Последний кумир

Последний кумир.


   - Дура ты! – в сердцах сказала Земляникина, ожесточенно кромсая картофельную бабку собственного изготовления. – Не любит он тебя. Не нужен он тебе. Все в твоей голове! Что он сделал ради тебя? Ни одного поступка не совершил! Все только бла-бла-бла! А приехать не хочет! Подлец!
   - Он не может! - попыталась я оправдать подлеца. – У него друг погиб!
   - Небось, выдумал!
   - Ты что, с ума сошла? Ты себя слышишь? Это жестоко с твоей стороны!
   - Да я-то как раз не сошла! Это ты уже рехнулась! Да он отделался от тебя! Что у вас было, что? По щечке он ее в пятнадцать лет погладил! И за это она его двадцать лет любит! Не смеши! Такая баба шикарная и, надо же, – влюбилась, как дурочка, в кого?! Недаром говорят - любовь зла, а всякие козлы этим пользуются!
 Земляникина разошлась не на шутку. Видать, у нее самой наболело.
Однообразные оскорбления в адрес мужиков-кобелей и легкомысленных дурех, которые ведутся на дешевые понты, никак не кончались, поэтому я мысленно выключила звук и просто смотрела на сердито трясущуюся русую челку, крупные руки, остервенело втыкающее кухонное орудие мести в ни в чем не повинный продукт и думала, что да, может ты и права, но мне от этого не легче.
Что может быть противнее осознания своей ненужности, ведь от этого все, чтобы ты не делала, превращается в фарс, а ты лишь жалкая комедиантка, играющая на опустевшей сцене. Да, я знаю, что я ему не нужна, я это уже поняла. Что опоздала раз и навсегда, и не подъедет больше этот поезд к моей платформе, и добрый машинист не помашет мне рукой, не улыбнется знакомой кривой улыбкой.
Я мысленно повернула ручку в положение «вкл».
   - Что ты в него вцепилась? Оставь его в покое!
   - Он добрый! – снова не выдержала я.
   - Кто добрый? Что он тебе доброго сделал? Что не послал тебя открыто до сих пор? А надо бы! Перестал бы тебя мучить!
   - Да не мучает он меня! Это я сама себя мучаю. А он меня вдохновляет….
   - Не выдумывай! Ты сама себя вдохновляешь! И вообще – тебе на работу пора!
   - И что?
   - В люди выйдешь! Выглядеть начнешь как человек!
   - А сейчас как кто?
   - А сейчас как крокодил! – выпалила она, но поняв, что переборщила, поспешила утешить:
   - Не переживай, я тоже крокодилом была после второго! Потом на работу вышла и человеком стала!
Я молча смотрела на нее. Земляникина засуетилась.
   - Ну ладно, не обижайся! Как ты не одурела еще! Столько лет  в декрете просидеть. Немудрено влюбиться в первого встречного. Только не нужен он тебе. Тебе надо любовника себе найти.
   - Прямо завтра и найду! – как мне показалось, с сарказмом сказала я, но вышло почему-то жалобно.
Катюха сочувствующе посмотрела на мое почти убитое лицо и сделала выстрел милосердия:
   - В прошлом году у него тоже друг погиб. Так он с похорон на встречу с одноклассницами приехал.
   - Друзья бывают разной степени близости! – затрепыхалась я.
   - Ага. И бывшие одноклассницы бывают разной степени близости. – безжалостно снимала шкуру, сыпала солью мое дымящееся кровоточащее сердце Катя. – Так что делай выводы!
   - Ну все, добила! Сказать нечего….
   - Вот то-то и оно. И чем быстрей ты поймешь, что злая любовь подсунула тебе очередного козла, тем быстрей ты вылечишься, и тем скорей встретишь новую любовь.
Так и хотелось добавить «нового козла», но последние исследования психологов утверждали, что желать себе надо только хорошее, и не программировать себя на неудачи.
Поэтому нужно свизуализировать себе новую любовь – умного доброго мачо, с букетом полевых цветов в руках и с плохо скрытым обожанием во взгляде. Но выплывала почему-то картинка – клетка, в ней некий фавн со знакомой внешностью, постукивающий копытцами по цементу, и надпись мелом на доске – «Козел обыкновенный».
Фавн улыбался глумливой улыбкой, будто говоря, что, руки коротки. Да, ты прав, до тебя не достать, как до Марса… вроде, ты есть – в смсках, редких телефонных звонках, в моей памяти, и в то же время, даже явившись к тебе практически под дом, до тебя не дотянуться. А очень хочется.
Ну что, пора прощаться. Да, отпустить тебя к твоей повелительнице, помахать высохшим платочком, пожелать тебе счастья, здоровья и чего еще там говорят, когда хочется реветь в голос?
  - Все! Ешь, давай, и собирайся! – Земляникина хлопнула передо мной тарелку с дымящимся куском бабки.
   - М-мм! Вкусно-то как! – уплетала я первую еду за день, пока Земляникина, подпершись рукой, с жалостью смотрела на меня. – Чего ты так смотришь? Еще положи!
   - Забудь! – отрезала Земляникина. – Порция на один раз составляет 200 граммов! Забыла, кто у нас была самая толстая девочка в классе?
Забудешь такое! Кто-кто, я, конечно,… самая толстая, самая высокая, самая очкастая…самая-самая, самая красивая…
А потом пришел пубертатный период. И перестройка с ускорением. И я уехала к бабушке, где в магазинах в изобилии были разве что спички, а бабушка с дедушкой были простые пенсионеры, поэтому похудеть получилось легко и непринужденно…. И тогда обнаружилось, что у меня большие глаза и красивая грудь, а раньше я думала – это просто жировые складки.
А потом прошло 15 лет….
  Как же вышло так, что я, взрослая умная женщина, тертая воробьиха, в позапрошлом году вдруг нежно влюбилась?
 Виной тому вымытый дождем вечерний город, бывший когда-то родным. А теперь незнакомый, прихорошившийся, обливший сахарной глазурью свои старые дома, разложивший аккуратные буханочки камней на старинной площади и тротуарам, и осветивший всю эту красотищу праздничным светом желтых шаров-фонарей на высоких тонких ножках.
