Моя авиация. Начало

Удивительной страничкой детских впечатлений от Херсона были магазины. Не все - тогда только два – ЦУМ и «Детский мир». Если быть более точным, то даже не магазины, как таковые, а отделы игрушек в них. В херсонском «Детском мире» любой из нескольких отделов был явно больше всего кременчугского магазина с таким же названием, с ЦУМом такая же картина. Конечно, выпросить у отца в подарок то, что сильно понравилось (и вдруг очень хотелось получить прямо сейчас) в большинстве случаев не получалось. Вы ведь понимаете, что, как правило, это было нечто большое, иногда даже монументальное, и явно не «за три рубля» - например «Железная дорога» ГДРовской фирмы «PIKO». Набор кольцевых рельсов, маленькие, но очень точные копии вагонов и старинного паровоза, блок управления не оставляли равнодушным ни одного мальчишку. Вокруг собранного и демонстративно и нагло работающего комплекта всегда толпились пацаны, и практически не умолкали громкие детские фразы типа «хочу» или «давай купим». А вот уже контраргументы родителей произносились в ответ почти шепотом. Сейчас уже и не вспомню какими доводами воспользовался тогда мой отец, но хорошо помню, что тогда отходил я от витрины с бегающим по кругу паровозом и тремя вагонами с неудержимой тоской в душе и разбитым сердцем. Но без «подарка» мы никогда не уходили.

В тот день, выходя  через огромную вращающуюся дверь трехэтажного ЦУМа (диковинная штука для меня) я гордо нес внушительных размеров, яркую треугольную картонную коробку, на крышке которой был нарисован ВЕРТОЛЕТ. Несложно догадаться, что было внутри. Винтокрылая машина, под стать упаковке, тоже была не маленьких размеров, синего цвета, с трехлопастным белоснежным винтом сверху, в диаметре явно не меньше, чем 35-40 сантиметров. Даже для не по годам рослого мальчишки-третьеклассника это весьма масштабно. А самое ценное в том, что модель была, представляешь,  действующей!!! Вертолет насаживался на пусковую рукоятку, которая лежала в этой коробке. При резком рывке за кольцо стартового шнура винт начинал «работать» и вертолет, сорвавшись с «пусковой установки» должен был взмыть в небо – чем сильнее дернешь – тем выше взлетит – это очевидно. Но только «должен был» - по этому поводу  в детской душе еще при покупке поселились сомнения – потому, что ни в ЦУМе, ни возле него, проверить заверения продавца было невозможным. Нужны были просторы и обязательные проверочные испытания.
По нашим планам в тот день отец должен был после прогулки по городу, речным теплоходом отвезти меня в Голую Пристань к «маминой бабушке» - своей бывшей тёще. После ЦУМа мы еще прошлись по отделу одежды «Детского мира», который находится практически через дорогу. Он купил мне какие-то сандалии, пару цветных маек, летних шорт с пионерскими эмблемами, какую-то кепку-панаму. Но эти обновки для меня уже не представляли ни интереса, ни ценности. А уже через полчаса, гордо удерживая двумя руками большую треугольную коробку, я снова стоял в «гармошке» Икаруса и с неподдельным интересом наблюдал за тем, как следующий на Речной вокзал автобус, снова и снова «переламывался» на поворотах херсонских улиц.

В Кременчуге в то время тоже был Речной вокзал – в конце семидесятых движение как пассажирского, так и грузового транспорта было весьма интенсивным. К тому же мой родной город лежал (и сейчас там и остается) в самом центре главной водной артерии Украинской Советской Социалистической Республики. От нас по Днепру можно было добраться в быстроходном «Метеоре» хоть в Киев, хоть в тот же Херсон. Но потому, что Кременчуг вдвое старше Херсона наш вокзал и выглядел соответственно. Его единственное здание выглядело в духе сороковых-пятидесятых: непомерно высокое, но одноэтажное строение, с мощной колоннадой у центрального входа, обращенного в сторону берега, со всех сторон буквально утопало в зелени сквера из еще более высоких раскидистых тополей. А вот стационарного причала-пирса не было. Вместо него к берегу были при помощи толстенных тесаных  бревен пришвартованы два дебаркадера, вход на которые пролегал по двум длинным трапам, снимаемым зимой, как и сами плавучие причалы. Я еще довольно хорошо помню этот «ансамбль», мы мальчишками нередко заглядывали туда обрывать поспевшую к августу черную смородину, кустов которой там было в качестве изгородей высажено очень много.
В Херсоне новый Речной вокзал был построен только к 1976 году, выглядел суперсовременно – из бетона, металла, стекла, окружен просторными парковками и площадками для пешеходов, выложенными тогда только появляющейся тротуарной плиткой. Все это пространство тоже было облагорожено растительностью, но настолько молодой, что редкие саженцы были выше меня, две недели назад закончившего третий класс, всего на одну-две головы. Вдоль довольно длинной набережной херсонского Речного вокзала располагались шесть причальных пирсов, под прямым углом уходящих в просторный днепровский  залив. Там одновременно могли пришвартоваться сразу двенадцать речных судов. Их движение было настолько интенсивным, что примерно каждые десять минут кто-то причаливал или отчаливал. Тогда в Херсоне еще не было автомобильного моста через Днепр в сторону Черного моря, поэтому движение пригородного флота в том направлении было очень интенсивным. До отхода нашего теплохода на Голую Пристань оставалось ждать еще  не меньше двадцати минут.

