Парадоксы участкового Грицаева

   Очередной понедельник выдался для Витька во истину тяжёлым днём. Начальник будто с цепи сорвался. Почитав, составленные, участковым протоколы, буквально побелел от злости. Захлопнул журнал и, потрясая им над столом, брызнул слюной:

- Что это?!

   Витёк ничего не отвечал, тупо глядел на носки хромовых сапог и переминался с ноги на ногу.

- Что это, младший лейтенант?! Я тебя спрашиваю!

- Протоколы… - Ответил, Витёк.

- Протоколы?!

- Угу…

- Да ты хоть читаешь потом, что пишешь, а? – Не унимался майор.

- А чего? Нормальные протоколы, - ответил Витёк, так и не понимая, чего к нему придираются.

   Майор снова распахнул журнал, вытащил первый попавшийся листок, зачитал:

- «На месте происшествия обнаружен труп не подающий признаков жизни…» Это как???

   Витёк ничего не ответил, только пожал плечами.

- Или вот это, - начальник вытащил следующий лист, - «… и нанёс удар ножом в правое полужопие». Слушай, Грицаев, - майор пристально посмотрел на Витька, - у тебя в башке, что? Мозги или полужопия?

   Витёк, краснея, продолжал переминаться с ноги на ногу.

   Майор снова швырнул журнал на стол, тяжело вздохнул.

- Слушай, ты хоть почитай дома чего-нибудь. Ну, не знаю, Пушкина там… «Евгения Онегина», слышал про такого?

- Слышал, буркнул Витёк.

- Да ни хрена ты не слышал! – резюмировал начальник. И после небольшой паузы добавил:

- В библиотеку запишись. Всё! Иди! … Есть она у вас – библиотека-то?

- Есть! – отрапортовал Витёк, забрав журнал, и лихо развернулся к двери.

- Набрали дураков, - сказал начальник уже тихо, когда дверь кабинета за участковым захлопнулась.

***

   Вернувшись из райцентра к себе в Бараново, Витёк, сперва и в самом деле хотел сходить в библиотеку, но быстро передумал.

   «Какая вожжа ему под хвост попала?» – размышлял он,  перебирая связку ключей на крыльце опорного пункта.

   Скинув шинель, Грицаев уселся на стул, почесал под шапкой вспотевший лоб, уставился на портрет Горбачёва.

- Вот так! Работаешь, работаешь, а толку – пшик! – пожаловался Витёк то ли генеральному секретарю, то ли самому себе. – Эхе-хе!

   Он встал и нервно прошёлся по плохо освещённому, окрашенному противной зелёной краской помещению. Остановился возле отрывного календаря, оторвал красный листок «ВОСКРЕСЕНЬЕ. 6 ДЕКАБРЯ. 1989».

- Понедельник, ети его мать.
 
   В окна уже ползли ранние зимние сумерки. От этого на душе становилось ещё гаже.

   «Надо бы хоть показатели маленько улучшить…», - подумал Витёк и снова, как бы ожидая подсказки, глянул на портрет Горбачёва. Сдвинул на затылок милицейскую шапку-ушанку, почесал теменную кость.

- Точно! – вдруг выкрикнул он, внезапно обрадовавшись, посетившей его мысли.

   Быстро накинув шинель, он отыскал на столе единственную пишущую авторучку и, схватив журнал протоколов, будто на крыльях вылетел на крыльцо "опорки".

