Из не публиковавшихся стихов В. Шахмедузова

КРАТКОЕ ПРЕДИСЛОВИЕ ПУБЛИКАТОРОВ

Прежде чем принять, признаться, очень нелегко давшееся нам решение о предании гласности манускрипта не опубликованного до сих пор, но остававшегося до недавнего времени неизвестным даже нам философского стихотворения, найденного нами среди бумаг нашего безвременно скончавшегося школьного товарища, одноклассника, друга детства и юности (вместе с которым нас принимали в октябрята - "внучата Ильича" -, в юные пионеры-ленинцы, а затем и в славные ряды Ленинского комсомола), талантливого поэта-самоучки, скрывавшего из скромности, бывшей с самого раннего возраста, пожалуй, главной и наиболее характерной особенностью его характера, свои подлинные имя и фамилию под звучным псевдонимом "Вальпургий Шахмедузов", мы долго думали об этичности одновременно возникшего у нас обоих при обретении его рукописи страстного, неудержимого желания оную рукопись немедленно опубликовать, вынеся ее на строгий, но, конечно, беспристрастный суд любителей российской изящной словесносьт. Наш друг всегда отличался весьма тонкой душевно-психической конституцией, представляясь нам, достаточно хорошо его знавшим, натурой чересчур ранимой и чувствительной для нашего грубого, бесчувственного мира (из органически присущей ему упомянутой выше необычайной скромности даже заменявшей - правда, по столь же присущей ему рассеянности, не всегда! - в своих произведениях, говоря о себе, авторское местоимение "я" - постоянно памятуя о том, что, как говорит пословица советских времён: "Я – последняя буква алфавита!" - более безличным замятинским "мы"). Не случайно в день нашего приёма в юные пионеры-ленинцы в московском музее Н.А. Островского на тогдашней улице Горького (нынешней 1-й Тверской-Ямской, или - как встарь! - просто Тверской, именовавшейся в дни нашей юности "Горки-стрит", "Эрзац-Бродвеем", "Бродвеем" или просто "Бродом") именно нашего друга – одного из всех, томившихся на торжественной линейке в ожидании, в духоте и тоске официально-казенных речей, вдруг стошнило, или говоря точнее, многократно вывернуло наизнанку при всём честном народе, и он, так сказать, заблевал весь пионерский праздник... И вот ради увековечения памяти этой во многом не понятой своими современниками и однокашниками (не говоря уже о старших поколениях совков), сложной и неоднозначной личности, сумевшей запечатлеть на тетрадных листах своим бойким пером (в буквальном смысле слова, ибо персональных компьютеров, не говоря уже о "лэп-топах", именуемых почему то на нашем постсоветском русском новоязе "ноут-буками", сиречь "записными книжками", тогда еще в помине не было!) частью - в прозаической, частью - в драматической, частью же - в стихотворной форме картину нашей непростой во многих отношениях эпохи, мы, взвесив тщательно все "про" и "контра", все же решились взять на себя смелость, не заручившись согласием ушедшего от нас (надеемся, что в лучший мир!) однокашника и компатриота Вальпургия Шахмедузова (ввиду всем очевидной невозможности это согласие получить) сделать эту малую часть его литературного наследия (настолько обширного, что разбирать его предстоит еще, может быть, долгие годы, если не десятилетия) достоянием нашей духовно раскрепощённой и просвещённой читательской аудитории, снабдив ее вполне подходящей, на наш взгляд, по духу и смыслу иллюстрацией. С этой мыслью мы говорим философскому стихотворению нашего покойного, но вечно живого (для нас, по крайней мере) друга: "В добрый час и в добрый путь!"

Одноклассники, друзья и душеприказчики покойного
Вольфганг Акунов и Александр Шавердян.

Вальпургий Шахмедузов
ХРЕН ХРОНОСА ИЛИ ХЕР ВРЕМЕНИ

О, как напился вчера незаметно я!
Вспомнить – ни рук, ни лица не могу.
Похоть похмельная – нежность предсмертная
Первой любви на осеннем лугу.

Годы проходят. Что нам остаётся?
Что ж ты лежишь и молчишь?
Плещется Лета, струится и льётся...
Просто Крон показал нам свой Шиш.

Лета журчит. Сколько лет нам осталось?
Три? Девятнадцать? Сто семь?
Двести шестнадцать? Лишь самую малость
Хрон показал нам свой Хрен.

Хреновый Хрон! Твои четверостишья –
Камни в песочных часах.
Время закончилось странным затишьем.
Это Хрон показал нам свой Пах.

Слышится песня Херового Хроноса...
Иль это – Времени Хрен?
Слабые звуки похмельного голоса…
Просто Хрон показал нам свой Член.

Выпито много хренового Хереса
Под бульканье летиных струй.
Сколько ни тужься – ничто не изменится:
Ведь Хрон показал нам свой Буй!

Лета по камушкам резво плескается.
Звоном песочных часов
В памяти пьяной моей отзывается
Странное слово Любовь.

Долбанный Зевс! Пусть отрезал ты Хроносу
Хренос в упорной борьбе, -
Тщетно... Он будет повсюду высовываться
Назло Судьбе и тебе!