбу свою знать! Хочу личное, сердечное приоткрыть, поверить, что счастье возможно!
ВАРЯ. А-а-а!.. Вон что! Тебе мало полного зала побеждённых офицеров?
ВЯЛЬЦЕВА. Нет-нет, победы мне не нужны! Я хочу сама быть побеждённой.
ВАРЯ. Да уж не случилось ли такое? А? Молчишь… Поеду я… хотя у вас мне лучше, чем дома. До завтра.
Поцелуи, прощание. Варвара уходит.
ВЯЛЬЦЕВА. Нет-нет, не успокоила меня Варенька! Я в каком-то ожидании, в тревоге… На концерте вся трепетала, чего-то боялась!..
МАТЬ. Хорошо ещё ротмистр-то, твой обожатель, не учудил ничего. Я и этого опасалась.
ВЯЛЬЦЕВА. (Посмеиваясь). А-а! Бискупский! С него станет! Вот эта корзина-то от него! Засыпает цветами!
МАТЬ. Что-то ты, Настенька, закраснелась, повеселела! Никак сердечко твоё растревожилось, ворохнулось! Ой, смотри! Больно красив и буен Василий Васильевич! Да и молод…
ВЯЛЬЦЕВА. А что же мне на стариков глядеть? У артистки не должно быть возраста. Красив? А я, что ж, дурна? (Подбоченясь, смеётся). Буен, говоришь? На то он и мужчина, военный!
МАТЬ. А-ах! Полюбила его?
ВЯЛЬЦЕВА. А разве можно жить без любви? Я ужасно завистлива, когда вижу проявление сильной любви! Вот и моя радость пришла!
МАТЬ. Ох, Настенька! Я мечтаю, чтобы нашёлся тебе солидный, серьёзный человек, а тебе всё лихие красавцы по душе!
ВЯЛЬЦЕВА. Что ж делать, мама, сердцу не прикажешь!..
Входит Паша.
ПАША. Василий Васильевич Бискупский!
МАТЬ. Пойду. Ишь, ни дня ни ночи не понимает! (Уходит).
ВЯЛЬЦЕВА. (Взволнованно). Проси.
Паша выходит. Стремительно входит Бискупский, бросает к ногам Вяльцевой лилии, падает на колени.
БИСКУПСКИЙ. Умру у ваших ног! Истерзали вы меня, Анастасия Дмитриевна! Измучили!
Припал к её руке. Она с нежностью глядит на него.
ВЯЛЬЦЕВА. Поднимитесь. Присядем. Вот так.
БИСКУПСКИЙ. Решите же судьбу мою, несравненная! Я не могу более оставаться в неведении: будете ли вы моею?
ВЯЛЬЦЕВА. Как же вы себе это представляете, Василий Васильевич? Я вся на виду со всеми моими тайнами! Моё доброе имя – не пустой звук, меня публика любит, а значит, ревнует. Для меня возможен только брак, а вы – офицер, вам на артистке жениться никак невозможно!
БИСКУПСКИЙ. Отчего же невозможно? Что мне карьера в сравнении со счастьем и любовью?
ВЯЛЬЦЕВА. Я не могу допустить! И потом… вы для меня молоды…
БИСКУПСКИЙ. Я молод? Я? Да я устал от бессмысленности жизни! А смысл – в любви, разве не так, Анастасия Дмитриевна?
ВЯЛЬЦЕВА. Отрицать это я не могу… но…
БИСКУПСКИЙ. Да что за «но»? Вы мне только ответьте, могу ли я надеяться? Есть ли что во мне для вас приятного? Можете ли вы полюбить меня? Или это невозможно?
ВЯЛЬЦЕВА. Отчего же – невозможно?
БИСКУПСКИЙ. Дорогая! Прекрасная! (Целует её руки, смотрит близко ей в лицо). Я за вас умру!
З А Т Е М Н Е Н И Е
На аллее Летнего сада Газетчик.
ГАЗЕТЧИК. Япония без объявления войны напала на русскую эскадру в Порт Артуре! Идёт мобилизация для отправки войск в Манчжурию!
Звучит гимн «Боже, царя храни», крики «ура».
Свет в гостиной Вяльцевой. Бискупский, застёгивая мундир, стоит посреди залы. Вяльцева у окна.
ВЯЛЬЦЕВА. Васенька! Вся улица запружена манифестантами с флагами и портретами царя! Из толпы им бросают цветы! (Берёт букет из вазы, бросает цветы вниз).
Крики: «Ура! Русскому воинству!» Вяльцева поворачивается к Бискупскому.
Боже, как тяжело на сердце! Как тревожно! Давит в груди и трудно сосредоточиться… Это же война, война!.. И наше счастье…
БИСКУПСКИЙ. Да, любимая. Если я сейчас стану хлопотать об отставке, меня сочтут трусом, дезертиром… Вот ведь как повернулось!
ВЯЛЬЦЕВА. Я понимаю, понимаю… но… Я не отпущу тебя! Нет! Нет! Не хочу! Там боль, смерть! Это разлука. Я не хочу! Не могу! (Плачет).
БИСКУПСКИЙ. Бог нам поможет, Настенька! Молись. Прощай! (Целует её, отрывает от себя, уходит).
ВЯЛЬЦЕВА. Боже! Спаси его и сохрани! Боже! Я так люблю его! Не отнимай, Господи!
З А Т Е М Н Е Н И Е
В Летнем саду встретились Александр Евгеньевич и Голощапова.
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. Рад встрече с вами, Варвара Кирилловна!
ВАРЯ. Доброе утро, Александр Евгеньевич. Чем взволнованы?
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. Как же, война! И война провальная, безуспешная!.. Мукденская катастрофа подорвала веру в наших генералов. Из-за их неспособности организовать чёткое управление войсками, от шестого до двадцать пятого февраля потеряно восемьдесят девять тысяч человек! Восемьдесят девять тысяч!..
ВАРЯ. Невозможно представить! Я сейчас от Вяльцевой. Она вся в тревоге. Сердце её болит за всех наших солдат! Но среди всех есть один…
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. Бискупский?
ВАРЯ. Он. Анастасия Дмитриевна сразу же при объявлении войны пошла в исполнительную комиссию Красного Креста, чтобы за свой счёт организовать санитарный поезд и отправиться сестрой милосердия на фронт. Нужен был пропуск для пересечения манджурской границы… Отказали! Всё-таки она приобрела вагон гигроскопической ваты и поехала его сопровождать!
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. Так что же тут – патриотизм или любовь?
ВАРЯ. Патриотизм, я думаю, мог бы проявиться здесь в сборе средств на благотворительных концертах. Ехать в Харбин, стремиться на передовые позиции в Гунджулин, сидеть в каком-то домишке за шитьём…
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. Да-а… Лишь бы её избранник был достоин её! Я знаю его не с лучшей стороны: вино, карты…
ВАРЯ. Но он так влюблён! Настя повлияет на него! Не может быть, чтобы Бог лишил её счастья!
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. Что ж – война и любовь две решительные силы, поворотные. Дай-то Бог!
Варвара и Александр Евгеньевич уходят вместе.
Танцовщица-душа в перекрестье красного и синего лучей мечется, летит, плачет и ликует…
Вбегает Газетчик.
ГАЗЕТЧИК. Интервью столичных репортёров с вернувшейся из Харбина певицей Вяльцевой! Вопрос репортёра: «Вам приходилось бывать в госпиталях и видеть раненых?
Свет на авансцене меркнет до темноты, слышен голос Вяльцевой.
ВЯЛЬЦЕВА. Да, безусловно. Даже очень часто…
Освещается гостиная в доме Вяльцевой. Она сидит за шитьём, рядом Мария Тихоновна.
Вид раненых на меня ужасно подействовал! Я ещё и теперь не могу отделаться от ужасных сцен, которым мне там пришлось быть свидетельницей. Эти измученные страданиями лица, эти окровавленные головы, руки, ноги, эти за душу хватающие стоны – трудно передать то тяжёлое чувство, которое испытываешь даже при одном воспоминании обо всех этих зрелищах.
МАТЬ. Отвлекись, Настенька, не вспоминай! Полгода прошло, а ты всё волнуешься!
ВЯЛЬЦЕВА. Когда я только что приехала в Петербург, после всего там пережитого, и увидела сытые и довольные лица петербуржцев, я, признаться, была поражена. Как можно быть такими весёлыми, подумала я, когда там такие ужасы! Впрочем, оно естественно только когда своими глазами увидишь всё, что происходит в этих госпиталях и лазаретах, только тогда поймёшь, какая это ужасная вещь – война. Я в таком удручённом настроении, что не могу даже себе представить, как я буду петь что-нибудь весёлое.
МАТЬ. Все эти тревоги усугубляются тем, что Бискупский там, на войне.
ВЯЛЬЦЕВА. Конечно! Я не могу не бояться, не думать о нём! Перед войной началась моя настоящая работа – я пела в опере. Пускай не всем понравилось моё исполнение, а скорее дерзость исполнения Демона! Но Далила, Пиковая дама, Кармен!.. Я соприкоснулась с высоким искусством, погрузилась в него! Но… сейчас нужны концерты. Благотворительные дорогие концерты, чтобы всеми силами помогать нашей армии. И, хорошенько подумав, я решила, что лучше будет, если я останусь при своём старом весёлом репертуаре.
МАТЬ. Отчего ты так решила?
ВЯЛЬЦЕВА. Я пришла к заключению, что у публики и без того на душе скверно и, если она идёт слушать Вяльцеву, то с очевидной целью забыться и развлечься. Я убеждена, что если б я вздумала петь грустные песни, то от меня стали бы бегать и искать других развлечений…
МАТЬ. Да, скорее всего так.
ВЯЛЬЦЕВА. Ты послушай, мама, какое стихотворение сочинил для меня солдат, лечившийся в
гунджулинском госпитале (Достаёт из шкатулки листок):
Когда сравню, сестра с тобою,
С тобой – терпенья образец,
С тобой, не знающей покоя!
Тебя не чтит один глупец…
ПАША. (Входя). Анастасия Дмитриевна, вам телеграмма с фронта.
ВЯЛЬЦЕВА. Ах! Боже, спаси и помилуй! Боже!
Трясущимися руками распечатывает телеграмму, прочтя, закрывает лицо рукой, листок падает на пол.
МАТЬ. Что? Настенька! Убит?..
ВЯЛЬЦЕВА. (Выдыхает). Ранен. Тяжело. (Оглядывается, как во сне). Где?.. Ну… скорее! Паша! Скорее… мама…
МАТЬ. Что? О чём ты, Настенька?
ВЯЛЬЦЕВА. Ехать! Немедленно! Сегодня же, сейчас! Ехать!!!
Звучит романс Орлова «Не оставляй».
З А Т Е М Н Е Н И Е
Полёт балерины-души в оранжево-красных отблесках в едином стремлении!
В Летнем саду Газетчик и знакомые нам прохожие: Дама, Господин, Барышня заинтересованы новым номером газеты.
ГАЗЕТЧИК. «Новое время»! Статья о знаменитой певице госпоже Вяльцевой! «Новое время»!
ГОСПОДИН. Любезный! (Берёт газету, просматривает).
БАРЫШНЯ. Папа, читайте о Вяльцевой, пожалуйста!
ГОСПОДИН. (Читает). «Никакие петербургские и военные события не повлияли на репертуар госпожи Вяльцевой: всё та же удаль, веселье, цыганская страсть. Состояние в два с половиной миллиона – чем не повод для веселья? Госпожа Вяльцева купила у графа Игнатьева его имение за сто пятьдесят тысяч рублей. Оказывается, не так скверно петь цыганские романсы».
ДАМА. Ого! Два с половиной миллиона! Недаром она, как царица, ездит на гастроли в собственном вагоне. Говорят, там всё, как в настоящем доме: будуар, гостиная, спальни для сопровождающих, рояль!.. Да-а, неплохо петь цыганские романсы!
БАРЫШНЯ.. Главное, не петь плохо! А Вяльцева – любимица публики! И денег на благотворительность не жалеет. И друзей – артистов поддерживает, заботится о детских приютах… Я её обожаю, обожаю! Как славно, что есть граммофон! Он сохранит этот дивный голос на века!
ДАМА. Я слушала запись на пластинке. Это не то, далеко не то, что в жизни!
ГОСПОДИН. Да и хрупки эти пластинки. Уцелеет ли?..
Звучит граммофонная запись романса «Под чарующей лаской твоей».
Тускнеет свет. Освещается гостиная Вяльцевой. Входят Анастасия Дмитриевна, Мария Тихоновна, Варвара Голощапова. Паша вносит цветы.
ВЯЛЬЦЕВА. Паша, ты хорошо осмотрела корзины?
ПАША. Да, Анастасия Дмитриевна, как уж повелось.
ВЯЛЬЦЕВА. Хорошо. Подай нам чаю. Я, Варенька, после получения в корзине младенца, велю все внимательно осматривать. Мало ли …
ВАРЯ. Ещё бы! Я помню, мы онемели, когда из корзины раздался детский плач! Двухмесячный младенец приехал в собственном экипаже!
ВЯЛЬЦЕВА. К моему счастью! Я полюбила Женечку всей душой, он сын мой, хотя и носит свою фамилию.
МАТЬ. Ишь, не постеснялись в записке всё указать – Женя Ковшаров. Не пожелала Настенька его в приют отдать. И хорошо, я тоже люблю внука.
ВАРЯ. А Василий Васильевич?
ВЯЛЬЦЕВА. А что? Он добрый человек, широкая натура… МАТЬ. Не слишком ли широкая?
ВЯЛЬЦЕВА. Да, буйный его нрав, энергия неуёмная не дают ему спокойно жить. Вино, карты… И эти бесконечные проигрыши, долги, векселя…
МАТЬ. Не разорил бы вконец.
ВЯЛЬЦЕВА. Нет, этого я не допущу!
ВАРЯ. Какая у тебя сила, Настенька! Ты борешься за любимого человека, не щадя себя! Я в себя не могу прийти после всех твоих треволнений от его последней «шалости»!.. Это надо же было вместе с этим кутилой Скоропадским разогнать похоронную процессию святого Иоанна Кронштадского!
ВЯЛЬЦЕВА. Я тогда чуть не порвала с ним. Поставила ряд условий, выслушала его клятвы и заверения…
МАТЬ. Надолго ли хватит? Вот и сейчас – заполночь, а его ещё нет. И как он ускользнул после концерта?!
ВЯЛЬЦЕВА. Я тоже тревожусь. Но с другой стороны, он ведь ради нашего брака службу оставил, карьеру бросил! Полковник, герой войны сделался устроителем моих гастролей, комендантом моего вагона!
ВАРЯ. Он искренне любит тебя, восхищается тобою! Да и подумайте, Мария Тихоновна, в браке с Настей нет и не может быть семейного покоя, тихой уютной жизни!
ВЯЛЬЦЕВА. Как хорошо было в Ялте! Лежали мы на песке у самого моря, Женечка любил купаться, собирал камешки, ракушки… Но более всего хочется мне поскорее уехать в Каменку, в свой дом обожаемый! Всё там по-моему. Приеду, потреплю по шерсти Мишу в вестибюле, переберу карточки и письма на подносе, что держит мой Топтыгин в своих лапах столько лет подряд! Я займусь там рисованием, выжиганием, буду вышивать… Буду гулять по лесу, собирать грибы или ягоды, буду, в конце концов, печь пирожки…
ВАРЯ. О, твои пирожки! Произведение искусства!
ВЯЛЬЦЕВА. У меня страсть делать пирожки. Из-за них мне часто приходится заглядывать на кухню, но зато, с каким удовольствием я ем потом свои произведения! Мне думается, что пирожки мне больше удаются, чем пение!
МАТЬ. Не скажи! Мои пирожки не хуже, а вот пение!..
ВЯЛЬЦЕВА. И ты поёшь прекрасно, мамочка! С детства я люблю твоё пение, твою искреннюю манеру.
МАТЬ. Я пою как все, а ты – артистка.
ВЯЛЬЦЕВА. Только не слишком уважают у нас звание артистки. Я, Варенька, никак не могу унять свою обиду, когда после моего пения на званном вечере, где в гостях я была вроде бы у добрых знакомых, почти друзей, мне, прощаясь, хозяйка подала сто рублей! Как доктору за визит!
ВАРЯ. И как же разрешилось?
ВЯЛЬЦЕВА. Я ей холодно так говорю: «Если платить желаете, то не сто нужно, а девяносто пять». Она очень сконфузилась. Это не первый случай и, думаю, не последний. Ещё раньше в Москве, на вечере у генерал-адъютанта барона Мейендорфа, я пела по просьбе гостей и хозяев. А наутро мне посыльный приносит сто пятьдесят рублей…
Я вернула деньги с запиской, где прямо высказала свою обиду.
ВАРЯ. Жаль, меня никто деньгами не обижает! (Тихо смеются).