Я ждала его, свою первую любовь, всю жизнь ждала, кажись, в этом гостиничном номере, словно царевна в светелке на неприступном этаже.
И вдруг раздался стук в дверь, отдавшийся в ушах топотом изящных лошадиных копыт и … на пороге стоял холеный мужчина с немного узнаваемыми чертами лица. Того самого, дорогого девчоночьему сердцу лица, которое мелькало передо мной три года наяву и потом пятнадцать лет во сне.
   - Привет! – сказал он, входя. Из дверей тут же высунулись пирамидкой мои любопытные дети.
   - Так, дети, папу не будить, младшего не обижать, пить сок и смотреть телевизор! – распорядилась я и отжала их дверью обратно в комнату. – Я готова, только куртку накину!
   - Я жду внизу!
Заскочив в ванную поправить волосы и натянуть теплую тунику, я состроила в зеркале гримасу, показав себе свое отношение к его виду.
Да-а. Не пожалело время-то. Проредило волосы, сузило глаза, приставило к ним пивные мешочки, прочертило две горестные складки у губ, оттянуло вниз щеки, но, в общем-то, вид у него отмытый и ухоженный, значит, не бомжует, и то славно.
Затянувшись четкими движениями, как герой боевика – молния, ремень, сапоги, дунув на кончики пальцев, вооружившись сумкой, уверенным шагом Дианы-охотницы я сбежала вниз по лестнице, а вот и я, так и быть, пойдем, Паша, погуляем по местам детских воспоминаний.
Тот куда-то меня уверенно направлял. Вышли на тротуар и «пик-пик» - отзвался хозяину серебристый «Рено». «О!» - подумала я, - «Все по-взрослому!». Ну и ну, значит, мысленно отменяем беготню вокруг озера, стояние в памятном подъезде моего дома и вздохи около нашей школы. Элегантно внедрившись в «Рено», я приготовилась к сюрпризам.
   - Ну и куда мы поедем?
   - Куда повезешь! – с отчаянной готовностью ответила я.
Он внимательно на меня посмотрел и, усмехнувшись, сказал:
   - Надо этим воспользоваться…
Чем привел меня в некоторое замешательство, а встреча бывших одноклассников мгновенно приобрела двусмысленный клубнично-сливочный оттенок. Что это у него на уме, и чем все это закончится, вот что роилось у меня в голове, пока он поворачивал за угол улицы.
  - Приехали? А могли бы пешком дойти!
   - Ну зачем же? Есть машина!
Перед нами был бывший кинотеатр, ныне превращенный местными дельцами в злачное место, включающее в себя дискотеку и бар.
Там я заметалась в попытках элегантно расстаться с изрядно толстившей меня туникой, и одела-то тепленькую, чтоб погулять подольше! Но элегантно не получалось – с ходу спрашивать, где туалет, как-то было неудобно, не в баре же, у всех на виду, сдирать через голову?
Внизу был пустой гардероб от которого решительно отреклись две вахтерши, сюда, мол, не вешают, берите с собой наверх. Ладно, поднялись по лестнице, он меня усадил, извинился, я только машину переставлю, и я тут же выскочила из бара на лестницу и решительно стянула через голову тунику на глазах у изумленных бабок.
   - Вот, мол, до чего дошли, только пришла, а уже раздевается! Стриптиз! – зашушукались бабки.
Гордо одернув кофточку, да, мол, все в жизни бывает, и вы были молодыми и комплексовали на свиданиях, я высокомерно посмотрела на сторожих и решительно зашла в бар. А вскоре появился он.
Присев рядом, он вдруг сказал: - Знаешь, я столько узнал о Гитлере…он был прекрасный художник!
Фраза воспринялась мной как предисловие. Только к чему? Паша, довольно усмехнувшись на мое недоуменное лицо, достал свой телефон и показал мне картину Гитлера на заставке.
   - О-о! - притворно восхитилась я, решив подыграть, - жалко, что он не стал художником! Все бы его любили…. Не было бы ужасов фашизма!
   - Германия не вполне оценила его значение в своей истории…- завелся Паша. – А ведь им есть за что сказать ему спасибо!
Да-а…с каждым встреченным мною ровесником я, с сожалением, убеждаюсь, что в этом возрасте у каждого мужчины уже есть свой постоянный набор тараканов. У кого работа, у кого секс, у кого хобби, у кого чего, но вот эти глаза, вспыхивающие знакомым огнем, это выражение мальчика, обнаружившего склад боеприпасов без охраны…сразу же подсказывает главного таракана в коллекции.
Ну, что ж, Гитлер, так Гитлер, пусть пока вещает, а я его хорошенько рассмотрю…
    Если бы мне, девчонке из 7«Б» тогда показали эту картинку наших будущих посиделок, можно смело бы вызывать неприметную машину с мускулистыми санитарами. Я бы рехнулась по двум причинам:
а) Я с Пашей пью в баре шампанское?!!!
б) Он, что, на мне не женился???!
Любила я его года три. Вспоминать неохота это сумасшествие. А потом я уехала к бабушке, потому что мама заболела. А потом мама умерла.
   И когда мы с бабушкой приехали в наш город, чтобы забрать мебель и вещи, первое, что я сделала – помчалась в школу.
Ну вот, захожу я в двери своей бывшей пыточной, вся такая модная, накрашенная до ушей, а что, мне уже все равно, что вы обо мне подумаете, свысока поглядываю на суетящихся синеформенных школьников, и вверх по лестнице под  любопытными взглядами, раз, два, третий этаж, поворот, моя опущенная голова утыкается в чью-то грудь, я поднимаю глаза и еще поднимаю, и еще. По моим расчетам уже должно появиться лицо, а его все нет, оно еще выше, и я обмираю, хотя я предчувствовала, я знала что я сейчас увижу – знакомый до дрожи образ.
Господи, как он вырос! Пушистые усишки, короткий ежик волос надо лбом, Мой кареглазый принц.  Вы уже готовы стать королем? Он тоже оторопело смотрит на меня.
   - Привет! – нахожусь я.
   - Привет! Вот уж не ожидал! Ты откуда?
