Потоки Индии I. По Ганге на восток

                (взгляд на Индию глазами астромифолога)

          Это рассказ об Индии и ее богах — он будет полезен тем, кто интересуется духовной культурой Индии или хотел бы туда поехать.
          Кто такая Мать-Дурга, на каждой горе носящая разные имена? Почему "продвинутые" йоги до сих пор разгуливают по улицам с трезубцем Шивы в руках, а современные граждане не перестают молиться богу-обезьяне совершенно так же, как христиане — своим святым? Очевидно, настолько глубок символический смысл этих образов, что не исчерпан до конца рациональными веяниями современности, и носителю иной культуры, который не чувствует его от рождения, следует отнестись к нему с философским вниманием.

               
                СОДЕРЖАНИЕ

Живые потоки Индии. . . . . . . . . . . . . . . .
По Ганге на Восток. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Мать-Ганга. . . .  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Чудотворец-Шива. . . .  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Воительница-Дурга. . . .  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Старые и новые храмы Индии. . . .  . . . . . . . . . . . . . . .
Бенгальский залив. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Джаганатх и воплощения Вишну. . . .  . . . . . . . . . . . . .
   Солнце-Сурья и боги-планеты. . . .  . . . . . . . . . . . . . . .
   О Кама-сутре. . . .  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Кришнаизм — религия любви. . . .  . . . . . . . . . . . . . . .
   Храмы Бубанешвара. . . .  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Буддийские места Индии. . . .  . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Через Агру на Запад. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ашрамная жизнь. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Кума Мела в Харидваре. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Храм Синей Шеи: амрита и яд. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   О Раме и его помощнике Ханумане. . . . . . . . . . . . . . .
   Омовение. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   День интернациональной дружбы. . . . . . . . . . . . . . .
Гималаи . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

                ЖИВЫЕ ПОТОКИ ИНДИИ

        Я путешествовала по Индии как мифолог и астролог — и нашла там больше, чем ожидала. Я увидела то, о чём невозможно написать в краткой статье журнала и что не успевают раскрыть телепередачи: в жизни ощутив её мифологию — и через быт восприняв её религиозную духовность, которая у нас — удел искателей.
        Жизнь в Индии похожа на праздник — особенно по вечерам, когда открываются храмы, проводятся церемонии разных религиозных течений и концерты. Там действительно много праздников — и куда бы вы ни поехали, в любое время года вы встретите их. Индия — страна, где можно отдохнуть: особенно измученному жителю нашей страны, привыкшему каждый день, с утра до вечера, сталкиваться с препятствиями.
        Мы уже не замечаем этого, но когда возвращаешься в Россию, возникает впечатление, что все постоянно сражаются друг с другом: каждой фразой, каждым жестом мобилизуя соседа на борьбу. Конечно, таков наш климат: люди будоражат друг друга, чтобы не впасть в спячку посреди снегов (как это делали зимой древние угро-финны, жившие на нашей территории). Мы словно нарочно перед каждым действием воздвигаем себе барьер, чтобы потом с размаху его преодолеть. Мы ходим по улице в броне, потому что ждем психологического удара от первого встречного. Мы и дома не снимаем её. Мы так привыкли — но когда борьбы нет, какое же это блаженство!
         Индия — страна культуры ненасилия, что очень заметно в бытовом общении. Её образ жизни ярко отражает древнеиндийский миф об освобождении потоков, скованных змеем Вритрой. Змей — главное воплощение мирового зла — создал запруды, ставшие преградой на пути рек. Чтобы освободить воды жизни, родился сильнейший из богов: громовержец Индра. В мировой битве грозы он разрубил змея на части, вернув земле плавное течение вод, а вместе с ним — процветание.
         В Индии реки обожествляются как матери, и люди поклоняются им: может быть, для того, чтобы они не забыли о своей хранящей роли, и змей Вритра никогда не смог овладеть течением жизни. Реки, текущие к океану с Гималаев,— важные артерии индийского региона. А если на пути горной реки: как и всякого жизненного потока — образуется запруда, это приведет к катаклизмам. Накопившиеся воды хлынут бурной лавиной, смывая всё на своем пути. И Инд, и Ганг неоднократно меняли русло, предавая запустению прежде цветущие города. И этот миф имеет исторические корни — но его символический смысл актуален и поныне.
     Индия — страна, где поток жизни течет свободно. Он спокоен и нетороплив, его почти не затрагивает бешенная гонка современной цивилизации. От этого плавного ритма у европейца порой возникает завистливое ощущение, что индусы отдыхают, вместо того, чтобы работать (мы как нарочно все время что-то "делаем"! а они — просто живут. Их праздник жизни — для них самих, а не для иностранцев: в этом мы на них тоже непохожи. Хотя в целом Индия для России — куда более родственная душа, чем Европа.)
     Если специально не ездить в многоэтажные кварталы больших городов (Бомбея и Калькутты): чтобы "полюбоваться" американизацией, заполонившей наш земной шар,— то кажется, что жизнь в Индии мало изменилась за последние две-три тысячи лет. По улицам ходят типажи, жившие в Европе разве что в эпоху Христа. Народу в Индии много — почти миллиард, и старые улицы такие тесные, что машина там не проедет — только рикша (велосипед с прицепом или крытый мотоцикл с кабинкой). Попадаешь в толпу — но это не вызывает неприязни: столь экологичны люди, с мягкой психикой, лишенной острых углов, о которые мы боимся пораниться. Так нас не разражает, что в лесу много деревьев: пусть их будет больше! В Индии возникает удивительное чувство комфорта и безопасности: отчего многие, побывавшие там, воспринимают её как родину.
         В этом есть истина: ведь это одна из древнейших цивилизаций, где люди жили с незапамятных времен (и уже 7 000 лет назад там существовала так называемая культура Джармо). Наше тело и душа не столь привычны к жизни на уровне полярного круга. Древние люди не случайно селились в таких местах: В Индии очень ровный климат, и организм адаптируется к нему мгновенно. 5-6 часов на сон с лихвой хватает, возникает естественная привычка вставать с восходом солнца. Приезжающим туда почти не требуется аклиматизации (и напротив, вернувшись в Россию, люди нередко болеют). Может, вся причина нашего неумения жить, резкости преобразований и узости идеологического формализма — в нехватке энергии, хотя это не оправдание, конечно...
        Солнце делает свое дело: я чувствовала, что мой энергетический уровень подпрыгнул как никогда — и в первые дни спала по нескольку часов, заставляя себя спать. Именно солнце — причина яркой красочности Индии: другой угол преломления лучей света (и когда я вернулась, то видела всё как будто бы в дымке: и казалось, что кроме серого и голубого у нас другие цвета отсутствуют). Солнечный ультрафиолет убивает микробы: через полчаса даже коровья лепешка, оставленная свя-щенным животным, становится сухой и стерильной (и индусы из них строят хижины). Так что слухи о "грязной Индии" сильно преувеличены. Меня поразило, сколько грязи я по приезде увидела и ощутила в Ленинграде: в одной нашей пыли 80% свинца! В Индии же загрязняющих производств почти нет, и воздух чистый, как и земля — и конечно же, артерии рек. Наиболее уникальна Ганга из-за большого содержания серебра. В предгорьях она светло-изумрудная и производит впечатление кристальной чистоты.
         Следуя предупреждениям, я поначалу покупала воду в бутылках (mineral water) — но потом поняла, что точно такая же вода течет из-под крана в гостинице и её же дают в столовой. И в конечном итоге, когда я ездила на велосипеде в сельской местности, я пила воду даже из колодцев — как в России. Может, американец, привыкший к пятизвездочным отелям, и заразился бы на моем месте всевозможными болезнями — но не русский, привычный к бытовым условиям нашей, теперь уже не такой необъятной, родины. Недаром говорят: что для русского хорошо, для немца смерть.
         Пища у индусов очень острая — без воды не съешь, приходится запивать каждую ложку, но специи тоже дезинфицируют. Расстройство желудка вызывали только экзотические фрукты: лучше есть привычное. Например, самуса — пирожки с картошкой или "milk cake" — сладкие творожные шарики разных цветов. И конечно, чай: в Индии его варят всегда с молоком и специями, наливают обычно в одноразовый глиняный горшочек, а пирожки кладут на тарелочку из листьев. Эту природную посуду потом бросают прямо на землю, и коровы подъедают остатки вместе с тарелками. В результате все чисто — и если посмотреть на вещи непредвзято, нам останется лишь позавидовать индийской экологической ситуации.

        Для тех, кто хотел бы поехать в Индию, несколько слов о городах. Железнодорожный вокзал в Дели — и улица Main bazar, куда прежде всего едет наш человек из Аэропорта, чтобы переночевать и купить билет на поезд — это, пожалуй, одно из худших мест в Индии — впрочем, как и наши вокзалы. Здесь и вправду возникает ощущение базара: скученности народа и хаоса, в котором ничего не понять, в первый момент вызывающего шок у всякого, кто не был на Востоке. Лучше там не задерживаться: подолгу там живут лишь наркоманы.
        В Дели можно пешком догулять до площади Конат Плейс (Cognat Place), Индийских ворот (Indian Gate) и Обсерватории 18 века. У индийских ворот показывают ручных змей, выманивая у иностранцев рупии. Можно поехать на экскурсию по городу или делать покупки, но не на центральной площади, а лучше там, где написано "Sale" ("Распродажа"). В магазинах, где не написаны фиксированные цены, стоит торговаться: тем более что от общения с продавцами получала удовольствие. Не нужно чувствовать себя выше: совсем не обязательно быть "мистером" и "мадам" — хотя бы потому, что за это придется выложить лишние деньги.
        Отношение индусов к иностранцам напоминает наше: для своих цены одни, для чужих — другие. Индусы убеждены, что у иностранцев много долларов. И они правы, если сравнить минимальную зарплату американца (тысячи полторы долларов в месяц) с доходом среднего индуса (50-100 долларов в месяц). Положение среднего жителя нашей страны не лучше, если учесть наши цены, налоги, плату за квартиру и необходимость иметь теплую одежду. Цены на транспорт, питание и одежду в Индии значительно ниже наших. Индусы не верят в нашу необходимость экономить и жалуются, что мы не даем им, бедным, заработать. Но продавцы блюдут свою выгоду, и если вы не захотите платить в десять раз дороже, вам в конце концов предложат то же самое по местной цене.
         Отчаянно желая заработать, любой рикша вызовется вас подвезти, хотя может не знать, куда ехать, и высадить не в том месте. Полезно, не стесняясь, предупреждать: если довезете не туда, я не заплачу,— тогда, покатав вас по городу, он будет считать своим долгом хотя бы потом найти того, кто довезет, куда нужно. В целом же манера пообещать и не сделать (так же как посмотреть и не ку-пить) более присуща русским, чем индусам: и если продавец долго демонстрирует вам товар, то будет обижен, если вы ничего не купите.