ВЯЛЬЦЕВА. А летом, помнишь, что учудили на концерте-обозрении «Москва ночью» в театре «Эрмитаж»?
ВАРЯ. Ты про рекламу?
ВЯЛЬЦЕВА. Конечно! Посреди романса появились эти «живые» бутылки шампанского, коробки, корзины с конфетами! Публика и то возмутилась!
ВАРЯ. Но ты-то сдержалась.
ВЯЛЬЦЕВА. Я улыбалась изо всех сил! Еле удержала себя в руках.
ВАРЯ. И с артистами распрощалась тепло, и с администрацией…
ВЯЛЬЦЕВА. Но зато сразу же написала Щукину письмо, где сначала – о себе, о том, что дочь его Нину приглашаю в Ялту на дачу, а в конце – непререкаемый отказ от дальнейшего участия в его концертах.
ВАРЯ. Да-а, решительно… После стольких лет дружеского сотрудничества! Говорят, Яков Васильевич просто впал в уныние после того…
ВЯЛЬЦЕВА. Не только я, но само понятие об артисте, о его творческом вдохновении попрано было этой пошлой рекламой! У меня не нашлось на это чувства юмора.
ВАРЯ. Я понимаю.
МАТЬ. Зато Шаляпин оценил твой юмор! Как он в щёчки тебя целовал, когда ты «Блоху» спела!
ВЯЛЬЦЕВА. Ха-ха! Это – в шуточном концерте, который назывался «Всё наоборот». Ах, наоборот, значит, наоборот! Я и запела «Блоху» Мусоргского! (Поёт басом): «Жил был король когда-то, при нём Блоха жила»… (Варя и мать, не выдержав, смеются). Шаляпин потом, отсмеявшись, сказал: «Нехорошо всё-таки отбивать хлеб у товарища! Но спасибо, злодейка, учту многое…»
ВАРЯ. Похвала Шаляпина стоит твоего мучительного терпения, потраченного на переживание интриг, змеиный шип сплетен, удары по самолюбию…
ВЯЛЬЦЕВА. Ещё бы! Помню, я встретила в Ялте Раису Михайловну…
ВАРЯ. Раисову?
ВЯЛЬЦЕВА. Да. Она мне рассказала про какую-то кафе-шантанную певицу, которую газеты ставят выше меня. Раисова, видя на моём лице весёлую улыбку, удивлённо спросила: «Неужели это вас не возмущает?» Нет, говорю, пусть её хвалят, я убеждена, что на мою долю хватит публики (Смеётся).
ВАРЯ. Восхитительно! Ну, Настенька, поеду я, кучер, наверное, десятый сон досмотрел. Никак после концерта нам не улечься сразу: волнение, возбуждение…
ВЯЛЬЦЕВА. До свидания, верный мой друг. А у меня и не успокоилась душа. Где-то мой Васенька?!
ВАРЯ. Сейчас будет. Не впервой (Целует её). Доброй ночи!
МАТЬ. До завтра.
Варвара уходит, Паша уносит чашки.
ВЯЛЬЦЕВА. Мама, иди ложись. Ты из-за меня здоровьем своим рискуешь. Не спишь вовремя.
МАТЬ. Э-э… Днём посплю. А в старости не так уж и спится…
МАТЬ. Ну уж старость! Чуть за шестьдесят! Люди по сто лет живут!
МАТЬ. Не знаю таких. А в деревне нашей была бабуля девяностолетняя. Не дай Бог! Ну, не жди ты его! Ложись отдыхай. Ты такая бледная, хрупкая! В чём душа держится? Усни, доченька!
ВЯЛЬЦЕВА. Да-да. Я скоро.
Мать уходит. Вяльцева сидит в кресле, опустив голову на грудь. Поднялась, сильно пошатнулась.
О-о-о! Всё в глазах поплыло! (Опускается в кресло, трёт лоб рукой, судорожно дышит).
Скрипит пол, грохочут тяжёлые неверные шаги, входит Бискупский, он нетрезв, помят.
БИСКУПСКИЙ. Не спишь, жена? Милая моя, верная! Мужа ждёшь? Правильно. Жена мужа должна ждать. Муж любит свою малышечку! (Пытается её поцеловать, она отворачивается, устало отстраняет его рукой). А-а-а… не довольны-с. Осуждаете. Да. Я достоин осуждения. Играл. Про – иг – рал…с. Увы! Долг чести, так сказать. Но это жизнь, Настенька! Вся жизнь – игра! Сама пела: «Три карты, три карты, три карты»! Ха-ха-ха!
ВЯЛЬЦЕВА. Совсем недавно, Васенька, ты говорил, что смысл жизни в любви. Тогда я была согласна с тобой.
БИСКУПСКИЙ. А теперь нет? Нет. Брось, дорогая! Сама поёшь: «Забудь скорее горе злое, и вновь забьётся ретивое!» Пойдём в нашу уютную спаленку, дай, милый друг, на счастье руку!
ВЯЛЬЦЕВА. (Встаёт, подаёт ему руку, и снова её пошатнуло, она чуть не падает, муж успевает подхватить её). О-ох…
БИСКУПСКИЙ. Что? Что с тобой, любимая? (Он мгновенно трезвеет). Ты больна? Певунья моя, ласточка!
ВЯЛЬЦЕВА. Н-не знаю… нет. Верно, утомилась.
БИСКУПСКИЙ. Надо срочно уехать в поместье или на дачу! Тебе нужен отдых, песня моя звонкая!
ВЯЛЬЦЕВА. Песня может и оборваться… А ехать… ехать надо. Только на гастроли: Киев, Одесса, Харьков… Итак недавно из Каменки вернулась, даже в «Буффе» отказалась от концертов. Снова жизнь в вагоне, концерты, концерты… Я должна петь. Я хочу петь! Я не могу не петь!
З А Т Е М Н Е Н И Е
Звучат восторженные крики: «Опьянела»! «Гайда, тройка!». «Чайку», «чай-ку, чай-ку, чай-ку»!
Свет – на сцене. Вся сцена в цветах. Вяльцева стоит в луче-столбе света, опираясь на спинку стула.
ВЯЛЬЦЕВА. (Покорно). «Чайка», господа! (Шум, аплодисменты. Изящный жест руки актрисы, и мгновенно воцаряется трепетная тишина. Звучит музыкальное вступление, и Вяльцева поёт).
Вот вспыхнуло утро, румянятся воды.
Над озером быстрая чайка летит.
Её много простора, ей много свободы.
Луч солнца у чайки крыло серебрит.
Но что это? – Выстрел! Нет чайки прелестной.
Она, трепеща, умерла в камышах…
Шутя её ранил охотник безвестный,
Не глядя на жерт…
(Певица покачнулась, побледнела и упала на стул, на спинку которого слегка опиралась во время пения.)
(Тихо). Воды…
Варвара принесла на сцену воду. Вяльцева отпила, вернула стакан, с трудом поднялась с помощью подруги, сделала знак пианисту, попыталась продолжить со второго куплета, но на том же месте песня оборвалась. Послышался вздох зала «А-а-ах». Погас свет Тишина.
Картина 6
В глубине сцены под кружевным пологом широкая кровать. Среди подушек, разметав пышные волосы, лежит Анастасия Дмитриевна Вяльцева, очень бледная, изнурённая болезнью. По одну сторону кровати – мать, по другую – горничная Паша.
МАТЬ. (Жестом отзывает горничную, тихо). Кажется, задремала. Поди, Паша, скажи Василию Васильевичу, чтоб пока никого сюда не впускал, не потревожить бы Настеньку.
ПАША. Слушаюсь. (Уходит).
Мария Тихоновна опускает полог, отходит в передний угол, стиснув на груди руки, устремляет взор на икону.
МАТЬ. Матушка, Царица небесная! Пресвятая Госпожа Богородица! Спаси, помилуй дочь мою, рабу Господню, Анастасию! Умоли Господа нашего, Иисуса Христа, исцелить дитя моё, послать ей спасение и здравие. Пускай пошлёт мне Господь кары за грехи наши, а её спасёт и поднимет с одра смертного… (Плачет).
Входит Бискупский.
БИСКУПСКИЙ. Мария Тихоновна! Будет вам! Вы что же, совсем не надеетесь? Грех вам, матушка! Тут врач прибыл, монах из Монгольского монастыря Эмчи, лама Джамцы Марынба.
МАТЬ. Из Монголии? Лама? Господи! Наши-то уже все перебыли, а ей всё хуже… разбудить ли Настеньку?
ВЯЛЬЦЕВА. (Слабо). Я не сплю, мама! Васенька, что там?
БИСКУПСКИЙ. Настюша! Новый врач тут, монгол. Можно ему войти?
ВЯЛЬЦЕВА. Мама, подайте мне гребень и зеркало, пожалуйста, а то показаться страшно…
Мать расчёсывает ей волосы, муж держит зеркало.
Боже! Я ли это?.. Всё, будет. Нет сил.(Откидывается на подушки).
Входит Паша.
ПАША. Василий Васильевич, там…
БИСКУПСКИЙ. Зови, зови его, Паша!
Входит монах, величаво кивнув присутствующим, проходит к больной.
ВЯЛЬЦЕВА. (Ласково). Садитесь.
Врач берёт её руку, слушает пульс, смотрит в глаза. Поклонившись, отходит, беседует тихо с родными больной.
МОНАХ. Организм истомлён, сильный жар. Главная болезнь госпожи Вяльцевой – болезнь крови. Кровь попала внутрь, её скопилось очень много, что причиняет большие страдания больной.
БИСКУПСКИЙ. Можете ли вы вылечить?
МОНАХ. Я – не Бог. Сказать определённо не могу. Болезнь очень запущена. Но в лице больной печати смерти я не видел, а мы это распознавать умеем. Думаю, что надежда ещё не потеряна. Позвольте откланяться.
Монах уходит, Бискупский сопровождает его.
ПАША. Вот ведь… не безнадёжна, говорит!
МАТЬ. И тибетский врач Бадмаев обещает восстановить её силы настоями трав…
БИСКУПСКИЙ. (Войдя). Ну как тут быть? Довериться неизвестно кому? Это же не врачи, а шаманы какие-то! Шарлатаны, фокусники!.. Что с вами, матушка? Побледнели-то как! Держитесь! Устали вы очень.
МАТЬ. Голова закружилась. Пойдёмте, чтоб Настенька не увидела.
Медленно уходит, опираясь на руку зятя.
ВЯЛЬЦЕВА. П а ш`е т, газеты доставили?
ПАША. Да… но…
ВЯЛЬЦЕВА. Почитай, что там - обо мне.
ПАША. Да что они знают?! Так, сплетни одни!
ВЯЛЬЦЕВА. Не надо, П а ш `е т… Я лучше всех о себе знаю, так что их слова меня не огорчат. Почитай.
Паша уходит за газетами. Анастасия Дмитриевна берёт в руки зеркало, оставленное на столике рядом с кроватью, смотрится в него.
Неужели всё? Да, истомлена, изнурена, но не стара… (Тихо напевает). «Но что это? Выстрел! Нет чайки прелестной…» Выстрел судьбы. Найдёшь мёртвую птицу и не понять, молода она или век свой отжила… Чайка, соловей… Как только не называли, а спета моя лебединая песня… (Со вздохом откладывает зеркало).
Входит Паша, садится у кровати, развернув газету.
Сцена затемнена. Аллея Летнего сада (авансцена).
ГАЗЕТЧИК. «Ночное время», «Ночное время»! Сообщение о болезни госпожи Вяльцевой! «Анастасия Дмитриевна Вяльцева опасно больна!» «Новое время» сообщает!..
Входят Господин с Барышней.
БАРЫШНЯ. Боже мой! Вы слышали, папенька? Купите газету!
Господин, жестом подозвав газетчика, берёт «Новое время».
Ну что? Читайте же!
ГОСПОДИН. (Читает). «Девятого января, после двух дней улучшения, состояние здоровья А. Д. Вяльцевой вновь изменилось к худшему. На днях кризис должен разрешиться.»
БАРЫШНЯ. Она же ещё так молода! Так красива! Я слушала её на благотворительном концерте, когда собирали средства для экспедиции Седова на полюс. Совсем недавно… в прошлом году! Она блистала в своём бело-розовом туалете!
ГОСПОДИН. Бессмертных нет. Но, может быть, болезнь отступит, ведь лучшие врачи лечат, светила науки!
БАРЫШНЯ. Помоги, Господь! (Проходят).
ГАЗЕТЧИК. Бюллетень о здоровье госпожи Вяльцевой! «Врачи взяли кровь для бактериологического исследования! Офицер гвардейского полка предлагает взять у него кровь для переливания! Сердце больной работает слабо! Пульс – сто сорок пять, температура – тридцать восемь и четыре!..» Бюллетень о здоровье певицы!… (Убегает).
На авансцене высвечивается стоящее сбоку кресло. Очень древняя старушка дремлет в нём, опустив голову на грудь. Тихий робкий стук в дверь. Молчание. Осторожно заглянув в келью, входит Барышня.
БАРЫШНЯ. Матушка! Мария Михайловна! Позвольте вас побеспокоить?
МОНАХИНЯ. Что? Кто там?
БАРЫШНЯ. Это я, девица Васильева, вашей настоятельницы внучатая племянница.
МОНАХИНЯ. (Ласково). А… проходи, милая. Зачем пожаловала? Небось, хочешь судьбу свою узнать?
БАРЫШНЯ. Вы, говорят, провидите, Мария Михайловна?
МОНАХИНЯ. Было, было… Да уж теперь нет. Сто шесть лет мне, сударушка! Вот эти глаза слабо видят, а глаза разума и вовсе закрылись. Не знаю ничего, не вижу… Смотрю на тебя, а что да как, не скажу…
БАРЫШНЯ. Матушка, Мария Михайловна! Не о себе я хотела спросить. Слыхали ль вы об Анастасии Дмитриевне Вяльцевой?
МОНАХИНЯ. Не знаю, не ведаю…
БАРЫШНЯ. Знаменитая певица! Больна очень – на грани жизни и смерти! Выживет ли, поправится? Будет ли петь?
Старушка выпрямилась, лицо к небу подняла, содрогнулась, словно ток в себя приняла и, подняв руку к небу, внятно произнесла:
МОНАХИНЯ. Больше здесь Вяльцева петь не будет, там запоёт теперь!
Вся обмякла в кресле, рука плетью повисла, голова упала на грудь. Затихла, заснула. Барышня, обомлев, судорожно выдохнула, постояла-постояла да и пошла вон.
Свет на сцене. Паша читает газету.
ПАША. «По предложению австрийского профессора Эндерлейна, вопреки протестам петербургских лейб-хирургов господ Павлова и Фёдорова, двадцать первого января больной влили кровь её супруга. Спустя некоторое время, начался сильный озноб, и резко повысилась температура. Через несколько дней влили кровь поручика одного из столичных полков».
ВЯЛЬЦЕВА. И всё напрасно… Никакого облегчения. Но я, Паш`ет, так благодарна всем, кто хочет помочь мне! Люди кровь свою отдают! И Василий Васильевич… Вот его натура – мужество, благородство… Это и есть его характер, а не те печальные слабости, от которых все мы столько страдали … и он страдал… Читай, читай…
ПАША. Ну, вот всё, что о вас пишут.
ВЯЛЬЦЕВА. Что ж. Правду пишут. А ты – сплетни… Пригласи-ка под вечер мою портниху, Пашет, сходи к ней сейчас же. Хочу ей последнее платье своё заказать.
ПАША. Последнее? Бог с вами, Анастасия Дмитриевна!
ВЯЛЬЦЕВА. Да-да, последнее, Пашет. Я актриса, и костюм для мня – часть моего образа. Представь себе: белое строгое платье с розовыми ленточками.
ПАША. Любимое бело-розовое…
ВЯЛЬЦЕВА. Да, любимое… То, концертное, должно остаться, на память… Слишком оно яркое, дорогое… Там это не нужно. Туда – в новом ждут… Ступай, Паша, ступай.
Паша уходит. Входит Мария Тихоновна.
МАТЬ. Настенька! Там ещё один доктор… финский. Предлагает вспрыскивание фосфоратина.
ВЯЛЬЦЕВА. О, Боже! После фосфоцида я еле выжила! Мама, вы же видели мои муки! Эти ужасные боли!
МАТЬ. Я говорила… Василий Васильевич настаивает. Доктор другой и препарат новый.
Входит супруг Вяльцевой.
БИСКУПСКИЙ. Настюша, ты готова? Дорогая, наберись терпения. Доктор Акасанов, финн, специально к тебе вызван. Надо пытаться всячески облегчить твои страдания. Ты знаешь, я на всё готов…
ВЯЛЬЦЕВА. Да, дорогой мой, знаю. (Вздыхает). И я готова.
З А Т Е М Н Е Н И Е
На аллее Летнего сада Газетчик. К нему подходят Дама, Господин, Барышня.
