Тропой лесной на зорьке ранней. - глава четвёртая

В сердце Дмитрия закралась тревога. Не спалось почти до самого утра. Храп спящих сотоварищей не убаюкивал. Все мысли были об Ульяне, об упавшей свече. Не понимал почему, но страх за жизнь любимой не давал сомкнуть глаза.

Ещё не брезжил рассвет, а он вышел на подворье. За делами и мысли дурные ушли. Прилёг на сани, зарывшись в сено, смотрел на звёздное небо, не заметил как задремал. Проснулся от жарких поцелуев.

- Ульянушка, голубушка моя! Пришла...

В ответ раздался громкий незнакомый смех. Он резко поднялся с саней, оттолкнув от себя женщину. Увидев Катерину, затараторил:

- Катерина? Ты чего это, бешеная? С какого рожна ко мне с поцелуями лезешь? Аль парней тебе мало холостых и неженатых?

- А зачем мне других искать, когда такой красавчик рядом? Не бойся, спит твоя жёнушка сном младенца, не услышит. Пошли в баньку, утешу тебя. Чай, с самого Мурома к бабьему телу не прикасался, красавчик. Потешимся всласть и кажний своей дорогой пойдёт, - ответила Катерина, оглядывая его бесстыжим взглядом. - Да не бойся ты меня! Не съем! Поговорить с тобой хотела, узнать куда путь держите, что в обозах везёте. Приказчик ваш больно строгий. Я вчера пошутить с ним хотела, но он аж побагровел. Накричал на меня, девку простую, как шутоломный.

Дверь из дома открылась и на крыльцо выскочила Ульяна. Дмитрий поспешил к ней навстречу, подхватил на последней ступеньке крыльца на руки, закружил, покрывая лицо поцелуями:

- Радость ты моя! Солнышко моё ясное! Скорее бы доехать нам до места жизни нашей! На руках носить буду всю нашу жизнь!

Ульяна лежала притихшая на руках мужа, прижавшись головой к его крепкому плечу. Катерина окинув их злобным взглядом, побежала прочь со двора, прихватив пару ведер и коромысло.

На другое утро, выйдя задать корм лошадкам, Дмитрий увидел выходящего из бани обозного, а следом в дом шмыгнула Катерина. Отметил про себя блудливость бабёнки, не придав никакого значения увиденному.
- Ей, видимо, было всё равно с кем блудить, не со мной, так с другим, - подумалось Дмитрию. 

В дорогу собрались через пару дней, так решил приказчик. Почему-то спешил он покинуть гостеприимное подворье, поторапливал обозных, поднятых до восхода солнца. Увязали крепенько груз, сенцом и овсом разжились, и в путь.

Город скоро скрылся из глаз. Тревога не покидала сердце Дмитрия. Он пристально всматривался в темень окружающего дорогу леса, страшась чего-то.  Управляя лошадьми одной рукой, другой сжимал затвор ружья.

Скрип снега под полозьями убаюкивал. Солнышко спряталось за лесом. Ульяна спала прислонившись к Дмитрию. Лошадки уставать стали, просились на отдых, замедляя свой бег. Их возок был последним и надо было поспешать, чтобы не отставать от обоза.

Очнулся он от вскрика Ульяны. Лошади стояли, что вкопанные. Впереди, в темноте слышны были выстрелы, крики людей.

Он почувствовал как обмякла Ульяна, завалившись набок, перевернул её на спину, изо рта стекала тонкая струйка крови, пропитывая вишнёвый полушалок. Глаза её были широко открыты и смотрели не мигая, поблескивая в темноте. Какая-то тень
приближалась к саням. Дмитрий поднял ружьё и выстрелил в ту тень. Выстрела прозвучало два, он их услышал, но в тот же миг провалился в темноту.

Долго блуждал он в тёмном царстве, крича там имя Ульяны. Боль разрывала грудь, было трудно дышать. Чьи-то руки подавали ему ковш с водицей, уговаривая попить. Голос был тихим и ласковым. Он слышал этот голос, но не мог открыть глаза:

- Потерпи, миленький, ещё чуток и будет тебе легче. Не зови ты так громко Ульяну свою, нет её уже. Боюсь услышат твой крик братья мужнины. Они-то думают, что я вас обоих в овраг скинула на съедение зверю дикому. Ульяну твою землице предала, как положено. Вот только крест не выставила, но в изголовье её приметная ель-красавица растёт. Хорошо хоть снег пошёл, всё припорошил и следы замёл.  Молчи, родименький, молчи!

От этого убаюкивающего голоса становилось спокойно, отступала нестерпимая боль в груди и Дмитрий снова погружался в глубокий сон, в глухую темноту. Потом его вновь чем-то поили те руки и он вновь проваливался в беспамятство.