Доедая вкусное сливовое мороженное, дивного для меня синеватого оттенка, я окинул все эти необъятные просторы детским взглядом и совсем не удивился вспыхнувшей, словно пионерский костер, озорной мысли - ну чем не стартовая площадка для вертолета? Заглушить ее уже было невозможно и она, естественно, одевшись в слова, вырвалась наружу. У отца, почему-то, идея не вызвала ни восторга ни энтузиазма. Вместо ответа, вытерев от капелек растаявшего мороженного, свою правую ладонь носовым платком он молча передал его мне, задумался. Мне в какой-то момент даже показалось, что он меня не услышал… или не понял. Мягко отстранив его руку с платком, привычным движением, вытирая руки об штаны, я уже более громко и понятно, с все сильнее разгорающимися искорками энтузиазма в глазах, разъяснял ему, непонятливому, главную суть своей идеи.
Меня и раньше удивляла отцовская неспешность, обстоятельность, а в те минуты подобная медлительность была смерти подобна. Как то уж совсем неспешно, взяв из моих рук картонную коробку, он поставил ее у своих ног. Открыл. Первым из нее одной рукой достал, почему то, не вертолет, а пусковую ручку. Потом мучительно долго второй рукой вытаскивал свои очки из футляра и, водрузив их на переносицу, долго и оценивающе рассматривал со всех сторон, вращая ее перед собой. Очень аккуратно дважды потянул пусковой шнур, вытаскивая его на всю длину. После так же медлительно примерял как рукоятка «подходит» к винтокрылой птице. Моему терпению приходил конец – такие, обычно быстрые секунды слагались в вечность. Собрав в кулак только зарождающуюся, детскую силу воли, я сдерживался из последних сил.

Пусковую ручку, пояснял отец, передавая мне управление вертолетом, крепко держишь, в вытянутой перед собой левой руке, стараешься держать твердо и ровно. Пальцами правой захватываешь шнур за это кольцо. Вертолет я сам  установлю. По моей команде резко и сильно левой рукой дергай шнур, а правую не сгибай – держи твердо, иначе получишь в нос винтом.  Меня буквально разрывало на куски негодование  (даже не смотря на то, что тогда я еще и не подозревал ни о таком чувстве, ни о слове, его обозначающем) от того, что «взрослому дядьке» понадобилось целых пять минут для того, чтобы понять принцип запуска в небо моей новой, первой в жизни, по-настоящему летающей птицы-машины. Для любого пацана старше шести лет все это было просто очевидным.
Когда вертолет расположился на пусковой ручке, лопасти его большого белого винта от моего лица находились всего в десятке сантиметров. Казалось, несмотря на дуновение теплого прибрежного ветерка, я даже вдыхаю запах свежей краски. Это только придавало уверенности, кровь в жилах начинала разгоняться, пульс стучать в ушах.  Я уже сидел в уютной прозрачной кабине «стрекозы» вместо того пластмассового пилота. Это не он, а я в больших летных очках, одетых поверх кожаного пилотского шлема, внимательно следил за ожившими стрелками приборов на панели. Это уже не его, а мои ноги упирались в педали, а правая рука твердо удерживала рычаг управления машиной в положении «Взлет» Двигатель начинал разгоняться до взлетных оборотов, а все тело чувствовало мерную вибрацию и неудержимую мощь…

В момент рывка шнур с небольшим усилием поддался правой руке, а вот левая не смогла остаться твердой – дрогнула. Вертолет, не сделав ни одного оборота винта, соскочил с пусковой установки и позорно шлепнулся мне под ноги, на новенькую тротуарную плитку. Единственный техник пусковой команды повторно и терпеливо прочел предстартовый инструктаж пилоту. Второй взлет тоже был подобен катастрофе, но уже хоть винт сделал несколько оборотов. При третьей попытке отец своей твердой рукой обхватил мою ладонь с пусковой ручкой и жестко ее зафиксировал. Несколькими глубокими вдохами я слегка успокоил сбившееся дыхание и дрожь в коленках, сконцентрировал все внимание на кольце шнура, и на счет «три» рванул его что было сил. Винт вертолета начал вращаться и он плавно, словно нехотя, приподнялся над нашими головами не более, чем на пару метров, на мгновение завис, и плавно опустился недалеко от нас. Моя душа тихонько запела.