ГАЗЕТЧИК. «Для лечения певицы Анастасии Дмитриевны Вяльцевой используются новые препараты»! Газета «Россия»!
Мужчина покупает газету, читает подошедшим дамам.
ГОСПОДИН. «Изобретение лифляндца Розендорфа чуть не убило больную! После лечения финна Акасанова, на первых порах положение больной несколько улучшилось, но закончилось всё сильнейшим носовым кровотечением! Вяльцева гибнет не столько от тяжёлого недуга, сколько от бесполезного применения непригодных средств лечения!"
БАРЫШНЯ. Бедная госпожа Вяльцева! Сколько мучений приняла – всё напрасно! Лучше бы русские врачи её лечили!
ДАМА. Что на роду написано, то и будет.
БАРЫШНЯ. Неужели?.. Неужели можно прочесть, что там написано?
ДАМА. О чём вы?
БАРЫШНЯ. Так… Одно предсказание вспомнила.
Снова свет заливает постель умирающей.
ВЯЛЬЦЕВА. Пашет!
ПАША. (Вздрогнув, отрясая дрёму). Да, Анастасия Дмитриевна?
ВЯЛЬЦЕВА. Какое сегодня число?
ПАША. Четвёртое. Четвёртое февраля.
ВЯЛЬЦЕВА. (С улыбкой). Как светло. Какое яркое солнце! Как мне хорошо! Нигде мне не больно. Пусть придёт поцеловать меня муж, а потом мама. (Паша выходит. Вяльцева «пробует» голос). «Пой, ласточка, пой…» Сил нет петь. Но хотя бы не больно. (Откинулась на подушки, тут же задремала).
Входит Бискупский. Смотрит в лицо жены, вздыхает. Входит мать.
БИСКУПСКИЙ. Ш-ш-ш… Задремала.
МАТЬ. (Отведя его). Паша говорит, Настенька проснулась весёлой, нет болей.
БИСКУПСКИЙ. Слава Богу! Лечение пошло на пользу. Скоро десять? Сейчас придёт лечащий врач, как его?… Такая лысая фамилия...
МАТЬ. Плеш. Из Вены.
БИСКУПСКИЙ. Да-да. Какой-то новый препарат вспрыснет.
ПАША. (Войдя), Доктор пришли –с.
МАТЬ. Ах, как жаль будить Настеньку!
БИСКУПСКИЙ. (Целуя жену в лоб). Дорогая…
ВЯЛЬЦЕВА. А?.. Милый, ты! Доброе утро!
БИСКУПСКИЙ. Доброе утро, дорогая! Врач готовит вспрыскивание. Препарат новый, тебе поможет!
ВЯЛЬЦЕВА. Ну, вот и кончилось доброе утро. (Покорно). Я готова.
Опускается полог, затемняется ложе, на переднем плане мать и муж певицы.
МАТЬ. (Плача). Я теряю надежду, прости, Господи! После укола чуть не остановилось сердечко Настюши! Теперь уже третий час дня, а она без сознания: бредит и поёт, поёт!..
БИСКУПСКИЙ. Откуда силы в голосе берутся! У меня сердце разрывается….
Доносится голос Вяльцевой.
ВЯЛЬЦЕВА. Публика ждёт! Я буду петь… «Сердце лаской любви не согрето!.. Иль мне правду сказали, будто моя лебединая песня пропета…»
БИСКУПСКИЙ. Вот, опять!
МАТЬ. Всё говорит: «Пропета моя лебединая песня», всё тучу с красной нитью вспоминает…
БИСКУПСКИЙ. Или вправду была на туче красная нить?
МАТЬ. Голощапова говорит, туча была, огромная во всё небо, от горизонта до подъезда квартиры. Они стояли и боялись двинуться, но надо было на концерт в дворянское собрание ехать. Так Голощапова увидала, как Настя побелела, руку подняла и шепчет: «Нить! Красная нить! Насквозь тучу прорезала!» Варвара ей: «Нет же, нет никакой нити!» А она с таким ужасом: «Скоро придёт и мой конец. Скоро я запою свою лебединую песню!»
БИСКУПСКИЙ. Какая-то гадалка ей это предсказала.
МАТЬ. Да-да. Она сама уговорила Варю сходить к этой старухе. Потом забыть не могла свой ужас перед этой страшной ведьмой, перед её сатанинским предсказанием. Это она ей про красную нить среди тучи всё повторяла…
ПАША. (Выходя из-за полога). Мария Тихоновна! Василий Васильевич! Анастасия Дмитриевна в себя пришли-с!
Голос Вяльцевой в смертельной тоске:
ВЯЛЬЦЕВА. Батюшку! Батюшку!
Родные бросаются к умирающей.
Мгновенная темнота. Звучит церковный хор. Через музыкальную паузу мягко озаряется сцена. Плотное серебристое полотно с гирляндами роз (так выглядел гроб певицы), спустившись сверху, закрыл ложе. «В ногах» стоит фигура в чёрном плаще-накидке, склонив голову. Входят - в трауре - мать и Бискупский. Паша вносит корзины цветов.
ПАША. Цветы, цветы…
МАТЬ. В ногах будет стоять вот этот букет из белой сирени и мимозы. Зажгите свечи по сторонам ложа – четыре подсвечника с белым флёром.
БИСКУПСКИЙ. Скульптор Демчинский снял посмертную маску.
МАТЬ. Посмертную! Боже!.. (Рыдает).
БИСКУПСКИЙ. (Еле сдерживая слёзы). Матушка, Мария Тихоновна! Нам надо собраться. Скоро пойдут люди – прощаться с Настюшей. (Сдерживая рыдание). Толпа у дома огромная…
МАТЬ. Люди будут с ней прощаться… А сама она вчера прощалась. Ещё вчера! (Плачет). Каждому ласковое слово сказала, улыбнулась даже…
БИСКУПСКИЙ. Бог дал ей уйти достойно: с исповедью, прощанием. Значит, с прощением.
ПАША. Там телеграммы идут одна за другой, венки, корзины с цветами… Вот тут на ленте: «Прах твой истлеет, но дивный голос вечно будет звучать – журнал «Граммофонный мир», а здесь: «Безвременно угасшему великому самобытному таланту – от дирекции «Летнего Буффа», а тут…
МАТЬ. Будет, Паша! Оставь!.. Пора открывать. Прошу вас, оставьте меня на пару минут наедине с дочерью. В последний раз!
Все молча уходят, кроме молчаливо-скорбной фигуры у полога.
Вот ты и перешагнула черту, моя детка. Ты там, в ином мире… А между нами – чёрная смерть. (Подходит к фигуре). Зачем, зачем ты взяла её у меня? Бери меня тоже! Ты знаешь, её болезнь во мне! Всё так же во мне болит, как в незабвенной моей Настеньке! (Глядит за полог). Красавица моя! Не я ль виновата, что так рано ты ушла? Я не смирилась с твоей крестьянской долей, я с детства внушала тебе, что твой удел пение... Я повезла тебя в Киев. Рискуя жизнью своей и детей своих, на плоту плыла по огромной реке… Но ведь жизнь твоя короткая была так необыкновенно прекрасна! Сказочна! Волшебна! Разве ты сама поменяла бы эту радость на длинную, унылую долю? Нет, нет! Я говорю -45- с тобою, потому что знаю и верю – твоя душа живая рядом, ты слышишь меня!
Ты слышиш ь?
Фигура-смерть сбрасывает накидку с головы. Упав вниз, чёрный верх перекрывает своей белой подкладкой чёрную юбку, и лёгкая белая фея, как чайка или лебедь, в холодном голубом луче света, в характере трепетной мелодии, сменившей звучание хора, кружит по сцене, летит, порхает…
Опускается тонкая кисея, как в первой картине, отделяя судьбу артистки от её живой свободной души.
З А Т Е М Н Е Н И Е
Э п и л о г
Через несколько мгновений на сцене в столбе белого света стоит балерина – душа певицы. Вместо балеток – туфельки и нет той широкой накидки-юбки, но белое платье, напоминающее греческий хитон, подчёркивает её нежность и хрупкость. Через зрительный зал проходят члены жюри (представители Вяльцевского общества, но в современной одежде), поднимаются на сцену.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Прошу внимания! После довольно бурного обсуждения, жюри выявило победителей конкурса имени Анастасии Дмитриевны Вяльцевой – гениальной русской певицы начала двадцатого века, нашей землячки. Публике представлена исполнительница, получившая Гран-при нашего конкурса!
На сцене аплодируют. Юноша вручает девушке-певице (Душе) красивую коробку, Дама – диплом. Звучит туш.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Слово нашей сегодняшней героине.
ПЕВИЦА. (Смущаясь). Я счастлива! Но более всего я счастлива, что не забыто имя Анастасии Дмитриевны Вяльцевой, звучат её песни, её дивный голос!
Исполняет романс Рика «Грустно умолкли волшебные звуки» – памяти Вяльцевой, который удаляясь, затихая, возвращается записью романса в исполнении Вяльцевой.
П О К Л О Н
Во время поклона герои могут сказать о себе.
ПО РАДИО. Мария Тихоновна – мать певицы.
МАТЬ. Умерла через три с половиной месяца после дочери от той же болезни.
ПО РАДИО. Василий Васильевич Бискупский – муж Вяльцевой.
БИСКУПСКИЙ. После смерти Настюши, вернулся к военной службе, воевал в Иркутском гусарском полку под Ревелем. После Гражданской войны бежал к старому приятелю Скоропадскому, эмигрировал. Сочувствовал Гитлеру. Умер в тысяча девятьсот сорок пятом году.
ПО РАДИО. Николай Осипович Холева – первая любовь певицы.
ХОЛЕВА. Умер до русско-японской войны.
ПО РАДИО. Остальные судьбы не прослежены.
З а к а н ч и в а е т с я п о к л о н
Звучит голос Вяльцевой.
З А Н А В Е С
П Е С Н Я
( использован фактический материал из книг С. Кизимовой о жизни и творчестве А. Д. Вяльцевой ).
Пьеса в 2-х действиях 6 картинах с прологом и эпилогом.
Место действия: слобода Алтухово Апраксинской волости Севского уезда Орловской ( ныне Брянской ) губернии.
Санкт – Петербург.
Время действия: 1879 г. 1890 – 1913 г.
К постановщикам:
Пьеса «Прерванная песня» – оригинальное драматургическое произведение. Автор, член Союз писателей России, напоминает о соблюдении авторских прав.
Почтовый адрес: 241037 г. Брянск, ул. Авиационная, д. 10, кв. 167.
Дом. Телефон № 75-56-19
Д Е Й С Т В У Ю Щ И Е Л И Ц А :
Анастасия Дмитриевна В Я Л Ь Ц Е В А, певица - 19 – 42 лет.
Мария Тихоновна В Я Л Ь Ц Е В А , мать певицы - 43 – 69 лет.
Василий Васильевич Б И С К У П С К И Й, муж певицы - 24 – 34 лет.
Николай Осипович Х О Л Е В А, адвокат, первая любовь певицы - средних лет.
Варвара Г О Л О Щ А П О В А, подруга певицы - её ровесница.
А Л Е К С А Н Д Р Е В Г Е Н Ь Е В И Ч, друг Холевы - его ровесник.
П А Ш А, горничная певицы - 18 – 28 лет.
Д У Ш А певицы, балерина, она же лауреат конкурса им. Вяльцевой.
ПЕТЕРБУРГСКОЕ ОБЩЕСТВО:
Г О С П О Д И Н - он же В Р А Ч монгол, он же Ж У Р Н А Л И С Т, он же П Р Е Д С Е Д А Т Е Л Ь жюри.
Б А Р Ы Ш Н Я - она же Ч Л Е Н жюри.
Ю Н О Ш А - он же Г А З Е Т Ч И К, он же Ч Л Е Н жюри.
Д А М А - она же вещая монахиня М А Р И Я М И Х А Й Л О В Н А, она же Ч Л Е Н жюри.
П Е В И Ц А – исполнительница цыганских романсов.
ДЕТИ:
Н А С Т Я - 8 ЛЕТ.
А Н А Н И Й, её брат - подросток.
Толпа, зрители, общество.
П Р О Л О Г
У края сцены в белом ярком луче света – тонкая фигурка балерины. Она, двигаясь в пространстве, ограниченном световым пятном, танцует о стремлении к небу, к людям и снова – ввысь.
Голос по радио:
Вместилище таланта, о, душа!..
Твой негасимый свет сквозь время мчится!
Живёт, полёт по кругу соверша,
Божественного пламени частица.
И голос ангела доносит в мир певица!
Звучит вокализ. Балерина тает в угасающем луче.
Д Е Й С Т В И Е П Е Р В О Е
Картина 1
Лес у слободы Алтухово. Лето.
Утро. Перекличка птиц, стук дятла, ария кукушки – гулко всё это звучит в лесу! А вот и голоса, звонкие, детские: «А-а-а-у-у-у! Эге – гей!» и песенка девочки:
ГОЛОС: Ходила младёшенька по борочку,
Собирала ягодку земляничку.
Наколола ноженьку на былинку!
Болит, болит ноженька!.. Да не больно.
Ха – ха – ха!
АНАНИЙ. Настя! А- у!
НАСТЯ. Ау! Братец! Ау – у!
Дети встретились. В руках лукошки с ягодами.
АНАНИЙ. Пойдём домой, сестрица. Завтра в дорогу. Может, последний раз в нашем лесочке ягоду брали…
НАСТЯ. Верно (вздыхает).
АНАНИЙ. Грустно уезжать?
НАСТЯ. И грустно, и весело! Люблю я лес наш, озеро, деревню… Люди здесь все свои, знакомые, понятные…Но как подумаю: до смерти тут жить и не увидеть всего, что есть на свете!.. Это же обидно, Анаша! Ведь где-то – большие города, огни, экипажи!.. Театры, братец! Представляешь: выходит на сцену певица, и все слушают её голос, понимают всё, что в душе у неё!
АНАНИЙ. Правда, есть другая жизнь. Может, мы там нужнее?..
НАСТЯ. Мама, с тех пор, как я ей свой сон рассказала, верит, что из меня певица получится, не хочет мне доли крестьянской. Да и я уж не хочу…
АНАНИЙ. Да, голос у тебя, как у жаворонка. Надо попытать счастья, сестра! Был бы жив отец…А то уж и жить нам не на что, и ждать нечего.
НАСТЯ. Ой, Анаша, смотри! Мама!
МАТЬ. Ау, Настя! Ананий, сынок! Ау!
АНАНИЙ. Ау, мама! Тут мы!
Выходит Мария Тихоновна.
МАТЬ. Вот иду, позвать вас, чтобы до обеда не бродили. Надо собраться, дети, лечь пораньше. Я уже вещи уложила, кое-какие продукты собрала. Летать не умеем, ехать – нет денег, пешком не дойти так поплывём. Вода нас до Киева донесёт. Ох, и рисковая ж я! Аааа… на Бога надеюсь! Или он поможет, или разом всё покончит. На рассвете, чуть развиднеется, погрузимся на плот и… с Богом! Доплыть бы!..
АНАНИЙ. Доплывём, мама! Ты у нас добрая, заботливая… На нас с Настей люди не обижались – поможет нам Бог.
НАСТЯ. Я ему всю дорогу петь буду! И молиться.
МАТЬ. Пташка моя ненаглядная! Лишаю я вас детства, птенчики мои… В городе работать придётся.
АНАНИЙ. А тут мы что же, не работаем?
МАТЬ. Тут – на себя, вольно. А там на людей придётся: как велят, как прикажут.
НАСТЯ. А я, мама, и там людям спою. Им, может, понравится, они нам и помогут.
МАТЬ. Ангел ты мой, Настенька! Верю, полюбят тебя, не обидят. Голосочек твой не даром тебе дан – он твоя судьба, твоё будущее! Идите ко мне, дети. Вот так, теснее обнимемся, молча помолимся, и вверим себя ему, Творцу нашему!
Потемнело. Заклубился туман. Спустился прозрачный полог, струясь как вода, и там, за зыбкой завесой, плавно закачались фигуры: мать, рядом дети. И полился голос Вяльцевой – романс «Какая ночь»:
Какая ночь! О, ты взгляни
На это небо голубое,
Где меркнут ярких звёзд огни,
И мы, мы вместе, мы одни.
Нас в целом мире только двое…
Картина 2
Девушка-чайка кружит у кромки моря, приостановилась, трепещут руки-крылья. Вдруг сноп яркого золотистого света сверху опускается на её хрупкую фигурку и, двигаясь вглубь и в сторону, уводит её за собой.
Яркое солнечное утро. Пустынный берег Финского залива оглашается приближающимися голосами, смехом. Группа из четырёх человек: двух очень молодых дам и двух не очень молодых мужчин с корзинами для пикника, с гитарой, выходят на площадку.
