Девять жизней драной кошки. Начало

               
               

                Начало
    Тамара Ивановна в сотый раз доставала заветную коробку, в сотый же раз находила кассету с сакраментальным названием «Начало», и снова сердце сжималось от невысказанной боли, глаза заволакивало слезами, она медленно складывала все на место и подходила к окну.
 
    И кто сказал, кто выдумал, что к сороковому дню станет легче, боль отпустит и постепенно все забудется? Где ты время – лекарь? Она ежедневно уговаривала себя, что с этим надо распроститься, выслушать предсмертные пожелания сестры и выкинуть все из головы, распрощаться с прошлым самой и отпустить дух Веры туда, где ему и место.

     Не получалось.  Мысли все время возвращались в те места, что связывали ее с сестрой, где они жили, не думая и не гадая, что жизнь их сложится настолько по-разному.
 Странная судьба у Веры, странная и нелепая от начала до конца, как предостережение свыше ныне живущим: ей было дадено, с нее было спрошено.
  А дадено ей было много, далеко не все она реализовала, еще больше не захотела реализовать. За то и спрошено, за то и взыскано.


Тамара Ивановна предполагала, что может быть на аудиокассете с названием «Начало». Это начало она знала, как никто другой, знала от мамы, много раз слышала от самой Веры. Это начало символизировало некое роковое предначертание в судьбе сестры, поэтому особо не афишировалось, но шила в мешке не утаишь. А произошло вот что.

      Жила - была в далекой сибирской деревне некая семья: муж да жена, да двое сыновей, был и третий, да во младенчестве скончался. Семья, как семья, по деревенским меркам вполне порядочная и интеллигентная.

     Отец семейства, по образованию учитель, строил дом по местным меркам шикарный. Да и то, если посмотреть здраво, то получалось уж очень по-барски. В семье планировалось четверо детей – два мальчика и две девочки. Для мальчиков должна быть спальня и игровая комната, и для девочек тоже, на родительская половине тоже свои особенности, по крайней мере, так спроектировал Иван Степанович..

     Но денег на строительство не хватило, дом пришлось урезать на половину, а вот детей должно быть все равно четверо. И, слава Богу, Валентина носила под сердцем долгожданную дочь. Где-то в начале зимы появиться на свет это крошечное синеглазое существо, а пока Иван в спешном порядке достраивает дом.

       А когда деревенскому мужику строить-то? Вечерами, если не ночами. Во дворе было полно строительного мусора, лес рубят - щепки летят, причем во все стороны. Вот и в прошлый вечер собрались мужики на помочи, за несколько часов сложили сруб бани, закончили поздно, особо прибираться было некогда – всем завтра на работу.

    Утром Валентина вышла в огород и ахнула: поперек огуречной грядки, придавив четыре лунки, лежит большой сутунок, в диаметре сантиметров тридцать. Да чтоб этих раззяв приподняло, да ухнуло! Так или примерно так подумала Валентина.  Слезы застилали глаза: это надо же столько работы загубили, паразиты!

   Обида и злость придали сил, женщина поднапряглась, с трудом, с кряхтеньем и не за один раз, спихнула увесистое бревнышко с гряды. Но это ее мало порадовало – огуречные плети были попорчены окончательно.
   В боку кольнуло – раз, другой, третий. Полежав некоторое время на диване, пошла убираться у скотины. Чувствовала дискомфорт, но с силовыми упражнениями болезненные ощущения не связала, только утром, обнаружив, что кожа на животе как-то натянулась и стала блестящей и глянцевой, испугалась. И было от чего.

  Через неделю живот в области желудка сильно опух, фельдшер Антон Макарович  долго осматривал Валентину, укоризненно качал головой и отводил взгляд. Так ничего определенного не сказав, фельдшер  послал ее в город на обследование, но больная уперлась – у нее ничего не болело, вот разве опухоль.

     Только через месяц, когда от слабости Валентина едва таскала ноги, решила она ехать на обследование к городским светилам.
   Город встретил дождем, в онкологическом диспансере было полно людей, только к двум часам подошла ее очередь.
   Приняли ее врачи на удивление быстро, почти не смотрели, только велели полчаса посидеть в коридоре, дескать, надо показаться еще одному доктору.

    Врач приехал только к четырем. Оказался он знаменитым профессором Савиных. На этой же скорой больную вместе с профессором увезли в клиники Медуниверситета, что возле Лагерного сада. В приемном покое  профессор бросил на ходу дежурившему доктору:
- Больную срочно в операционную!
Больная подала голос: « Как в операционную? Мне нельзя в операционную, я беременная!» У профессора округлились глаза: « Вы что, умереть хотите? У вас рак желудка! Немедленно сделать аборт и сразу на стол!» - это он говорил уже подоспевшим помощникам.
   «Мне хоть с мужем-то попрощаться можно?» - голос Валентины срывался от слез. Профессор кивнул.