***

   Санёк Шилов, он же Шило, редко сидел без дела. Когда ветер перемен додул и до Бараново, и в продмаге исчезла водка, а в райцентре предмет первой необходимости стали отпускать только по талонам, он сразу понял: надо, что-то делать! И через неделю уже сделал: отличный самогонный аппарат, который и начал восполнять потери, понесённые сельчанами в виду открывшихся новых обстоятельств и повсеместной борьбы за трезвость. Правда, вскоре исчез сахар. А сам аппарат приходилось перепрятывать, ввиду возможных рейдов милиции. В общем, самогонная фабрика работала с перебоями, а последнее время, так и вообще простаивала. Местные мужики довольствовались фанфуриками «Тройняшки», стеклоочистителем, а на худой конец антистатиком «Лана». А там и рейды милиции прекратились – всё равно первач без сахара не нагонишь. Правда, такая не сладкая жизнь сказывалась на и без того не богатырском здоровье барановцев. С фанфуриков, да баллончиков кто слеп, кто помирал. Ну, так как, говорится: чем богаты… Правда, иногда выручали местные бабки, которые нет-нет да просили мужиков чего-то прибить, перетаскать, подвезти или перекопать, всегда оплачивая проделанную работу самой твёрдой на то время валютой – казённой водкой в лимонадных бутылках с пробками-бескозырками – так называемыми «чебурашками». Ну, а бражка, которая у местных не переводилась… Так, какая же это бражка – на кислом варении? Перегнать даже нечего – одни слёзы.

   Когда сахарный завод расплатился с Саньком и другими шабашниками сахаром, он даже обрадовался: вот теперь загуляем!

   Затащив, домой драгоценный мешок, он сразу крикнул жене:

- Дрожжи тащи!... И фляги!

   Нюра, аж руками всплеснула:

- Да ты что, это?! Всё что ли решил пропить?

- Не твоего бабского ума дела, - деловито ответил Санёк, скидывая шубняк.

- Вот аспид, - попыталась возмущаться, Нюра, но Шило её опередил:

- Да, не всё, не всё! Давай битончик… Отсыпем – чай пить.

Он снова глянул на жену и понял, что чайной церемонией не отделаться:

- Ну и наволочку!

   Когда бражка подошла, и резиновые перчатки на банках с жидкостью, не вместившейся во фляги уже надулись и всеми пальцами топорщились вверх, передавая «привет Горбачёву», работа в Санькином доме закипела с утра. Санёк даже потерял осторожность, забыв про милицейские облавы и тяжёлую статью, полагавшуюся за самогоноварение. И в самом деле, какие менты? Уже с год никто не захаживал, ни в дом, ни в баню. А до опорного пункта, что на другом конце села, в такой снег разве что на тракторе доедешь.

   Процесс шёл своим чередом. Изба наполнилась спиртовым благоуханием. Было тепло натоплено и по деревенски уютно. Без Нюрки, ушедшей на дежурство, особенно.

   В дверь постучали.

- Кого это там нелёгкая? – раздосадованно буркнул Шило и, оторвавшись от увлекательного процесса, нехотя побрёл в сени.

- Здорово, Саня! – отряхивая снег с цигейкового воротника, произнёс почтальон Емельянцев, - дедок без возраста и комплексов.

- Здорово, Фомич! Заходи скорее, тепло выходит, - ответил Шило и, не обращая внимания на посетителя, побежал к аппарату.

   Фомич прошёл в горницу, сперва было полез в сумку, но тут же принюхиваясь, забыл о корреспонденции, принял стойку охотничьего пса:

- Чем это у тебя, Саня, так великолепно пахнет?

- Самогон варю, - ответил Шило, накрывая крышкой уже сцеженный бидон первача.

- Да что ты! Вот это здорово!

   Они перебросились парой фраз, Емельянцев даже успел дать несколько «полезных» советов по приготовлению напитка, прежде чем вспомнил, зачем пришёл.

- Сань, а тебе извещение. Посылка! Давай-ка пляши!

- Да уж и так пляшу, Фомич: то к колонке – за водой, то снова к аппарату…

   Он взял почтовое извещение, почесал макушку. Не сказать, что радостное известие, полученное им, именно в этот момент его сильно обрадовало.

- Запчасти на мотоцикл прислали… Не прошло и полгода… Ети их мать.