   - Представь, не совру, если скажу от верблюда – из степной зоны! – ко мне возвращается привычное нахальство.
  - А сейчас куда?
  - Пока к директору, а потом не знаю!
   - Заходи к нам, мы будем вон в том кабинете. А по какому адресу ты сейчас проживаешь?   
   - Там же, где и раньше.
   - Я слышал, что…
   - Так, а вот с этим завязывай, и не вздумай меня жалеть, ладно?
   - Ты, главное, не нервничай, - Пашка, успокаивая, положил руку мне на плечо. Теплая волна от руки мгновенно разошлась по телу.
   - Ладно, - грубовато сказала я, выворачиваясь, - мне некогда, пока-пока!
Вечером он пришел со свитой. Со всеми этими милашками, ранее изводившими меня до слез. Ну, что ж, я уже не та, что раньше, я и в пятак заеду и пошлю на все 18 этажей.
В этот день ходили-бродили все вместе. Парни лезли из кожи вон, пытаясь перещеголять друг друга россказнями, бравадой и анекдотами. Пашка, как всегда, держался чуть в стороне и выше. Стоило ему открыть рот, как все тут же подобострастно туда заглядывали.
После трех дней поднадоевших общих прогулок я не выдержала. Уже все сообразили, что Паша здесь фаворит, и тихо отстали, но Генка, видать, не догонял.
 Он трындел о чем-то, балагурил сам с собой, сыпал анекдотами, не замечая даже ответного молчания. Я уже перестала одобрительно хмыкать, до того надоел этот Генка. И не замечает даже, что мы с Пашей все ближе придвигаемся друг к другу на скамейке.
   - Чего приуныли? Спать пора? Одноклассница, пойдем, я тебя провожу!
   - Ген, тебе действительно спать пора, ты иди, отдыхай! – небрежно проговорил Паша.
   - А-а-а! А ты, Паш? Тебя подождать?
Ну, это уже не глупость, это наглость какая-то! Не выдержав, я встряла:
   - Ген, ты лучше не жди, а то у нас разговор серьезный. А ты, вон, замерз уже.
   - А-а-а! Ну, тогда лады, я погнал! – потоптавшись, повздыхав и подождав на всякий случай от шефа сигнала, Генка засеменил домой.
Мы молча посидели, прислушиваясь друг к другу. Потом Паша спросил, дескать, проводить тебя?
   - Паш, погоди, знаешь, что я скажу, - заторопилась я, принимая веселый вид, - представляешь, приехала я сюда и ни одного друга… а тут ты так поддержал меня, так здорово с тобой поговорить, интересно и вообще…, а могу я считать тебя своим другом?
Внутренне я ужасалась самой себе – я! - предлагала дружбу мальчику, вот до чего докатилась. А если он меня сейчас высмеет?
   - Ну, конечно, - просто сказал он, - пойдем, подружка, поздно уже.
В подъезде было тепло и сыровато. Благодаря заботливым поклонникам соседки, свет горел этажами выше и ниже. Так что, на моем этаже царил, как говорится, интимный полумрак.
   - Неужели ты с парашютом прыгал? И не страшно было? - начала я разговор, поскольку просто стоять было уже невмоготу, а я уже выучила три темы, на которые он заводился с полоборота – парашюты, музыка и видео.
Вообще, наедине он становился разговорчивее. Вот и сейчас, пока он увлеченно описывал, по-моему, вытяжной парашютик и его особенности, я могла всласть им налюбоваться.
Что ж, парень хоть куда – высокий, стройный, с отросшими плечами… ноги, пожалуй, кривоваты, ну и ладно, чай, не балерина. Чернеющие усики прямо-таки сводили с ума, так хотелось погладить, густые брови вразлет, притягивающая глубина глаз, острые кончики верхней губы и сазанчиком нижняя и еще манера говоря вполоборота, оттягивать вниз нижнюю губу, милый, милый.
 Внезапно он провел пальцами по моей щеке и тихо сказал: «Какая нежная щечка…»… и продолжил рассказ про парашютики.
Двадцать лет прошло, а я помню!
Никогда позже я не испытывала такой смеси растерянности, желания близости и благодарной покорности перед мужчиной - Властителем, хозяином, сильнейшим. Как там о нас, о женщинах? Наказаны влечением. В этот момент во мне первый раз проснулось желание довериться, покориться, пойти хоть на край света, подождать, сколько надо, нарожать, сколько дадут, и помереть в один день.
 Мгновенно обманувшись, я поняла, что это он – мужчина всей моей жизни, любовь моя, сокровище, источник радости, причина бед, и надо мною ряд побед вдруг одержавший так легко, вознес меня так высоко и как же падать тяжело…
 И пока я обмирала, он подошел ко мне близко-близко и спросил:
   - Ты хочешь, чтобы я тебя поцеловал?
   - Э-э-э, дда…- проблеяла я овцой, затрясшись с головы до ног.
Он подождал, любопытно глядя на меня, наслаждаясь своей властью, изверг! Ну-ну, празднуй, видишь, я собой не владею!
   - Ты вся дрожишь.
   - Дда, наверное, замерз-зла…
   - Не дрожи, - сказал он и поцеловал меня прямо в губы мягким длинным поцелуем. Я сразу перестала дрожать и куда-то поплыла.
Губы были теплые, через минуту знакомые, усики мягкие, а решив подглядеть, я увидела большие нежные черные глаза с незнакомого ранее ракурса, щемяще прекрасные линии бровей и вся ситуация мне чрезвычайно понравилась.
Эх, ввинтиться бы в его голову комаром, подслушать мысли, расколдовать. Брежу я, что ли? Что со мной? Я пытаюсь понять, что это было, что вообще происходит и что же будет дальше - извечные женские вопросы!
Боже, как давно это было. А в памяти есть целый красный уголок, посвященный тому времени и вот этому приятному полноватому мужичку, сидящему со мной рядом. 
Вечер. Четкие контуры домов, выброшенные темнотой под фонари, фасады вкусного сливочного цвета. Дома, как куличики, обступили площадь, мимо нее тянется дорога, я смотрю в широкое покатое лобовое стекло автомобиля, усеянное прозрачными капельками.