Видимо и в душе «взрослого дядьки» тоже произошли какие-то перемены:  на его губах появилась сдержанная улыбка, а в глазах, как мне показалось, всего на мгновение мелькнул озорной огонек. Под мой возглас «УРА !!! ВЗЛЕТЕЛИ!!!» он подошел к удачно приземлившейся винтокрылой машине, поднял ее с тротуара, вернулся к коробке и с просьбой во взгляде протянул мне свободную ладонь, попросив стартовую руку. Аккуратно поставив вертолет у своих ног, он снова несколько раз потянул за кольцо шнура пусковой ручки, примеряясь к его длине. Потом обтер все тем же своим белым носовым платком обе, видимо вспотевшие, ладони и, глядя мне в глаза с уже нескрываемой улыбкой, тихо сказал – ну что, взлетаем? Я на два шага отошел от него, чтобы не задирать голову неудобно вверх и затаил дыхание в ожидании чуда. Пока техник-механик готовил вертолет к взлету, я снова удобно сел в кресло пилота, опустил очки на глаза, быстрым взглядом проверил показания приборов, взялся правой рукой за рычаг управления, а левой, словно предчувствуя нечто, на всякий случай, быстро пристегнулся широкими черными ремнями - даже сейчас не уверен в том, что таковые существуют в настоящих вертолетах. И чудо не заставило себя долго ждать.

Рывок за шнур был настолько резким, что я его даже не заметил. В тот же миг белый винт вертолета с удивительным свистом, рассекая воздух, из белого превратился в невидимый. Летательный аппарат тут же молнией сорвался с пусковой установки вертикально вверх. Он стремительно набирал высоту – таки не зря я пристегивался. Сложно сейчас сказать, сколько метров преодолел мой новенький синий вертолет, но и без замеров было видно, как быстро он уменьшается в размерах. Уже через несколько мгновений он выглядел всего лишь синей точкой, высоко над нашими головами – тогда мне казалось – не ниже уровня пятого этажа. Далее события развивались просто молниеносно – уже там, вверху, он был подхвачен восходящим потоком воздуха, и не снижаясь направился в сторону береговой линии – я онемел. Вертолет уверенно пересек линию набережной. Потом, нарушая все правила полетов (по международным требованиям ИКАО ни один летательный аппарат, ни «свой» ни «чужой» не имеет права пролетать вдоль каких либо кораблей, непосредственно над ними – только поперек) нагло и уверенно пролетел прямо над пришвартованным к ближайшему причальному пирсу речным «трамвайчиком» - от носа до кормы. И только там, за кормой, делая плавный поворот по дуге влево, начал плавно терять высоту, опускаясь прямо на воду днепровского залива, на недосягаемом для простого смертного расстоянии от берега…

Вода мощным потоком хлынула в легкую открытую кабину. Пилот, сорвав с себя кожаный шлем и «глазастые» пилотские очки, бросив рычаг управления,  лихорадочно, двумя руками, в неимоверной панике пытался расстегнуть заклинившую застежку ремней, крепко удерживающих его в кресле. Но увидеть удалось ли это ему, я уже не мог. Мой взгляд затуманили слезы, хлынувшие неудержимым потоком. Не издавая ни единого звука, я стоял на ватных ногах, еще несколько мгновений делая вид, что вглядываюсь вдаль. Когда понял, что уже не смогу рассмотреть утонул ли вертолет, выбрался ли пилот из его кабины, я не спеша отвернулся от линии берега в сторону отца, молча стоявшего в двух метрах за моей спиной. После короткой паузы он правой рукой вытащил из кармана брюк все тот же белый носовой платок, зачем то вытер ним ладони, а после протянул его мне. Когда понял, что брать его я не намерен, он опять его вернул в карман, а оттуда вытащил голубую пачку болгарских сигарет «Аэрофлот» (сейчас именно это название сигарет в той ситуации я воспринял бы как самую наглую насмешку над моими чувствами). Дважды затянувшись и выпуская сизый табачный дым, он тихо, скорее для себя, чем мне, сказал – пожалуй, ты был прав – нужно было покупать железную дорогу.


P.S. Уже через четыре месяца, в октябре, на мой день рождения, отец приехал в Кременчуг. И в качестве подарка привез большую (в этот раз прямоугольную) коробку с  черным логотипом ГДРовской фирмы «PIKO». Но он уже тогда сильно заблуждался – ему не удалось меня переубедить…
Совсем недавно, незадолго до своего сорок девятого дня рождения я получил самый настоящий диплом Кременчугского Летного Колледжа, которым горжусь,  хотя, скорее всего уже никогда не воспользуюсь. Но даже это обстоятельство никогда не заставит меня поменять его на тоже настоящий диплом от Кременчугского Техникума Железнодорожного Транспорта.

12-13.11.2015
04:20 АМ