                ПО ГАНГЕ НА ВОСТОК

         Индия — страна дешевых товаров и драгоценных камней, изделий из серебра, золота и меди. И сегодня она вполне подтверждает тот образ, который создает всем известная ария индийского гостя из оперы “Садко“ (“не счесть жемчужин в море полутемном далекой Индии чудес...”) Но русские люди обычно ездят в Индию не за жемчугом, и даже не за купанием в волнах океана. Они едут в поиске духовного пути и другого образа жизни - иного, чем западный. Мои поездки, в этом смысле, не исключение.
        Первые две недели путешествия мы провели втроем: три молодые женщины, оставившие дома мужей и детей. Интересное наблюдение, которое сделал мой супруг: если морские курорты Египта, Турции или Болгарии предполагают отдых всей семьей, то в Индию даже вполне счастливые семейные люди часто ездят поодиночке. Семья дает ощущение уюта — но в Индии дополнительного комфорта не требуется. Там в воздухе разлита теплота семьи. Потому даже тот, кто никогда не остается в одиночестве здесь, там не тоскует ни о семье, ни о родине. И это первое психологическое чудо, которое ощутит каждый, кто не побоится остаться с Индией один на один.
        В Индии люди легко встречаются и мягко расходятся. Бывает, распадается группа, сложившаяся в Ленинграде, — и это неслучайно. Потоки Индии ведут каждого своим путем. Каждый находит именно то, что близко его сердцу. И это чудо второе. Остальные же чудеса зависят от самого человека. Атмосфера Индии и ее духовные потоки влияют скрыто и очень незаметно — как и когда раскроется то, что впитала душа, ум понимает не сразу.
         Сегодня понятие самореализации рисует образ восхождения на вершину. И восточный ориентир духовности для многих — горы Тибета. Но говоря об Индии, хочется повторить слова Германа Гессе: река жизни, как и все реки, течет вниз. Как мать-Ганга — с вершин Гималаев к океану, сливающему воедино и растворяющему в себе все потоки. Таков образ духовности Индии.
         Если привычное нам христианство опирается на догмы, и его монументальные храмы нередко подобны навеки застывшим египетским пирамидам, в Индии духовность растворена в самой жизни. Святы реки, на всем протяжении которых каждый день совершаются службы. Святы горы и пещеры, где, как и тысячу лет назад, живут отшельники. Святы деревья, отмеченные особой милостью Шивы, оставившего под ними свой лингам в виде круглого камня. И вправду река будет святой, если тысячелетия называть её Матерью — в ежедневном ритуале пуджи сохраняя древнее осознание важной роли водных артерий в жизни человека! А мало ли гор и деревьев с круглыми камнями, где природа дает повод основать храм? Не стоит торопиться называть это язычеством: такое восприятие поддерживает не только экологию страны и бережное отношение к жизни, но душевную непосредственность и чистоту отражения настоящего момента, дающую возможность постоянного рождения чего-то нового.
        Индуизм можно назвать самой живой религией человечества. Это религия, в которой самые древние формы веры сосуществуют с неизменной нацеленностью в будущее, отчего на его почве легко возникают не отрицающие его сути и его корней новые религиозно-философские направления, которые и открывают европейцам индийские монастыри — ашрамы.
         Наш маршрут был из Дели на восток: вдоль Ганги к ее священному городу Бенаресу, и затем к океану, на бенгальский залив. А потом на север — в ашрам в предгорьях Гималаев. Одна из моих спутниц организовала группу психологов для поездки в ашрам, с руководителем которого: индусом — познакомилась в Англии (чего только не бывает!) — и попросила меня быть переводчиком. Моей же целью было увидеть в жизни многоцветье мифологического словаря. Супруг расценил мою поездку в Индию как творческую командировку: исследованию мировой мифологии была посвящена самая увесистая из наших совместных книг в тысячу страниц толщиной. Возникло естественное желание прикоснуться к одной из древних культур не только через книги. Изучая мифологию: как основу астрологического и современного мышления тоже, в любой древней культуре можно вычленить одни и те же, общечеловеческие, сюжеты мифов. Образы богов подобны на всех концах земного ша-ра. Но только в Индии древняя мифология сохранилась по-современному живой. Потому я и поехала в Индию.
         Третья наша спутница присоединилась к нам буквально в последний день покупки билетов по иррациональному зову души. Ей даже приснился сон, будто едет она в какой-то трясущейся кабинке, в которой она узнала индийского моторикшу, как только мы прилетели в Дели. Я составила маршрут так, чтобы мы могли попутешествовать и искупаться, прежде чем ехать в ашрам, встретив остальную группу в аэропорту. Посещением ашрамов лучше заканчивать поездку: отчасти потому что любой гость там расслабляется настолько, что никуда более ему ехать не хочется. А ещё потому, что невозможно понять духовную жизнь Индии без понимания самой страны.
         Древняя мифология стала для меня тем ключом, который позволил глубоко проникнуть в культуру Индии в крайне сжатые сроки поездки. Ключ мифологии оказался очень подходящим для понимания жизни и духовности этой страны. Индийская культура легко трогает душу через мифы: я убедилась в этом, постоянно рассказывая их по дороге, чтобы приоткрыть для своих спутниц завесу индийских религиозных традиций, которые мы наблюдали. Мифы о богах будили живое внимание к происходящему у других людей группы, где я выступала как переводчик. И по ходу я рассказа я буду неоднократно останавливаться на индийских мифах. Читатель, уставший от информационного прессинга наших СМИ, может, конечно, и пропустить всю индийскую мифологию. Но если он поедет в Индию, не зная ее богов, в ее древние храмы он не войдет: и в прямом, и в переносном смысле.


                МАТЬ-ГАНГА

         Мы посетили сначала Варанаси/Бенарес — старинный культурный центр, протянувшийся вдоль высокого берега Ганги крутыми ступенями домов и храмов. Здания пирамидально уходят ввысь: летом, в сезон дождей, Ганга разливается, и вода поднимается на несколько метров. Низменный берег пустынный.
         На восходе солнце освещает высокий берег, и город особенно красив с реки (а владельцы лодок всегда к услугам туристов). В дневную жару берег пустеет, а на закате вновь становится центром культурной жизни. В близлежащих улицах допоздна работают лавки (Варанаси — центр шёлковой и хлопчатобумажной продукции, и индийскую одежду стоит покупать здесь, где она дешевле). Тут же рядом открываются храмы, на берегу проводятся концерты и всевозможные церемонии разнообразных религиозных направлений. Бенарес — родина ситара и Рави Шанкара, и там проходят фестивали ситарной музыки. Индусы неизменно называют Бенарес святым городом, и с этим трудно не согласиться.
        Дважды в день здесь проходит пуджа Ганге. Священнослужитель внизу у воды, окружающие отвечают ему со спускающихся сверху амфитеатром ступеней. Потом они нисходят к матери-Ганге и опускают в темную воду зажжённые свечки на тарелочках из листьев, украшенных цветами: за души своих родных — совсем так же, как мы ставим свечки в церкви. Детишки подрабатывают, предлагая тарелочки иностранцам, и просто пускают их плыть в своё удовольствие. Чтобы отдохнуть, я присела на камень, свесив ноги в воду,— тут ко мне подошла девочка лет семи с тарелочками и, хоть я начала отказываться, спросила: а кто у меня есть из родственников. "Родители, брат..."— отвечала я, застигнутая врасплох: как долго я не думала о них,— и три свечки поплыли по воде. Девочка была вполне убеждена, что мама-Ганга заботится обо всех: об иностранцах тоже. Её, казалось, не беспокоило, что мои деньги остались у моих спутниц наверху. "Вы такая красивая",— сказала она, разглядывая меня с любопытством, которое больше походило на любовь. "Ты тоже,"— улыбнулась я и почувствовала, как слёзы навертываются на глаза.— "Ты похожа на мою дочь..."
        В чём загадка того, что это священнодействие на реке так трогает сердце любого, кто его видит? Может, в том, что из-за отсутствия столкновений чувства раскрываются, и душа снимает свой бронежилет? Или в изначальной естественности этой забытой нами древней церемонии? Когда в белые ночи в Ленинград приезжал руководитель ашрама, где мы были потом, он поклонился Неве, коснув-шись её воды: и сделал это так естественно, что гуляющие жители нашего города рядом с ним пока-зались иностранцами. Они словно не знали, зачем они тут: что им делать и как относиться к Неве, любоваться которой они пришли. Глядя на это, сопровождающая нашего индуса колумбийка сочла, что в белые ночи по городу ходят в основном туристы. Мы не стали их переубеждать...

        Ганга является средоточием и других церемонией. Наиболее известен Бенарес ритуалом сжигания умерших: души которых мать-река потом уносит к океану, принимая под своё покровительство мертвых, как и живых. Недаром она течёт с высочайших гор мира — согласно мифологии, с небес — к океану: где возникла жизнь и который объединяет своими водами всю землю, сливая души людей в космическое единство. Символически, Ганга — река жизни, совершающая мировой круговорот. В специально отведённом месте близ храмов сложены поленницы хвороста; покойников обмывают в воде, сжигают, и пепел уносит вода. (Мы видели это с лодки, проплывая мимо: это столь по-бытовому просто, что не вызывает никаких особых чувств; а что меня поразило, так это чистота и свежесть воды даже вблизи места этой церемонии.)
        К Ганге выходят праздничные процессии. В первый же вечер нас удивило великолепие семи по-возок: на одной из них возвышались куклы в человеческий рост, на других ехали люди в красочных нарядах. Мне объяснили, что это одно из вишнуитских течений проводит праздник. Девушка, одетая Ситой, ехала рядом с колоритным стариком, который изображал царя Даширатху: они иллюстрировали эпос о герое Раме, спасшем свою супругу Ситу — а вместе с нею и весь мир — от демона Раваны. На слоне восседал руководитель. Рядом шли молодые люди в оранжевом и раздавали рисовый прасад. Колонна трижды описала круг у реки.


                ЧУДОТВОРЕЦ-ШИВА

         Плотно застроенный домами берег в Варанаси чередуется с широкими проходами к реке: они называются гхат'ы, и главный из них, Кедар гхат (Main ghat для иностранцев) — назван по имени Кедарнатха: великой формы творца Шивы, ко храму которого подводят высокие ступени от реки. Другим концом он выходит на обычную узкую улицу: его даже можно не заметить. В центре его алтаря стоит шивалингам — самый частый атрибут индуистских храмов. Священнослужитель поливает его водой матери-Ганги и краской ставит на лбу прихожан точку-тику. Она различается в разных храмах — и по её виду понятно, кого из богов сегодня почтил человек. Когда, посетив этот храм, я потом выясняла дорогу, какой-то индус, раздаваший рекламу ситарных концертов на реке, спросил меня: "Вы любите Шиву?"
        Шиву нельзя не любить: он — тот, кто сочетает древность индуизма с его современностью. Повсюду можно встретить повященные ему деревья с ленточками и лежащие под ними раскрашенные камни-шивалингамы. Вроде бы ничего особенного, если не знать, что поклонение камням и деревьям — форма религии, присущая первобытному миру. Она напоминает о тех незапамятных временах, когда человек стал использовать камень как первый инструмент — а булыжники, покрашенные красной охрой и имитировавшие убитых зверей, помогали ему в репетиции охоты: древнейшей религиозной церемонии людей. От этой древней веры в волшебство камней идёт современная любовь к талисманам и легенды о сокровищах, приносящих их владельцам удачу и власть над миром — которую первобытному человеку дал взятый в руку кремень.
        А дерево — давало кров и согревало. Оно хранило огонь, разгоревшись от молнии, а потом — от разведенного костра. Огонь, некогда воссылавший жертву к небесам, и ныне играет роль в ритуалах индусов. На другой вечер, когда мы шли по берегу Ганги, мы увидели в темноте большой костер, вокруг которого проходила какая-то церемония: мне не удалось её толком рассмотреть, так как мои спутницы заметили, что в этой толпе женщин нет, и решительно повернули обратно. Вероятно, это была шиваитская церемония. Потом, в Пури, я видела костры по четырем сторонам храма Кали.
       Почитанию камней и деревьев — сотни тысяч лет. Покинув деревья джунглей ради простора саванн и освоив землю, люди обожествили небо, заранее предупреждавшее их о завтрашней погоде — но это не уменьшило их пиетета к деревьям. По древним поверьям, боги спускались к человеку с неба по деревьям, когда-то бывшим его домом (о чём напоминают папиллярные узоры: линии судьбы на наших ладонях, присущие лишь древесным животным — и человеку). Потому мы и сегодня не можем лишить себя подсознательной надежды, что если завяжем ленточку на дереве близ какого-нибудь святого места, нисходящее туда божество исполнит нашу просьбу. Такие деревья есть по всему миру, в том числе и христианскому — но, быть может, только в Индии их можно видеть прямо на улицах городов или тропинках деревень: и камни подчеркивают их святость. Такое дерево может прорасти сквозь крышу храма или теснить ближайшие постройки — и никто не подумает его срубать.
        Почему в Индии эти волшебные деревья посвящены Шиве, и камень стал его фаллическим символом? История такова: после того, как человек осознал и стал почитать природу вокруг себя — гром, ветер, солнце — и наделил природные силы символическим смыслом, обожествив их, он захотел возыметь над ними власть. Шива — аскет, помогающий людям овладеть силами природы. Эта идея объединяет главную триаду индуизма: творца-Брахму, созидателя-Вишну и разрушителя-Шиву.
         Появление Брахмы — бога закона — связано с развитием брахманизма: ритуальной стороны религии, как метода возобладать над невидимыми силами, и наладить с ними взаимодействие. Ритуалы заставили богов уступить человеку, они стали выше богов: так над ними возвысился Брахма, олицетворивший сами обряды и воплощенное в них знание, и оформилась каста брахманов. Женой Брахмы стала Сарасвати — богиня речи, азбуки деванагари и Вед. Его символ — белый лебедь: птица, зимой летящая на юг, а летом — на север, обозначая закон чередования времен и равновесие жизни и смерти. Брахме принадлежит все знание о мире, а потому и наша сознательность. В мифе о сотворении он рождается из лотоса, вырастающего из пупа спящего Вишну, плавающего в вечности по мировому океану на спине змея Шешы (образ змея — ипостась Шивы). Так просыпается из небытия разум. Неслучайно Брахме сопоставляется гуна саттва: ясность — название которой родственно нашему слову свет.
        В образе Брахмы культура оградила людей от произвола стихийных сил: древнейших "языческих" богов индуизма. Но сама внутренняя энергия, дающая возможность человеку быть независимым от качественности мира, оставалась древней, природной, магической. Ею продолжал владеть самый могучий из богов — Рудра, яростный бог весенних гроз, сексуальных игрищ диких зверей и плодородия. И хоть был он демоном-асуром, но силой доказал свое право участвовать в жертвоприношении светлых богов, разметав их жертву и угрожая уничтожить все на свете, если они вздумают обходиться без него. Поскольку его энергия становилась отчасти управляемой и в лоне цивизизации приносила пользу человеку, он получил эпитет Шива — "благой, приносящий счастье". Шиве стали поклоняться те, кто взращивал в себе силу: йоги, пытавшиеся установить контроль над жизнью не извне, а изнутри, не с помощью культурных средств, а прямым путем, физически.
        Так Шива дополнил Брахму, воплотив внутреннюю способность человека к трансформации. Шиве условно сопоставляется гуна раджас, неслучайно созвучная нашему слову "страсть". Исполняя аскетические обеты, герои получают от него силу, дающую им власть даже над дэвами-богами.
        Духовное будущее Шивы — в том, что он остается главным покровителем совершенства йоги. Сопутствующий Шиве бык Нандин олицетворяет могучий потенциал его энергии из глубины веков, а традиционно обвивающие шивалингам змеи, меняющие свою кожу, символизируют вечное обновление жизни. На берегу Ганги обращает на себя внимание открытое святилище Шивы, где в окружении множества лингамов стоит его раскрашенный бык — Нандин. И тут же на пристани, среди лодок, бродят похожие на него коровы...
        На новых храмах символ Шивы — ом, звук постоянного творения, всегда присутствующий во всем. Танцем на груди убитого асура, который также часто живописуют скульптуры храмов, Шива разрушает и строит миры, и с силой его не может тягаться никто. Однажды Брахма и Вишну заспорили, кто сильнее, тогда перед ними возник огромный пылающий шивалингам. Лебедь-Брахма пытался взлететь до его вершины, Вишну, обернувшийся вепрем (одно из его воплощений), чтобы достать до основания — но цели они не достигли. Энергия Творца бесконечна, она исходит из бесконечности и устремляется в нее.
        Ом замещает более древний атрибут Шивы — трезубец. Это неизменный атрибут йогов, и в Варанаси я видела даже, как йог ехал на велосипеде, держа в руке трезубец: в сутолоке индийской ры-ночной улицы ему это не мешало.
Для западного взгляда трезубец Шивы делает его похожим на Нептуна. В верховьях Ганги — в Ришикеше — статуя Шивы даже сидит на помосте над рекой, держа в руке трезубец. В ипостаси змея Шеши Шива плавает по пустынным водам мирового океана до начала творения мира. Однако сексуальная символика сближает его не с морскими, а с подземными водами и энергией недр Плутона. В любом случае древняя символика трезубца напоминает о третьей, невидимой власти за гранью этого мира, за пределами Неба и Земли, которая вызывает к жизни даже то, чего еще не было и быть не может. Способность к регенерации делает Шиву целителем и чудотворцем — что и подтверждают его волшебные деревья с ленточками.
         Хорошей иллюстрацией этих его качеств на уровне современного бытового восприятия служит индийский фильм, сделанный в западном ключе фантастического боевика (его показывали у нас по телевизору). У девушки убивают жениха в день её свадьбы. Обезумев, она бросается в храм Шивы и в экстатическом танце, с трезубцем в руках упрекает творца в несправедливости. Желая слиться с любимым, она разбивает голову о камни храма. Но у молодого человека есть друг — врач-экспериментатор: он тщательно сохранил его тело и мозг, в надежде узнать имя убийцы. Подобрав девушку и убедившись, что её сознание восстановить уже нельзя, он решается пересадить в её голову мозг её жениха. Операция проходит успешно. И заново рожденное существо с удесятеренной силой расправляется со своими врагами: которые в свой предсмертный час с ужасом узнают убитого в его очаровательной невесте. Что и говорить, без Шивы тут не обошлось!