ХОЛЕВА. Вот, господа! Видите, я же говорил, что здесь найдётся безлюдный уголок! Солнце, море, чистый песок!.. Замечательно!
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. (Полуложится на камень). Уф! Не камень, а ложе!
ВЯЛЬЦЕВА. Действительно, Николай Осипович! Здесь чудесно! Простор и воля! Хочется петь от радости!
Немного уставшие путники присели на камни.
ХОЛЕВА. Так пойте, дорогая! «Пой, ласточка, пой!» (Наигрывает на гитаре проигрыш к песне).
Вяльцева поёт «Ласточку». Холева подпевает припев. Друзья аплодируют.
ВАРЯ. Милый дуэт!
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. «И кому же в ум придёт на желудок петь голодный?!»
Все смеются.
ВЯЛЬЦЕВА. Сейчас – сейчас! «Будет вам и стол, и дом»! Давай, Варенька, скатерть.
Девушки накрывают на стол, мужчины отходят на передний план к морю.
ХОЛЕВА. Она прелестна! Очаровательна! Я в последние месяцы только о ней и думаю, только на неё и любуюсь!
Такая хрупкая, беззащитная!.. В груди щемит, когда смотрю на неё! Что улыбаешься, Сашенька?
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. Увлекающаяся ты натура, Николай! К своим-то в Керчь не собираешься?
ХОЛЕВА. Ну, что ж ты так не чуток, друг любезный! Я горю от чувств, а ты на меня – ушат холодной воды!.. Семья – это обязанности, а любовь!..
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. Уже и любовь?
ХОЛЕВА. Любовь, Сашенька, любовь! Я вижу в этой Золушке принцессу сцены! Королеву! Всё-всё сделаю, чтобы засверкал этот неогранённый алмаз!
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. Да-а-а… ты ограньщик опытный!
ХОЛЕВА. Не иронизируй. У неё – голос, красота, имя звонкое – Анастасия Вяльцева!
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. Её звонкое, твоё громкое: Холева! Знаменитый адвокат, талант!
ВАРЯ. Господа-а! Стол готов!
Все рассаживаются вокруг “стола”: дамы рядом, мужчины по сторонам от каждой. Холева рядом с Настей.
Николай Осипович! Ваш тост!
ХОЛЕВА. Мой?
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. Да, конечно! Самому красноречивому оратору – карты в руки!
ХОЛЕВА. О, карты! Несомненно – в руки! Не привыкать! (Смеётся, его поддерживает Александр). Ну что ж… Каждый человек мечтает о счастье… Для одного – это деньги, для другого – слава, для третьего – талант, и для каждого – любовь! Но если человек уже рождён с талантом, то он достоин и богатства, и славы, и любви! За вас, великолепная Анастасия Дмитриевна! За ваш талант, который, несомненно, принесёт вам счастье!
ВЯЛЬЦЕВА. Спасибо… я… Спасибо! (Дамы пригубили вино, мужчины выпили).
ХОЛЕВА. Анастасия Дмитриевна, а вы верите в счастье?
ВЯЛЬЦЕВА. Верю. Верю, господа. Да как же не верить-то? Я ведь уже пою в театре, хотя и в хоре, но ведь на сцене! Могла ли мечтать о таком маленькая крестьянская девчушка, когда распевала в лесу с хором пташек, собирая ягоды или грибы? Я верю в счастье с детства, когда мне приснился мой вещий сон…
ВАРЯ. Сон? Расскажи, Настенька!
ХОЛЕВА. Пожалуйста, Анастасия Дмитриевна!
ВЯЛЬЦЕВА. О, господа! Рассказ мой будет коротким, а впечатление яркое, незабываемое! Приснилось мне, что с неба прямо на меня спустился ослепительный сноп солнечного света. Как в потоке водопада, иду я, вся омытая этим светом, по прекрасному благоухающему саду, сплошь заросшему розами. Я рассказала сон маме, она спросила у знахарки, что он означает, и та объяснила: сноп света – это слава и богатство, розы – удача во всём! С тех пор я верю в свою удачу! -10- И мама моя верит, недаром уехала из нашего милого Алтухово в Киев – мечтала о лучшей доле для меня и братьев…
ВАРЯ. Сноп света… розы… Но в жизни всё зависит не от сказочных снов, а от людей. Которых нам посылает судьба.
ВЯЛЬЦЕВА. И это верно. Разве могу я забыть Иосифа Яковлевича Сетова?
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. Кто таков?
ВЯЛЬЦЕВА. Антрепренёр мой первый. В прошлом сам – оперный певец.
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. То-то фамилия знакомая!
ВЯЛЬЦЕВА. Иосиф Яковлевич приехал к нам в Киев на целый сезон в восемьдесят восьмом году, я к нему и обратилась…
ХОЛЕВА. Видимо, небезуспешно?
ВЯЛЬЦЕВА. Слава Богу! Мне было тринадцать лет, я робела, холодела от страха, но всё-таки решилась постучать в дощатую дверь за сценой. Там пахло мышами, меня подташнивало, в голове мутилось…
ВАРЯ. И всё-таки ты отчаянная! И как же ты его просила, какими словами?
ВЯЛЬЦЕВА. Честное слово, не помню! Что-то вроде: «Другие говорят, что у меня голос…»
ХОЛЕВА. И как же вы продемонстрировали свой голос?
ВЯЛЬЦЕВА. Упросила послушать меня наедине, говорю: «Пройдёмте куда-нибудь, чтобы нас не слышали…»
ХОЛЕВА. И что пели?
ВЯЛЬЦЕВА. Свою любимую «Взяли меня, травушку, скосили». Помню, сильно задумался господин Сетов, молчит, а у меня сердце замерло, похолодела я вся… Оказывается, труппа была уже укомплектована, и в опереточной мест не было. Иосиф Яковлевич придумал взять меня в балет.
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. О, вы ещё и танцуете!
ВЯЛЬЦЕВА. Если бы! Мой дебют был ужасным! Я всё позабыла от страха! Всё, чему учил меня сам Сетов! Сначала стояла, как манекен, а потом затанцевала вовсю, да не то! Даже сейчас краснею… Зал смеялся, представляете?
Все сдержанно смеются. Холева не сводит с Насти глаз.
ХОЛЕВА. Вам надо всерьёз учиться, Анастасия Дмитриевна! Талант ваш необходимо развивать, шлифовать,
чтобы он заблистал всеми гранями! Голос, красота, артистизм – всё это, данное природой, требует кропотливой работы…
ВЯЛЬЦЕВА. Разве я не понимаю, Николай Осипович? Я видела больших мастеров сцены, да что видела, рядом на сцене стояла! И в Киевской антрепризе Сетова, и в хоре у Здановича-Борейко, в концертах Незлобина. Наконец, в московском и петербургском «Аквариумах», а теперь вот у Пальма… Я чувствую своё несовершенство, но…
ВАРЯ. Замкнутый круг: на ученье нужно время и деньги, а чтобы заработать, надо пропадать в театре.
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. Да, хорошее образование – само по себе – работа, ему надо отдать все силы, всё время.
ХОЛЕВА. Но судьба не случайно сводит людей. Не однажды во время спектакля я смотрел не на звёзд сцены, а на вас, милая, хрупкая хористочка, ловил вашу обаятельную улыбку. Мы с вами не раз говорили, смеялись, шутили…
Каждую свободную минуту я летел к вам, как на свет! Я понял, поверил, убедился, наконец, что встретил талант, которому мечтаю служить. (Собравшись с духом). Анастасия Дмитриевна! Вашу руку! Я способен помочь вам и средствами, и связями. Оставьте на время сцену, где вы - одна из многих. Через некоторое время вы будете – одна для всех! Как член литературно – артистического кружка, я знаком со многими знаменитостями из мира музыки и театра. Вам будет ставить голос председатель вокального общества, сам Сонки! Он профессор, автор книги по теории постановки голоса. Вам преподадут уроки актёрского мастерства мои знакомые артисты, вы будете петь в лучших салонах, а потом и залах Петербурга! Если бы я был свободен, я бы, не колеблясь, предложил вам руку, но… увы… я могу отдать вам только сердце. Возьмите его!
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. Браво, Николай! Какой яркий спич!
ВАРЯ. Бог с вами, Александр Евгеньевич! Это, по-видимому, серьёзно.
ХОЛЕВА. Серьёзнее не бывает. Я открыл свою душу при свидетелях. С трепетом жду вашего решения, Анастасия Дмитриевна, вашего ответа жду. Вашу руку, дорогая!
Он протягивает ей руку – красивый, гибкий, черноглазый – романтик, умница, петербургская знаменитость. И робкая рука милой хористки протянулась к нему, легла в его ладонь.
Звучит романс «Дай, милый друг, на счастье руку» :
Дай, милый друг, на счастье руку,
Гитары звук разгонит скуку!
Забудь скорее горе злое,
И вновь забьётся ретивое!
Картина 3
Гостиная в петербургской квартире адвоката Холевы. По комнате в розовом луче света порхает девушка-душа с букетом роз в руках. Она – сама любовь!.. Ставит цветы в вазу, упорхнула.
Входит Анастасия Дмитриевна, взяла кипу нот, разбирает их. Открыв один альбом, напевает, глядя в него:
ВЯЛЬЦЕВА. Тройка мчится, тройка скачет, вьётся пыль из-под копыт!
Колокольчик звонко плачет и хохочет, и звенит!
Еду, еду, еду к ней, еду к любушке моей! (2раза).
Какая прелесть! Безыскусно, просто, в народной манере! А сколько искренности, тепла!..
Звонок в наружную дверь.
Э – эй! Кто-нибудь! Отворите!
Входит мать Вяльцевой Мария Тихоновна.
МАТЬ. Настенька, уж прости, я без договорённости и вхожу без доклада, по-семейному. Ты переехала и так редко заходишь!
ВЯЛЬЦЕВА. Мамочка, дорогая! (Целует её). Проходи, садись!
МАТЬ. Я беспокоюсь, как ты?
ВЯЛЬЦЕВА. Как видишь, всё хорошо. Собираюсь на урок вокала к маэстро Сонки…
МАТЬ. Торопишься?
ВЯЛЬЦЕВА. Нет, нет ещё. Но почему ты в тревоге? Посмотри, красивая квартира, я учусь, осуществляю -
свои сокровенные мечты!…
МАТЬ. Настенька! Ты ушла из театра, где был постоянный заработок, оставила семью: меня, брата…
ВЯЛЬЦЕВА. Ты же понимаешь, мама, что вечно жить с мамой и братом я не могу. Я полюбила Николая Осиповича всей душою, и он меня любит! Он оплачивает мою квартиру, где вы живёте, моё учение…
МАТЬ. Но у него семья. А ты… ты попала в положение содержанки…
ВЯЛЬЦЕВА. Что делать, мама? Я артистка. И главное для меня не удачное замужество, а достижение вершин искусства. Здесь не обойтись без жертв. Оправдание и мне, и ему одно – наша любовь. Он человек знаменитый,
ввёл меня в общество. Я уже неоднократно бывала в литературно- артистическом кружке, он уговаривает меня
спеть на одном из занятий, и скоро я буду петь там, только подготовлю репертуар с госпожой Цванцигер из
консерватории. Там собираются самые знаменитые писатели и артисты! Мой сольный концерт, представь себе!
МАТЬ. У тебя уже бывали сольные концерты: в вашей студенческой антрепризе у Блюменталь – Тамарина, он
тогда и театр снял в Елисаветграде… У Незлобина ты работала в двух «Аквариумах» – в Москве и Петербурге…
И что?
ВЯЛЬЦЕВА. Вот именно! И что? Отдельные случайные успехи! А мне нужно делать карьеру, для чего необходимо
найти своё лицо. Поэтому и важно учиться, как говорит Николай, «огранить алмаз таланта». И он, своей верой в меня, своей душевной и практической помощью, ведёт меня к цели.
МАТЬ. Дай Бог, Настенька! Дай Бог… Только…
ВЯЛЬЦЕВА. Что же?
МАТЬ. Ты женщина… И любовь твоя, как любовь всякой женщины, может принести свои плоды. Что тогда?
ВЯЛЬЦЕВА. (Вся затрепетав). Да, да, мама! Этого я боюсь! Молись за меня! Сейчас, когда всё начинается, когда я чувствую, должно удасться!.. Сейчас всё другое – невозможно! Молись, мама!
МАТЬ. А что же я по-твоему делаю день и ночь? Бог с тобой, моя ненаглядная! Ты, Настенька, ещё краше стала! От любви, что ли?
ВЯЛЬЦЕВА. От любви, от счастья, от успеха!.. Я так благодарна Николаю, так безумно люблю его!
МАТЬ. Пора мне. Да и ты уезжаешь…
ВЯЛЬЦЕВА. Погоди, мамочка! Может, чаю, кофею? Что-то я не распорядилась. Ещё час у меня в запасе.
МАТЬ. Нет-нет, дорогая. В другой раз. А лучше ты к нам заезжай. Я робею здесь, ещё встречусь с… с ним. До свидания.
ВЯЛЬЦЕВА. Спасибо, спасибо тебе. Я рада тебя видеть! До свидания, дорогая.
Поцелуи. Анастасия Дмитриевна провожает мать к выходу, возвращается. Стоит в раздумье. Берёт ноты, открывает наугад, читает.
Я тебя бесконечно люблю,
За тебя я отдам свою душу.
Целый мир за тебя погублю,
Все обеты и клятвы нарушу!
Как верно! Словно о нас! Обо мне.
Вбегает Варвара.
ВАРЯ. Настюша, ты дома! Я в дверях столкнулась с твоей матушкой. Знаю, тебе на урок…
ВЯЛЬЦЕВА. Собираюсь, Варенька. Посмотри текст этого романса, какая прелесть!
ВАРЯ. (Посмотрев текст). Ах, Настенька! Как я тебя понимаю! У вас с Николаем Осиповичем такая любовь, о которой только в романсах поют! Он человек необыкновенный! О нём опять все газеты пишут, что редкий подсудимый, из его клиентов, не уйдёт из зала суда оправданным! На многие процессы люди ходят, чтобы послушать его речь!
ВЯЛЬЦЕВА. Круг его интересов широк и знания глубоки. Но более всего он любит искусство. И знаешь, Варенька, ты моя единственная близкая подруга… но… при его уме, умении пошутить, при такой громкой его славе, меня поражает его детское наивное желание прослыть ещё и музыкантом…
ВАРЯ. Ты знаешь об этом?
ВЯЛЬЦЕВА. Знаю. У меня немалый круг общих с ним знакомых, во многом и благодаря ему. Не понимаю -15- зачем, зачем ему посылать издателям ноты якобы своих «опусов». Да и все эти польки, мазурки, вальсики так примитивны…
ВАРЯ. Он их заказывает у нашего театрального настройщика по двадцать пять рублей за каждый.
ВЯЛЬЦЕВА. Но сказать ему нельзя. И я лгу, тешу его, как ребёнка! Вот только в обществе неловко, когда за его спиной хихикают, перемигиваются…
ВАРЯ. Не грусти, Настенька! Николаю Осиповичу все прощают эту его слабость. Он так мил, весел, шутлив, добр, наконец!..
ВЯЛЬЦЕВА. Ещё бы не добр! В литературно-артистическом кружке он назначен организатором карточных игр – все знают его страсть к картам – так он считает обязательным проигрывать определённую сумму, для интереса игры!..
Смеются ласково, по-доброму.
ВАРЯ. Настя, я ведь забежала узнать, ты точно поёшь на следующем занятии кружка?
ВЯЛЬЦЕВА. Да, пою. Сольный концерт в таком обществе!
ВАРЯ. Боюсь пропустить.
ВЯЛЬЦЕВА. Нет-нет, без тебя я петь не стану! Ты – моя поддержка, мой ангел-хранитель! Кстати, мне пришло на ум… нет, скорее сердце подсказывает… петь, ну.. в несколько цыганской манере. У цыган чувства все открыты, бездна страсти! Они не стесняются ни слёз, ни буйства радости. Конечно, здесь очень важно чувство меры, чтобы не было надрыва ради эффекта…
ВАРЯ. Ты всё чего-то ищешь, всё не слишком собой довольна…
ВЯЛЬЦЕВА. Конечно! Что я в сравнении хотя бы с Паниной?! Ты ведь слышала её! Сколько чувства! И голос звучит не из горла, из души!
В глубине сцены высвечивается фигура цыганки, она поёт под гитару цыганский романс. Затем свет гаснет.
Я хочу петь вот так, из глубины души, чтобы люди забывали обо мне, а переживали только свои страдания и радости. Хочу затронуть каждого…
ВАРЯ. (Душевно). Дай Бог, тебе успеха!
ВЯЛЬЦЕВА. Но это всё мечты, а концерт – вот он, рукой подать!
ВАРЯ. Надо туалет продумать.