  Вы видели подвалы под Медуниверситетом? Катакомбы, а не подвалы, тут и заблудиться можно и спрятаться легко.
   Валентина вышла на улицу, никто ее тут не ждал. Она знала точно, что свою девочку она никому не отдаст, да и Ваня так хочет дочку. С тем и добралась до дебаркадера.
   Знаете, что это такое? Ну не было в пятьдесят шестом году таких Речвокзалов, как сегодня, стояли старые деревянные баржи, к которым и приставали катера.

    В их деревню ходили только два катера, в пять и шесть часов вечера.  На пять она опоздала, а на шестичасовом оказалась только одна попутчица – Тоська Ильина.
    За шесть часов пути Валентина совсем ослабла, сошла на берег с помощью людей.

    На берегу пароход ждали другие пассажиры, горел костер, именно около этого костра и присела Валентина, не в силах сделать больше ни шагу. До деревни было около трех километров, и Тоська клятвенно пообещала дойти до Ивана и обсказать ситуацию.
   Начался дождь, такой нудный, мелкий, холодный. Валентина прилегла на землю, прикрылась пиджаком, считая минуты до появления мужа, пока не потеряла сознание.

   Иван приехал только в пять утра, когда плачущая Тоська забарабанила в окно: вчера она промокла, замерзла под дождем и …забыла про попутчицу.
     То, что он нашел у костра, назвать живым человеком было трудно, скорее полутруп. Всю дорогу мужчина плакал, решил, что жену даже оперировать не взялись, отправили домой умирать. А разубедить его было некому, весь следующий месяц она лежала безжизненная и отрешенная на  печке, приходя в сознание, тоже не разговаривала, сил у нее не было.

  В деревне сарафанное радио работает безотказно, через несколько дней все знали, что Валентина умирает. Помощь пришла в лице бабки Агафьи. Она по-хозяйски вошла в дом, без приглашения залезла на печку и начала длинный разговор:
- Что же ты, Валя, помирать собралась? А деток твоих кто растить будет? – бабка дотронулась до живота болящей.
- ….. ! – Валентина не то вскрикнула, не то ответила на поставленный вопрос.
- Знаю что больно, только ты терпи, нельзя маленькой, чтобы ты кричала, ей и так плохо!
-
Старушка еще что-то наговаривала, пробегая пальцами по выпуклому животу, Валентина корчилась и морщилась.
Бабушка Агафья  стала бывать в доме ежедневно. На первых порах больной не становилось легче, Иван даже хотел запретить «издевательства», как он выразился, но вмешалась теща, зять уступил.

 И правильно сделал. Бабушка Валентину на ноги подняла, к концу ноября жена самостоятельно с печки слезла, а в начале декабря и от бремени разрешилась благополучно.
    Имени для дочери не придумали, опасались, что некого будет называть, но  видимых дефектов акушерка не нашла. Вопрос с именем решался, что называется, не отходя от кассы.
  Перебрали десяток имен, везде нашлись изъяны: Таньками в их роду не принято девок называть. Наташка? Вдруг  будет, как соседская Наташка шепелявая да картавая, Катька? – так деревенскую дурочку зовут.

Иван повернулся в повитухе: «А Вас как зовут?» Оказалось, что Верой, так появилась у акушерки тезка, а в семье – долгожданная дочь.
 С замиранием сердца многие годы родители ждали каких-нибудь сигналов из того дородового прошлого, но Бог, видимо, сжалился - ребенок рос спокойный и здоровый.

  … Именно этого рассказа ждала Тамара Ивановна, однажды решившись и включив заветную кассету, но ошиблась.
   «Начало» называлось началом только потому, что это было первая кассета, некое обращение, не очень длинное и не очень понятное. Жаль, что не сохранилось, а то можно было бы привести дословно, но и так сойдет, в том смысле, что при пересказе Тамара Ивановна не очень исказила смысл послания.

    «Знаю, что тебе очень тяжело, я сама испытала нечто подобное много лет назад, не такое, как твое, глубже, горше, сильнее. Поймет меня только тот, кто терял детей, да и то не всякий. И совсем не потому, что я особенная, а потому, что я никогда не верила, что меня коснется чаша сия, доведется хлебнуть ее горечи и отчаяния. Именно потому, что я знаю вкус горя и безнадеги, я здесь. Я вовсе не думаю, что мои близкие способны настолько глубоко переживать мою болезнь, что воспоминания не дадут им жить полноценно впоследствии. Пойми правильно, я не их жалею.  Я – эгоистка, я себя жалею.      