                ВОЛШЕБНИК ХАНУМАН

         Из главных храмов Варанаси, которые стоят не на реке, наиболее примечательны старинный красно-оранжевый храм Дурги и храмовый комплекс Ханумана, который находится неподалеку. За высокими воротами два здания, желтое и голубое. Оба низкие, одноэтажные — так как обезьяний бог Хануман символизирует тело, как объяснил мне кто-то из индусов. Вместо дверей открыта целиком одна из стен, и алтари практически на улице. Вместо обычных статуй здесь иконы: порой тёмные от времени, они похожи на христианские — и само это место мне по духу напомнило наш Никольский собор. На иконах хитроумный Хануман, выручающий героя Раму в борьбе с силами зла, одним пальцем подымает гору, летает по воздуху и не боится стихии огня. Этот хвостатый бог и вправду имеет нечто общее с нашим чудотворцем Николой Морским, спасавшем моряков от стихии: может, потому, что и ему молятся об исцелении и практической помощи. А молятся индусы поразительно похоже на нас — вероятно, люди вообще одинаково обращаются к Богу на разных концах Земли (особенно если взять индивидуальное содержание молитвы).
         Нам, по культуре православным людям, не так легко понять, что индуизм и христианство — одно и то же. Это можно доказывать долго и безрезультатно, но лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Храм Ханумана показался мне самым подходящим местом, чтобы это ощутили мои спутницы. И это удалось!
Сама я прогулялась к храмам Дурги и Ханумана в первый же день вечером, пока мои спутницы отдыхали в гостинице. Попала я в них не сразу: рикша, вместо того, чтобы отвезти меня, куда я просила, предложил показать фабрику по производству изделий из шелка — и хотя я упорно отказывалась, все-таки привез меня туда. Слова, что я ничего не собираюсь покупать, успеха не имели: “Вы только посмотрите!” То же самое сказал и хозяин лавки — и проводил меня в мастерскую, где на ручных ткацких станках, которые прежде я видала разве что в этнографическом музее, работали несколько девушек. Видимо, он хотел, чтобы я убедилась в качестве ручной работы. Потом, усадив меня в просторной зале, без мебели, но с ковром и подушками, принес стакан чаю (я соблазилась: на улице было жарко) — и пока я пила чай, принялся разворачивать изделия своего производства: платки, шарфы, сари — одним движением, одно за другим, бросая их прямо на пол. Было видно, что конца этому не будет, пока я что-нибудь не куплю. Не зная, как выбраться из такой ситуации, и не желая давать хозяину лишнюю работу, я разрубила гордиев узел, сказав, что у меня с собой совсем нет денег! Тогда хозяин отпустил меня и отругал рикшу. И тот меня дальше не повез — пришлось ловить другого. К храмам я добралась уже в сумерки — но оказалось, вовремя: вечерние церемонии как раз начались.
        Храм Ханумана с его черными иконами запал мне в душу, и я не могла не поделиться своим впечатлением с девочками. Та моя подруга, что имела восточные корни, лелеяла в душе симпатию к мусульманству. Другая очень серьезно относилась к православию и не допускала мысли, что индуизм может с ним сравниться. (Даже свои деловые отношения с руководителем ашрама она связывала с той спасительной мыслью, что в прошлой жизни они познакомились в христианском монастыре.) И я ничего особенно не объясняла. Преодолевая апатию моих спутниц, возникавшую от дневной жары, я просто привела и показала.
         Они увидели и почувствовали то же, что и я: духовную атмосферу старой церкви, намоленной и проникнутой верой в чудо. Неожиданно став столь же внутренне серьезными, как если бы пришли на исповедь в свой знакомый храм, они молча смотрели на то, что открылось их взгляду. И выйдя за пределы храмового комплекса (фотографировать там нельзя, как и в наших церквях, и разоваривать там мы тоже не стали), поблагодарили меня. А потом одна из них решила поделиться с нами тем, что было для нее свято. Усталость их прошла, и мы уже значительно бодрей отправились гулять по берегу Ганги. Вот такой волшебник Хануман!

         Уместно сказать еще пару слов о боге, храм которого дал нам ощутить единство мировых религий. В мифологии Хануман имеет черты трюкача-трикстера — о чем напоминает его обезьяний облик. Обладая силой, он играет с ней. Подобно тому, как греческий Гермес, едва выбравшись из пеленок, украл у Солнца-Аполлона стадо (туч) и тут же съел пару быков, маленький Хануман едва не проглотил Солнце и Луну, приняв их за мячи-игрушки. Его помощь герою Раме носит откровенно сказочный характер: как сын бога ветра он совершает прыжок через океан на Шри Ланку, разыскивая его супругу Ситу. Но в эпосе это уже реальное историческое лицо: мудрый советник царя, предоставившего войско в распоряжение индийского героя.
          И в религии Хануман предстает могучим мужем, помощником в безвыходной ситуации: потому индусы молятся ему в невзгодах — и он помогает им, как помог Раме. Его считают святым мудрецом и воплощением бога Вишну (так же как самого Раму, и Кришну, и Будду, и Христа). В Махабхарате именно он излагает философию мирового закона — дхармы: который мыслится и законом нравственным.
          Согласно Хануману, во времена, называемые Крита-югой, все было совершенно, и ничего не нужно было совершать. Не было ни богов, ни демонов, ни Вед, ни жертвоприношений: желаемое достигалось средоточием мысли. Чувства были сильны и постоянны, потому не было ни болезней, ни враждебности, ни страданий, ни гордости, ни предательства. Нравственность людей опиралась на слияние с всемирной душой. Духовный путь был доступен для всех. Духовной сутью всех существ был белый Нараяна (воплощение Вишну в форме чистоты).
         Но в Трета-югу целостность дхармы была нарушена. Вселенская душа Нараяны приобрела красный цвет страдания. Чтобы вернуться к изначальному, люди стали совершать обряды, и были написаны Веды. Духовным путем стал не путь наслаждения, но аскезы. И все же люди оставались верны своим обязанностям и дхарме: и соблюдаемый ими закон хранил их и Вселенную от бед.
          В Двапара-югу целостность уменьшилась вполовину, и от людей стало уходить понимание Вед и дхармы. Свет Нараяны потускнел и стал желтым. Из-за неспособности людей понять учение целиком, Веды разделились на 4 части: теперь одни люди изучали лишь космогонические мифы Ригведы, другие — жреческие ритуалы, третьим была доступна медицина, и мало кому давалось познание, что все учения говорят по сути об одном. Часть людей оказалась вовсе неспособной понимать и соблюдать закон. Тогда возникли болезни и бедствия.
          Ныне, в Кали-югу, мировая целостность доступна лишь немногим. Свет знания сменился мраком невежества, и вселенская душа Нараяны приняла облик черного Кришны. Землю охватили несчастья, заботы, недуги и стихийные катаклизмы. Гибнет дхарма — стержень мироздания, а вместе с нею рушится Вселенная. Приходят в движение законы, созданные для уничтожения времени, и умирают боги. Вскоре Творец заснет посреди пустынного мирового океана. Но его смертный сон прервет новое рождение Вселенной.
          Созданный две с половиной тысячи лет назад, это очень актуальный миф для нашего эсхатологического времени: особенно если принять очень древнее — и вечно современное — представление о том, что Вселенная рождается и умирает каждый миг. Он может напомнить “Дао де Цзин”: когда нарушается гармония, возникает добродетель; когда исчезает добродетель, рождается справедливость; а если нет справедливости, спасительной нитью остается лишь ритуал. Недаром обе теории возникли в одно время.


                ВОИТЕЛЬНИЦА-ДУРГА

           Еще один повсеместно почитаемый образ — Кали-Дурга, к которому у западных людей не всегда верное отношение. В одном из центральных проходов к реке, рядом с алтарём матери-Ганги — с кувшинами воды в каждой руке — обратил на себя наше внимание несерьёзно-маленький и отделанный кафелем алтарь Кали. Богиня изображается чёрного цвета, с высунутым красным языком, окрашенным кровью её жертв; на её шее — ожерелье из черепов.
           Этот её традиционный вид не должен пугать гуманистически настроенного туриста. Ведь это — мать-земля (недаром её именем названа Калькутта) и десятирукая защитница богов, держащая в руках все их оружие и сражающаяся с асурами — первичными энергиями: побеждая которые, она творит материю мира. Она уничтожает их свободу и беспредельность — и её земные творения конечны: дети Земли возвращаются в землю. В ипостаси богини времени, Каларатри, она разрушает мир, помогая Шиве — но сохраняет для вечности семена всего живого, как старшая хозяйка в доме: так определил ее индийский мистик Рамакришна. Её материя и время хранят качественность мироздания, вновь и вновь воспроизводя его таким, как есть.
           В Варанаси есть старинный храм Дурги: красно-оранжевый снаружи и темный внутри. Резные колонны поддерживают крышу центрального алтаря, где висят колокола разного размера. Верующие дотрагиваются до них при подходе к святыням, и обходят вокруг стен алтаря, в углублениях которых стоят почерневшие от времени статуи (их обычный набор — Шива, его жена Парвати, их сын слоне-нок Ганеша), и прикасаются к ним, как христиане — к иконам. А у входа и в первом пределе храма продаются цветы и гирлянды, которые бросают богам, украшения и даже воздушные шарики. Эта внешняя детскость странно и радостно контрастирует с внутренней вековой мрачностью храма. Но Дурга — мать, и люди для неё — дети. Такое сочетание старых стен и новой жизни очень типично для Индии.
           У входа на ступеньках этого храма неизменно сидели полицейские — они охраняют все древние святыни. Прежде всего от иностранцев: индусы консервативны в своих чувствах. В сумерках, в разгар вечерних служб я прошла мимо них беспрепятственно, даже в мыслях не имея, что кто-то может меня остановить. Но днём, когда мои спутницы с сомнением осматривали храм: можно ли туда войти, блюстители порядка нас не пустили.

