Маршрутка

Осень. На улице грязь, слякоть. Ничто не предвещало беды.

Маршрутное такси причалило к остановке, и в дверь вошли трое:
 
красивая женщина лет двадцати пяти в изящном светло-кремовом пальто,

её муж, тридцатилетний мужчина военной выправки в куртке и джинсах

и их дочь, баловница лет пяти, пёстро одетая, в бантах - сущий ангел.


Пока родители расплатились и расположились на передних сиденьях,

кроха завладела вниманием остальных пассажиров, меняла выражение лица

и строила глазки; люди в глубине салона улыбались в ответ и качали головами.


Наконец, войдя в раж, девочка забирается ногами в испачканных ботинках на

новенький велюр сиденья и озорно танцует.

Водитель раздражённо выговаривает матери, требует прекратить безобразие.

Мать пытается образумить резвящуюся дочку:

- Маринка, сейчас же убери ноги с сиденья, слышишь! Слезь!

- Не слезу! Не слезу! Не уберу! Не уберу! - дурачится Маринка.

Молодая мамаша теряет терпение, повышает голос:

- Если ты немедленно не уберёшь ноги с сиденья, то сейчас у бабушки

я расскажу, как ты себя вела!


Ничто беды не предвещало. Совсем. Но это была последняя секунда.


Звонким, пронзительным голосом Маринка возразила маме:

- А я тогда расскажу папе, что ты у дяди Серёжи письку целовала!


В маршрутке повисло гробовое молчание.

Истерично хохотнул какой-то подросток на заднем сиденьи и смолк.

Лицо женщины пошло пятнами, исказилось и потеряло привлекательность.

Лицо мужчины вспыхнуло страшным огнём.

Пассажиры, невольные свидетели, съёжились и мечтали исчезнуть.

Трое привалились ближе к своим окнам, притворились спящими.

В тяжком безмолвии маршрутка доехала до следующей остановки.

Дверь открылась.

Бывшая молодая семья вышла вся.