Ранняя весна плачет по ночам, мерзнет. Днем-то ей тепло и широко смеется, щекочется ветром, шумит и галдит в деревьях, носится над городом, как хозяйка в праздник. А ночью возвращается злая старуха зима, гонит, и весна жалуется, плачет на стекла.
Мне тепло, весело и безопасно, в голове пошумливает шампанское, предлагает шалить и смеяться, толкает на глупости. Рядом четкий профиль, контрастное сочетание мягко светящегося лица и четко прорисованных бровей, глаз, губ. Хочется смотреть, не отрываясь. Хочется целовать и гладить. Хочется прижаться и замереть. И не хочется расставаться, а надо.
   - А хочешь, я тебе песню спою? –  предложила я.
У меня четко были запланированы гастроли театра одной актрисы, я твердо решила вывалить на него все скопленные за годы стихи и песни.
   - Хочу. – искренне ответил он, повернув ко мне свое драгоценное лицо.
Вначале подперевшись, я отдернула руку от подбородка, слишком уж киношная выходила ситуация, и завыла с переливами русскую народную песню, неизвестную широкой публике, но выкопанную и спетую известной бардихой или бардисткой, как там бард в женском роде?
Голосила я с чувством, трагично шныряла голосом вверх и вниз, передавала вековую бабью боль непонятой одинокой души. Он внимательно слушал.  Это ему здорово удавалось – внимание. Навстречу такому качеству так и неслись из души стихи, проза, песни, откровенности.
   - Замечательно у тебя получается, - искренне похвалил он.
   - Я еще одну знаю! – окрылилась я.
С тем же ровным вниманием он выслушал и вторую. Помолчали.
   - Ну, что, весело тебе со мной? – с напускным нахальством выпрыгнула я из кустов.
   - Весело. – охотник был великодушен. Не сразил иронией храброго отчаянного зайца.
   - А кто я для тебя? Как бы ты меня определил?
   - Между близкой и родной… - классифицировал Паша, внимательно на меня посмотрев. – А я для тебя кто?
   - Ты – мой любимый человек! – вдохновенно призналась я.
   - Пойдем на заднее сидение, там удобнее разговаривать! -  внезапно предложил любимый человек, вкрадчиво улыбаясь.
  - А мне и здесь удобно… –  растерялась я.
Ого! Вот оно как! Все по-взрослому!
Паша удивленно на меня помотрел, поднял бровь и отвернулся. Завел машину и довез меня до гостиницы.
   - Будешь по мне скучать? – спросила я. Страшно захотелось плакать.
   - Да. – ответил он, подумав.
   - И я – да.
И мы опять замолчали. По-моему, мне пора отвернуться, слезы текут прямо за воротник. Смахнуть, и как будто ничего и не было. Улыбка. Еще.
Он зашевелился, как-то растерянно посмотрел на меня, закинул руки за голову и еще раз подтвердил:
   - Да. Буду скучать.
Дурацкая бабья доверчивость! Ты ведь знаешь, что все они одинаковы, что техника дутья в женские уши не меняется веками, что мужик говорит то, что чувствует в данный момент и не собирается отвечать за свои слова уже на следующий день. Разве что успеете пожениться до следующего дня.
А в общем, мужчины умеют куда-то деваться быстро и бесшумно, как домашние тапки – только что были тут! И оставляют за собой шлейф разноцветных осколков, разнообразно застрявших в доверчивом женском сердце.
Женщины для них – тот же механизм, что и машинка в их детстве, и принцип освоения тот же – новая всегда красивее, а как она работает, где у нее моторчик, о-о, какие запчасти, разберу-ка я ее, а может и соберу, если понравится. Уцелела – оставлю себе, приелась – другу подарю или выкину, новых вокруг полно! Маленькие варвары до старости! Ищут себе кто мамку, кто няньку, а кто – хозяйку.
Вот повезло же мне наткнуться на такого вечного ребенка. Удивляться приходится, как это вечный ребенок уживается с настоящим мужиком в одном человеке. Да еще и живет с одной и той же женщиной все те годы, пока я видела его разве что во снах.
Женщина плюс мужик-вечный-ребенок – это все, кранты. Замкнутая система, зацикленная на самозагрузке. Не выпустит и не поделится. Вся в нем. Никому от нее больше не дождаться.
 А мужик-вечный-ребенок способен функционировать и в социуме, и в домашнем кругу, и реализоваться попутно направо и налево. Ладно, чего меня носит в философских дебрях, к делу.
По-моему, я рассказывала, как меня угораздило влюбиться. Это случилось очень давно. Точнее, недавно. То, что давно, это детское незрелое чувство. То, что недавно, это больно и безжалостно скрутило так, что жизнь мыслится в одном направлении – к нему.
А к нему нельзя. Там высокий забор вокруг старого семейного очага, и псы-рыцари расставлены по сторожевым башням, в небе парят дозорные, которым сверху видно все, я так и знаю, окаменевший фавн замер, с мучительной тоской глядя ввысь, а его статую днем и ночью зорко оберегает Белая Колдунья с неожиданно детской улыбкой. Приворожила она его, что ли?
А тогда, двадцать лет назад, мы вечерами торчали в подъезде, обнимались-целовались, любопытно и благодарно ощущая друг друга, и меня начал мучить вопрос – и что дальше?
Вариант Ромео и Джульетты как-то не устраивал…хотелось хэппи энда…ну и какой здесь может быть хэппи энд, если нам по пятнадцать лет, мы живем теперь в разных городах, а я понимаю всем сердцем и душой, что не могу без него жить?
Вот он – подростковый максимализм в чистом виде….
Депрессивное состояние ярко проявлялось тогда на моем лице, причем, в прямом смысле. То есть, я красилась так, что походила на дядю Фестера из «Семейки Адамс». А еще я материлась не к месту и курила, не затягиваясь…но все равно казалось, что круче меня только яйца страуса. Паша только морщился и косился, когда я внезапно вставляла какое-нить крепкое словцо, и недоуменно-пристально вглядывался в девичьи бездны глаз, в моем случае – прямо-таки угольные копи, а я смущалась и кокетливо  клацала своими «ленинградскими» ресницами, как кукла, которую нещадно раскрасил детсадовец….