Очнулся Дмитрий в незнакомом месте. Тихо потрескивала маленькая печурка. В оконце заглядывала ветка сосны. Он с трудом поднялся, открыл дверь и замер. Перед избушкой зеленела молоденькая травка, воздух был тёплым. С трудом перешагнул через порог, ступил босой ногой на траву. Вокруг лес непролазный, высоко вверху голубел кусочек неба, через макушки вековых деревьев.

- Эк, куды меня занесло! Ни тропинки не видно, а я здесь, - проговорил он вслух и пошёл опять в избушку.

В углу, на лавке, стояло ведёрко с водой, в нём плавал ковш деревянный. Зачерпнул, напился и стал оглядывать избушку. Топчан у стены, устланный дерюжкой с одеялом стёганным. На стене висело ружьё. Глянул - заряжено. Рядом мешочек с патронами подвешен.

На топчане одежда его сложена стопочкой и пара белья. Чья-то добрая рука побеспокоилась. Судя по вареву, стоящему на печурке, здесь недавно был человек, но ушёл, а отсутствие второй постели говорило о том, что здесь он или она и не ночует. Спрятал Дмитрия от чужих глаз и бывает здесь набегами.

Зачерпнул ковш воды, вышел из избушки, обмыл лицо и руки. Открыл чугунок, пахнуло супом пшённым, густым, наваристым. Набрал в миску и принялся уплетать за обе щёки. Казалось, что вкуснее ничего в своей жизни не ел.   

Решил переодеться и пройтись по лесу. На груди, выше сердца увидел рубец и в спину отдавала боль. Понял, что пуля прошла навылет.

Одевшись, вышел из избушки, обошёл её со всех сторон, увидел едва заметную тропу. Видать, мало кто по ней хаживал, не натоптанная, мох нетронутый почти, ветки целёхонькие, заросли непролазные. Тропинка уходила вниз по склону.
- Знать река или озерко рядом, - подумалось Дмитрию.
Вернулся в избушку, взял ведро, воды на донышке осталось, перелил в пустой горшок, стоявший под лавкой.  Прошёл по тропе малое расстояние и через ветки деревьев увидел блики на водной поверхности. Поспешил вперёд.

Река тихо несла свои воды. Притомился Дмитрий, присел на корягу на берегу. По сердцу словно ножом резануло. Хоть и в беспамятстве был, но остались в сознании слова, сказанные женским тихим голоском об Ульяне.  Нет его любимой на этом свете.

Упал ниц лицом на травушку зелёную, взвыл по-звериному. Лес эхом ответил и вторила ему водная гладь. Не помнил, сколько пролежал так, очнулся от голоса женского, думал, мерещиться ему. Не слышны были шаги.

- Поплачь, родимый, поплачь! Не знаю твоего имени, а что её Ульяной звали, так ты в бреду выказал. Догадалась, что женой она тебе была. Я сказывала тебе, что схоронила её, но это на том берегу, а тебе туда опасно идти.

Поднял  голову стоит бабёнка, росточку невысокого, темноволосая, глаза огромные, почти чёрные, за татарочку признать можно. Поднялся во весь рост, а она  до плеча ему едва достаёт. Хрупкая такая. Одета в мужскую одежду, ружьё на плече.

- Дмитрий меня кличут. Так это ты меня выходила, красавица. Как же я здесь-то оказался, в глуши этой? Сама сюда доставила или кто помог? - обратился к ней Дмитрий.

- Дмитрий значит. Красивое имя. Меня Анна кличут. Сюда тебя сама на санях через речку ещё по льду довезла. Показать тебя нельзя никому было. Мужнины братья вмиг бы тебя в овраге прикопали. Не нужны им свидетели.

- Мужнины братья! А муж где твой?

- Так это, ты ж его убил. Он твою Ульяну, а ты его. Но и он успел стрельнуть и ранить тебя. Мне было велено вас в овраг сбросить и прикопать, а я увидела, что ты живёхонький. Раньше братья мужа сами этим занимались, а теперь, когда его нет, мной командовать решили, подручной сделать в делах их тёмных, но не дождутся. Уж лучше порешу себя, чем с ними быть. Ко мне редко заезжали по холоду, теперь будут рыскать. Вот я и перетащила тебя сюда через речку на саночках. Сказала, что к родне уеду, но жила с тобой в избушке. Ты всё не приходил в память. Измаялась я уже.

- А где же ты спала, там один топчан! На полу что ли?

- Зачем на полу? Мне и в ногах у тебя места хватало. Давай-ка наберём водицы и уйдём с берега, от греха подальше.

До самой избушки прошагали молча. Дмитрий думал о своём, Анна о своём. До вечера Дмитрий успел смастерить другой топчан, набросав на него лапник и накрыв стёганным одеялом. Доели остатки супа и улеглись спать. Каждый думал о судьбе своей горькой.

Продолжение следует:

http://www.proza.ru/2015/11/14/1115