ВЯЛЬЦЕВА. Я мечтала обсудить с тобой. Как я тебя люблю! (Обнимает, целует её). Ой, время! Приходи завтра после репетиции, хорошо?
ВАРЯ. Приду, Настенька. Сейчас вместе пойдём?
ВЯЛЬЦЕВА. Да-да, пора (Уходят).
Сцена затемнена. На авансцене балерина в алом луче света под звуки романса «Не уходи!» в исполнении Вльцевой танцует о любви и разлуке… Уходит.
Далее в спектакле: аллея Летнего сада – это авансцена.
ВЯЛЬЦЕВА под руку с Холевой неторопливо прогуливаются по аллее Летнего сада, навстречу – Александр Евгеньевич.
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. Добрый день! Рад встрече. Прогуливаетесь?
ВЯЛЬЦЕВА. Здравствуйте, Александр Евгеньевич. Дышим. Чудная погода!
ХОЛЕВА. Здравствуй, Сашенька.
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. Я всё ещё под впечатлением от вашего выступления, Анастасия Дмитриевна! Незабываемо! Восхитительно! Вы никого не оставили равнодушным во всём нашем, весьма искушённом, обществе!
ВЯЛЬЦЕВА. Спасибо, спасибо, Александр Евгеньевич!
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. Вам спасибо, прекрасная! За ваш неподражаемый талант! Вы ни на кого не похожи. Несравненная! Вас ждёт слава, я уверен!
ХОЛЕВА. А? Что я предсказывал? Во что верил?
ВЯЛЬЦЕВА. Да, Николай, ты верил, спасибо тебе!
ХОЛЕВА. Я счастлив! Ты сделала меня счастливым, Настенька. Пора на большую сцену!
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. Как поразителен стиль вашего исполнения, Анастасия Дмитриевна! Проникновенно, искренне! Есть и простота, и страсть, но всё в меру, изысканно, аристократично…
ВЯЛЬЦЕВА. Ах, оставьте, Александр Евгеньевич! Аристократично! Вот и княгиня, взяла мою руку и
комплимент мне сделала: «Это, - говорит, - руки истой аристократки! Изящные, точёные». На что я ей ответила: «Нет, княгиня, эти руки принадлежат простой крестьянке Орловской губернии. Много и очень много поработано этими руками по крестьянству. Ухаживали они и за скотом, пололи в огороде. Жали хлеб и чего только не делали!..»
ХОЛЕВА. Всё, всё, дорогая…(Целуя её руки). Теперь публика будет ловить каждый жест твоих прекрасных ручек! Сольные концерты необходимо продолжать, хотя в оперетте тебе дали роль…
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. Поздравляю, Анастасия Дмитриевна! Когда премьера?
ВЯЛЬЦЕВА. Скоро, скоро! Роль Кати для меня сложновата несходством моего характера с её. Героиня моя своенравная, лихая… Боюсь, не получится… Александр Давыдович Давыдов сердился на меня на репетиции, чуть до слёз не довёл! Я, действительно, зажалась вся. Ещё бы! Петь в одном спектакле с таким мастером сцены, ещё и с примой Раисовой! Эти «Цыганские песни в лицах» – оперетта жгучая, страстная! Но вчера, мне кажется, от того ли, что Давыдов раздражил, раззадорил меня, или уж час мой настал, но спела я так, что все меня поздравляли и хвалили!
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. Замечательно! Не сомневаюсь, и в оперетте будет успех! Честь имею!
Раскланивается, уходит.
ВЯЛЬЦЕВА. (Глядя в глаза Холеве). Николай, ты вечером где был? Кого ни спрошу, никто тебя не видел.
ХОЛЕВА. Это что же – допрос, сыск?
ВЯЛЬЦЕВА. Отчего ты сердишься? Я не должна спрашивать? Не могу беспокоиться?
ХОЛЕВА. Я играл в карты. Достаточно?
ВЯЛЬЦЕВА. (Опускает голову). Допустим.
Вяльцева и Холева в том же ритме прогулки, но в ином настроении уходят. Звучит романс «Не обмани».
На аллее появляется газетчик.
ГАЗЕТЧИК. «Премьера спектакля Малого театра Пальма «Цыганские песни в лицах»! Успешный дебют артистки Вяльцевой! Вяльцева в роли Кати!
Прогуливаются Господин с Барышней. Господин покупает газету.
БАРЫШНЯ. Читайте, п а п`а! Правду ли пишут? Сейчас проверим. Я вне себя от восторга!
ГОСПОДИН. (Читает). «После исполнения артисткой госпожой Вяльцевой куплетов Кати, раздались крики «бис», на сцену полетели студенческие фуражки! Зрители галёрки выкрикивали слова песни: «Ты каждый день меня пытаешь…», «Захочу – полюблю!»… Голос певицы напоминает самую Зорину!
БАРЫШНЯ. Всё так и было! А после спектакля мы (я и другие курсистки) окружили госпожу Вяльцеву и целовали ей руки. И я поцеловала. Она так нежна, так красива! Её горничная вынесла огромную охапку цветов, весь экипаж был завален ими! Боже мой! Какие бывают счастливые люди!
ГОСПОДИН. Ты так молода! Ещё не знаешь, что такое счастье. Ты говоришь о таланте, о славе, но не о счастье.
БАРЫШНЯ. А разве это – талант, слава, богатство – уже не есть счастье?
ГОСПОДИН. Не всегда, моя дорогая. Не всегда. (Уходят).
Душа-балерина в печальном светло-лиловом луче света танцует о горечи, разочаровании, сломленности, унынии…
Свет на сцене. Снова гостиная в доме Холевы. Вяльцева в мрачном настроении, бледная, неуверенно двигается по комнате, вздыхая, ломая руки. Это уже не та романтичная влюблённая, это – птица с подбитым крылом.
Входит Варвара.
ВЯЛЬЦЕВА. Варенька, наконец-то!
ВАРЯ. Здравствуй, дорогая! Как ты?
ВЯЛЬЦЕВА. (Заплакав, машет рукой). Невыносимо!.. Тело болит, а душа разорвана в куски!
ВАРЯ. Ты должна взбодриться, Настя. Нельзя впадать в грех уныния. У тебя был выбор: женское счастье или артистический путь к вершине. Но выбор был предрешён! Женщин, счастливых в браке, в семье, немало, а талантов, как ты, больше нет. Смирись. Это твоя судьба.
ВЯЛЬЦЕВА. Варя! У меня никогда не будет детей! Никогда!
ВАРЯ. Да, и такое бывает. У тебя есть радость творчества, а у других несчастных – ничего! Держись, Настенька!
Крепись! (Плачет, обнимает подругу).
ВЯЛЬЦЕВА. Вот и тебя расстроила. Да, верно… Не может быть дано одному всё. Тяжка моя расплата за грех. А тут ещё… Беда не приходит одна.
ВАРЯ. Что? Что ещё?
ВЯЛЬЦЕВА. Я думаю, ты знаешь. Это всегда так: сначала все вокруг узнают, а потом тот, кого касается… Ты же знаешь, знаешь!
ВАРЯ. О чём?
ВЯЛЬЦЕВА. О его новом увлечении! Ненадолго его любви хватило. Мотылёк он, однодневка. Боже мой! Какая грязь! Пошлость! Как терпеть такое?1
ВАРЯ. Настя! Ты же сама сказала – увлечение, ничего серьёзного! Можно ли так страдать? Ты окружена такой любовью, поклонением! Да все мужчины от тебя без ума!
ВЯЛЬЦЕВА. Зачем мне все? Моё сердце в его власти! Он меня сшиб, как чайку… Помнишь, «не глядя на жертву, он скрылся в горах»… (Плачет).
ВАРЯ. Да не может он не любить тебя! Это немыслимо! Ты- его Галатея! Ты оправдала все его мечты! Тебе Пальма даёт главные роли, ты поёшь Булотту в «Синей бороде» Оффенбаха, о которой так мечтала! Твои концерты идут на переаншлагах!..
ВЯЛЬЦЕВА. Ну и что? Да, там я счастлива, успешна, признана! А здесь? Изувечена, брошена, предана! Редкий вечер я не занята, и каждый такой вечер в последнее время – вечер одиночества, мучительного ожидания его возвращения! В мозгу неотвязно звучат стихи романса:
Мне эта ночь навеяла сомненье…
И вся в слезах задумалася я.
И вот теперь скажу без сожаленья:
«Я не для вас, а вы не для меня!..»
Вяльцева плачет, Варвара обнимает её.
Я решила, Варенька, если сегодня он снова не придёт до полуночи, я уйду от него.
ВАРЯ. А-ах! Да как же? Куда? -
ВЯЛЬЦЕВА. Сначала к маме, а потом уеду. Куда-нибудь!
ВАРЯ. Подумай, Настенька! Надо ли…. Но… тебе виднее. Ещё раз прошу, не унывай, не отчаивайся. Мне пора. Прости, поеду.
ВЯЛЬЦЕВА. Да-да. Спасибо тебе. Прощай.
Варвара уходит. Вяльцева сидит, опустив голову на руки. Звучит романс «Уголок». Меркнет свет, потом постепенно возвращается. Утро. Входит Холева, идёт крадучись, роняет трость. Анастасия Дмитриевна, вздрогнув, поднимает голову.
ХОЛЕВА. Ты не спишь, Настенька? Почему? Нездоровится? Я в карты заигрался у… ну…
ВЯЛЬЦЕВА. Не лги, Николай, не к чему. Мне всё известно и понятно. Ты хоть и добр, но нет у тебя твёрдых жизненных принципов, не можешь ты быть верным другом. Порхаешь от цветка к цветку. Это не для меня. Я чувствую глубоко, не приемлю лжи, неискренности. Я для любви на многие жертвы способна, но… тебе это не нужно. Мне трудно далось решение, но оно неизменно: я ухожу из твоей жизни. Ухожу прямо сейчас, благо, уже утро. Всё, что ты дарил мне, остаётся здесь. Да… это кольцо, чуть не позабыла. Вот теперь всё. Прощай.
ХОЛЕВА. Настенька, душа моя! Что ты надумала? Не хочу и слышать! Может быть, я в чём-то виноват, но не настолько же! Я тебя умоляю, не уходи!
Удерживая её, Холева встал на колени, целует её руки. Она, словно окаменела, потом отняла руки, резко повернулась и вышла. Хлопнула дверь.
З А Н А В Е С
Д Е Й С Т В И Е В Т О Р О Е
Картина 4
На авансцене в зелёном луче света, под музыку романса Семёнова «Гони, ямщик!» в исполнении Вяльцевой, кружит чайка-душа. Открывается занавес.
Гостиная в светском салоне. В углу на карточном столике рассыпаны карты, вокруг рояля
расположился небольшой кружок гостей: дама, господин, молодая пара, Александр Евгеньевич.
БАРЫШНЯ. Уже больше часа ждём… (Смотрит в окно). Никто не расходится, в саду прогуливаются, на дорогу смотрят…
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. Да точно ли заедет Анастасия Дмитриевна?
ДАМА. Судите сами: приезжаю к Вяльцевой домой, пораньше, конечно, чтобы застать. У подъезда два весёленьких господина обсуждают, как ловко они «уломали» певицу выступить на их благотворительном вечере. Ну всё, думаю, уж мне её не уговорить! У горничной её и то лицо недовольное, но соблаговолили меня принять. Я излагаю просьбу. В ответ: «Категорически отказываюсь, занята в трёх вечерах». Я ей: «Но у меня фешенебельный вечер! Дорогая! Ну, надуйте кого-нибудь и приезжайте ко мне!» Она: «Я дала слово!» Я её умоляла, говорила, что без неё невозможно, не будет того колорита, просила выбрать наугад, куда ехать к нам или к ним… Наконец, объяснила, какая у нас первосортная публика!.. А она: «Я публику не делю по сортам. Нет, нет, не могу участвовать. Боже! Это ужасно! Один вечер, и вот вам – серия концертов…» Я готова была встать на колени, она не соглашалась. Тогда пришлось признаться, что я уже внесла её имя в программу. Она вскипела: «Как? Без разрешения?» И знаете, это её убедило. Она побоялась, что публика посчитает, что она её обманывает! (Дама довольно хохотнула).
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. Её порядочность лишает её покоя и отдыха.
ДАМА. Ну… порядочность… У артистов своё понятие о порядочности!.. Вся жизнь на виду, на публике! Любят себя демонстрировать. Концертный костюм весь в драгоценных камнях, кольца, браслеты, ожерелье!..
БАРЫШНЯ. Публика её знает и любит в этом её концертном наряде!
ДАМА. ДА, верно. Приходится во всём угождать публике. Был случай: захотелось ей поменять причёску. Так публика её в первый момент не узнала, а потом зашумела так, что невозможно было начать концерт! Пришлось ей уйти за кулисы и причесаться по-старому!
ЮНОША. Вся молодёжь влюблена в Вяльцеву! Она вошла в нашу жизнь, определяет её смысл!
ГОСПОДИН. Не преувеличивайте, молодой человек! Смысл жизни не в банальных песенках и романсах!
ЮНОША. Однако же, всем известно четверостишие о ней, чуть только она вернулась из Москвы:
От зависти сквозь пальцы вой,
Концертная певица!
В восторге вся от Вяльцевой
Российская столица!!!
ГОСПОДИН. Да, в Москве Вяльцева засверкала сразу: дебют её был победоносным! Я как раз гостил у тестя, так что поверьте очевидцу. Её осыпали цветами, на одной роскошной корзине была лента с надписью: «Москва признаёт тебя своею». Этим всё сказано.
ДАМА. Всё? Но сколько шёпота было вокруг отъезда Вяльцевой из Петербурга! Сначала её разрыв с Холевой, потом эта история с великим князем!..
БАРЫШНЯ. Эта история как раз сыграла возвышающую роль в отношении к Анастасии Дмитриевне! Разве можно не уважать женщину, которая дала отпор кузену царя?
ДАМА. Конечно, гладить её по обнажённому плечу, как крепостную девку, называть Настюшей – вульгарно, унизительно… Но бить двоюродного брата его величества по лицу!..
ЮНОША. Его величество Николай второй поступил как истый рыцарь, человек чести! Говорят, от его оплеухи загорелась вторая щека пошляка, и он был выслан на несколько месяцев из столицы!
БАРЫШНЯ. Истинный мужчина защищает честь женщины!
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. Отнюдь. Пощёчина царя защищала не Вяльцеву, а честь царской фамилии.
ДАМА. Вот ведь, урождённая крестьянка, нищенка - и какое богатство, слава, блеск! Как это?
ЮНОША. Талант, Божий дар.
ГОСПОДИН. Директор Московского «Эрмитажа», господин Щукин, создал певице все условия. Зная её любовь к цветам, в артистической, обтянутой шёлком, цветы располагались от пола до потолка. Пол был усыпан гиацинтами, фиалками, белыми лилиями, сцена украшена гирляндами разноцветных лампочек… А когда Вяльцева появилась на сцене!.. Овации, крики радости не давали ей долго начать концерт. И всё цветы, цветы…
ДАМА. И деньги, деньги!.. Говорят ей какой-то домовладелец в веере передал купчую на свои дома по набережной реки Карповки. Она уже имеет миллионы! За один вечер получает до двадцати тысяч рублей!
БАРЫШНЯ. Концертами Анастасия Дмитриевна не ограничивается – поёт в оперетте и, говорят,
собирается петь в опере. Даже в Италию ездила к профессору Марти, чтобы поработать над постановкой «оперного» голоса.
ДАМА. Капризы, чудачества! Зачем это?
ЮНОША. Это самоусовершенствование. Вяльцеву ведь обвиняет некоторая критика в цыганщине, даже пошлости. Ей хочется опровергнуть, доказать…
ГОСПОДИН. Скорее всего слава Лины Ковальери, её пример, волнует нашу Несравненную.
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. А разве её роли в опереттах не говорят о её возможностях развивать талант до исполнения оперных арий? Ведь сколько ею перепето! «Цыганские песни в лицах», «Малабарская вдова», «Весёлая вдова», «Ночи любви», а сколько из Оффенбаха!.. Особенно «Прекрасная Елена»! Да… всего не перечислить. Собирается петь Кармен? Так что же, чем не роль для неё? Она – сама любовь!
БАРЫШНЯ. (У окна). Едет, едет! Подъехала!
Слышится шум приветствий, крики восторга. Через минуту в залу входит Вяльцева в сопровождении Голощаповой, своей матери, Паши. С нею аккомпаниатор.
ВСЕ. Ура, Вяльцева! Несравненная! Анастасия Дмитриевна! Ура!..
ВЯЛЬЦЕВА. Добрый вечер, господа. Извините за опоздание: ваш вечер – третий. А везде бисы…
Овации, выкрики, дождь цветов… Вяльцева раскланивается, умоляюще складывает руки.