Разубеждать меня, что мне это не идет, было бесполезно, раз сама мама всю жизнь мне говорила, что глаза у меня папины, то есть маленькие и хитрые, выручит меня только тушь, тени и карандаш, ну, вот, я и дорвалась.
 А как-то особенно тщательно наложив мейк ап, чрезвычайно довольная собой, я выскочила на улицу, где меня дожидался Паша с компанией, дабы идти на какие-то посиделки, и увлеченно беседующий с ним парень, мельком взглянув на меня, спросил у Паши: «Это что за Баба Яга?».
Я аж задохнулась от возмущения и посмотрела на Пашу. А он опустил глаза и НИЧЕГО не ответил.
Тут-то мой макияж человека, чудом выжившего в морозильной камере, и посоответствовал моему состоянию. Мне стало пусто, страшно и так больно, что я оглохла и ослепла…и эта боль так стремительно разрослась, что в какой-то момент перестала ощущаться…заглушила саму себя.
Когда я наконец сообразила, что все еще на поверхности земли и жива, я подняла глаза и поняла, что все повернулись и пошли…без меня…и сделала самое ужасное, что только можно сделать в этой ситуации…я поплелась следом.
Трудно представить, как еще можно больше наглупить в этой ситуации…но мне удалось… когда я, догнав Пашу, принялась наступать на задники его кроссовок…. Он притормозил и пропустил меня вперед….
Не помню, чем кончился тот вечер, но это был конец, вернее, его начало. Потом, перед отъездом, отревевшись и чудом вырвавшись из-под бдительного бабушкиного ока, я пошла на дискотеку и увидела там его…и какая-то девица, танцуя с ним, захлебывалась от счастья, и он спокойно смотрел на меня, спокойно отводил глаза, спокойно и уверенно передвигался в пространстве, пока я выплескивала свою боль в очаянном танце.
 От стены на меня сурово светили глазами две мои старые подруги…я радостно подбежала с приветствием… «Это правда, что у тебя умерла мать? Что ты здесь делаешь? Ведь еще сорока дней не прошло!» - вонзила мне меч в сердце одна из гарпий, которую я раньше почему-то считала добрым другом. Я сначала залепетала, что, мол, жизнь продолжается и, может, я так лечусь, и еще какую-то хрень…но увидев на их лицах немыслимую концентрацию отвращения, возмущения и даже какого-то злорадства, заткнулась, потом просто сказала: «Суки…» и отошла.
Я даже не знаю как я вынудила его меня проводить в тот вечер…как я унижалась, умоляла и выпрашивала, ссылаясь на свою сиротскую долю…но он меня проводил и молча стоял передо мной, пока я напоследок изливала ему все, что я думаю, чувствую и понимаю, с тех пор, как он меня предал…да-да! Предал! А потом молча повернулся и исчез в ночи…а я осталась с открытым ртом и психической травмой. Ну, не гад?!
Потом я уехала, потом Земляникина мне написала, что у него дикая любовь с одной из милых девушек, обливших меня презрением в тот памятный дискотечный вечер…. Потом он скоропостижно женился…. Потом я начала, наконец, жить….
Ну, вот…а теперь мы сидим с ним рядом в теплой красивой машине, обмениваясь поцелуями и объятиями, и я тихо уклоняюсь от логического завершения вечера на заднем сидении, потому что…потому что, потому. Да потому, что мне нужен реванш. Справедливости - вот чего мне хочется больше всего на свете. Но я дам шанс. Один. Потому что выше справедливости - милосердие ….
    - Послушай, Паш, ответь мне на один вопрос – а ты можешь себе представить, что эти дети могли бы быть от тебя… и я с тобой рядом?
Паша воззрился на меня неожиданно холодно и как-то надменно. Помолчав, твердо сказал:
    - Нет, не представлял.
 Чувствуя растущую пустоту внутри и детское желание нарваться на все возможные неприятности, я спросила:
   - А почему?
Паша молча смотрел на меня. Перебирает варианты как отбрить, чтоб не встала? Думает – ну ты и дура! Ну… ты и дура? Ну! Ты – и дура!
   - Потому что я не герой твоего романа. – выбрал вариант в).
 Продолжим садо-мазо:
   - А почему? – а что мне еще остается, кроме тупых детских вопросов?
Есть еще вариант гордо вылезти из машины, но, по-моему, отказали ноги.
   - Потому что у меня свой роман. – добил Паша.
Ну? Получила? Теперь отваливай.
Белая Колдунья удовлетворенно отстранилась от чуда-зеркала. Отлично, все на местах, никто никуда не делся. Верный фавн замер, приставив руку к виску.
Позвать Аслана, что ли?
Хотя, здесь вам не Англия. В нашей местности это опасно. Аслан может не появиться, зато появится Нурлан. Вместо брата….
Ладно, пакуем вещи. Сейчас, только посмотрю, что там у нас на запасных флангах. Ну, что ж, пора. Сам нарвался. Сейчас, голубчик, я тебе устрою.
   - Да…- сказала я, притворно вздохнув. – Я понимаю… у меня тоже свой роман…
Показалось, или у него на лице сожаление?
   - Только он у меня достаточно быстротечный…закончится этим летом, – и сбоку метнем внимательный взгляд.
   - Не понял…чем закончится?
   - Родами… – а теперь повернемся и насладимся произведенным эффектом.
О-о-о! Какое великолепное недоумение на лице, какая ошарашенность в глазах! Что, не ждали? Так-то!
   - Подожди, что-то я никак не соображу. (Где уж там! Конечно не сообразишь!) Какими родами? Ты, что, бере…? - и повел глазами на мой живот.
   - Да! – с удовольствием выговорила я. – четвертый месяц пошел! Шевелится уже! – и нежно погладила едва выступающий животик.
Ну вот, воззрился на меня как разбуженный филин из дупла. Сказать - был ошеломлен – ничего не сказать. Кстати, надо посмотреть этимологию слова ошеломлен – шлем, шелом, сорвали с буйной головы. Опростоволосили.