            Творец-Шива, мать-Дурга и Хануман — самые почитаемые боги Индии. Их храмы встречаются чаще всего, поскольку образы плодородия, воплощаемого шивалингамом, матери-Земли и обезьянньего бога наиболее древние по происхождению. В Индии тысячи, десятки тысяч храмов, посвященных Матери — в каждом селении, на каждой горе Кали-Дурга носит разные имена: Парвати (“горная”), Аннапурна (“богатая пищей”) и многие другие, выдающие ее древний образ матери-Земли.
            Самый потрясающий храм Дурги — бог весть какой древности, мы видели на горе близ Хардвара (в верховьях Ганги): где божество в алтаре символизирует большой круглый камень неправильной формы с двумя точками-глазами — выкрашенный в её традиционный оранжевый цвет. Глаза — пер-вое, что различают и начинают рисовать дети, когда хотят изобразить живое существо (человека). Сегодня так изобразил бы свою маму разве что трехлетний малыш. Такой алтарь доносит до нас восприятие первобытных людей, которым этой символики было достаточно.
           Но интересно, что ее достаточно и современным индусам, которые приезжают почтить святое место. К храму змейкой ведёт огражение, чтобы рассредоточить толпу и облегчить работу священнослужителя, благословляющего прихожан воздушным рисом с цветочными лепестками. А ниже — стоит более новый храм с привычным изображением Други в виде чёрной Кали с красным языком. На террасе этого храма росло дерево с ленточками, и тут же мы увидели группу йогов, нашедших здесь хорошее место для отдыха и медитации: рядом с ними стояли их трезубцы.
           А на табличке перед входом в храм была изложена история о том, как Дурга побеждает асуров оружием богов — или умом, который в древних мифах неразделим с хитростью. Прикинувшись красавицей, она сеет вражду между асурами Шубхой и Нишубхой, и те, сойдясь в решающем бою, гибнут из-за нее. Так в упорядоченном мире видимой материи нейтрализуют друг друга хаотические силы природы — из которых мать-Дурга творит мир.
           К этим храмы от Хардвара ведет канатная дорога — обычное средство передвижения в предгорьях Гималаев. Мы посетили их уже позже, когда приехали в ашрам с психологической группой. И я ловила недоумение наших людей: зачем руководитель ашрама решил показать нам Божественную Мать индусов в таком виде? Незнакомым с мифологией европейцам от вида темных каменных статуй, увешанных яркими лоскутами материи, может стать просто худо. Не говоря уже о том, чтобы помолиться оранжевому камню — в этом для нас есть что-то страшное, непонятное и мистическое. Наш разум страшится вернуться в доисторическое прошлое.
           Но все встает на свои места, если понимать философский смысл древних мифов. Асуры (от "аса" — "огонь") — это жизненные силы, на которых основывается творение. Дэвы (от понятия "небесный свет") — внешние потоки сознания, которые управляют этой энергией свыше. Дурга создана девами ради того, чтобы совладать с асурами. Свет мысли должен контролировать огонь энергии.
            Эта поляризация сил выражает извечную борьбу добра и зла, служащую толчком развития. В мировой мифологии эту борьбу также живописует образ битвы небесного и подземного царей, который мы найдём в любой культуре. О ней повествует праиндоевропейский миф о сражении громовержца со змеем (откуда возник и христианский образ Георгия Победоносца). Только что в Индии эта борьба принимает исключительно мирный характер. Индия и Восток в целом отличается от Запада тем, что там противоборствующие силы сосуществуют: одна не отрицает другую. И змей Вритра в "Махабхарате" предстает мудрецом, принимающим своё поражение: уча своего победителя, царя богов Индру, бренности земного бытия.
           Удивительно спокойный характер борьбы мировых сил отражает и миф о Вишну, который в поздних мифах замещает Индру и Дургу в битве с асурами. Как Индра или Зевс, Вишну живет на горе, правя миром с высоты. Он летает по небу на орле Гаруде — царственной птице многих древних громовержцев. Как Зевс — титанов, созидатель-Вишну убивает асуров ради творения мира, подобно матери-Дурге. Он заключает с ними договор: если он не уступит асурам в битве (а победить он их не может, в силу их первичности), они исполнят любое его желание. Вишну остаётся непобежденным, и его желание неизменно: убить асуров. Асуры соглашаются — единственное их условие, чтобы это произошло на сухом месте. По логике мифа, такая просьба естественна: для сотворения мира необходим остров суши. Но где же его найти в пустынном океане космических вод, где происходит эта битва? И Вишну отсекает им головы у себя на коленях.
           Этот акт в пуранах ассоциируется с жертвоприношением, а также с гостеприимством: дэвы выступает в роли гостей на земле асуров, распоряжаясь теми дарами, что предоставляют им гостеприимные хозяева.  Исторически борьба добра и зла отражает столкновение народов между собой, битву “своих” и “чужих” — и чтобы наделить ее характером гостеприимства — европейскому уму не обойтись без философского понимания взаимодействия духа и материи, составляющих необходимые крайности непостижимого бытия!
          Такое мировоззрение — ключ к пониманию того, как культура Индии, пропустив сквозь себя два мощных потока завоевателей: великих моголов и англичан, осталась практически незатронутой ими в своей основе. Она продолжает демонстрировать духовные достижения прежних веков, словно не прошло тысячелетий — в отличие, скажем, от Китая, не раз сменившего идеологию и в общей массе забывшего и даосизм, и чань-буддизм. Ныне в индийских фильмах, что показывают у нас, виден и американский мордобой, и европейский костюм, и обнаженное тело — а в жизни сари до пят и рубахи с широкими штанами, и коллективистская готовность помочь. —   
          Я помню, у меня в Пури сломался фотоаппарат — сколько индусов приложили усилия, чтобы найти подходящую мастерскую в глубине их маленьких лавочек и попытаться его починить! Кто победит: всемирная американизация или их боги, остающиеся преданными участниками тех же супер-современных боевиков? Надеюсь, западный образ жизни пройдёт насквозь этой страны, просто не заметив её и не коснувшись её души: как ханство моголов и колонизация англичан.

СТАРЫЕ И НОВЫЕ ХРАМЫ ИНДИИ

          Индия хранит всех своих богов: иногда говорят — их шестьсот, иногда — шесть тысяч. В Индии много храмов — и древних святынь, куда полиция, консервативно храня порядок, не пускает туристов. И более новых, где запрещено лишь фотографировать. И совсем современных, где не грех фотографироваться даже индусам. И маленьких бытовых святилен, соседствующих с магазинчиками и столовыми или являющихся частью жилых домов.
          Построить храм: любому богу — может любой человек, так же как и исполнить нехитрую службу. Индусы причащаются водой, рисом, цветочными лепестками и любыми фруктами: бананами, кокосами — всё это чистая пища, прасад. Они дотрагиваются до колокольчиков, висящих на подходе к алтарю: сообщая божеству о своем появлении (или отгоняя злые силы, чему во всех религиях служит колокольный звон), обходят вокруг храма по часовой стрелке, почитая все встретившиеся по дороге изображения богов, и при выходе ещё раз звонят в колокол. Священник краской рисует на лбу точку-тику, одну или несколько, или полоску; обычно она отмечает третий глаз. В особых случаях служат молебен — пуджу, к изображениям богов бросают цветы и плоды. Всё это занимает совсем немного времени, но его индусам хватает, чтобы совершить духовный акт: поскольку он почти не требует специальной настройки.
           Входя в христианскую церковь, мы закрываем за собою дверь и оставляем за нею мир. Нам требуется время, чтобы сосредоточиться на особой реальности. Жизнь для нас — одно, а храм — другое, поэтому столь сложно туда порой зайти. В Индии нет психологического барьера между храмом и улицей. Для религиозного ритуала не нужно никакого особого состояния, потому что общая атмосфера жизни, тонкая и раскрепощающая чувства, а для делового европейца по-детски сентиментальная, наполнена естественной религиозностью и не входит в противоречие с любой духовной церемонией. На улицах разыгрываются религиозные инсценировки из индийского эпоса и ходят живые участники древней истории — и за наше путешествие мы ещё неоднократно встречали героев Рамаяны.
           В старых ("намоленных") храмах, особенно горных, столь высокая концентрация энергии, что ничего не почувствовать в них, вероятно, просто невозможно. Но удивительно приятны и современные, являющие некий синтез религии, науки и жизни — и отчасти напоминающие наши ДК.
           Так, совсем рядом со старинным храмом Дурги выстроен новый: Тулси Манас, двухэтажный и просторный. Сидящая внизу кукла отшельника, двигающая рукой, зазывает на второй этаж, где десяток комнат с множеством механических кукол разыгрывают историю Ситы и Рамы. На стенах — картины на эпические сюжеты, которые комментируют цитаты из Вед. И всё же это — храм, а не театр и не музей. Об этом напоминают не только алтари внизу и духовное содержание цитат, но и боги, присутствующие в сюжетах вместе с героями, кроме самих участников "Рамаяны": так бог в пламени защищает Ситу, когда она доказывает свою верность, вступив на огонь костра. Чтобы войти в здание, надо снять обувь — как и в любые святые места: от маленьких святилен до Тадж-Махала.
          Ещё более современный храм — большой и светлый "Золотой храм" Шивы на территории Университета, со многими пределами и статуями всех богов. Мудрость Вед, украшающая стены, там написана на хинди и английском. Полупустой, он напоминает актовые залы наших университетов или публичных библиотек. Это впечатление усиливало то, что я была там в дождь, поливавший рогатую статую Шиванандина и редких индусов, которых дела занесли туда в выходной. У центрального алтаря, на фоне шивалингама фотографировалась какая-то семья вместе со священнослужителем. Поразил меня и сам Университет, который не осмотреть без рикши: столь обширна его территория с двухэтажными домиками, утопающими в зелени.
          С точки зрения синтеза науки и религии достоин упоминания маленький храм Гайятри — матери Шивы, рождающей энергию этого владыки мира, предшествующую творению. Она изображается пятиголовой: четыре её лица смотрят на четыре стороны света, а пятое — вверх. В этом храме привлекают внимание картины-иконы с философскими схемами мироздания. На одной — модель Солнечной системы со всеми её планетами (и богами), земной шар и карта Индии. На другой — общечеловеческий образ Мирового Древа: сверху нарисованы "райские" птицы, на ветвях написаны качества, создающие целостность творения. Оно напоминает каббалистическое древо: ветви которого — сефирот — называются "сила", "щедрость" и т.д.— индийские названия аналогичны. (Хотя они названы через качества людей, это мировые эманации — и с точки зрения астрологии соответствуют архетипическим свойствам планет: Марса, Юпитера и т.д.).

           В Индии святость своей земли естественно расширяется до святости страны и Вселенной. Так, в Варанаси есть храм Матери (Матри мандир), основную площадь которого занимает большой макет Индии со всеми её реками и горами. Воистину для индусов "все реки — Сарасвати, все горы святы", как связано в Махабхарате.  Панораму местности мы видели в одном из храмов Хардвара — в Гималаях. Имя этого города означает "дверь в небеса": он был основан там, где по преданию, семь мудрецов низвели с Небес на Землю Гангу. Она разделяется на семь рукавов в этом городе, сама местность которого несомненно священна для индусов. Для туриста эта панорама напомнит по-детски игрушечный музейный макет: где тоненькая струйка воды не имеет ничего общего с грозным величием стихии, связующей землю и небеса. Он вызывает не божественный трепет, а улыбку.— Но эклектика новых храмов Индии, как и новодел её бытовых раскрашенных алтарей, не мешает воспринимать духовность из глубины веков.
           Она подчеркивает жизнь религии, отражающей наше время. Мы привыкли, что чем старше церковь, тем легче нам проникнуться её верой и святостью. В Индии это не так. Вера там не в стенах храма: не в иконах или скульптурах богов — которые редко являют шедевры искусства, но в воздухе. В привычно-сосредоточенном молитвенном жесте торговца, который окуривает палочкой свою лавку, прежде чем начать работу. В земном поклоне молодых людей перед одной из множества маленьких пустых святилен из побеленного камня: где сейчас явно никто не служит, но в жару прохладно из-за её толстых стен — и куда они приглашают меня передохнуть, перекусить и поболтать. В том, как полицейский, некогда занимавшийся йогой и подбросивший нас на своем джипе до ашрама, задал риторический вопрос: "Вы любите медитировать?"— а потом почтительно испросил у его руководителя благословение. И просто в духовных песнопениях, которые каждый день с утра полчаса пе-редают по радио: сразу после государственного гимна. Неверующих индусов встретить сложно: для них верить столь же естественно, как и жить.
           Это обстоятельство не могло не бросится в глаза даже западноевропейским исследователям Индии. Так Ч.Элиот писал: "Здесь в большей мере, чем в какой-либо другой стране, национальное сознание наиболее полно реализует себя в сфере религии. Это свойство скорее географическое, чем расовое, так как оно в равной мере присуще и дравидам, и ариям; каждый — от раджи до крестьянина — интересуется теологией, и часто этот интерес принимает форму страсти." 
           Может, поэтому Индия — страна, где Бог до сих пор воплощается на Земле. Он может явиться в любом человеке, и одно его воплощение не ждет, пока умрет другое. Христианский мир почитает умерших чудотворцев, причисляя их к лику святых,— Индия чтит живых. Западный мир окружает ореолом страшной тайны посвящение в духовное знание (и от этого оно порой приобретает зловещие и извращенные формы). Для Индии это — вполне обыденный процесс. Его цель — передача духовного потока, которое может быть вполне незаметным (и не сопровождаться острыми переживаниями, который ждёт и требует от мира духа и души мировоззрение Запада). Даже религиозные взгляды не столь ценны, как сам этот поток — который, спускаясь с небес на землю, и в самом деле творит чудеса.
            Понятно, не всякий йог обладает способностью к материализации предметов и известностью Саи-Бабы. Но любая духовная практика в Индии автоматически развивает в каждом своем адепте способности целителя. И, конечно, нигде нет столько духовных учителей, украшенные портреты которых можно видеть и в храме, и в шатре, и даже в столовой. Кто же может запретить вам хранить фотографию уважаемого человека, чье мысленное присутствие низводит к вам щедрость небес и освобождает энергию на добрые дела? Право человека основать свою религию подтверждает само ми-ровоззрение индуизма.
            Ведь не столь важно, во что мы верим: какой образ приписываем не имеющему образа Богу, с какой временной идеей связываем его вечное существование. Важнее, чтобы была вера: простая вера ребенка, как вера индуизма — которая опирается не на мысль, а на эмоциональную причастность к изменчивому потоку жизни, в разное время создающему разные концепции. Эта включенность восприятия разрушает барьеры на пути естественного потока жизни, который течет сам собой. Потому она может лечить и творить чудеса. Вера индуизма не есть вера в идею. Только зная это, можно понять, как она дожила почти неизменной с древности и до наших дней.