Позвольте начать, господа. (Все затихают). Я хотела бы спеть вам новый романс… (Крики: «Тройку», «Опьянела», «Ласточку»! Певица пережидает). Господа! Я устала петь одно и то же! В моём репертуаре на сегодняшний день более ста произведений! Ну, отчего же всё «Тройка»?.. (Крики: «Тройка – тройка – тройка! Трой – ка»! Покорно поклонившись, Вяльцева делает знак пианисту. Исполняется романс «Гайда, тройка». Аплодисменты, стоны восторга, цветы…)
З А Т Е М Н Е Н И Е
Летний сад. На аллее Газетчик и Журналист.
ЖУРНАЛИСТ. Ну, как расходится «Новое время»?
ГАЗЕТЧИК. Прекрасно! Осталось вот, несколько экземпляров. Здесь ведь о госпоже Вяльцевой, так что летят газетки, как ласточки или чайки!..) Смеётся).
ЖУРНАЛИСТ. Ну-ну, значит, моя статья популярна.
ГАЗЕТЧИК. О, это вы написали, господин… э… (Заглядывает в газету).
ЖУРНАЛИСТ. Я-я написал.
Подходят Барышня с Дамой, чуть погодя, Александр Евгеньевич.
БАРЫШНЯ. Простите, я невольно вас услышала. Вы говорили с Вяльцевой?
ЖУРНАЛИСТ. Конечно, как же иначе?
БАРЫШНЯ. Я бывала на её концертах, подходила совсем близко, но лично… Пожалуйста, расскажите, какая она!
ЖУРНАЛИСТ. Анастасия Дмитриевна… Она… несравненная! Иначе не скажешь. Говорит просто, искренне. Улыбается нежно…
ДАМА. О чём же она вам говорила?
ЖУРНАЛИСТ. Интервью с госпожой Вяльцевой в газете – вот. (Показав на газету, откланялся, ушёл. Александр Евгеньевич купил газету, развернул, нашёл статью).
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. А-а, вот, действительно! (Читает). «Концерты госпожи Вяльцевой проходят при таких аншлагах, что приходится ставить множество дополнительных стульев, чтобы разместить всех желающих. Некоторые владельцы залов боятся беспорядков и ущерба, наносимого ликующей публикой. Молодёжь покидает галёрку и устремляется к сцене… Полиция не могла справиться с беспорядком. Но тут на сцену вышла Вяльцева, улыбающаяся, сияющая. Один жест её прекрасной ручки, и зал изнемог, притих. Она пела вдохновенно и неустанно. После обширной программы в двух отделениях, певица исполнила на «бис» пятьдесят два романса!
ДАМА. Боже! Как она смогла! Её убьёт успех! Это же бесконечное волнение!
БАРЫШНЯ. Наверное, Анастасия Дмитриевна так сжилась со сценой, что совсем не волнуется на концертах.
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. О нет, всё не так. Я спросил её об этом, когда подошёл поздороваться перед одним концертом и увидел, как её бьёт озноб…
БАРЫШНЯ. Вы с нею знакомы! Какое счастье!
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. Знаком с юности… Так вот, знаете, что она ответила? То же, что написано
в этой статье, почти те же слова…
Свет начинает постепенно таять до полной темноты, звучит голос Вяльцевой.
ВЯЛЬЦЕВА. Вообразите себе, что каждый раз, как мне нужно петь, я волнуюсь до того, что у меня холодеют руки. Но, признаться, я этим очень довольна, потому что это моё внутреннее волнение отражается на голосе. Я уверена, что если бы пела спокойно, то далеко не произвела бы на публику того впечатления, которое произвожу теперь. Стою на сцене, как в гипнозе, вполне отдаваясь своему чувству, а затем наступает упадок сил…
Зелень светового луча бледнеет до нежно-салатового оттенка. Душа-балерина трепещет, как «Умирающий лебедь».
Картина 5
В доме Вяльцевой. Всё в цветах. Паша вносит огромную цветочную корзину. Входят Вяльцева с матерью.
ВЯЛЬЦЕВА. Боже мой, мама, как я устала! Меня измучил этот концерт более даже того, где я пятьдесят два раза бисировала!
МАТЬ. Ещё бы! Твоё волнение передалось мне ещё до того, как раскрылся занавес. В зале-то и дам почти не было, всё сплошь офицеры…
ВЯЛЬЦЕВА. Как на параде, все стоят и ждут Его величество. И во время концерта неизвестно куда смотрят: царь захлопал – зал захлопал, он улыбнулся – все заулыбались. А уж хуже всего – это молчание! Лёд, холод, брррр!
МАТЬ. Свет… Свет без тепла – вот светское общество.
ВЯЛЬЦЕВА. Точно, мамочка. Спасибо тебе: твоё тепло, свет родных глаз только и поддерживали меня! Скоро час ночи! Иди отдыхай. Ты – мой верный страж, друг мой драгоценный!
МАТЬ. (Обняв её). А ты? Собираешься спать?
ВЯЛЬЦЕВА. Я хотя и утомилась, но перевозбуждена, сразу не смогу уснуть.
МАТЬ. Надо успокоиться, Настенька! Тебе на неделе ехать на гастроли, это ещё утомительнее!
ВЯЛЬЦЕВА. Да, конечно. Но зато мы с тобой побываем на родине! Орловщина – родные места золотого детства!
МАТЬ. И я об этом мечтаю, хотя и горькое было время… И сладкое! Любовь, замужество, детки мои там родились… -26- Что ж, молодость…
ВЯЛЬЦЕВА. Да, дети – это счастье. Я всё никак не забуду свою девочку! Вспоминаю, как подобрала её на улице, отмыла, отогрела, откормила… А потом отдала… (Плачет). Я виновата!
МАТЬ. Будет тебе, Настенька! В чём ты виновата? Господь её призвал – заболел ребёнок, умер – судьба её такая…
Ты ж бы её не оставила, помогала бы всю жизнь. Ах, да скольким приютам ты помощь оказываешь! Но, Бог видит, не в приют ребёнок был отдан, а хорошим одиноким людям. И родители новые любили её, заботились о ней. А как бы тебе её при себе держать, если день и ночь работа, отъезды, уроки… Могли ли мы ребёнком заниматься? Ты ж ей добра хотела. Видно, уж ей было предопределено столько прожить. Успокойся, родная. Тебя этот сегодняшний концерт совершенно опустошил, расстроил! Но он ведь прошёл. И прошёл успешно, благородно!
Входит Варвара за нею Паша вносит на подносе чай.
ВАРЯ. Полуночничаете? Не спится? Я тоже никак не уеду, всё цветы с Пашей разбираем. А теперь вот распорядилась чаю нам подать. Вы не против?
ВЯЛЬЦЕВА. Ах, Варенька, ты всё делаешь к месту, вовремя!
МАТЬ. Настюша в себя прийти не может…
ВАРЯ. Мария Тихоновна! Скажите вы Насте, чтобы не ходила к гадалке! Говорят, это какое-то страшилище, жуткая ведьма! Я и то боюсь. Зачем к ней идти?!
ВЯЛЬЦЕВА. Хочу, хочу судьбу свою знать! Хочу личное, сердечное приоткрыть, поверить, что счастье возможно!
ВАРЯ. А-а-а!.. Вон что! Тебе мало полного зала побеждённых офицеров?
ВЯЛЬЦЕВА. Нет-нет, победы мне не нужны! Я хочу сама быть побеждённой.
ВАРЯ. Да уж не случилось ли такое? А? Молчишь… Поеду я… хотя у вас мне лучше, чем дома. До завтра.
Поцелуи, прощание. Варвара уходит.
ВЯЛЬЦЕВА. Нет-нет, не успокоила меня Варенька! Я в каком-то ожидании, в тревоге… На концерте вся трепетала, чего-то боялась!..
МАТЬ. Хорошо ещё ротмистр-то, твой обожатель, не учудил ничего. Я и этого опасалась.
ВЯЛЬЦЕВА. (Посмеиваясь). А-а! Бискупский! С него станет! Вот эта корзина-то от него! Засыпает цветами!
МАТЬ. Что-то ты, Настенька, закраснелась, повеселела! Никак сердечко твоё растревожилось, ворохнулось! Ой, смотри! Больно красив и буен Василий Васильевич! Да и молод…
ВЯЛЬЦЕВА. А что же мне на стариков глядеть? У артистки не должно быть возраста. Красив? А я, что ж, дурна? (Подбоченясь, смеётся). Буен, говоришь? На то он и мужчина, военный!
МАТЬ. А-ах! Полюбила его?
ВЯЛЬЦЕВА. А разве можно жить без любви? Я ужасно завистлива, когда вижу проявление сильной любви! Вот и моя радость пришла!
МАТЬ. Ох, Настенька! Я мечтаю, чтобы нашёлся тебе солидный, серьёзный человек, а тебе всё лихие красавцы по душе!
ВЯЛЬЦЕВА. Что ж делать, мама, сердцу не прикажешь!..
Входит Паша.
ПАША. Василий Васильевич Бискупский!
МАТЬ. Пойду. Ишь, ни дня ни ночи не понимает! (Уходит).
ВЯЛЬЦЕВА. (Взволнованно). Проси.
Паша выходит. Стремительно входит Бискупский, бросает к ногам Вяльцевой лилии, падает на колени.
БИСКУПСКИЙ. Умру у ваших ног! Истерзали вы меня, Анастасия Дмитриевна! Измучили!
Припал к её руке. Она с нежностью глядит на него.
ВЯЛЬЦЕВА. Поднимитесь. Присядем. Вот так.
БИСКУПСКИЙ. Решите же судьбу мою, несравненная! Я не могу более оставаться в неведении: будете ли вы моею?
ВЯЛЬЦЕВА. Как же вы себе это представляете, Василий Васильевич? Я вся на виду со всеми моими тайнами! Моё доброе имя – не пустой звук, меня публика любит, а значит, ревнует. Для меня возможен только брак, а вы – офицер, вам на артистке жениться никак невозможно!
БИСКУПСКИЙ. Отчего же невозможно? Что мне карьера в сравнении со счастьем и любовью?
ВЯЛЬЦЕВА. Я не могу допустить! И потом… вы для меня молоды…
БИСКУПСКИЙ. Я молод? Я? Да я устал от бессмысленности жизни! А смысл – в любви, разве не так, Анастасия Дмитриевна?
ВЯЛЬЦЕВА. Отрицать это я не могу… но…
БИСКУПСКИЙ. Да что за «но»? Вы мне только ответьте, могу ли я надеяться? Есть ли что во мне для вас приятного? Можете ли вы полюбить меня? Или это невозможно?
ВЯЛЬЦЕВА. Отчего же – невозможно?
БИСКУПСКИЙ. Дорогая! Прекрасная! (Целует её руки, смотрит близко ей в лицо). Я за вас умру!
З А Т Е М Н Е Н И Е
На аллее Летнего сада Газетчик.
ГАЗЕТЧИК. Япония без объявления войны напала на русскую эскадру в Порт Артуре! Идёт мобилизация для отправки войск в Манчжурию!
Звучит гимн «Боже, царя храни», крики «ура».
Свет в гостиной Вяльцевой. Бискупский, застёгивая мундир, стоит посреди залы. Вяльцева у окна.
ВЯЛЬЦЕВА. Васенька! Вся улица запружена манифестантами с флагами и портретами царя! Из толпы им бросают цветы! (Берёт букет из вазы, бросает цветы вниз).
Крики: «Ура! Русскому воинству!» Вяльцева поворачивается к Бискупскому.
Боже, как тяжело на сердце! Как тревожно! Давит в груди и трудно сосредоточиться… Это же война, война!.. И наше счастье…
БИСКУПСКИЙ. Да, любимая. Если я сейчас стану хлопотать об отставке, меня сочтут трусом, дезертиром… Вот ведь как повернулось!
ВЯЛЬЦЕВА. Я понимаю, понимаю… но… Я не отпущу тебя! Нет! Нет! Не хочу! Там боль, смерть! Это разлука. Я не хочу! Не могу! (Плачет).
БИСКУПСКИЙ. Бог нам поможет, Настенька! Молись. Прощай! (Целует её, отрывает от себя, уходит).
ВЯЛЬЦЕВА. Боже! Спаси его и сохрани! Боже! Я так люблю его! Не отнимай, Господи!
З А Т Е М Н Е Н И Е
В Летнем саду встретились Александр Евгеньевич и Голощапова.
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. Рад встрече с вами, Варвара Кирилловна!
ВАРЯ. Доброе утро, Александр Евгеньевич. Чем взволнованы?
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. Как же, война! И война провальная, безуспешная!.. Мукденская катастрофа подорвала веру в наших генералов. Из-за их неспособности организовать чёткое управление войсками, от шестого до двадцать пятого февраля потеряно восемьдесят девять тысяч человек! Восемьдесят девять тысяч!..
ВАРЯ. Невозможно представить! Я сейчас от Вяльцевой. Она вся в тревоге. Сердце её болит за всех наших солдат! Но среди всех есть один…
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. Бискупский?
ВАРЯ. Он. Анастасия Дмитриевна сразу же при объявлении войны пошла в исполнительную комиссию Красного Креста, чтобы за свой счёт организовать санитарный поезд и отправиться сестрой милосердия на фронт. Нужен был пропуск для пересечения манджурской границы… Отказали! Всё-таки она приобрела вагон гигроскопической ваты и поехала его сопровождать!
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. Так что же тут – патриотизм или любовь?
ВАРЯ. Патриотизм, я думаю, мог бы проявиться здесь в сборе средств на благотворительных концертах. Ехать в Харбин, стремиться на передовые позиции в Гунджулин, сидеть в каком-то домишке за шитьём…
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. Да-а… Лишь бы её избранник был достоин её! Я знаю его не с лучшей стороны: вино, карты…
ВАРЯ. Но он так влюблён! Настя повлияет на него! Не может быть, чтобы Бог лишил её счастья!
АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ. Что ж – война и любовь две решительные силы, поворотные. Дай-то Бог!
Варвара и Александр Евгеньевич уходят вместе.
Танцовщица-душа в перекрестье красного и синего лучей мечется, летит, плачет и ликует…
Вбегает Газетчик.
ГАЗЕТЧИК. Интервью столичных репортёров с вернувшейся из Харбина певицей Вяльцевой! Вопрос репортёра: «Вам приходилось бывать в госпиталях и видеть раненых?
Свет на авансцене меркнет до темноты, слышен голос Вяльцевой.
ВЯЛЬЦЕВА. Да, безусловно. Даже очень часто…
Освещается гостиная в доме Вяльцевой. Она сидит за шитьём, рядом Мария Тихоновна.
Вид раненых на меня ужасно подействовал! Я ещё и теперь не могу отделаться от ужасных сцен, которым мне там пришлось быть свидетельницей. Эти измученные страданиями лица, эти окровавленные головы, руки, ноги, эти за душу хватающие стоны – трудно передать то тяжёлое чувство, которое испытываешь даже при одном воспоминании обо всех этих зрелищах.
МАТЬ. Отвлекись, Настенька, не вспоминай! Полгода прошло, а ты всё волнуешься!
ВЯЛЬЦЕВА. Когда я только что приехала в Петербург, после всего там пережитого, и увидела сытые и довольные лица петербуржцев, я, признаться, была поражена. Как можно быть такими весёлыми, подумала я, когда там такие ужасы! Впрочем, оно естественно только когда своими глазами увидишь всё, что происходит в этих госпиталях и лазаретах, только тогда поймёшь, какая это ужасная вещь – война. Я в таком удручённом настроении, что не могу даже себе представить, как я буду петь что-нибудь весёлое.
МАТЬ. Все эти тревоги усугубляются тем, что Бискупский там, на войне.
ВЯЛЬЦЕВА. Конечно! Я не могу не бояться, не думать о нём! Перед войной началась моя настоящая работа – я пела в опере. Пускай не всем понравилось моё исполнение, а скорее дерзость исполнения Демона! Но Далила, Пиковая дама, Кармен!.. Я соприкоснулась с высоким искусством, погрузилась в него! Но… сейчас нужны концерты. Благотворительные дорогие концерты, чтобы всеми силами помогать нашей армии. И, хорошенько подумав, я решила, что лучше будет, если я останусь при своём старом весёлом репертуаре.
МАТЬ. Отчего ты так решила?
ВЯЛЬЦЕВА. Я пришла к заключению, что у публики и без того на душе скверно и, если она идёт слушать Вяльцеву, то с очевидной целью забыться и развлечься. Я убеждена, что если б я вздумала петь грустные песни, то от меня стали бы бегать и искать других развлечений…
МАТЬ. Да, скорее всего так.
ВЯЛЬЦЕВА. Ты послушай, мама, какое стихотворение сочинил для меня солдат, лечившийся в
гунджулинском госпитале (Достаёт из шкатулки листок):
Когда сравню, сестра с тобою,
С тобой – терпенья образец,
С тобой, не знающей покоя!
Тебя не чтит один глупец…
ПАША. (Входя). Анастасия Дмитриевна, вам телеграмма с фронта.