Если бы он перегнулся через меня, распахнул дверь и сказал: «А ну-ка, вон отсюда!», я бы вылезла аки миленькая и даже бы не обиделась. Слишком удар поддых.
   - Умничка! – внезапно с чувством выдохнул он.
   - А? – не поняла я.
   - Какая же ты молодец! – любовался мной Паша. – Молодчинка!
Я как-то смутилась. Триумф – это когда все повержены. А когда доброжелательно рассматривают – это что?
   - Что-то ты легко одета! Надо было курточку потеплее надеть! А витамины ты принимаешь? Тебе нужны соки, фрукты…
   - С чего бы такая забота?! Ты, что, мне - муж? – огрызнулась я, чувствуя себя как на приеме у платного врача, - Чай, не первый раз, как-нибудь разберусь, что мне надевать и принимать!
   - И главное – не нервничать! – подвел итог Паша. – пойдем, я тебя провожу, устала, небось, за сегодня.
И проводил.
На следующий день муж забрал детей и пошел чинить своей бабушке то, что осталось от мебели через сорок лет пользования. А я, зажав в руках первую попавшуюся бумажку - гостиничный счет, изливала свою тоску в малых стихотворных формах.
Погодка порадовала – лил такой густой дождь, что не верилось, что есть еще и воздух. За окном шуршало, гремело, хлюпало, клокотало и все это хорошо отображало то, что происходило у меня в душе и на лице. Стих вышел такой же дождливый и жалостный. Ну и пусть! Растает грусть…
А вечером он пришел к нам в гости, перезнакомился с моими детьми и подружился с мужем. А на следующий день проводил. И все.
И два года после он доброжелательно отбрыкивался от моих отчаянных воплей по телефону и в смсках, Паша, я хорошая! – ну, извините, вы сами на это нарвались, милочка, нечего сворачивать мозги людям, будучи на сносях.
Через два года, оклемавшись от очередных пеленок, я приперлась к Земляникиной в гости. Катя Земляникина – наша общая одноклассница. Люблю я ее очень. Легчайшая милейшая девушка, умница и красавица, и такая же безбашенная, как и я. Хотя, теперь я поняла, что значительно отстала.
   - Вот, кто так одевается?
Я оглядела свой большой яркий свитер под горлышко, юбку-годе и робко поджала ноги под стол.
   - А что, плохо?
   - Ну, как тебе сказать, чтобы ты обиделась и переоделась?
   - Во что? – обиделась я.
   - Ну, желательно в женскую одежду! Так, хватит лопать, поехали по магазинам!
Оказалось, что Земляникина отлично водит свой старенький форд, курит за рулем и матерится как дальнобойщик с двадцатилетним стажем.
Мы славно пробежались по магазинам, и с подачи Кати я накупила себе кучу легкомысленного барахла.
   - Вот и все! Примеряй по одному! А вечером на дискотеку!
Следующие два часа я провертелась перед зеркалом в Катиной спальне…
   - О! - одобрила Земляникина мой вечерний вид. – Красотка! Ремешок только потуже затяни. Спинку выпрями. Грудь вперед! Губы ярче! Брови выдели! Дай-ка, я сама тебя накрашу!
Сама она выглядела как модель для мужского журнала, в платье в обтяжку, в блеске на всей своей глянцевой поверхности и в наклеенных ресницах. Из рук Земляникиной я вышла красотка хоть куда. На минутку мы дружно уставились в зеркало. Смотрелись мы как две родные сестры, но все же было понятно, что я старшая.
Дискотека оказалась шумной, яркой и развратной. Молодежь - веселой и раскованной. Стоило нам вступить в круг, как все разбегались.
   - Ну, и что тут за мужики? - возмущалась я. - Это же молочные поросята!
   - Это потому, что у тебя предбальзаковский возраст, - невозмутимо выпустила струйку яда Земляникина, - ишь ты, 25-летние мужики для нее поросята… Небось, тебе в 20 так не казалось!
  Поймав на себе взгляд симпатичного парнишки, я принялась выделывать новомодные па, подсмотренные мною у подружкиной дочки.
Земляникина громко расхохоталась и оттанцевала от меня подальше, сделав вид, что она не со мной. Я поникла и пошла к стеночке, тем более намечался медленный танец. Продираясь сквозь толпу, я вдруг вспомнила про сестренкин метод визуализации. И напрягшись, выдала: «Хочу, чтобы на меня обратил внимание самый красивый мужчина на этой дискотеке!» и представила белозубую улыбку, восхищенный взгляд и протянутую мне навстречу руку.
   - Ну, и кто так танцует? - появилась слева от меня Земляникина. – Так не только мужиков можно распугать…где ты набралась этого? Пляшешь, как на последнем юбилее…
Покосившись на нее, я подумала, что нервы у меня никуда, раз эта милейшая девушка начинает меня страшно раздражать. Продлив взгляд левее Катюхи, продолжающей брюзжать, я вдруг наткнулась на внимательные, загоревшиеся мне навстречу, глаза. И вдруг…
   - Танцуешь?
   - Ага… - только и выдавила я, как протянутая мне рука оторвала меня от пола, вознесла к дискотечному потолку, плавно опустила на пол и прижала к приятно пахнущему мужскому плечу. А может, это произошло в моей голове? Ничего себе…
Слегка отстранившись от нежданного партнера, я посмотрела на него. Он ответил мне ослепительной улыбкой. Красавец! Я вежливо осклабилась в ответ.
   - Тебя как зовут? – спросил меня красавец.
   - Рената…- назвала я имя своей мечты.
   - О! какое необычное имя!
   - Да, мне все так говорят… а тебя как зовут?
   - Иван. – Но не дурак, тоже быстро нашел себе псевдоним, а может, и правда Иван?
Иван вдруг нежно прижал меня к себе и мы немного потанцевали так. Выглянув из-за Иванова плеча я увидела вытаращенные на меня глаза Земляникиной и ее поднятые кверху большие пальцы, которыми она потрясала, показывая - супер, мол, вот это кадр!
   - А ты здесь часто бываешь? – спросил меня в ухо Иван.
