Кукла для колдуньи, глава 11

глава 11

 Алима рассматривала алую жидкость в бокале, который это уже, третий? Пятый? Она не помнила, знала лишь, что ни самый первый, ни последующие, не помогли. Страх, липкий, удушающий, вызывающий растерянность заглушить не удалось. Впервые за много сотен лет, Ильяс не подчинился её приказу. И когда? Сразу после обряда. Да он ей в рот должен смотреть, на каждый щелчок пальцев бежать, девку эту привезти упакованной, да ещё и ленточкой перевязать. А вместо этого — прямое сопротивление. Нет, он и раньше выходил из-под контроля, но это происходило постепенно, по мере того, как ослабевало действие заклятья, не на следующий же день! Понятно, что спустить это она не могла и отправила мужа в подвал, но кто знал, сколько сил пришлось потратить на подчинение строптивца! Пришлось даже принести кровавую жертву, чтобы восполнить их. Как же не хватало Алиме мудрости змеиной матери! Но та ушла сотню лет назад, передав ей свой царский венец. Кто же знал, что для того, чтобы обрести полную силу Царицы змей, нужно расстаться со своим человеческим телом, а значит, дать свободу ненавистному мужу. Отпускать не хотелось, пусть и любви давно не было, но сделать это, значит, признать, что мать была права и, ни один мужчина не стоит настоящей власти царицы. А она променяла. Променяла силу над миром на призрачную любовь, потому что как ни старалась, так и не смогла добиться взаимности.

 Где-то в подвале ждал её ненавистный муж, ждал покорно всё то, что она ему принесёт. Пусть сопротивляется, пусть она тратит на подчинение огромные силы, но этот мужчина принадлежит ей. Алима не понимала, что сейчас напоминала капризного ребёнка, захотевшего получить любой ценой понравившуюся игрушку. Наигралась, а вернуть жаль, жадность не позволяет, лучше сломать и выбросить, чтобы не досталась никому, но вот сломать не получалось, кто же знал, что все ухищрения только усиливали упрямое сопротивление.

 Что ж, не удалось влюбить, попробует уничтожить. Но смерть, это тоже освобождение…
 Алима поставила бокал, поднялась медленно, словно потягиваясь каждой мышцей, глянула мимоходом в зеркало, любуюсь собой: ради такой красоты можно было согласиться на все условия змеиной матери. Эх, если бы ещё удалось сохранить тело при принятии власти! Но за столько лет она так и не нашла способа это сделать. Глаза янтарно-желтые, вертикальный зрачок, в них, казалось, содержалась вся мудрость веков. Казалось…

 Ведьма поправила пышные кудри, провела пальцем по щеке, наслаждаясь нежностью кожи, коснулась алых, без всякой помады, губ. Хороша! А этот мужлан не ценит, да кто бы он был, не обрати на него взор дочь самой Царицы Змей? Вонючим степняком, и кости бы его сгнили давно, кости его детей и этой сучки, Дины. Так…

 А ведь он сопротивляется не зря, девка не только родилась снова, но и встретилась на пути мужа. Встретилась и зацепила, то, что это Катя, Алима не верила, вернее, знала точно, но так хотелось причинить очередную боль мужу! Кстати, о боли…

 Он там скучает, один, пора уже навестить муженька, показать ему несколько кругов Ада.

 Следом за ней, бездумно глядя вперёд, спускался молодой любовник, надоевший окончательно.

 — Ждёшшшь? — прошипела женщина, оглядывая мужа. — Хорошшший мальчшшик… У меня есссть ещщщё один хорошшший мальчшшик… Видишшшь?

 Илья с жалостью посмотрел на красавца — да, этому точно не повезло, ведьма окончательно наигралась. Если у него ещё есть шанс выйти отсюда своими ногами, то у этого парня его нет.




 ***

 Марат брёл вдоль улицы, рассматривая номера, нужный не находился.

 — Ну, кто так строит? Пятьдесят шестой, потом сразу двадцать третий, потом шестой. Чётные, нечётные, всё поперепутано, нумерация как бог на душу положит. То ли пьяные были в дупель, то ли ещё что? А мне теперь мучайся. Ну, где этот холерный пятнадцатый!