ВЯЛЬЦЕВА. Ах! Боже, спаси и помилуй! Боже!
Трясущимися руками распечатывает телеграмму, прочтя, закрывает лицо рукой, листок падает на пол.
МАТЬ. Что? Настенька! Убит?..
ВЯЛЬЦЕВА. (Выдыхает). Ранен. Тяжело. (Оглядывается, как во сне). Где?.. Ну… скорее! Паша! Скорее… мама…
МАТЬ. Что? О чём ты, Настенька?
ВЯЛЬЦЕВА. Ехать! Немедленно! Сегодня же, сейчас! Ехать!!!
Звучит романс Орлова «Не оставляй».
З А Т Е М Н Е Н И Е
Полёт балерины-души в оранжево-красных отблесках в едином стремлении!
В Летнем саду Газетчик и знакомые нам прохожие: Дама, Господин, Барышня заинтересованы новым номером газеты.
ГАЗЕТЧИК. «Новое время»! Статья о знаменитой певице госпоже Вяльцевой! «Новое время»!
ГОСПОДИН. Любезный! (Берёт газету, просматривает).
БАРЫШНЯ. Папа, читайте о Вяльцевой, пожалуйста!
ГОСПОДИН. (Читает). «Никакие петербургские и военные события не повлияли на репертуар госпожи Вяльцевой: всё та же удаль, веселье, цыганская страсть. Состояние в два с половиной миллиона – чем не повод для веселья? Госпожа Вяльцева купила у графа Игнатьева его имение за сто пятьдесят тысяч рублей. Оказывается, не так скверно петь цыганские романсы».
ДАМА. Ого! Два с половиной миллиона! Недаром она, как царица, ездит на гастроли в собственном вагоне. Говорят, там всё, как в настоящем доме: будуар, гостиная, спальни для сопровождающих, рояль!.. Да-а, неплохо петь цыганские романсы!
БАРЫШНЯ.. Главное, не петь плохо! А Вяльцева – любимица публики! И денег на благотворительность не жалеет. И друзей – артистов поддерживает, заботится о детских приютах… Я её обожаю, обожаю! Как славно, что есть граммофон! Он сохранит этот дивный голос на века!
ДАМА. Я слушала запись на пластинке. Это не то, далеко не то, что в жизни!
ГОСПОДИН. Да и хрупки эти пластинки. Уцелеет ли?..
Звучит граммофонная запись романса «Под чарующей лаской твоей».
Тускнеет свет. Освещается гостиная Вяльцевой. Входят Анастасия Дмитриевна, Мария Тихоновна, Варвара Голощапова. Паша вносит цветы.
ВЯЛЬЦЕВА. Паша, ты хорошо осмотрела корзины?
ПАША. Да, Анастасия Дмитриевна, как уж повелось.
ВЯЛЬЦЕВА. Хорошо. Подай нам чаю. Я, Варенька, после получения в корзине младенца, велю все внимательно осматривать. Мало ли …
ВАРЯ. Ещё бы! Я помню, мы онемели, когда из корзины раздался детский плач! Двухмесячный младенец приехал в собственном экипаже!
ВЯЛЬЦЕВА. К моему счастью! Я полюбила Женечку всей душой, он сын мой, хотя и носит свою фамилию.
МАТЬ. Ишь, не постеснялись в записке всё указать – Женя Ковшаров. Не пожелала Настенька его в приют отдать. И хорошо, я тоже люблю внука.
ВАРЯ. А Василий Васильевич?
ВЯЛЬЦЕВА. А что? Он добрый человек, широкая натура… МАТЬ. Не слишком ли широкая?
ВЯЛЬЦЕВА. Да, буйный его нрав, энергия неуёмная не дают ему спокойно жить. Вино, карты… И эти бесконечные проигрыши, долги, векселя…
МАТЬ. Не разорил бы вконец.
ВЯЛЬЦЕВА. Нет, этого я не допущу!
ВАРЯ. Какая у тебя сила, Настенька! Ты борешься за любимого человека, не щадя себя! Я в себя не могу прийти после всех твоих треволнений от его последней «шалости»!.. Это надо же было вместе с этим кутилой Скоропадским разогнать похоронную процессию святого Иоанна Кронштадского!
ВЯЛЬЦЕВА. Я тогда чуть не порвала с ним. Поставила ряд условий, выслушала его клятвы и заверения…
МАТЬ. Надолго ли хватит? Вот и сейчас – заполночь, а его ещё нет. И как он ускользнул после концерта?!
ВЯЛЬЦЕВА. Я тоже тревожусь. Но с другой стороны, он ведь ради нашего брака службу оставил, карьеру бросил! Полковник, герой войны сделался устроителем моих гастролей, комендантом моего вагона!
ВАРЯ. Он искренне любит тебя, восхищается тобою! Да и подумайте, Мария Тихоновна, в браке с Настей нет и не может быть семейного покоя, тихой уютной жизни!
ВЯЛЬЦЕВА. Как хорошо было в Ялте! Лежали мы на песке у самого моря, Женечка любил купаться, собирал камешки, ракушки… Но более всего хочется мне поскорее уехать в Каменку, в свой дом обожаемый! Всё там по-моему. Приеду, потреплю по шерсти Мишу в вестибюле, переберу карточки и письма на подносе, что держит мой Топтыгин в своих лапах столько лет подряд! Я займусь там рисованием, выжиганием, буду вышивать… Буду гулять по лесу, собирать грибы или ягоды, буду, в конце концов, печь пирожки…
ВАРЯ. О, твои пирожки! Произведение искусства!
ВЯЛЬЦЕВА. У меня страсть делать пирожки. Из-за них мне часто приходится заглядывать на кухню, но зато, с каким удовольствием я ем потом свои произведения! Мне думается, что пирожки мне больше удаются, чем пение!
МАТЬ. Не скажи! Мои пирожки не хуже, а вот пение!..
ВЯЛЬЦЕВА. И ты поёшь прекрасно, мамочка! С детства я люблю твоё пение, твою искреннюю манеру.
МАТЬ. Я пою как все, а ты – артистка.
ВЯЛЬЦЕВА. Только не слишком уважают у нас звание артистки. Я, Варенька, никак не могу унять свою обиду, когда после моего пения на званном вечере, где в гостях я была вроде бы у добрых знакомых, почти друзей, мне, прощаясь, хозяйка подала сто рублей! Как доктору за визит!
ВАРЯ. И как же разрешилось?
ВЯЛЬЦЕВА. Я ей холодно так говорю: «Если платить желаете, то не сто нужно, а девяносто пять». Она очень сконфузилась. Это не первый случай и, думаю, не последний. Ещё раньше в Москве, на вечере у генерал-адъютанта барона Мейендорфа, я пела по просьбе гостей и хозяев. А наутро мне посыльный приносит сто пятьдесят рублей…
Я вернула деньги с запиской, где прямо высказала свою обиду.
ВАРЯ. Жаль, меня никто деньгами не обижает! (Тихо смеются).
ВЯЛЬЦЕВА. А летом, помнишь, что учудили на концерте-обозрении «Москва ночью» в театре «Эрмитаж»?
ВАРЯ. Ты про рекламу?
ВЯЛЬЦЕВА. Конечно! Посреди романса появились эти «живые» бутылки шампанского, коробки, корзины с конфетами! Публика и то возмутилась!
ВАРЯ. Но ты-то сдержалась.
ВЯЛЬЦЕВА. Я улыбалась изо всех сил! Еле удержала себя в руках.
ВАРЯ. И с артистами распрощалась тепло, и с администрацией…
ВЯЛЬЦЕВА. Но зато сразу же написала Щукину письмо, где сначала – о себе, о том, что дочь его Нину приглашаю в Ялту на дачу, а в конце – непререкаемый отказ от дальнейшего участия в его концертах.
ВАРЯ. Да-а, решительно… После стольких лет дружеского сотрудничества! Говорят, Яков Васильевич просто впал в уныние после того…
ВЯЛЬЦЕВА. Не только я, но само понятие об артисте, о его творческом вдохновении попрано было этой пошлой рекламой! У меня не нашлось на это чувства юмора.
ВАРЯ. Я понимаю.
МАТЬ. Зато Шаляпин оценил твой юмор! Как он в щёчки тебя целовал, когда ты «Блоху» спела!
ВЯЛЬЦЕВА. Ха-ха! Это – в шуточном концерте, который назывался «Всё наоборот». Ах, наоборот, значит, наоборот! Я и запела «Блоху» Мусоргского! (Поёт басом): «Жил был король когда-то, при нём Блоха жила»… (Варя и мать, не выдержав, смеются). Шаляпин потом, отсмеявшись, сказал: «Нехорошо всё-таки отбивать хлеб у товарища! Но спасибо, злодейка, учту многое…»
ВАРЯ. Похвала Шаляпина стоит твоего мучительного терпения, потраченного на переживание интриг, змеиный шип сплетен, удары по самолюбию…
ВЯЛЬЦЕВА. Ещё бы! Помню, я встретила в Ялте Раису Михайловну…
ВАРЯ. Раисову?
ВЯЛЬЦЕВА. Да. Она мне рассказала про какую-то кафе-шантанную певицу, которую газеты ставят выше меня. Раисова, видя на моём лице весёлую улыбку, удивлённо спросила: «Неужели это вас не возмущает?» Нет, говорю, пусть её хвалят, я убеждена, что на мою долю хватит публики (Смеётся).
ВАРЯ. Восхитительно! Ну, Настенька, поеду я, кучер, наверное, десятый сон досмотрел. Никак после концерта нам не улечься сразу: волнение, возбуждение…
ВЯЛЬЦЕВА. До свидания, верный мой друг. А у меня и не успокоилась душа. Где-то мой Васенька?!
ВАРЯ. Сейчас будет. Не впервой (Целует её). Доброй ночи!
МАТЬ. До завтра.
Варвара уходит, Паша уносит чашки.
ВЯЛЬЦЕВА. Мама, иди ложись. Ты из-за меня здоровьем своим рискуешь. Не спишь вовремя.
МАТЬ. Э-э… Днём посплю. А в старости не так уж и спится…
МАТЬ. Ну уж старость! Чуть за шестьдесят! Люди по сто лет живут!
МАТЬ. Не знаю таких. А в деревне нашей была бабуля девяностолетняя. Не дай Бог! Ну, не жди ты его! Ложись отдыхай. Ты такая бледная, хрупкая! В чём душа держится? Усни, доченька!
ВЯЛЬЦЕВА. Да-да. Я скоро.
Мать уходит. Вяльцева сидит в кресле, опустив голову на грудь. Поднялась, сильно пошатнулась.
О-о-о! Всё в глазах поплыло! (Опускается в кресло, трёт лоб рукой, судорожно дышит).
Скрипит пол, грохочут тяжёлые неверные шаги, входит Бискупский, он нетрезв, помят.
БИСКУПСКИЙ. Не спишь, жена? Милая моя, верная! Мужа ждёшь? Правильно. Жена мужа должна ждать. Муж любит свою малышечку! (Пытается её поцеловать, она отворачивается, устало отстраняет его рукой). А-а-а… не довольны-с. Осуждаете. Да. Я достоин осуждения. Играл. Про – иг – рал…с. Увы! Долг чести, так сказать. Но это жизнь, Настенька! Вся жизнь – игра! Сама пела: «Три карты, три карты, три карты»! Ха-ха-ха!
ВЯЛЬЦЕВА. Совсем недавно, Васенька, ты говорил, что смысл жизни в любви. Тогда я была согласна с тобой.
БИСКУПСКИЙ. А теперь нет? Нет. Брось, дорогая! Сама поёшь: «Забудь скорее горе злое, и вновь забьётся ретивое!» Пойдём в нашу уютную спаленку, дай, милый друг, на счастье руку!
ВЯЛЬЦЕВА. (Встаёт, подаёт ему руку, и снова её пошатнуло, она чуть не падает, муж успевает подхватить её). О-ох…
БИСКУПСКИЙ. Что? Что с тобой, любимая? (Он мгновенно трезвеет). Ты больна? Певунья моя, ласточка!
ВЯЛЬЦЕВА. Н-не знаю… нет. Верно, утомилась.
БИСКУПСКИЙ. Надо срочно уехать в поместье или на дачу! Тебе нужен отдых, песня моя звонкая!
ВЯЛЬЦЕВА. Песня может и оборваться… А ехать… ехать надо. Только на гастроли: Киев, Одесса, Харьков… Итак недавно из Каменки вернулась, даже в «Буффе» отказалась от концертов. Снова жизнь в вагоне, концерты, концерты… Я должна петь. Я хочу петь! Я не могу не петь!
З А Т Е М Н Е Н И Е
Звучат восторженные крики: «Опьянела»! «Гайда, тройка!». «Чайку», «чай-ку, чай-ку, чай-ку»!
Свет – на сцене. Вся сцена в цветах. Вяльцева стоит в луче-столбе света, опираясь на спинку стула.
ВЯЛЬЦЕВА. (Покорно). «Чайка», господа! (Шум, аплодисменты. Изящный жест руки актрисы, и мгновенно воцаряется трепетная тишина. Звучит музыкальное вступление, и Вяльцева поёт).
Вот вспыхнуло утро, румянятся воды.
Над озером быстрая чайка летит.
Её много простора, ей много свободы.
Луч солнца у чайки крыло серебрит.
Но что это? – Выстрел! Нет чайки прелестной.
Она, трепеща, умерла в камышах…
Шутя её ранил охотник безвестный,
Не глядя на жерт…
(Певица покачнулась, побледнела и упала на стул, на спинку которого слегка опиралась во время пения.)
(Тихо). Воды…
Варвара принесла на сцену воду. Вяльцева отпила, вернула стакан, с трудом поднялась с помощью подруги, сделала знак пианисту, попыталась продолжить со второго куплета, но на том же месте песня оборвалась. Послышался вздох зала «А-а-ах». Погас свет Тишина.
Картина 6
В глубине сцены под кружевным пологом широкая кровать. Среди подушек, разметав пышные волосы, лежит Анастасия Дмитриевна Вяльцева, очень бледная, изнурённая болезнью. По одну сторону кровати – мать, по другую – горничная Паша.
МАТЬ. (Жестом отзывает горничную, тихо). Кажется, задремала. Поди, Паша, скажи Василию Васильевичу, чтоб пока никого сюда не впускал, не потревожить бы Настеньку.
ПАША. Слушаюсь. (Уходит).
Мария Тихоновна опускает полог, отходит в передний угол, стиснув на груди руки, устремляет взор на икону.
МАТЬ. Матушка, Царица небесная! Пресвятая Госпожа Богородица! Спаси, помилуй дочь мою, рабу Господню, Анастасию! Умоли Господа нашего, Иисуса Христа, исцелить дитя моё, послать ей спасение и здравие. Пускай пошлёт мне Господь кары за грехи наши, а её спасёт и поднимет с одра смертного… (Плачет).
Входит Бискупский.
БИСКУПСКИЙ. Мария Тихоновна! Будет вам! Вы что же, совсем не надеетесь? Грех вам, матушка! Тут врач прибыл, монах из Монгольского монастыря Эмчи, лама Джамцы Марынба.
МАТЬ. Из Монголии? Лама? Господи! Наши-то уже все перебыли, а ей всё хуже… разбудить ли Настеньку?
ВЯЛЬЦЕВА. (Слабо). Я не сплю, мама! Васенька, что там?
БИСКУПСКИЙ. Настюша! Новый врач тут, монгол. Можно ему войти?
ВЯЛЬЦЕВА. Мама, подайте мне гребень и зеркало, пожалуйста, а то показаться страшно…
Мать расчёсывает ей волосы, муж держит зеркало.
Боже! Я ли это?.. Всё, будет. Нет сил.(Откидывается на подушки).
Входит Паша.
ПАША. Василий Васильевич, там…
БИСКУПСКИЙ. Зови, зови его, Паша!
Входит монах, величаво кивнув присутствующим, проходит к больной.
ВЯЛЬЦЕВА. (Ласково). Садитесь.
Врач берёт её руку, слушает пульс, смотрит в глаза. Поклонившись, отходит, беседует тихо с родными больной.
МОНАХ. Организм истомлён, сильный жар. Главная болезнь госпожи Вяльцевой – болезнь крови. Кровь попала внутрь, её скопилось очень много, что причиняет большие страдания больной.
БИСКУПСКИЙ. Можете ли вы вылечить?
МОНАХ. Я – не Бог. Сказать определённо не могу. Болезнь очень запущена. Но в лице больной печати смерти я не видел, а мы это распознавать умеем. Думаю, что надежда ещё не потеряна. Позвольте откланяться.
Монах уходит, Бискупский сопровождает его.
ПАША. Вот ведь… не безнадёжна, говорит!