   - Нет, первый раз…я, это, не местная…
Отстранившись, Иван с любопытством в меня всмотрелся и вдруг выдал:   
    - Учишься? Или работаешь уже?
Уже? Я чуть не задохнулась от распирающего душу восторга. Это я-то? Которая в этом году посетила десятилетний юбилей окончания института? Ваня, я твоя навеки!!!
   - А что, похоже, что я учусь? – кокетливо засияла я.
   - Да ты здесь вообще ни на кого не похожа! Ты такая…необыкновенная! – послал мне Иван пламенный взгляд и крепче прижал к себе.
Так, надо срочно решить, издевается надо мной этот породистый кот или нет. Может, это вообще маньяк…может, у меня вид жертвы…обрадовался, что не местная…
   - Значит, работаешь? – продолжил допытываться Иван.
Может, жиголо?
   - Как сказать…- томно выдохнула я, - я работаю на себя…на будущее…короче, я писательница…
Ясно? Кроме духовных ценностей взять нечего!
   - Как здорово…- похоже, он и впрямь приятно удивлен, - кроме того, что ты красавица, ты еще и умница!
А вот это удар поддых. Если еще напевы о моей неземной красоте оставляют меня в здравом уме и твердой памяти, то комплиментам своему уму я верю мгновенно и безоговорочно… ведь я считаю себя умной, и тех, кто это заметил, тоже.
С невольной симпатией я томно взглянула на Ивана - может, это судьба? Но в этот момент кончилась песня. Он галантно подвел меня к стеночке и поцеловал руку.
«Для-любимой-девушки-Наташи-песня-посвящается» -  выкрикнул в микрофон диджей, включил медляк, и Иван мгновенно поволок на танец…Земляникину!
…Ну, блин…подсыплю я тебе, Катя, сегодня ночью в чай восемь столовых ложек сахару…
Земляникина хохотала, закатывая глаза. Иван что-то шептал ей в ухо, поглядывая на меня.
Отведя глаза от этой неприятной картины, я уставилась на одиноко извивающуюся девушку на возвышении. Вот это фигура…мне бы такую…сзади подошел толстый мужик, шлепнул девушку по заду и сунул ей в вырез платьица деньги. Девушка профессионально улыбнулась и начала извиваться интенсивнее.
 Да ну, хорошая у меня фигура, зря я так…
Посмотрев на парочку, я обнаружила что Земляникина уже не хохочет, а задумчиво таращится на ту же девушку. А она-то чего?
Встрепенувшись на звук пришедшей смс, ой, неужели, Паша, я раздосадованно удалила смс от оператора, который чего-то там снова предлагал.
В этот момент кончился танец, и рядом образовалась мрачная Катя. Иван куда-то исчез.
   - О чем говорили-то? - стараясь, чтобы это вышло  неревниво, поинтересовалась я.
   - Ты не поверишь, - неохотно поведала Земляникина. - О тебе. Он спрашивал, есть ли у него шансы уйти с этой дискотеки с тобой.
   - А? - шарахнулась я как деревенская лошадь от маршрутки. - И что ты сказала?
   - А обрадовалась-то! – ядовито заметила Катя. – Я сказала – спроси у нее!
   - А что делать-то теперь?
   - А я откуда знаю? Твое тело – твое дело! – сухо отрезала Катька, и я поняла, что она недовольна сложившимся раскладом.
Появился Иван с коктейлями в руках.
Следующие десять минут, потягивая вкусные коктейли, мы молча обменивались взглядами и улыбками различной степени многозначительности.
На Земляникину было жалко смотреть. Изо всех сил сохраняя веселый вид, она бросала на меня исподтишка горестные взоры, в которых читалось – бросишь? Нервы мои не выдержали этой шантажистской методики и, повернувшись к Ивану, я изысканно поблагодарила его за угощение, но к сожалению, нам пора.
Сжав мой локоть, Иван горячо зашептал мне в ухо –ты мне нравишься, поехали ко мне, не пожалеешь, чем укрепил мою решимость сбежать, и побыстрее. Так я и сделала.
Веселая Земляникина лихо рулила по пустынным ночным улицам, перечисляя своих недавних поклонников и их возраст…выходило, будто все парни этого города, начиная с последнего школьного звонка только и мечтают о встрече с ней, и сигналят на улицах, и телефон обрывают круглосуточно.
А я думала – может, зря я так? Когда еще представится такая возможность… вот и первый седой волосок выдрала у меня Земляникина перед дискотекой…но нет, еще жива моя комсомольская совесть, лучше помереть, чем дать без любви…или там речь была о поцелуях?
На следующий день я отправила робкую смску – как ты там, как дела?
На что Паша кратко отозвался – занимаюсь похоронами. Я испуганно умолкла….
А потом я уехала домой.
Спустя год, утром раздался звонок. Я взяла телефон и проскрипела туда утренним голосом: «Але?».
  - Привет.
  - Привет…
   - Это я.
   - Кто – я?
   - Неужели не узнала? – искренне удивился голос.
О-о, нет, только не с утра я готова заниматься идентификацией мужских голосов!
   - Короче! Или представляешься, или я выключаю телефон!
   - Да это же я, Паша! – заторопился голос.
   - А-а! – вскочила я с кровати и почему-то начала одеваться, – рада слышать…а почему номер незнакомый?
   - Да потому что я местную симку купил! Я теперь здесь, недалеко, жить буду! Приехал учиться на два года! – объяснял Паша, видимо, истолковывая мое молчание утренней минуткой кретинизма.
Твою дивизию! Ведь только накануне я отправила на его предыдущий номер смску, где психологически грамотно попросила больше мне не звонить и не писать! Прочел? Не прочел?
   - А-а…я очень рада… - пробормотала я. - Теперь чаще видеться будем.
   - Ой, даже и не знаю, столько дел… - мгновенно воспрял Паша.
Вот, стоит им убедиться, что им рады, как они тут же начинают кочевряжиться!
   - Ладно…- покорно согласилась я. – Как скажешь, Паша!
Мы еще немного потрещали о том, о сем и он откланялся. Потом мы еще созванивались пару раз и с каждым разом общение становилось все более формально-официальным.