       Одна женщина с юмором как-то сказала метко – я не старая, я – много прожила. Так вот и я, как черепаха Тортила, много прожила, порой, кажется, что не одну жизнь. Много видела, слишком много слышала и пропускала через себя. Мне запала в душу именно эта история, не знаю почему: то ли потому, что знала людей близко, то ли мысленно поставила себя на место болящей.

       Жила-была одна очень, ну очень порядочная семья, в которой мама почти год болела раком, чего неважно, так две дочери, преданные и заботливые, любящие и почитающие, уже роптали на Бога, что он никак не заберет ее. Понимаю и не осуждаю, устали, кончаются силы и у самых терпеливых и преданных. Это была минутная слабость, кризис, но ведь мама это почувствовала.

     Так вот я не хочу перед смертью подвергать своих близких такому испытанию, хочу умереть в полной уверенности, что они меня любят, и будут помнить живой и здоровой. Я достаточно хорошо знаю психологию, лучше всего и  дольше помнятся самые яркие впечатления – плохие и хорошие. Я навсегда запомнила звук, когда на кладбище забивали крышку отцовского гроба. Эта какофония сопровождает меня всю жизнь. А зачем?

      Но разговор не о смерти, о жизни. Помнишь, ты как-то не согласилась с моей теорией выбора. Я говорила, что каждый строит жизнь сам, выбирая тот или иной вариант, предлагаемый судьбой, хорошо, если выбор правильный. Здесь уместно провести аналогию с игрой Максима Галкина «Кто хочет стать миллионером?», только выигрыши разные. До этого места ты со мной согласилась, а вот дальше…

    У меня было время подумать над этим более серьезно. Я, вероятно, сильно увлеклась этой гипотезой, потому, что часто видела разные сны. Даже делая скидку на действие различных препаратов, которыми меня пичкают,  все равно получается очень интересно. Если будет время, прослушай хоть несколько кассет – завидки берут – ведь могло же сложиться иначе, и чего черт дернул сделать в жизни неправильный выбор».

      …Тамара этот разговор помнила, тоже ни один раз возвращалась к нему, мысленно споря с сестрой, но согласиться никак не могла. И дело-то было в одной - разъединственной фразе. Думаю, эта мысль сестры показалась бы крамольной любой феминистке! Вера считала, что жизнь женщины сложится так или иначе в зависимости от того, какого мужчину она в жизни выбрала.

      А их, судьбоносных, встречается в  женской жизни десятки, если не сотни, конечно неодинаковых по значимости, но способных изменить и даже кардинально перевернуть с ног на голову привычный уклад в жизни.

    Надо только суметь увидеть этого судьбоносного и выловить его тепленького из жизненного омута. Для этого надо быть целеустремленной, совершенно бессовестной и беспринципной – хорошие мужики на дороге не валяются, их, как правило, уводят у потерявших бдительность жен, решивших, что муж дан ей в вечное пользование и никуда от нее не денется.

    А уводятся мужики  до банального просто: надо быть только добрее, чем его жена, сексуальнее, чем его жена, игривее, чем его жена и т.д. Уловок много, но суть их одна, только тот мужик хорош, за которого держится баба, а вот те, кто в свободном полете, представляют некую угрозу для самой «охотницы».

    А, в самом деле, почему это он до сих пор никому не нужен? Хорошо, если сразу удастся разглядеть этот порок, а вот если нарвешься на такого же, как сама - «ловца»,- то душевные раны, ссадины и синяки тебе гарантированы.

     Иное дело юность и молодость, когда ты – равный среди равных, когда все в процессе выбора. Только в это светлое время совершенно не возбраняется все просчитать и взвесить, или очертя голову, поддавшись буйству чувств, броситься в любовный омут с головой. В последнем случае возможны ошибки и неудачи, но благо, есть время все исправить.

      Итак, кассета под номером один была обозначена так: «Леша Тауберг».
    Личность была знакомая. Сестра училась заочно на Инязе и работала в милиции, когда к ней стал клеиться этот азиат. Нет, Тамара никогда не была националисткой, но в Алексее было столько высокомерия и чего-то необъяснимо неприятного, что встреча с ним портила ей настроение на целый день. Конечно, очень близко она Тауберга не знала, да и знать не могла, для него младшая сестра Веры просто не существовала (может, именно это и уязвляло самолюбие семнадцатилетней девушки), но Тома всей душой была против такого кавалера, да и, слава богу, что не сложилось.

     А, интересно узнать, как бы сложилось, если бы все же сложилось? Чего же проще?
       Магнитофон клацнул, проглотив кассету. Тамара узнала этот вариант судьбы сестры, узнайте же и вы.