- Запчасти, - заинтересовался Фомич. – Так это ж хорошо. Нонче ведь, Сань, сам знаешь, ни шиша ни где не найдёшь… Хорошо, хорошо…

- Хорошо-то, хорошо, - повторил за Фомичом Шило, только у меня ведь процесс непрерывный… А ну их! – Он бросил листок на стол. – Завтра получу.

- Завтра не получишь, Саня. – Дед сокрушённо покачал головой. – Антонина нонче последний день работает. – Завтра едет к дочери на свадьбу… Когда вернётся – шут её знает. Почта - на замок… Я б не тянул на твоём месте, мало ли чего. А разом если сбегаешь – успеешь, получишь. В лучшем виде.

- Сбегаешь, - хмыкнул Шило. - Туда, почитай полторы версты, да обратно… А тут, кто приглядит? Нюрки нет…

- Так я и пригляжу, с готовностью отозвался дед. – Чай плеснёшь маленечко, не обидишь?

- Так это, Фомич, само-собой - плесну. И с собой дам! Вот молодец, старая гвардия – выручил!

   Он подтолкнул деду два жестяных ведра, объяснил куда залить, когда вода начнёт выкипать и, накинув шубняк, побежал в сени.

- Паспорт возьми, чудак-человек! – Усмехнулся Фомич, пододвигаясь вместе с табуретом к фырчащему чудо-устройству.

***

   Младший лейтенант Грицаев уже с полчаса ходил по селу, стучался в избы, смотрел, принюхивался к дымкам, вьющимся из труб, никаких признаков самогоноварения не ощущалось. Даже подвыпивших односельчан нигде видно не было. «Ну, как тут показатели улучшишь?!» - с досадой думал участковый.

- Грицай-полицай! Грицай-полицай! – раздался за спиной дурацкий смех сельского убогого Валечки.

   Грицаев оглянулся, сплюнул под ноги.

- Иди отсюда, придурок! Ну, живо!

- Милиция-полиция, полиция-милиция! – кричал Валечка, взмахивая рукавами из которых болтались, пришитые на резинку варежки.

- Вот я тебе! – Витёк вытащил из отвала увесистый кусок смёрзшегося снега, бросил в убогого:

- Уйди, дурак! Зашибу!

   Валечка отбежал на безопасное расстояние, обернулся к участковому и погрозив пальцем обиженно повторил несколько раз:

- Полиция, полиция…

   Грицаев сделал вид, будто хочет его догнать, совершил небольшое ускорение. Силуэт Валечки исчез в окутавшем село вечернем мраке.

   Витёк поплёлся в ту же сторону, уже не надеясь «улучшить показатели» и досадуя на себя, что запёрся  в эти курмыши на другом конце села, где ни зги не видать. Решил пройти ещё один порядок и ни солоно хлебавши возвращаться в "опорку".

***

   Когда Фомич вернулся от колонки с полными вёдрами, удивлению его не было предела. В пропахшей самогонкой Санькиной избе, сидел участковый и деловито, что-то записывал.

- Здорово, Кузьма Фомич! – Весело подмигнул Грицаев. – Вот и не верь в приметы. Не успел протокол составить, а тут уж ты с полными вёдрами прёшься – большая удача! Ну, ставь воду, бери бидон, - Грицаев кивнул на стоящую рядом ёмкость с первачом, - пойдём в участок.

- А бидон-то зачем? – Робко спросил Фомич.

- Как зачем? – Это вещдок! Улики, понимаешь, старый хрен?!

   Пока грузили на салазки аппарат, Фомич ещё надеялся, что появится Санька Шило, и вдвоём они как-то отбрехаются, или тот хотя бы отмажет как-нибудь, его самого, но… Саньки не было, а участковый и слушать ничего не хотел.

   По дороге они встретили кого-то из сельчан. Те попытались уболтать ретивого участкового, тот даже не ответил. Побежали за подмогой, звать старуху Емельянцеву и дочь почтальона.