 Крик души услышала какая-то старушка и снисходительно пояснила, что искомый дом находится позади вон того, но чтобы туда попасть, нужно обойти вон тот, а потом пройти под аркой, через двор, мимо сквера, свалки и труб, где живут бомжи и собаки. Марик запутался уже на арке и вежливо попросил словоохотливую старушку проводить его. Именно этого бабка и добивалась, мигом навьючив на парнишку кучу неподъемных сумок, она бодро засеменила куда-то влево.

 Не прошло и четверти часа, как они оказались возле скособоченного барака с огромной цифрой на торце. С облегчением отдав сумки, Марат поплёлся искать теперь уже нужную квартиру. Нашёл, а как же! Кое-как, но нашёл, отдал пакет, получил вожделенную подпись и бодро потопал в обратном направлении. Мимо бомжей, собак, через сквер, двор, с играющими детьми, вот и киоск, торгующий всем подряд, летнее кафе, где сейчас почему-то пусто, показался странный заброшенный дом, кривое дерево…

 Вот тут Марат окончательно понял, что заблудился. И где? В самом центре города, в двух шагах от проспекта, вон и шум машин ничем не заглушить. Шум? А вот его-то как раз и не было — стояла тишина, будто он не в городе, а в глухом лесу, где из зверей только лоси, да медведи, и тех искать нужно.

 — Кар… кар… карррр…

 Марат шарахнулся в сторону от огромного чёрного ворона, чуть не коснувшегося его крылом. Но кричал не он, орали наглые серые вороны, покрывающие комками ветки старого дерева.

 — Домой хочу, домой… или в офис, да куда угодно, выйти бы отсюда!

 Страх, противный, липкий, не давал дышать, застилал глаза, сдавливал горло.

 — Каррр!!!

 Скрипнул ставень на доме. Ставень? Откуда здесь это покосившееся убожище? Кривой домишко, крыша провалилась, окна зияют чёрными провалами. Тянет гнилью и плесенью. Где же он?
 Парень метался по пустынному двору, искал выход и не находил. Не было его! Всюду полуразвалившиеся дома, трава цепляется за ноги, вместо дорог и улиц — едва намеченные тропинки.

 Шурх! Снова этот ворон, огромный какой! Марик отшатнулся от птицы, зажал рукой рот, боясь закричать, нарушить жуткую тишину. Как он попал сюда? Из переулков поползла туманная дымка, протянула щупальца, словно пробуя на вкус окружающее, коснулась Марата и отпрянула, будто испугалась. Серая мгла стала подниматься вверх, сгущаться, скрывая, размывая окружающие предметы.

 — Каррр…

 — Ой, мамочки… — прошептал Марат, шарахнувшись от протянутой навстречу лапы-ветки.

 — Каррр…

 — Да, чтобы вам всем! — парень выдернул из цепких колючек сумку с планшетом.

 «Помолиться, что ли?»

 Но как? На ум приходило только: «Отче наш…», а дальше всё. Да и не знал он никогда молитв, не ходил в церковь.

 Туман между тем сгущался, уже скрывая почти полностью очертания. Марат метнулся в сторону темнеющего дома, споткнулся обо что-то и рухнул на землю, теряя от удара сознание. Откуда-то едва слышно донеслось:

 — Помоги ему…



 ***

 Покачивались цепи, свисающие с потолка, покачивалось тело, подвешенное за руки, капала кровь, оставляя на сером камне алые капли. Узкий носок туфельки наступил на одну, размазал в неопрятное пятно.

 — Теперь тебе не скучно, Ильяссс?

 — Нет, ведьма, — прохрипел мужчина, — ты не даёшь соскучиться.

 — Правильно! Ты всссегда долшшшен помнить обо мне. Ты долшшшен знать, кому принадлежишшшь…

 — Забудешь тут…

 Илья облизнул пересохшие губы. Сегодня жена была особенно жестока. Спину, там где прошлась плеть, саднило, руки выламывало, тело покрывали ожоги, странно, что она вновь удержалась и не перешла черту, прекращая его жизнь. Илья за столько лет так и не понял, что удерживало эту женщину от последнего шага. Как не понимал и природы той власти, что она имела над ним — стоило только ей глянуть своими змеиными глазами и тело послушно выполняло все приказы, как бы ни сопротивлялись его душа и разум.