                БЕНГАЛЬСКИЙ ЗАЛИВ

        Индию с трех сторон омывает океан: к которому когда-то вышли арии, смешавшись с местным населением. На востоке ее береговая полоса идет вдоль Бенгальского залива. Жители там более тёмнокожие и очень низкорослые: маленькие дети — совсем как игрушечные. К Бенгальскому заливу в 3 веке до н.э. ариев привёл император Ашока — самый известный из индийских правителей. Около Бубанешвара сохранился его пещерный дворец: комнаты в скалах, где впоследствии жили отшельники. Там стоит плита, где на древнем языке пали написано о деяниях Ашоки. Текст (рядом переведен-ный на английский) сообщает о том, сколько всего он построил — а о его завоевательных победах не сказано ничего: только, что он никого не убил. В этом проявляется созидательная ориентация древнего мира в целом — и мирный дух Индии. Им она, вероятно, во многом обязана местному земледельческому населению на юге и востоке, в котором растворилась и навсегда угасла воинственная активность ариев.
        Дух местных народов — дравидских племен, родственных Полинезии,— несомненно наложил отпечаток на религию и духовность Индии. Их магическая близость к силам природы рождала легенды о южных племенах колдунов, запросто повелевающих сверхъественными силами.— Ныне их воочию подтвержает смуглый и кудрявый чудотворец Саи-баба.
        С юга пришёл образ волшебника-Ханумана, которого порой почитают воплощением Вишну, как и Джаганатха: во внешности обезьяннего бога легко узнать местного жителя, каким его видели светлокожие индусы-арии. Возможно, обезьяна была важным тотемом южных племен: в южных мифах часто бытует мнение, что люди произошли от обезьян.
         Местный колорит отражает почитаемый в Пури тёмный и круглолиций Джаганатх. Он чувствуется в более пёстрой и грубой расцветке тканей и статуй богов: в изображениях Джаганатха — доминанта красного с зелёным. Я с удивлением увидела его же статуи на севере Индии: светлые и в нежных одеждах сиреневого и розового оттенков — на океане сложно представить такие (и одежду европейцу там купить сложнее, чем в Дели или Бенаресе).
       Путь ариев был длинным: даже сейчас, чтобы на поезде добраться до океана, требуется от полу-тора до двух суток. Дорога от Дели до Бубанешвара и Пури на Бенгальском заливе равна расстоянию от Ленинграда до Чёрного моря. Желая увидеть океан, мы колебались: ехать ли на юг (Тривандрум-Каньякумари-Бангалор с заездом к Саи-бабе) или на восток, и выбрали второй маршрут, поскольку это короче: но всё равно утомились, глядя на однообразные поля, перемежающиеся с пальмовыми перелесками и не слишком ухоженными станциями. Если бы не пальмы, всё это свободное пространство, не запущенное, но и несущее явного отпечатка собственности, сильно походило на Россию, вызывая ощущение: стоило ехать за тысячи вёрст! На востоке Бенгальского залива береговая линия бесконечного песочного пляжа тоже довольно пустынна: рыбачьи деревни примыкают к городам.
        Образ жизни индусов здесь подтверждает название ариев — которое изначально значило "чужие: пришельцы". Оно восходит к древнему ностратическому корню 'al'A — "перевалить через гору" (который сохранился в названии осетин "аланы"). Индоевропейские племена пришли в Индию из нашей Средней Азии через горные хребты Ладака (северного штата Индии, во всем похожего на Тибет). Они не знали океана — и похоже, полностью так не освоили его. Как для наших кавказцев, спустившиеся с гор к Чёрному морю, на востоке Бенгальского залива купание — не характерное развлечение индусов, и рыбный промысел не стал основой их жизни (в отличие от юга, где доминанта исконного населения больше).
        Я убедилась в этом, купаясь на окраине Пури, где стояли редкие рыбацкие лодки. Ко мне подошел мальчик лет десяти, который долго сидел на берегу, глядя на море, и попросил научить его плавать. "А почему ты обращаешься ко мне?— поразилась я.— Тебя разве некому научить?"— "Некому,"— ответил он: оказалось, ни его семья, ни соседи плавать не умели. С полчаса я учила его держаться на воде, удивляясь, что двух тысяч лет индусам оказалось мало, чтобы научиться плавать. Впрочем, здесь это не так и легко: чтобы качаться на глади океана даже при небольшом волнении приходится нырять в каждую набегающую волну — чему я собственно и учила мальчика.
        Наблюдавшие за этим процессом издали рыбаки предложили показать, как они ловят рыбу, ведя длинной сетью вдоль берега. Потом, закусив мелкими свежепойманными рыбёшками (предложили и мне, объяснив: "это можно есть", когда я отказалась), они тоже пошли купаться, но лишь попрыгали на волнах, и глубоко в воду не заходили. На другом конце Пури рыба вялилась на песке, и я видела груды больших темных рыб с метр длинной с отрубленными головами. В любом другом месте это зрелище произвело бы на меня отталкивающее впечатление. А на берегу океана они выглядели потрясающе красиво, и я ещё раз удивилась, насколько важна экология для нашего восприятия мира.
       Рыбацкий квартал состоит из хижин с соломенными крышами и до конца не замкнутыми стенами, хотя есть водопровод и бетонное центральное здание. И вблизи хижины не производят такого впечатления бедности, как могло бы показаться: климат и чистота от моря такие, что обитать в них вполне нормально. Сейчас на правом конце Пури строят каменные дома, но я не уверена, что в них жить намного лучше.
        Пури — курортный город, и центр его обладает всеми недостатками места, где население в основном живет туризмом. На пляже в центре Пури нет отбою от торговцев, предлагающих чего-нибудь купить. Еду, жемчуг, кораллы, раковины. Предлагая их, один индус с любовью называл их именами богов: черную и изящную — Парвати, белую с длинными выступами — Ганешей (они и вправду походили на бивни бога-слоненка). Из раковин делают украшения и серьги, из мягкого камня вырезают изображения божеств любого размера и на любой вкус. Навязчивость продавцов побеждается лишь простотой и прямотой отказа. Пока мы вежливо отказывались от одного, нам предлагали другое, объясняя: "Поймите, это наш источник дохода". Наконец, увидев наше раздражение, торговцы сами спросили: "Гуляй-вася?" Мы с радостью воскликнули: "Гуляй, Вася, гуляй!"— и лишь тогда они ушли.
        Отдельные русские слова там в ходу (неподалёку СССР в недавнем прошлом помогал строить какой-то объект) — как, впрочем, и в других местах, где мы были. Вообще, чувствуется дружественное государство: к России уважительное отношение, старики знают нашу историю. Например, в Хардваре мы разговорились с пожилым индусом, приехавшим на Кумамелу — и было поразительно приятно слышать, как он тут же вспомнил про блокаду Ленинграда.
        О русских на Бенгальском заливе — и даже в Гималаях — устойчивое мнение, что они умеют гадать. Как-то я осталась загорать на пляже близ гостиницы — появился индус и попросил погадать на руках: видно, наши люди, для которых индусы напоминают цыган, склонны продемонстрировать, что и они не хуже,— и к моим спутницам тоже обращались с подобной просьбой. Я решила его не разочаровывать, и вскоре появился другой индус, который тоже захотел, чтобы я ему погадала. Первый был безработным рыбаком, второй — сыном хозяина фирмы в Калькутте, приехавшим к родственникам не то на отдых, не то по делам, и мне понравилось, что они общались на равных как со мной, так и между собой. Оба вполне поняли мои астрологические объяснения, и я не наблюдала никакого барьера — ни языкового, ни психологического, ни кастового. Их отличал тот же непрагматичный интерес к своей судьбе: желание больше узнать о себе — который обычно присущ и нашим людям.
        Правда, моему терпению пришёл конец, когда появился третий индус с визитной карточкой и предложением принять участие в рекламе того, что в Пури можно отдыхать и в апрельскую жару: некурортный сезон. И я сочла за лучшее отъехать на рыбацкую окраину на велосипеде, который в Пури легко взять в аренду. Днём в центре расслабиться положительно невозможно.
        Но по вечерам побережье Пури, как и берег Ганги в Варанаси, действительно превращается в место отдыха: пляж весь покрыт семьями, которые выходят к океану и сидят на песке, не купаясь, но глядя на море, движение которого притягивает любого человека. На берегу множество лавочек, и торговцы чаем, пирожками, рисовыми блюдами и другой едой получают свои основные доходы. В городе празднично открыты храмы, которых такое же же разнообразие, как и везде. Мне запомнился храм, где одновременно присутствовала символика лотоса, важдры, пятиконечной звезды и раковины — храм какого-то направления, возникшего в прошлом веке, о котором мы не имеем никакого представления. Я не поняла, какого — их в Индии много.


ДЖАГАНАТХ И ВОПЛОЩЕНИЯ ВИШНУ

       На береговой линии Бенгальского залива можно встретить интересные храмы, посвященные богу Вишну — и его воплощениям.
       Вернемся к логике индуизма: творец Брахма воплощает закон: принцип ясности и план существования. Всякая идея исходит от Брахмы. Разрушитель Шива символизирует энергию на ее реализацию, трансформирующую мир: динамику развития. Это хранитель всех сил, и какая бы сила не победила, это сила Шивы. А созидатель Вишну воплощает сотворенные формы мира: статику разных фаз истории. В какой бы форме не предстал перед нами Бог, это будет материализация Вишну.
       В мифах созидатель-Вишну сменил громовержца Индру, некогда могучего царя богов. В Ригведе его имя встречается всего два раза. Его воплощения возникли после арийских завоеваний, проявив способность Индии кооптировать в свой пантеон всех встреченных по дороге богов. И на Бенгальском заливе воплощением Вишну считается местное доарийское божество Джаганатх: цветастый идол с большими глазами, похожий на полинезийских богов. Чтобы объяснить его внешний вид, по-добный обрубку, индусы сочинили такую легенду. Человек заказал к празднику сделать изображение бога, но мастер не успел. Однако заказчик не хотел остаться в праздник без святыни — и взял то, что получилось. Растроганный его верой, Вишну явился ему даже и в таком обличье.
       Увидев в Пури Джаганатха, мы были поражены его видом, больше похожим на птицу-сову, чем на статую человека. Стоявшие рядом индусы удивили нас ещё больше, когда, чтобы разрешить наши душевные сомнения, представили его нам как Будду: разом упростив для европейских леди всю сложность мифологического хода мысли. Их логику я поняла, лишь когда рассмотрела открытки и статуетки с воплощениями Вишну, где девятым был Джаганатх. Будда — тоже девятое: предпослед-нее — его воплощение. Последним считается Калки-Кришна, который прийдёт разрушить мир в конце времён. Следовательно, все остальные нетрадиционные его воплощения будут предпоследними. В этом смысле Джаганатх — тот же Будда, пробуждающий сознание людей, готовя их к последнему приходу спасителя...
      Храм Джаганатха в Пури — древняя святыня, куда иностранцам вход закрыт. На всеобщее обозрение его статуя выезжает лишь во время июльских празднеств. Всем вместе, с фотоаппаратами и при свете дня пройти мимо полицейских возможности не было. Мы были огорчены этим обстоятельством, и индусы сочли своим долгом нас "утешить": "Ничего, Будда вас видит. Сфотографируйте вот этого у входа, он тоже очень мил (it's very nice!)." Стоило взглянуть на этого "милого" ДжаганатНедаром Вишну — как и материальным воплощениям вообще — в главной триаде индуизма может быть сопоставлена гуна тамас: родственная нашему слову тьма.
       Воплощения Вишну фиксируют историю индуизма — и развитие мифологической мысли человечества в целом. Раковина, которую Вишну держит в руках, напоминает о том, что созидаемая им жизнь когда-то родилась в воде — как и его жена Лакшми: богиня процветания и счастья. Первое воплощение Вишну — рыба, не давшая утонуть первочеловеку Ману в космических водах потопа. Второе — черепаха, на которой потом возникла Земля (типичный образ начала творения). Третье — вепрь, подрывший корни дерева, упершегося в небо (образ создания устойчивости Вселенной).
       Четвертое — лев Нарасингха, явившийся убить неправедного царя, которому Шива за аскетические подвиги дал такую власть, что его не могли убить никаким видом оружия ни человек, ни зверь; ни днем, ни ночью; ни на Земле, ни на Небе. Тогда владеющий всеми формами мира Вишну превратился в получеловека-полульва и в сумерки разодрал царя у себя на коленях. Это образ установления общественной справедливости. Дальнейшие ипостаси Вишну из мифологии переходят в эпос. Его воплощения символически описывают творение мира и человеческую историю от начала и до конца: как она предстает перед нами в древних мифах — и как до сих пор мыслит ее мировая религия.
       Как творец форм, Вишну воплощает красоту мира, и может даже предстать в женском облике (чаровницы Мохини, соблазнившей асуров, чтобы напиток бессмертия достался богам. Шива был столь очарован красотой Вишну, что уговорил его превратиться в женщину снова и слился с ним в единое существо Харихару.). Здесь уместно добавить, что Индии издревле было характерно тяготение к красоте. Согласно античному историку Страбону, даже цари в древней Индии могли избираться не за силу, а за красоту (!), и население, во всем другом ведущее простой образ жизни, уже тогда отличала необычная для европейца страсть к украшениям — которая сохранилась и по сей день. Быть может, поэтому в индийском быту яркие краски сари не уступили черно-серому европейскому костюму, и огромное количество бус и браслетов — до сих пор их естественная деталь (не говоря о кольцах и серьгах). Все украшения носят с младенческого возраста.
       При местном изобилии украшений и иностранец не может удержаться, чтобы не купить какие-нибудь драгоценности. Я ограничилась жемчужными бусами и сережками из приглянувшейся мне уличной лавки. А мои спутницы подошли к делу серьезней: и поторговавшись часа два в ювелирном магазине, довольно дешево приобрели сапфиры — пока я осматривала храмы богов и другие духовные места города.
       Кроме храмового комплекса Джаганатха, в Пури, как и везде, много маленьких храмов, от которых я всегда имела позитивные ощущения: было приятно видеть в жизни мифологию, которую я знала из книг.. Священнослужители часто, чтобы получить деньги с иностранцев, принимались рас-сказывать о своих богах. Один настойчиво убеждал меня, сколь могущественен его бог Сугрива. Это царь обезьян из "Рамаяны", имевший злого брата-близнеца, которого Рама помог ему победить. Мне запомнился его знак: кроме точки-тики — прямая линия вдоль всего лба и точка на горле, в речевом центре вишудхи. Как царь обезьян, он делает сильным тело — сказал священнослужитель, и я вполне поверила ему (но дала ему лишь 10 рупий, хотя он претендовал на большее: индусы обычно оставляют в храме 1-2 рупии, но с иностранца могут запросить и сто. Так, приглашая сфотографировать храм Джаганатха с высокой площадки, откуда действительно хороший вид на храмовый комплекс внутри, нам предложили заплатить 150 рупий. Мы уже повернулись, чтобы уходить, как последовал вопрос: столько вы можете? Мы сказали: 15, нам с радостью ответили: o'key!).
        В Пури также есть известные места, связанные с жизнью Вивекананды и его учителя Рамакришны, а также с деятельностью Йогананды и его учителя Юктешвара. Это те великие йоги, которые впервые открыли для Запада индийскую духовность. Вивекананда жил в XIX веке, а Йогананда — в XX, но пути их похожи: они оба много лет провели в Америке, обучая йоге иностранцев и так исполняя духовную миссию, которую возложили на них их учителя. В Пури есть озеро Нарендры (другое имя Вивекананды) с маленьким храмом посередине. Есть большой ашрам Йогананды, куда я, правда, не зашла: поскольку при входе была охрана, а у меня не было никаких конкретных намерений. Там находится могила Шри Юктешвара (в Индии есть традиция хоронить святых, а не сжигать: ведь их душа и без того достигает освобождения от тела уже при жизни. Мемориал Йогананды — в Калифорнии, где он провел последние дни).
         Не берусь ничего добавить к образам этих святых, которые сложились в мировой литературе. Тех, кому интересен их духовный путь, отсылаю к ней. Лучшая биография Рамакришны (и Нарендры), вдохновлявшая многих наших людей на духовный поиск еще в советские времена, написана Ромен Ролланом. Мне даже приснился Рамакришна, когда я ее прочла. Он предстал в виде юноши, лежавшем на погребальном костре, но, вняв моему душевному призыву, приподнялся с него, посылая волну любви. А Йогананда сам написал свою биографию для западных людей, она так и называется: “Автобиография одного йога”. Там подробно описаны и объяснены те чудеса, которые встречались ему по жизни: от воскрешения во плоти до материализации дворцов — о которых мы обычно знаем только из Нового Завета или Корана. Можно смело сказать, что чудес в его книге больше, чем в Евангелии и сказках “Тысячи и одной ночи” вместе взятых. Но его стиль заставляет верить себе. Шри Юктешвар передал своему ученику интерес к христианству, и Йогананда сам стремился понять феномены йоги с точки зрения западных людей — как и достижения католических святых с позиции йоги. Его книга не теряет своей актуальности.


