Oeuvre posthume. Анатомический этюд

Сестре, которой у меня
никогда не было...


Прости меня. Ты прежде не получала от меня писем. Зато сегодня я пишу тебе не просто письмо, а Письмо-эпитафию. И не только тебе, но и себе одновременно. Моя прежде времени отцветшая сестра! Спи, моя слабая, моя нежная и болезненная. Моя любимая, моя желанная... Моя искренняя. Моя. Каждым кусочком кожи, каждой клеточкой.
Сегодня ночью под звуки стонущего саксофона я погружу тебя, слабую и немощную, в разверзтую грудь земли. Не веришь? Я сама разверзну её, эту землю, своими пальцами, вот увидишь. И положу во вскрытую рану сердце, когда-то живое. Тебя. То, что от тебя осталось.
Знаешь, мне всегда было кое-что интересно. Говорят, подло жить просто так. Говорят, человек должен приносить пользу, быть на своём месте, быть кому-то нужным. Но, подумай, какая может быть в человеке польза? Вот в тебе — живой — пользы не было. Одна красота и никакой пользы. Ты шла по улице, задумчивая, в своём лёгком платье, мирная, естественная, незатейливо влекущая — словно оленёнок или хиппи. Гибкая, как росток бамбука, с походкой лёгкой, но неуверенной, словно ты не шла, а танцевала... И, притом, не просто танцевала, а каждый раз забывала шаги. У тебя было плохое зрение. Наверно, из-за этого в тебе сохранилась неуклюжая грация ребёнка, постигающего мир касанием, первым движением, первым шагом.
Зато после смерти ты пригодилась. О, сколько чудесных вещей родилось из твоего, в общем-то, никчёмного тела! Хочешь, скажу, ради чего ты так страдала?
Из твоей кожи — двух прекрасных метров белого полотна — мы сшили плащ. Магическое одеяние колдуна. Оно защитит от демонов принца, которого ты любила.
Твоими волосами я набила подушку, мягкую и упругую — чтобы мне почаще снилась твоя походка, чтобы я не забывала о тебе. Может быть, следовало связать свитер? Но, ты знаешь, я очень плохо вяжу.
Твоё мясо я продала с утра на базаре. Сказала, что застрелила молодую косулю — и, представь, мне поверили. Твои внутренности отдала бездомным собакам. То был роскошный пир -  это ты напитала их, и теперь бездомные собаки своей собачьей жизнью обязаны тебе.
Из костей твоих рук и ног — тонких, словно у птицы, я сделала себе костяные флейты — с изумительным летящим звуком. Сначала я не понимала, с чего бы? Но, вспомнив, как ты смеялась, я поняла — у тебя постоянно шумел ветер в голове, а когда ты смеялась, он разлетался по всему твоему телу.
Твои жилы послужат тетивой моему луку. Луку, что стреляет в цель без промашек. Я буду разить врагов, вспоминая тебя.
Твои ногти я подарила морскому царю — прекрасные чешуйки сухопутной летящей рыбки — жемчужины его короны.
Твои глаза я отдала слепым детям, сказав, что это мячики. Из фаланг пальцев сделала бусины для ожерелья. Мозг потушила с горошком и подала как изысканное блюдо тем немногим, что пришли тебя помянуть. Пусть съедят по кусочку твоей памяти, если действительно им так важно помнить тебя.
Твой череп стал чернильницей, и теперь кто-то из него черпает по капле чёрную влагу, что воплотит его мысль... Мне интересно только, что бы я почувствовала, если бы ты стала моей чернильницей. И однажды, когда я вдруг об этом вспомню, моё перо бы содрогнулось, и чёрные капли, точно слёзы, упали бы в пустоты твоих глазниц?
Как видишь, ты послужила. Стольким облегчила ношу. Что же от тебя осталось?
Только сердце. Такое лёгкое, что даже сам Анубис подивится. Мне казалось, я выпускаю птицу из клетки, когда я его извлекала из тебя. Сегодня я похороню его в вырытой моими пальцами могиле. Опущу в тёмные недра, как семя. А после посажу над тобою море амарантов — незабвенных и незабывающих. И всего-то одну белую лилию. Цветы полью твоей кровью — пусть, упившись вином, станут маленькими деревами жизни. Пьяными, пряно пахнущими, как сама твоя недолгая жизнь. Амаранты будут петь мне о тебе. Когда же расцветёт моя лилия, я буду знать, дорогая, что ты снова жива, и с нетерпением ждать нашей новой встречи.      

(Июль 2014)