   В участке Грицаев выдал Фомичу ручку, положил перед нм протокол:

- Пиши вот тут.

- Чего писать-то, Витя?

- Объяснения свои, - объяснил милиционер. – Хотя,- он зловеще осклабился,- тебе это вряд ли поможет.

   Тем временем в опорку прибежали бабы. Бросились к участковому. Выли, визжали, просили, теребили за шинель.

- Да уймитесь вы, ведьмы проклятые! – Заорал Грицаев, усаживаясь за стол.

 Взял протокол и начал читать, написанные ровным красивым почерком «объяснения» Фомича, считавшегося в селе первым грамматеем.

   «Сегдня (7 декабря 1989 г.), примерно в 16.30 я проходил за водой мимо дома моего соседа Александра Шилова. Я обратил внимание, что в окнах,указанного выше, дома, горит свет. Но мне доподлинно было известно, что мой знакомый Александр Шилов в это время находился в городе, куда его ещё вчера вызвали по срочному делу. Его жена Анна Шилова в это время также не могла быть дома, так как находилась на работе в местном фельдшерско-акушерском пункте. Проявив гражданскую бдительность, я зашёл в дом Шиловых и обнаружил, что там сидит милиционер и варит самогон…»

   Грицаев несколько раз тряхнул башкой, как бы не веря прочитанному:

«В варившем самогон милиционере я опознал нашего участкового младшего лейтенанта Грицаева…

 - Ты что написал, старый хрен?! – срываясь на визг заорал Грицаев.

- Дак, что видел, то и написал, - не сдавался дед.

- Это я что ли самогонку варил?!

- Так там же больше никого не было… А потом ты велел мне бидончик взять, аппарат на салазки погрузил и велел всё сюды везти. Здеся, наверное, сподручнее…

   Грицаев подскочил к Фомичу, схватил его за грудки. Бабы снова завизжали:

- Убивают!!! Помогите!!! – и повисли на руках у участкового.

   Едва освободившись от них, он поправил портупею, отёр платком взмокший лоб.

- Так в том-то, Витя и парадокс…, - снова заверещал Фомич.

- Какой ещё парадокс?! Ты мне протокол испортил! А ну, давай переписывай!

- Ничего я переписывать не буду, - отрезал дед.

- Ничего он переписывать не будет, - подхватили бабы.

   «Морду ему, что ли набить?», - подумал Грицаев. Но глядя на группу поддержки, решил воздержаться.

- Пошли вон отсюда, – рыкнул он на собравшуюся в опорном пункте компанию.

   Те радостно закивали головами, что-то причитая, засеменили к двери.

   У самого порога, совсем обнаглевший Фомич, задержался, кивнул на бидон с первачом:

- А улики, Вить, можно забрать?

- Вон отсюда!!! – заорал Грицаев, выпинывая Фомича за дверь. А когда шумная компания исчезла, устало опустился на табурет и добавил:

- Улики тут останутся.

   «А, может быть, зря я нынче в библиотеку-то не пошёл?» - подумал участковый, вынимая из шкафа мутный стакан и полбанки квашеной капусты.

***

   К полуночи Витёк опорожнил почти треть «изъятого» бидончика и совсем обмяк. Оставаться в прокуренной опорке не было сил. Матерясь, ругая проклятых односельчан, взбесившегося майора Ямщикова, Пушкина, Евгения Онегина и кого-то ещё он добрался до дома. Скинул шинель. С трудом стянул сапоги, кое-как стащил галифе и с третьей попытки забрался на жарко натопленную русскую печь. Лезть в постель к жене отчего-то не хотелось.
   
   Через несколько секунд, всё закружилось, сознание выключилось. Пьяного участкового накрыл тяжёлый самогонный сон.