СОЛНЦЕ-СУРЬЯ И БОГИ-ПЛАНЕТЫ

       Индуистские боги, видно, и вправду помогали мне путешествовать по Бенгальскому заливу в дневную жару. Я с удовольствием прокатилась на велосипеде из Пури в Конарак. Приятная дорога, на которой редко встречались машины, шла через заповедник. Иногда на ней попадались села, где бродили индийские горбатые коровы, в окружении белых птиц, похожих на маленьких цапель и по-едавших насекомых вокруг скота. В таких селах у дороги всегда встречались забегаловки, где можно было выпить чаю за пару рупий и отдохнуть. Проделав 36 км в одну сторону и столько же в другую и осмотрев храмовый комплекс бога Солнца со всеми его окрестностями, я даже не устала за день, купаясь по дороге ближе к Конараку: где шоссе несколько километров идет прямо по пустынному побережью океана. Меня отчасти утомило только то, что со всеми встречными прохожими и проезжающими людьми приходилось здороваться, так или иначе отвечая на их приветствие: как и у нас в сельской местности, где не слишком много народу. Конарак изолированнее и приятнее Пури — и если останавливаться в тех местах подольше, то лучше там.
       Храм Солнца-Сурьи в Конараке производит внушительное впечатление египетской пирамиды. Это известный археологический памятник. Его ступенчатая пирамида украшена 24 восьмилучевыми каменными колесами: это часы дня, а восемь — традиционное число Солнца: для древнего мира это одно из "больших" чисел, символизирующее многообразие и всеохват мира. Быстроту светила и силу его энергии подтверждают мощные статуи солнечных коней и быков. Сурья часто изображается на коне — это традиционный солнечный символ. В виде пирамиды строится первый предел индуистского храма, за которым следует возвышающийся над ним вытянутый купол. Высокий купол наполовину разрушен, но и величие оставшейся части доносит образ мощи Солнца. В углублениях наверху — статуи Сурьи в разное время дня и ночи. Вокруг храмового комплекса разбросан низкий лес зеленых зарослей — на песчаной почве, создающей живописные опушки: есть где погулять.
Некогда перед храмом проходили танцы, посвященные солнца. Штат, где расположен Конарак, называется Орисса: само это имя возводят к слову "танец". Сегодня танцоры показывают мастерство ритуального индийского танца на площадке в зелени недалеко от храма — немногое изменилось за тысячу лет.
       Космогоническую роль Солнца подчеркивает стоящий рядом маленький астрологический храм девяти планет. Кроме Сурьи-Солнца, Сомы-Луны, это пять видимых планет Солнечной системы и лунные узлы — точки затмений, которым индийская астрология отводит важную роль. Один — демон Раху — изображен обжорой, с аппетитом поедающим Луну. Согласно мифу, он утащил у богов напиток бессмертия-сому (связанный с образом Луны: поскольку, каждый месяц тая и исчезая с небосвода, это светило имеет силу возродиться вновь. По индийски, Сома — это и Луна, и напиток бессмертия). Но всевидящие светила заметили кражу и донесли богам — и в отместку Раху глотает их, когда они попадаются ему на пути. В астрологии узлы, связанные с образом бессмертия души, символизируют прошлое и будущее воплощения. 
        Планеты индус в храме назовёт, конечно же, по-индийски: Буддха-Меркурий, Шукра-Венера, Брихаспати-Юпитер, Мангал-Марс, Шани-Сатурн. И предложит сделать им поношение: из обычных цветочных лепестков или гирлянды и зажечь свечку. Я была рада увидеть своих астрологических богов и не пожалела 10 рупий, чтобы выразить им признательность. Не могу не сказать о них пару слов: не как о планетах, а как о богах.
        Самая большая из планет, в мифологии соответствующая главе богов, у индусов носит имя бога молитвы и громовержца Брихаспати, устанавливающего законы. Его называют ещё Гуру — учитель. По имени видно, что в Индии к планетам почтительное отношение.
        Нам сложно это понять. Европейские люди не способны относится к богам с таким пиететом, как индусы: даже к тому единственному, которому посвящены все их церкви. Меня всегда удивлял образ христианина или верующего европейца в индийском кино — такой герой говорил: “Бог — мой друг (и если я попрошу, он все для меня сделает).” С точки зрения индусов христиане относятся к Богу запанибрата: это надо иметь в виду, чтобы понять отношение к Богу самих индусов. Я тут не исключение. Боги-планеты — мои друзья: мы, астрологи, не умеем им молиться, но считаем, что они что-то могут для нас сделать. Даже в голову не приходит мысль, что мы можем что-то сделать ради них — ведь это было бы уже началом религиозного отношения.
        В образах индийских богов-планет проявлены их духовные характеристики. Индийский Марс воплощает чистоту и нравственность праведного бога войны Картикейи: юноши, рожденного от огня-Агни или Шивы-Рудры, чтобы убить свирепого асура, угрожавшего богам. Название Меркурия-Буддхи неслучайно совпадает с именем Будды и родственно нашему слову "пробуждённый". Он почитается как бог мудрости —  таков индийский образ планеты интеллекта.
       Буддха — сын Месяца-Сомы и Звезды-Тары (образ Звезды, воплощающей красоту и любовь, древние использовали для обозначения планеты Венеры). Правда, в индийской астрологии планеты называются мужскими именами. И планета чувств Венера носит имя наставника Шукры ("светлый"), сына великого риши Бригу — правителя судеб: мудреца, создавшего таблицы, где записано предначертание всего живущего. По легенде Бригу оставил эти таблицы астрологам, а те передавали их из рода в род, делая по ним свои пророчества — и в династиях астрологов эти варианты предсказаний хранятся и используются до сих пор.
       Венере-Шукре дано умение воскрешать умерших. Правда, она покровительствует асурам: при-родным силам. Юпитер-Брихаспати не может одолеть вечно живое войско Шукры, пока не вынуждает его открыть свой секрет богам. Так Гуру-разум побеждает Шукру-природу — но не раньше, чем овладевает тайной её вечной жизни.
        — Этот миф отражает типичный для мифологии конфликт между качествами Венеры и Юпитера. Можно сопоставить имя Шукры с греческим название планеты чувств Венеры — Люцифер: "несущая свет" — которое тоже стало именем противника бога, хотя драматизм этой борьбы приобрел куда более неприятное направление. Изначально-природный образ этого конфликта воскрешает более древний индийский миф, где заря-Ушас борется с богом грозы-Индрой: своею важдрой он разбивает её колесницу, а сама она успевает скрыться за горизонт, являя хаотическую красочность заката.
         В астрологии Венера — добрая планета, хоть и уступает Юпитеру. А вот влияние Сатурна-Шани, сына Сурьи-солнца и Чайи-тени, традиционно считается "злым". Астрология связывает его с ограничениями времени и смерти. Это отразилось в индийской сказке о том, как он посетил супругов Шиву и Парвати при рождении их сына-Ганеши. Лишь только Шани, вняв просьбе Парвати, взглянул на младенца, как голова ребёнка засохла и отделилась от тела, и даже Шива, обладающий властью регенерации, не смог вернуть ей жизнь. Пришлось ему взять голову гулявшего неподалёку слона — и отпрыском божественной пары стал слонёнок: верный помощник людей в быту. По сути этот миф — поздняя попытка объяснить обожествление слона. Но функция Шани, подобная роли злой волшебницы в сказке о спящей красавице, здесь характерна.
         И все же имя Шани значит "бытие" — и он сильнее самого Шивы. Духовная основа бытия — его законы, которые стоят над богами и людьми. (Такова же духовность науки — в выявляемых ею законах, перед которыми мы не совсем еще утеряли пиетет.) — Но вернемся к храмовому комплексу родителей Шани: солнца и его тени.


                О КАМА-СУТРЕ

       Рядом с храмом Солнца-Сурьи — основания небольших храмов Санджны и Чайи: двух его жён, имена которых значат "свет" и "тень". Эти храмы, как и основание пирамиды главного храма Сурьи, покрыты сценами Кама-сутры: отражающими животворную энергию светила (которые обычно известны из храма в Кхаджурахо. Конарак лучше тем, что там нет такого обилия туристов.). Кама-сутра и свившиеся змеи: наги и нагини, обитатели прекрасных подземных миров индийской мифологии — украшают низ храма; выше — боги и мудрецы, достигшие освобождения.
       Сцены кама-сутры в Конараке и Кхаджурахо привлекают западных людей притягательностью любви — как и Индия вообще. Здесь следует добавить, что Индия в этом, как и в других отношениях,— очень безопасная страна, где вполне можно ездить в одиночку (во всяком случае её индуистский восток, но вероятнее всего, что и мусульманский запад). Может, из-за климата, располагающего к наслаждению, а не к борьбе — а может, из-за повсеместного почитания шивалингама, она лишена сексуальных комплексов христианской цивилизации. Я помню забавный эпизод на развалинах Сарнатха, когда молодой человек, взявшийся мне их показать, узнав, что я русская, спросил: "А в России секса нет?" Я сперва попыталась объяснить наши православные традиции, но потом почувствовала жалость к России и Западу в целом, потому что при взгляде из Индии в этих словах была очевидная правда.
         Ни западная эротика, ни наша порнография не имеют ничего общего с тем естественным цветением чувств, которые непосредственно обнаруживает любой индус. И одна из моих спутниц восклицала, глядя на местных женщин: "Как она повернулась! Как пошла! Да никакая эротическая модель, никакая суперзвезда в подметки не сгодится последней здешней нищенке в задрипанном сари!" Подобное ощущение хорошей зависти у меня возникало к живой женственности среднеазиатских женщин, от которых словно веяло дыханием магии, утраченной нами в мужском прагматизме западного мира. Мягкая чувствительность индусов, от которой столь комфортно в Индии (и которая через телештампы индийских фильмов слабо воспринимается лишь как излишняя сентиментальность), в жизни несомненно служит основой любви, которая многим западным людям и не снилась.
         Говоря на языке психологии, в бессознательном западного мира, который всё сильнее навязывает нам свои стереотипы, секс тесно связан с борьбой, волевым давлением, насилием и преодолением преград, которое лишь разжигает чувства. Индусам, судя по всему, такой способ любви особого удовольствия не принесёт — потому маньяков можно не бояться (хотя в туристических местах индусы привыкли, что западные люди склонны к эротическим удовольствиям и могут предложить составить компанию). Секс — не запретная и не грешная тема, но и отказ не вызывает проблем, только он должен был прямым и эмоционально убедительным — как и при торговле, поскольку индусы, как люди восточные, могут более основываться на чувствах, чем на словах. Видя это, я чувствовала себя в полной безопасности даже в одиночестве на пляже или в лесу.