МАТЬ. И тибетский врач Бадмаев обещает восстановить её силы настоями трав…
БИСКУПСКИЙ. (Войдя). Ну как тут быть? Довериться неизвестно кому? Это же не врачи, а шаманы какие-то! Шарлатаны, фокусники!.. Что с вами, матушка? Побледнели-то как! Держитесь! Устали вы очень.
МАТЬ. Голова закружилась. Пойдёмте, чтоб Настенька не увидела.
Медленно уходит, опираясь на руку зятя.
ВЯЛЬЦЕВА. П а ш`е т, газеты доставили?
ПАША. Да… но…
ВЯЛЬЦЕВА. Почитай, что там - обо мне.
ПАША. Да что они знают?! Так, сплетни одни!
ВЯЛЬЦЕВА. Не надо, П а ш `е т… Я лучше всех о себе знаю, так что их слова меня не огорчат. Почитай.
Паша уходит за газетами. Анастасия Дмитриевна берёт в руки зеркало, оставленное на столике рядом с кроватью, смотрится в него.
Неужели всё? Да, истомлена, изнурена, но не стара… (Тихо напевает). «Но что это? Выстрел! Нет чайки прелестной…» Выстрел судьбы. Найдёшь мёртвую птицу и не понять, молода она или век свой отжила… Чайка, соловей… Как только не называли, а спета моя лебединая песня… (Со вздохом откладывает зеркало).
Входит Паша, садится у кровати, развернув газету.
Сцена затемнена. Аллея Летнего сада (авансцена).
ГАЗЕТЧИК. «Ночное время», «Ночное время»! Сообщение о болезни госпожи Вяльцевой! «Анастасия Дмитриевна Вяльцева опасно больна!» «Новое время» сообщает!..
Входят Господин с Барышней.
БАРЫШНЯ. Боже мой! Вы слышали, папенька? Купите газету!
Господин, жестом подозвав газетчика, берёт «Новое время».
Ну что? Читайте же!
ГОСПОДИН. (Читает). «Девятого января, после двух дней улучшения, состояние здоровья А. Д. Вяльцевой вновь изменилось к худшему. На днях кризис должен разрешиться.»
БАРЫШНЯ. Она же ещё так молода! Так красива! Я слушала её на благотворительном концерте, когда собирали средства для экспедиции Седова на полюс. Совсем недавно… в прошлом году! Она блистала в своём бело-розовом туалете!
ГОСПОДИН. Бессмертных нет. Но, может быть, болезнь отступит, ведь лучшие врачи лечат, светила науки!
БАРЫШНЯ. Помоги, Господь! (Проходят).
ГАЗЕТЧИК. Бюллетень о здоровье госпожи Вяльцевой! «Врачи взяли кровь для бактериологического исследования! Офицер гвардейского полка предлагает взять у него кровь для переливания! Сердце больной работает слабо! Пульс – сто сорок пять, температура – тридцать восемь и четыре!..» Бюллетень о здоровье певицы!… (Убегает).
На авансцене высвечивается стоящее сбоку кресло. Очень древняя старушка дремлет в нём, опустив голову на грудь. Тихий робкий стук в дверь. Молчание. Осторожно заглянув в келью, входит Барышня.
БАРЫШНЯ. Матушка! Мария Михайловна! Позвольте вас побеспокоить?
МОНАХИНЯ. Что? Кто там?
БАРЫШНЯ. Это я, девица Васильева, вашей настоятельницы внучатая племянница.
МОНАХИНЯ. (Ласково). А… проходи, милая. Зачем пожаловала? Небось, хочешь судьбу свою узнать?
БАРЫШНЯ. Вы, говорят, провидите, Мария Михайловна?
МОНАХИНЯ. Было, было… Да уж теперь нет. Сто шесть лет мне, сударушка! Вот эти глаза слабо видят, а глаза разума и вовсе закрылись. Не знаю ничего, не вижу… Смотрю на тебя, а что да как, не скажу…
БАРЫШНЯ. Матушка, Мария Михайловна! Не о себе я хотела спросить. Слыхали ль вы об Анастасии Дмитриевне Вяльцевой?
МОНАХИНЯ. Не знаю, не ведаю…
БАРЫШНЯ. Знаменитая певица! Больна очень – на грани жизни и смерти! Выживет ли, поправится? Будет ли петь?
Старушка выпрямилась, лицо к небу подняла, содрогнулась, словно ток в себя приняла и, подняв руку к небу, внятно произнесла:
МОНАХИНЯ. Больше здесь Вяльцева петь не будет, там запоёт теперь!
Вся обмякла в кресле, рука плетью повисла, голова упала на грудь. Затихла, заснула. Барышня, обомлев, судорожно выдохнула, постояла-постояла да и пошла вон.
Свет на сцене. Паша читает газету.
ПАША. «По предложению австрийского профессора Эндерлейна, вопреки протестам петербургских лейб-хирургов господ Павлова и Фёдорова, двадцать первого января больной влили кровь её супруга. Спустя некоторое время, начался сильный озноб, и резко повысилась температура. Через несколько дней влили кровь поручика одного из столичных полков».
ВЯЛЬЦЕВА. И всё напрасно… Никакого облегчения. Но я, Паш`ет, так благодарна всем, кто хочет помочь мне! Люди кровь свою отдают! И Василий Васильевич… Вот его натура – мужество, благородство… Это и есть его характер, а не те печальные слабости, от которых все мы столько страдали … и он страдал… Читай, читай…
ПАША. Ну, вот всё, что о вас пишут.
ВЯЛЬЦЕВА. Что ж. Правду пишут. А ты – сплетни… Пригласи-ка под вечер мою портниху, Пашет, сходи к ней сейчас же. Хочу ей последнее платье своё заказать.
ПАША. Последнее? Бог с вами, Анастасия Дмитриевна!
ВЯЛЬЦЕВА. Да-да, последнее, Пашет. Я актриса, и костюм для мня – часть моего образа. Представь себе: белое строгое платье с розовыми ленточками.
ПАША. Любимое бело-розовое…
ВЯЛЬЦЕВА. Да, любимое… То, концертное, должно остаться, на память… Слишком оно яркое, дорогое… Там это не нужно. Туда – в новом ждут… Ступай, Паша, ступай.
Паша уходит. Входит Мария Тихоновна.
МАТЬ. Настенька! Там ещё один доктор… финский. Предлагает вспрыскивание фосфоратина.
ВЯЛЬЦЕВА. О, Боже! После фосфоцида я еле выжила! Мама, вы же видели мои муки! Эти ужасные боли!
МАТЬ. Я говорила… Василий Васильевич настаивает. Доктор другой и препарат новый.
Входит супруг Вяльцевой.
БИСКУПСКИЙ. Настюша, ты готова? Дорогая, наберись терпения. Доктор Акасанов, финн, специально к тебе вызван. Надо пытаться всячески облегчить твои страдания. Ты знаешь, я на всё готов…
ВЯЛЬЦЕВА. Да, дорогой мой, знаю. (Вздыхает). И я готова.
З А Т Е М Н Е Н И Е
На аллее Летнего сада Газетчик. К нему подходят Дама, Господин, Барышня.
ГАЗЕТЧИК. «Для лечения певицы Анастасии Дмитриевны Вяльцевой используются новые препараты»! Газета «Россия»!
Мужчина покупает газету, читает подошедшим дамам.
ГОСПОДИН. «Изобретение лифляндца Розендорфа чуть не убило больную! После лечения финна Акасанова, на первых порах положение больной несколько улучшилось, но закончилось всё сильнейшим носовым кровотечением! Вяльцева гибнет не столько от тяжёлого недуга, сколько от бесполезного применения непригодных средств лечения!"
БАРЫШНЯ. Бедная госпожа Вяльцева! Сколько мучений приняла – всё напрасно! Лучше бы русские врачи её лечили!
ДАМА. Что на роду написано, то и будет.
БАРЫШНЯ. Неужели?.. Неужели можно прочесть, что там написано?
ДАМА. О чём вы?
БАРЫШНЯ. Так… Одно предсказание вспомнила.
Снова свет заливает постель умирающей.
ВЯЛЬЦЕВА. Пашет!
ПАША. (Вздрогнув, отрясая дрёму). Да, Анастасия Дмитриевна?
ВЯЛЬЦЕВА. Какое сегодня число?
ПАША. Четвёртое. Четвёртое февраля.
ВЯЛЬЦЕВА. (С улыбкой). Как светло. Какое яркое солнце! Как мне хорошо! Нигде мне не больно. Пусть придёт поцеловать меня муж, а потом мама. (Паша выходит. Вяльцева «пробует» голос). «Пой, ласточка, пой…» Сил нет петь. Но хотя бы не больно. (Откинулась на подушки, тут же задремала).
Входит Бискупский. Смотрит в лицо жены, вздыхает. Входит мать.
БИСКУПСКИЙ. Ш-ш-ш… Задремала.
МАТЬ. (Отведя его). Паша говорит, Настенька проснулась весёлой, нет болей.
БИСКУПСКИЙ. Слава Богу! Лечение пошло на пользу. Скоро десять? Сейчас придёт лечащий врач, как его?… Такая лысая фамилия...
МАТЬ. Плеш. Из Вены.
БИСКУПСКИЙ. Да-да. Какой-то новый препарат вспрыснет.
ПАША. (Войдя), Доктор пришли –с.
МАТЬ. Ах, как жаль будить Настеньку!
БИСКУПСКИЙ. (Целуя жену в лоб). Дорогая…
ВЯЛЬЦЕВА. А?.. Милый, ты! Доброе утро!
БИСКУПСКИЙ. Доброе утро, дорогая! Врач готовит вспрыскивание. Препарат новый, тебе поможет!
ВЯЛЬЦЕВА. Ну, вот и кончилось доброе утро. (Покорно). Я готова.
Опускается полог, затемняется ложе, на переднем плане мать и муж певицы.
МАТЬ. (Плача). Я теряю надежду, прости, Господи! После укола чуть не остановилось сердечко Настюши! Теперь уже третий час дня, а она без сознания: бредит и поёт, поёт!..
БИСКУПСКИЙ. Откуда силы в голосе берутся! У меня сердце разрывается….
Доносится голос Вяльцевой.
ВЯЛЬЦЕВА. Публика ждёт! Я буду петь… «Сердце лаской любви не согрето!.. Иль мне правду сказали, будто моя лебединая песня пропета…»
БИСКУПСКИЙ. Вот, опять!
МАТЬ. Всё говорит: «Пропета моя лебединая песня», всё тучу с красной нитью вспоминает…
БИСКУПСКИЙ. Или вправду была на туче красная нить?
МАТЬ. Голощапова говорит, туча была, огромная во всё небо, от горизонта до подъезда квартиры. Они стояли и боялись двинуться, но надо было на концерт в дворянское собрание ехать. Так Голощапова увидала, как Настя побелела, руку подняла и шепчет: «Нить! Красная нить! Насквозь тучу прорезала!» Варвара ей: «Нет же, нет никакой нити!» А она с таким ужасом: «Скоро придёт и мой конец. Скоро я запою свою лебединую песню!»
БИСКУПСКИЙ. Какая-то гадалка ей это предсказала.
МАТЬ. Да-да. Она сама уговорила Варю сходить к этой старухе. Потом забыть не могла свой ужас перед этой страшной ведьмой, перед её сатанинским предсказанием. Это она ей про красную нить среди тучи всё повторяла…
ПАША. (Выходя из-за полога). Мария Тихоновна! Василий Васильевич! Анастасия Дмитриевна в себя пришли-с!
Голос Вяльцевой в смертельной тоске:
ВЯЛЬЦЕВА. Батюшку! Батюшку!
Родные бросаются к умирающей.
Мгновенная темнота. Звучит церковный хор. Через музыкальную паузу мягко озаряется сцена. Плотное серебристое полотно с гирляндами роз (так выглядел гроб певицы), спустившись сверху, закрыл ложе. «В ногах» стоит фигура в чёрном плаще-накидке, склонив голову. Входят - в трауре - мать и Бискупский. Паша вносит корзины цветов.
ПАША. Цветы, цветы…
МАТЬ. В ногах будет стоять вот этот букет из белой сирени и мимозы. Зажгите свечи по сторонам ложа – четыре подсвечника с белым флёром.
БИСКУПСКИЙ. Скульптор Демчинский снял посмертную маску.
МАТЬ. Посмертную! Боже!.. (Рыдает).
БИСКУПСКИЙ. (Еле сдерживая слёзы). Матушка, Мария Тихоновна! Нам надо собраться. Скоро пойдут люди – прощаться с Настюшей. (Сдерживая рыдание). Толпа у дома огромная…
МАТЬ. Люди будут с ней прощаться… А сама она вчера прощалась. Ещё вчера! (Плачет). Каждому ласковое слово сказала, улыбнулась даже…
БИСКУПСКИЙ. Бог дал ей уйти достойно: с исповедью, прощанием. Значит, с прощением.
ПАША. Там телеграммы идут одна за другой, венки, корзины с цветами… Вот тут на ленте: «Прах твой истлеет, но дивный голос вечно будет звучать – журнал «Граммофонный мир», а здесь: «Безвременно угасшему великому самобытному таланту – от дирекции «Летнего Буффа», а тут…
МАТЬ. Будет, Паша! Оставь!.. Пора открывать. Прошу вас, оставьте меня на пару минут наедине с дочерью. В последний раз!
Все молча уходят, кроме молчаливо-скорбной фигуры у полога.
Вот ты и перешагнула черту, моя детка. Ты там, в ином мире… А между нами – чёрная смерть. (Подходит к фигуре). Зачем, зачем ты взяла её у меня? Бери меня тоже! Ты знаешь, её болезнь во мне! Всё так же во мне болит, как в незабвенной моей Настеньке! (Глядит за полог). Красавица моя! Не я ль виновата, что так рано ты ушла? Я не смирилась с твоей крестьянской долей, я с детства внушала тебе, что твой удел пение... Я повезла тебя в Киев. Рискуя жизнью своей и детей своих, на плоту плыла по огромной реке… Но ведь жизнь твоя короткая была так необыкновенно прекрасна! Сказочна! Волшебна! Разве ты сама поменяла бы эту радость на длинную, унылую долю? Нет, нет! Я говорю -45- с тобою, потому что знаю и верю – твоя душа живая рядом, ты слышишь меня!
Ты слышиш ь?
Фигура-смерть сбрасывает накидку с головы. Упав вниз, чёрный верх перекрывает своей белой подкладкой чёрную юбку, и лёгкая белая фея, как чайка или лебедь, в холодном голубом луче света, в характере трепетной мелодии, сменившей звучание хора, кружит по сцене, летит, порхает…
Опускается тонкая кисея, как в первой картине, отделяя судьбу артистки от её живой свободной души.
З А Т Е М Н Е Н И Е
Э п и л о г
Через несколько мгновений на сцене в столбе белого света стоит балерина – душа певицы. Вместо балеток – туфельки и нет той широкой накидки-юбки, но белое платье, напоминающее греческий хитон, подчёркивает её нежность и хрупкость. Через зрительный зал проходят члены жюри (представители Вяльцевского общества, но в современной одежде), поднимаются на сцену.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Прошу внимания! После довольно бурного обсуждения, жюри выявило победителей конкурса имени Анастасии Дмитриевны Вяльцевой – гениальной русской певицы начала двадцатого века, нашей землячки. Публике представлена исполнительница, получившая Гран-при нашего конкурса!
На сцене аплодируют. Юноша вручает девушке-певице (Душе) красивую коробку, Дама – диплом. Звучит туш.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Слово нашей сегодняшней героине.
ПЕВИЦА. (Смущаясь). Я счастлива! Но более всего я счастлива, что не забыто имя Анастасии Дмитриевны Вяльцевой, звучат её песни, её дивный голос!
Исполняет романс Рика «Грустно умолкли волшебные звуки» – памяти Вяльцевой, который удаляясь, затихая, возвращается записью романса в исполнении Вяльцевой.
П О К Л О Н
Во время поклона герои могут сказать о себе.
ПО РАДИО. Мария Тихоновна – мать певицы.
МАТЬ. Умерла через три с половиной месяца после дочери от той же болезни.
ПО РАДИО. Василий Васильевич Бискупский – муж Вяльцевой.
БИСКУПСКИЙ. После смерти Настюши, вернулся к военной службе, воевал в Иркутском гусарском полку под Ревелем. После Гражданской войны бежал к старому приятелю Скоропадскому, эмигрировал. Сочувствовал Гитлеру. Умер в тысяча девятьсот сорок пятом году.
ПО РАДИО. Николай Осипович Холева – первая любовь певицы.
ХОЛЕВА. Умер до русско-японской войны.
ПО РАДИО. Остальные судьбы не прослежены.
З а к а н ч и в а е т с я п о к л о н
Звучит голос Вяльцевой.
З А Н А В Е С
© Copyright: Людмила Ашеко, 2015
Свидетельство о публикации №215111300616
Свидетельство о публикации №215111300616
Рецензии