   Вначале из мрака появилась фигура майора, держащего в руках охапку, составленных Витьком протоколов. Он ничего не говорил, не ругался. Только потряс ворохом бумаг, как бы грозя ему. А потом развёл из них костёр и исчез. Витёк подсел к огню. Вскоре откуда-то возникли ещё два образа: дурачок Валя и поэт Пушкин. Витёк сразу узнал его по густым кудрям и бакенбардам, хотя никогда и не читал его произведений, равно, как и никаких других, кроме Устава внутренней службы.

- Милиция-полиция! – качая головой из стороны в сторону, начал разговор Валечка.

- Я вот тебе! – инстинктивно замахнулся на него Витёк.

   Тот быстро спрятался за спину Пушкина и лишь иногда озорно выглядывал из-за неё.

- Не надо, братец! – Александр Сергеевич отвёл тяжёлой тростью руку участкового.

- Чего не надо-то?! А чего он?

- Стыдно, голубчик, - произнёс Пушкин, устраиваясь у костерка.

- Чего стыдно-то? – Не унимался Грицаев.

- Блаженного вон обижаешь. Не читаешь ничего…

- Некогда мне читать,- ответил, Витёк, как-бы оправдываясь.

   Пушкин невозмутимо продолжал:

- Даже моих стихов не читал… Удивительно.

   Тростью он подцепил в костре один из протоколов, ещё не охваченный пламенем, сокрушённо вздохнул, вчитываясь в каракули участкового.

- Да-с! Поморщился Александр Сергеевич. – Вот ты послушай лучше, как звучит:

О сколько нам открытий чудных
Готовят просвещенья дух
И Опыт, (сын) ошибок трудных,
И Гений, (парадоксов) друг...

Витёк не дослушал:

- Не знаю я никакого Гения Парадоксова… И друга его, - огрызнулся он.

- Парадокс! - Пушкин сокрушённо покачал головой. - А ведь мои вещицы в школах изучают. Их все знают…

- Ну, уж и все! Вон он тоже, что ли знает?! – ехидно хмыкнул Грицаев, кивнув в сторону Валечки.

- Да. И он знает…

   Пушкин поднялся и, не оборачиваясь, пошёл прочь от костра.

- А ну, ка! А ну, ка, блаженный! Выдай мне чего-нибудь?! – подначивал Грицаев, оставшегося одного Валечку.

- Мальчишки…

- Чего мальчишки? – перебил Витёк. – Всё что ли?

- Мальчишки копеечку отняли, - жалобно простонал Валечка, выставив вперёд трясущиеся ладони.

   Грицаев поднялся, обернулся к нему, чтобы лучше расслышать, что он плетёт. Почувствовал, как языки огня больно обожгли задницу.

- Вели их зарезать, как велел ты зарезать царевича…

   Грицаев не дослушал, попытался пнуть Валечку со всего маха. Послышался звон разбитого стекла.

- Грицай-полицай! – крикнул Валечка и пустился догонять почти скрывшийся во мраке силуэт Александра Сергеевича.

***

   Ворочаясь во сне, Витёк заголил ягодицу, обжог её на раскалённой печной кладке. А ближе к утру резко дёрнулся во сне, выбил ногой раму окошка над шестком. Босая ступня участкового выглянула на улицу.

   Лизка Грицаева, услыхав утром стоны мужа, сперва только бранилась, называя его пьяной рожей и свиньёй. Но через какое-то время поняла, что дело плохо. Не без труда помогла ему спуститься на пол, перевернуться на живот. Побежала за фельдшером.

- Ндааа! Обморожение и ожёг, - констатировал, осмотревший участкового, фельдшер Пилугин. – Ндааа! Парадокс! – покачал он головой, что-то записывая в свои бумажки.

   Витёк вздрогнул, то ли от боли, то ли от этого мерзкого слова «парадокс», преследующего его второй день к ряду.

 - Ну, чего смотришь? Спускай портки, едва сдерживая смех, сказала медсестра Нюра Шилова.

- Зачем? - Недоверчиво спросил Витёк.

- Полужопие будем мазать!

                2015