                КРИШНАИЗМ — РЕЛИГИЯ ЛЮБВИ

         Это индийское умение любить отражает течение Кришны — некогда пришедшего на землю ради восстановления справедливости и грядущего вновь в конце времен. Идею кришнаизма можно по-христиански сформулировать "Бог есть любовь". Если Рама — воплощение Вишну в виде героя, то Кришна — его аватара в виде богочеловека, неслучайно именно его сравнивают с Христом. А заодно это и воплощение Шивы: его имя "черный" трактуется в том смысле, что он выпил яд, получившийся при добыче напитка бессмертия, и вобрал в себя зло мира. Как и ранее, Вишну спустился на землю, чтобы исправить непорядок; а когда дело было сделано, пал случайной жертвой от руки охотника, превратившись в оленя — еще раз подтвердив иллюзорность земного существования.
        Соединив в себе два главных образа позднего индуизма: Шиву и Вишну, Кришна стал основателем вишнуитского направления, которое у нас выглядит как отдельная религия кришнаитов — хотя в Индии она неотделима от тысячелетних традиций. Любое реформаторское течение возникает в силу назревшей необходимости, и на фоне консерватизма индусов, охраняющих свои старые святыни и методы от посторонних глаз, кришнаитские центры обучения йоге и открытые навесы с вечно задействованными барабанами и колокольчиками выглядят очень привлекательно. Такой открытый кришнаитский навес приветливо стоял с другой стороны недоступного храма Джаганатха.
          А в Бенаресе я остановилась перед табличкой с названием "educational centre", и какой-то индус, увидев мой интерес, пригласил меня зайти. Там несколько человек пели мантры перед алтарем бога, державшего в руке свирель. Обучением йоге называется прежде всего достижение определенного состояния. Как всякая чисто духовная деятельность, эти центры бесплатные. Немного попев с ними, я посожалела о том, что западное умение зарабатывать деньги на психологических и духовных практиках столь быстро вошло в наш быт — надо надеяться, что хоть Индию оно не сильно затронет.
         Если древние храмы остаются закрыты для иностранцев и их адекватного восприятия мировой культурой, то кришнаитские центры открыты всем, и через них учение индуизма транслируется на Запад, оставляя поклонение древнему Шиве бродячим садху с трезубцем в руках. Прямым продолжением кришнаизма являются идеи Рамакришны и учение его ученика-миссионера Вивеканады, через деятельность которого Запад узнал Индию. Вивекананду в свою очередь считал своим учителем Шри Ауробиндо: которому являлись также Кришна и Шива. Свой символ — полумесяц, через изменчивость Луны изображающий трансформацию мира, Ауробиндо взял у Шивы. У Вивеканады было много и других, неизвестных Западу учеников, которым он транслировал потоки своей традиции. А у Кришны — тем более.
         По сравнению с образом Рамы, в образе Кришны большую роль играет не сила воли, но энергия любви: так свирель отличается от лука и стрел. Правда, речь идет о любви чистой и возвышенной — такой, какой в юности пастушок Кришна смог любить пятьдесят пастушек одновременно, причем каждая думала, что он — именно её возлюбленный, не покидающий её ни на миг. Это любовь отождествления со всеми существами и восприятия процессов живой природы как своих собственных, включения их в орбиту личного "я". Так в популярной притче отшельник говорит женщине, предлагающей ему пищу: ты уже накормила меня, когда дала есть этой голодной собаке. Это любовь, которая заставляет видеть проявление божественного во всём и наследует от древнего индуизма внимание к живой природе.
        Способность любить всех и одновременно каждого — один из секретов индуизма, которым владел не только Кришна. Характерна эпическая легенда о том, как один подвижник на старости лет захотел жениться. Он пришел к царю, у которого было пятьдесят дочерей и попросил одну из них в жены. "Я не могу их принуждать,— сказал царь, огорченный просьбой отшельника,— но если какая согласится, отдам её тебе." Каково же было удивление царя, когда, по очереди поговорив с подвижником, все пятьдесят захотели выйти замуж за седовласого старца. Царь выстроил им пятьдесят дворцов и никогда не слышал от дочерей недовольства. А подвижника все жены упрекали лишь за то, что он так много времени уделяет им самим и, значит, мало — их сестрам. Насладившись супружеской жизнью, старец наставил всех жен на путь самосовершенствования.
         Число 50 намекает на то, что изначальный природный образ этой притчи — "седой как лунь", т.е. Луна, Месяц — и 50 недель года — фаз Луны. Но лунный образ лишь подтверждает идеал вечно обновляющейся любви. Секрет умения одновременно быть рядом со всеми — в чистоте и непосредственной искренности естественного чувства, ведущего к любви на том глубоком уровне, который един для всех людей и всех объединяет. На самом деле люди требует совсем немного внимания к себе, чтобы чувствовать любовь,— но это внимание должно быть искренним и активным, неумирающим (если бы хоть одна из жен была недовольна, не о чем бы было рассказывать).
          Воистину Индия умеет любить, и знаменитые барельефы Кама-сутры в Кхаджурахо или Конараке подтверждают это! Гармонию любви в индуизме проявляют и супружеские пары богов: так Вишну почитают вместе с Лакшми, Шиву — с Парвати, Брахму — с Сарасвати, Раму — с Ситой, Кришну — с Радхой: её влюблённость в супруга обычно подчёркивает её поза, обращенная к нему, или их объятия. Но видеть во всем этом лишь сексуальность и эротику — значит не понимать духа Индии, её тонкой восприимчивости ко всем жизненным процессам и их скрытому смыслу. Неслучайно индиуистские духовные направления (в отличие от буддийских) обычно отрицают секс (как физически-силовые взаимоотношения), переводя любовь на более тонкий, альтруистический план коллективного взаимодействия или акцентируя её нежность и непосредственную чистоту.

          У нас кришнаизм обычно связывается с пением мантры "харе Кришна, харе Рама". Мантра считается самым простым путем приобщения к божественному в наш темный век кали-юги, когда преодолевать грубые потоки можно только сильным призывом к высшему, а достичь объединения — настройкой на самые универсальные вещи. "Харе" значит "небеса". Эта мантра, также как многие народные песни и танцы индусов, призывает Бога прийти как можно скорее.
          Такой призыв сложно представить ежедневной молитвой не экстремистски настроенного христианина или иудея, для которых Бог является прежде всего для того, чтобы судить и карать. Но индуизм абсолютизирует бесконечную силу любви, очищающую и смывающую грехи, как неиссякаемая энергия солнца от избытка своего тепла исцеляет души и тела, наполняя их радостью жизни. Психологически цвет этой энергии — оранжевый, как одеяние вишнуитов. И хотя исторически — это нелюбимый и презираемый в жаркой Индии горячий цвет одежды преступников, в которую нарочно одевались аскеты, для общечеловеческой души он символизирует тепло любви.
          Нашему слову "тепло" родственно индийское — "тапас", в академическом издании "Махабхараты" удачно переводимое словом "подвиг". Правда, русскому понятию подвига ближе образ "горения" — и в наших суровых условиях действительно нужно горение души, чтобы растопить любовью холод зла,— в мягкой Индии достаточно её постоянного тепла. Может, поэтому индуизм обходит стороной страдание, мобилизующее энергию экстремальной ситуации, и оттого не боится прихода Бога.
         "Кришна грядёт!"— центральная идея одно время популярного у нас Университета раджа-йоги "Брахмакумарис". Это идея о том, что мы уже живем в переходный период между темной Кали-югой и новым золотым веком, и нет лучше времени, чтобы изменить свою судьбу (и судьбу мира, насколько это, согласно индуизму, вообще в природе возможно). Это направление, распространившееся у нас наряду с кришнаизмом, стремится пробудить в людях тот же позитивный и целительный жар любви. Его ритуальный белый цвет (в Индии цвет траура и смерти, который не идёт смуглым индусам, но обожествляется белокурой Европой) также является традиционным цветом Солнца и света, дарующего энергию духу и телу. Покровителем йоги по определению является Шива, но также Кришна — а значит, и Вишну, в своих перевоплощениях стремящийся раскрыть все аспекты божественного абсолюта: которые хранит для мира индуистское многобожие.


                ХРАМЫ БУБАНЕШВАРА

        Третий большой город рядом с Пури и Конараком — Бубанешвар: "город тысячи храмов". Его можно было бы по праву назвать городом Шивы. Главный старинный храм Шивалингама, традиционного индуистского вида, с большой и малой пирамидами, помещается в огромном храмовом комплексе. Туристы любуются на него с площадок по соседству. Впрочем, за пределами главной святыни доступны примыкающие к основному комплексу храмы поменьше, где много летучих мышей под потолком — хотя для индусов любой храм остаётся храмом. Какой-то гид-индус тут же повёл нас туда и пропел пуджу.
        Небольшие храмы в городе, той же формы, открыты для всех: большинство их расположено во-круг или близ озера в центре города. Мне запомнилось обилие змей вокруг шивалингамов и храм Шивы с родником, вода которого считается святой, и вокруг — несколько бассейнов для омовения. Змея — традиционный символ воды, дающей плодородие, перерождения и регенерации — и смерти, конечно, тоже. Согласно мифологии, Шива, как разрушитель и аскет, обитает на кладбищах, и змеи составляют его свиту. В одном из храмов, где большая кобра возвышалась над статуей Шивы, не довольствуясь этой моей информацией, мои спутницы спросили, почему во всех храмах столько змей, — и служитель с удовольствием рассказал миф о том, как однажды, когда Шива медитировал, началась гроза — и кобра укрыла его от стихии, чтобы не прерывать мысли Творца.
        Кроме храмов Шивы в Бубанешваре мне наиболее запомнился храм Царя и Царицы — "Ражда и Райю", где стены украшают древние боги Вед. Это археологический памятник. За вход аккуратно взимается символическая плата: как и везде, 2 рупии (музеи в Индии дешевле, чем у нас). Этот храм напоминает об общем для всех древних цивилизаций поклонении природным силам: небу-Варуне, ветру-Ваю, грому-Индре, зорям-Ашвинам, огню-Агни, горе-Парвати. Имена этих богов, которым по-священы гимны Ригведы, запоминаются легко: они неслучайно созвучны привычным нам названиям. Огонь и Агни — родственные слова, также как веет — ветер — и Ваю. Имя Варуны происходит от того же корня, что имя греческого Урана и русское слово "верх". Ашвины — индийские братья греческой Эос, есть у неё и сестра: Ушас. И даже Парвати, вероятно, имеет родственника в виде славянского бога растительности Поревита. Любезный гид, честно зарабатывая свои 10 рупий, долго объяснял нам, кто есть кто.
         Статуи этих древних божеств природы ныне нечасто встречаются на храмах (кроме Парвати и других персонификаций матери-Земли). Наиболее известны скальные храмы Эллоры на Бенгальском заливе, посвящённые громовержцу Индре. Интересующихся этими богами можно отослать прямо к Ригведе , или к доступному изложению индийских мифов , или к нашей книге "Астрология и мифология"  — где прослежена логика соотношения этих космических сил, выступающих как универ-сальные принципы, эйдосы бытия (почему разрушитель и творец Вселенной Шива в своей приближенной к людям ипостаси пассует перед Шани).
         Для запада эти силы, некогда воплощенные в природных и астральных божествах, ушли на периферию эзотерики, отвергнутой официальной религией,— в Индии они живы и почитаются до сих пор — хотя их храмы остались музеями. Они живы не только в священном писании Вед и практической астрологии, без которой не обходится ни одно важное мероприятие. (Даже время провозглашения республики Индии: 26 января 1950 года в 10.15 — было выбрано так, что в гороскопе лунный узел стоит на Асценденте и имеет аспекты с Солнцем и Луной. Как и день независимости Индии (15 августа 1947 года) — что показательно для понимания индийского национального характера.) Образы богов природы легко вписываются в современный быт: можно увидеть электростанцию с названием "Маруты", в честь сыновей бога грозы — молний: прекрасных и ужасных огненных юношей в сверкающих одеждах. Они мчатся по небу в колесницах, от грохота которых сотрясается земля, и завоевывают солнце. (Попробуйте представить какое-нибудь наше серьёзное предприятие с названием "Перун"!)
         А главное — к философским мифам индуизма апеллируют современные мыслители, продолжая выражать свои идеи через образы богов. Яркий пример — йога Шри Ауробиндо, воспевшего в поэме "Савитри" солнце. Савитар — древний образ светила, дарующего людям тепло и свет руками-лучами. Савитри — его женское дополнение, образованное по общей модели (супруга Варуны — Варуни, Индры — Индрани). Или огонь-Агни в агни-йоге Рерихов — не только метафора состояния (нисхождения потока энергии или подъема силы кундалини). Этот образ имеет тысячелетнюю историю священного бога, который некогда воссылал жертвоприношение к небесам и в этом акте объединял собой всех богов — а потому воплотил представление о единой природе божественного. Он выражает себя в растениях и детях как сила роста и развития, а людям старшего возраста открывается через усилие созерцания.
         Эти образы помогают нам понять, что и для других народов так называемые "языческие" боги не были только природными силами, а связывались с наиболее глобальными общечеловеческими представлениями, которые актуальны и по сей день. Закономерно, что в эпоху открытия Плутона и двух мировых войн для объяснения действия божественных сил Николай Рерих выбрал образ Агни-огня. Не будет ничего удивительного, если в грядущую эру Водолея кто-нибудь другой в проведении нового потока (или хорошо забытого старого) будет опираться, скажем, на образ бога небесных вод Варуны. Ныне часто встречающееся в современной литературе имя Дэва — просто "бог" или "господин" (под которым традиционно понимается Шива) — воскрешает забытый образ праиндоевропейского бога Небес Дьяуса (чье имя значит "свет" и от которого произошли имена Зевса и Юпитера). Это демиург и праотец богов, в образе света раскрывающий природу их единства.
         Весь этот древний религиозный пласт — который Индии удалось сочетать с современной культурой, един для разных народов, национальные особенности которых сформировались позднее. Поэтому он служит хорошей почвой для понимания возникших позже религиозных идей и различий. И даже — для объединения религий: неслучайно уже в середине прошлого века идею единства всех вер провозгласил для мира индус — Рамакришна. Для него ключевым оставался образ Матери-Кали, которую иногда называют "богиня" — Дэви: как женскую, более конкретную ипостась небесного бога Дьяуса, мало персонифицированного и безликого: как не имеет особенностей Небо, равное ко всем людям.
           Сегодня же разные веры объединяют в своем лице известные западу индуистские учителя (Раджниш Ошо или Саи-баба). Хорошо ли, плохо ли это с нашей православной точки зрения, но это так. И пока христианские течения не могут поделить одного Бога, идея слияния религий развивается в Индии, где она родилась: где буддийские храмы соседствуют с индуистскими, индуизм сливается с мусульманством в религию сикхов, а Христос считается воплощением Вишну; где люди почитают и Мать, и Шиву, и мудрого советника обезьян Ханумана, — и чем большему числу богов человек угодит, тем будет лучше.
            На самом деле, не столь легко понять, кто такая эта Мать, на каждой горе носящая разные имена. Почему "продвинутые" йоги до сих пор разгуливают по улицам с трезубцем Шивы в руках, а отнюдь не сумасшедшие современные граждане не перестают молиться богу-обезьяне совершенно так же, как христиане — своим святым? Очевидно, настолько глубок символический смысл этих образов, что не исчерпан до конца рациональными веяниями современности, и носителю иной культуры, который не чувствует его от рождения, следует отнестись к нему с философским вниманием. Быть может, в поразительной живучести мифологии Индии и её древних богов кроется ещё невостребованный миром духовный потенциал?