А потом мне взбрело его увидеть. Во что бы то ни стало!
Целую неделю я обдумывала, как мне подкрасться к Паше. Хитер, зверюга, просто так не достанешь…
Сестра сказала – а может тебе просто его пригласить? Попить кофейку, прогуляться по историческому центру, то-се…. Так я и сделала.
На мое простое приглашение Паша просто не ответил. А когда я (была-не была!) позвонила ему, что-то забормотал о своей сверхъестественной занятости, но, все может быть…. Убедившись лишний раз, что я имею дело с суперзвездой, к которой просто так не подкатишь, я решила действовать в обход.
Как раз наш общий старый знакомый пылко и безнадежно влюбился в мою подругу. Он ее решил тоже взять на свою необыкновенность, но в отличие от меня, Ирка осталась холодна и невозмутима, чем довела парня до любовного угара. Ради нее он был готов на все, даже организовать встречу с неограниченным количеством участников, даже выцепить Пашу, даже пригласить в дорогой ресторан!
Готовилась я неделю. Вернее, ничего не готовила. Ну, детям только что, а сама ни-ни…
И вот, в назначенный день мы отправились с Иркой в Москву на ее машине, ее воздыхатель прирулил сам, а моя сестренка с мужем по иронии судьбы, подвезли Пашу.
Увидев Илонку, и кого-то рядом с ней, я чуть не потеряла сознание…если бы не сестра, я бы просто пробежала мимо, сделав вид, что не узнала. И это он?
Если за последний год я добилась того, что выгляжу на 25, и мои, якобы, ровесники клеятся ко мне со всех сторон, то Паша как-то умудрился добиться пенсионной внешности. Что же с тобой происходит, мой дорогой?
Усевшись рядом с ним в машину, я изо всех сил попыталась ощутить сердечный трепет или хоть какое-то подобие волнения, но в сердце все было тихо.
Вдобавок, Паша, почему-то начал вести себя как столичный житель в провинции…хотя, казалось бы, все должно быть наоборот…не умолкая ни на секунду, он рассказывал обо всех несправедливостях, выпавших на его несчастную долю, на чужой земле.
И врут-то на каждом шагу, и зажимают инициативу, и поговорить не дают, и грязно…О! – оживился Паша, ткнув пальцем в тротуар на одной из московских улиц. – Крысы!
   - Не может быть! – не выдержали мы, - это поклеп на столицу нашей родины – наговариваешь!
   - Смотрите! Пойдемте, проверим?!
На тротуаре действительно разгуливала крысиная семья в кол-ве пяти штук.
   - Это они специально для тебя собрались! – прокомментировала Илонка.
Также, специально для Паши, ни в одном из выбранных мест отдыха не оказалось мест….
Наконец мы куда-то прибрели, и это оказалось просто чудесным местом! Я, было, уселась напротив Паши, но неутомимая Илонка принялась нас всех фотографировать, согнав в одну кучу. И опять рядом с ним я ничего не почувствовала! Е-мое, что со мной?!
В этот момент пришла смска от Земляникиной: «Ну, как вы там?». Я честно ответила – никак…вернее, я - отлично….
Потом мы с Иркой побежали танцевать, потом я перемигивалась с парнем за соседним столиком….
   - Как у тебя дела? – внезапно заговорил только со мной Паша.
   - А? – отвлеклась я от подмигиваний. - А-аа…все в порядке!
Паша испытующе уставился на меня своим фирменным немигающим взглядом, от которого меня раньше мгновенно бросало в пот. На этот раз меня почему-то разобрал смех…Филин, да и только, – пришло мне в голову… и я, не выдержав, захихикала в ладошку. Паша обескуражено откинулся на спинку диванчика. А я снова ускакала танцевать.
По пути обратно мы представляли собой веселую алкоголизированную толпу.
Мы с Иркой бежали впереди под ручку, сзади брели остальные. Паша рассказывал, как его предала  возлюбленная из далекой юности, та самая которая случилась после меня. И как он страшно ей отмстил, лишив общения с собою…. И лишь жену всю жизнь любил… и мы дадим звезду герою…. Дошли до машины. Как-то получилось, что мы с Пашей остановились друг напротив друга и долго и серьезно посмотрели в глаза…я в его, он в мои….
   - Я вот за что Гитлера уважаю…- вдруг завел Паша, как и прежде, бессмысленный разговор. – Он был большой умница и прекрасный художник…я тебе показывал его картину?
Я молча кивнула. Звездный умник. Все тот же набор: Гитлер-художник. История гестапо. Эпатаж осведомленного. Шок непосвященных.
Так бы и было, исходи все эти фразы от брутального мачо, умело сводящего с ума наивную библиотекаршу с принципами. Только не здесь, не сейчас, ни после того, что было, и не в исполнении низковатого лысоватого мужичка с намечающимся брюшком…. Господи, кого я любила?
Я стояла, смотрела на него и думала про день сурка и какого рожна он несет всю эту хрень….  Боится, что полезу при всех целоваться? Напрошусь в гости? Унесу на плече? Заставлю усыновить моих детей? Трус, трус, белорус, на коне катался, трус, трус, белорус, без трусов  остался…
И тут я поняла….Это мое сердце окаменело. В бесплодном ожидании хэппи энда этой истории. Добралась-таки белая колдунья и до меня…только не учла двух вещей.  Во-первых, что я так обрадуюсь этому состоянию, и, во-вторых, я знаю, что золотой прекрасный лев уже мчится мне на помощь, уж он-то своих не бросает....
Так что расслабьтесь, мадам, и оставьте себе вашего фавна на память….  И еще, неизвестно кому повезло, и спасибо, что мне теперь не больно, это прекрасно, что я обратилась в каменную статую – лучше сохранюсь.
Моему льву приятно будет выручить меня из плена…разбудить поцелуем…. Унести меня на своей сильной и теплой спине туда, где любовь и безопасность, где меня будут холить и лелеять, беречь и баловать. И, кстати, порвут за меня всякого, кто осмелится хотя бы косо посмотреть…. Потому что, львы – не фавны…. За ними, как за каменной стеной.