 Тонкие ледяные пальцы скользнули по животу, специально задевая свежие раны, надавили на ожог, и мужчина выгнулся, непроизвольно стараясь уйти от давления. Качнулась тонкая цепочка с маленькой подвеской, то ли коготь, то ли камень, которому придана такая форма. Илья давно оставил попытки снять её, поняв их тщетность. Иногда ему казалось, что невинное на вид украшение на самом деле означает ошейник, принадлежность супруге, недаром она часто ласкает подвеску, перед тем, как перекрутить цепочку, сдавливая горло.

 — Правильно, не нушшшшно забывать…

 Илья промолчал, сейчас он хотел только одного: чтобы это, наконец, закончилось, чтобы он смог уйти отсюда, забыть своё унижение, пусть на время, на краткий миг.

 — Помни, ты — мой!

 Звякнули цепи, чуть опускаясь, Илья встал на полную ступню, икры скрутило судорогой, и он прикусил губу, чтобы не заорать от боли, надрывая и так уставшее от криков горло.

 — Ты мой… моя сссобссственность, мой раб…

 — Иди ты… степью…

 — Много говорить начшшал…

 Илья устало закрыл глаза, да уйдёт она уже или нет?

 — Ссслишшшком много… повиссси ещшшё… подумай, как ты меня ненавидишшшь…

 — Мне не нужно думать об этом, я и так знаю, — прохрипел Илья, глядя в змеиные глаза ведьмы.
 Неужели никто, кроме него не замечает этих жутких глаз? Или он слишком хорошо знает природу жены и ей уже не удаётся вводить в заблуждение?

 — Чшшто жшш… тогда у тебя будет ещшшё время насладитьссся этими зсснаниями…
 Алима с досадой хлестнула его по лицу ладонью, чуть подсохшая корочка лопнула, кровь потекла тонкой струйкой, добавляя пятен. Палец стёр каплю, поднёс к лицу, Илья, как заворожённый смотрел на мелькнувший раздвоённый язычок, слизнувший каплю его крови.

 — Вкусссный… приятно оссставатьссся…

 Шаги ведьмы давно стихли, когда Илья позволил себе немного расслабиться. По опыту он уже знал, что раны на нём заживают намного быстрее, чем у других людей, но болят от этого они не меньше, даже когда следы исчезли. Ничего, он потерпит, немного осталось. Как же он жалел, что воля ведьмы не даёт ему возможности уйти из жизни самому, даже, когда он выходил на сражения, а войн в его жизни было немало, даже тогда смерть обходила его стороной.

 — Ведьма, будь ты проклята… — шептал Илья, мечтая о глотке воды, о маленьком глоточке, хоть губы смочить и то радость.

 Душно, так душно…

 Пахнет кровью и болью. Его болью, и тех, кого замучила ведьма. Там, наверху, в окружении таких же сумасшедших садистов-друзей, Алима сдерживалась, разворачиваясь здесь, в подвале. Насколько знал Илья, отсюда живым выходил только он, как долго это ещё продлиться, когда ведьма наиграется с ним вдоволь и уже его вынесут в чёрном мешке, он не знал и не загадывал.

 Душно, нечем дышать, во рту пересохло, он судорожно вздохнул — ну хоть один глоток! Он бы не стал глотать его сразу, покатал во рту, смочил по капле пересохшее горло. Глоток, всего один глоток.

 Откуда-то повеяло прохладой. Открылась дверь? Неужели кто-то рискнул нарушить приказ ведьмы? Или это она решила вернуться и продолжить издевательства? Илья сморгнул, отгоняя пелену перед глазами: прямо напротив него в овале света стояла фигура, призрачная, прозрачная, она колыхалась даже от его дыхания.

 — Дожил, уже мерещится непонятно что, — прошептал Илья, борясь с желанием закрыть глаза.

 — Пей, — прошелестел бесплотный голос, и губ коснулись сложенные ковшиком ладони, полные восхитительной прохладной воды, — пей…

 И он пил, жадно, хлюпая и давясь, чувствуя, как с каждым глотком возвращаются силы, как становится легче и куда-то уходит боль и тоска.

 — Жди, не ошибись, остался последний шанс.

 «Последний… я знаю…»

 — Спи…

 И он спал.