                БУДДИЙСКИЕ МЕСТА ИНДИИ

         Близ Бубанешвара есть и буддийские храмы. Один — на холме рядом с пещерным дворцом Ашоки, по виду неотличим от индуистского. Другой, более новый, на возвышенности по дороге в Пури — белая круглая ступа с пятью зонтиками наверху: они символизируют пять буддийских добродетелей. В нишах ступы статуи Будды: его просветления, учительства и успения. На той же вершине холма с ним соседствуют маленький храм Вишну с Лакшми и побольше — Шивы и Дурги.
         Буддийские места Индии неслучайно связаны с именем императора Ашоки. Царь, который довел ариев до океана, сыграл большую роль в распространении буддизма в 3-2 веке до н.э.. Его коллона со львами, ставшая национальным символом Индии, изображенном на её гербе, стояла в Сарнатхе — местечке рядом с Бенаресом, где Будда впервые испытал просветление и дал обет своим пяти ученикам постичь закон причинности. Сарнатх — значит "олений парк". По легенде, Будда свою первую проповедь прочёл оленям — и в память об этом в парке действительно разводят оленей, которых посетители кормят с рук. (Правда, неподалёку ещё питомник с крокодилами.)
          От коллоны Ашоки остался лишь постамент: её верхушка стоит в археологическом музее неподалёку вместе со статуями Будды, а также Вишну, Парвати и других богов (в том числе и планет) — по виду столь же изящных и привлекательных. От этих статуй, как и от сохранившихся в Сарнатхе развалин основанного Ашокой буддийского храма и четырёх монастырей, веет не столько древностью, сколько энергией, которую легко ощутить. Побродив среди руин и присев на какой-то камень, я вдруг отчетливо стала представлять фрагменты зданий: которые вполне могли здесь когда-то стоять. Не могу сказать, что я — человек, который действительно умеет медитировать, но в этих развалинах внутреннее созерцание удавалось без труда. Возможно, это были просто мои фантазии на тему впечатлений об индийской архитектуре. Подобные образы всплывали и потом, когда я качалась на размашистых волнах океана.
         В Сарнатхе стоит огромная целиковая ступа — таких буддийских ступ в мире семь: самая известная в Катманду (в Непале). Позади неё — цветные статуи Будды и его пяти учеников и буддийский храм индуистской формы, где хранятся мощи Будды. Фрески на стенах изображают жизнь Будды. А ближе всего к ступе джайнистский храм с золотым шпилем купола, где стоят статуи Будды: из всех индуистских направлений буддизм наиболее близок джайнизму — религии познания, непосредственно аппелирующей к уму. На картинках икон в светлом джайнистском храме — будды в позе лотоса, святые с нимбами над головой, а также здания, храмы и дерево бодхи, под которым Будда испытал просветление. Одно такое дерево с многочисленными свившимися стволами растёт рядом с храмом.
         Плоть от плоти индуизма, буддизм вобрал в себя его легенды и основы его мировоззрения. Он принял ключевую идею о перевоплощении, многократном рождении человека и мира — и поставил себе цель преодолеть эту идею, как и весь консерватизм индуисского мировоззрения. В индуизме развитие мира и его смерть — игра богов, и буддизм, для которого тоже всё происходящее есть лишь бесконечная иллюзия, прежде всего оттенил глубокий философский смысл этой игры, переводя внешнее проявление образов богов во внутренние качества индивидуальной души. Но отрицая многие существенные черты индийской культуры: прежде всего систему каст и ритуалы поклонения многочисленным богам — буддизм исполнил протестанскую роль по отношению к индуизму. Эта роль буддизма оказалась даже слишком радикальной по отношению к индуизму, и он исчез со своей территории: по статистике, буддистов в Индии лишь 0,7%!
          Места зарождения и развития буддизма превратилось в руины после средневековых завоевательных походов Великих Моголов, которые ради централизации сделали государственной религией ислам. Они всячески расправлялись с буддизмом — хотя с индуизмом ничего поделать не смогли. Его всепроникающая естественно-природная вера слилась с исламом в религию сикхов — и в мусульманских частях Индии сохранились индуистские храмы. Если бы не объединение с индуизмом, ислам, вероятно, не задержался бы надолго на территории Индии. (не в характере индусов ратовать за веру! да и среди праздника вечно цветущих территорий что может быть более нелепым, как акцентировать внутренние проблемы, забывая о внешней жизни? Но в ключе той необходимости сражаться, к которой призывают Рама и Кришна идеи ислама выглядят более обосновано.) При этом характерно, что всеприемлющий индуизм, тысячелетиями живущий в сердцах и душах, продолжает служить поддержкой и буддизму, считая Будду одним из воплощений Творца. В Индии буддийским храмам всегда сопутствуют индуистские.
          В возвращении буддизма на его историческую родину немалую роль сыграло Теософское общество. Теософы были удручены запущенным видом прежде славных развалин, и вдохновитель теософских идей полковник Олькотт убедил молодого индуса Дхаммапалу посвятить свою жизнь восстановлению буддийских святынь. Остовы храма и монастырей Сарнатха было решено оставить как есть. Зато древний буддийский храм был полностью восстановлен во втором священном месте, связанном с именем Будды — в Боддгайе: там, где Будда медитировал семь недель, постигая суть перевоплощения — и где родилось учение буддизма.
         В отличие от пустынного парка Сарнатха, Боддгайя — более населённое и оживлённое место, где уже не рождается трепет перед археологической древностью. Лишь восемь изначальных колонн сохранилось в ограде заново выстроенного храма, по виду типично индуистского, украшенного статуями нескольких сотен чуть улыбающихся будд. Его вертикальная пирамида возвышается посреди очень красивого кладбища со множеством маленьких ступ разной формы и цвета — в память о буддийских святых. Деревья укрывают камни от жары, и в их тени отдыхают туристы и совершают простирания буддийские монахи.
        Вдоль храма девятнадцать лотосов отмечают места, где Будда останавливался во время медитации. Кое-где висят таблички: "Здесь Будда на четверой неделе медитации познал закон причинности." "Здесь по окончании голодания Будде поднесли мёд и рис". Все места доступны, и комплекс главного храма сделан так, чтобы людям было удобно там расположиться. Ко храму примыкает дерево боддхи, украшенное гирляндами цветастых буддийских флажков: оно огорожено, но туда можно запросто зайти, сесть на лежащие там подушечки для медитации и — хотя бы так уподобиться Будде.

         Бодгайя — сравнительно новый центр, который соседствует с центром древнего поклонения Вишну — Гайей, где расположена железнодорожная станция. Бодгайя — значит Гайя Будды. В Гайе есть старый храм Вишну: святыня, закрытая для иностранцев. Главный местный символ бога-созидателя — его стопа, связанная с мифом о воплощении Вишну в виде карлика, который пришел отнять у неправедного царя его территорию. Карлик попросил у царя столько земли, сколько охватит тремя шагами. Одним шагом он перешагнул Землю, другим — Небо. "На третий его шаг никто не отважится взглянуть, даже крылатые птицы в полете",— говорит Ригведа. И подобно тому, как в Гайе почитаются стопы Вишну, в Бодгайе, рядом с древом боддхи, можно видеть огромные стопы Будды, запечатленные в камне. Тому, кто знаком с мифологией индуизма, они говорят о том, что человек, победивший свою природу, не менее велик, чем Творец, охватывающий бесконечные просторы Все-ленной. Если же не знать легенды о Вишну, этот рудимент язычества вызовет недоумение и покажется гигантоманией (или послужит поводом для суеверий о трехметровых людях мифического золотого века Атлантиды).
            
         Также в храмовом комплексе Бодгайи посреди водной глади пруда можно видеть скульптурную фигуру Будды с коброй над головой. Легенда говорит, что, когда Будда медитировал, началась гроза, и Творец укрыл его от дождя, чтобы не мешать сосредоточенности подвижника. Исторически кобра — воплощение и атрибут Шивы, и ту же легенду рассказывают о самом Творце. А поскольку Шива — покровитель всех подвижников и аскетов, то естественно, что именно он послал змею, укрывшую Будду (или сам воплотился в неё, что с точки зрения мифа одно и то же).
         Таким образом Будда — прямой наследник Вишну и Шивы, не только по философии, но и по образу. Здесь можно добавить, что улыбающиеся древние будды на храме Бодгайи, мужчины и женщины, ещё столь же красивы, как статуи Вишну или Парвати, жены Шивы: они физически привлекательны мягкой притягательностью индуизма. Как и все будды, Вишну и Парвати любят улыбаться. И сам образ тысячи будд ведёт начало от воплощений Вишну. Даже священное дерево боддхи с флажками, где написаны буддийские мантры, и рядом с которым лежат камни со стопами Вишну, — рудимент древнего поклонения деревьям. Как мы уже говорили, священные деревья, украшенными ленточками, в Индии встречаются на каждом шагу. Под ними стоит шивалингам и округлые камни, как его природные подобия, и ленточки завязывают для того, чтобы чудотворец Шива не забыл исполнить желания всех, кто обращается к нему с просьбой.

           Восстановив старый храм, теософы воплотили идею создания международного центра буддизма. И рядом с ним уже век строятся храмы монастыри тех стран, где буддизм более распространен, чем в Индии (Японии, Тибета, Тайланда, Бутана и др.). Буддийские храмы открыты для всех и отражают своеобразие своих стран — и я ощутила местный колорит юго-восточной Азии, словно там побывала. Почти все они имеют форму китайских пагод. В некоторых храмах и монастырях встречаются рас-крашенные ступы.
Японские храмы очень простые: они аскетически пустые, и фрески на стенах отражают фазы жизни Будды, как реального человека. В золотом убранстве индокитайского буддизма больше царственного достоинства. А особенно запомнился мне тайландский Будда с широким разлётом узких глаз и летуче-загнутые края многоступенчатой крыши его храма.
            В тибетских храмах, значительно более пёстрых, и с разнообразной атрибутикой, можно долго созерцать ужасных видом защитников тибетского буддизма, столь непохожих на чарующих мягкой красотой индийских богов. Прежде некогда опасные для человека горные духи, они покорились буддийской доктрине, которая возвеличивает человека перед миром природы. Цель покорения природы органически присуща суровой жизни в горах — даже более, чем на самой родине буддизма.— Может, поэтому тибетский буддизм стал столь силён и популярен в нашей нестабильной стране и особенно в Ленинграде: где решительно невозможно предсказать, какой перепад погоды и политики небеса назначили на завтра.

           Индуизм слаб при нехватке тепла и энергии любви — и игра Кришны на свирели в северных странах приобретает порой странные формы (дудочки крысолова). Индуистская нежность гаснет в грубом прагматизме разума. Она остаётся лишь невидимой струйкой, питающей жизнь,— а не фонтаном, который можно было бы оценить по достоинству. Буддизм нам ближе: он позволяет проникнуть в религиозную традицию даже наиболее рационально мыслящим людям. Это обуславливает актуальность этой религии в наше время, и рост интереса к ней интеллигенции: в особенности той её части, которая стремится преодолеть однобокость сухого разума,— но не может прямо подключиться к непосредственно-эмоциональной стороне восприятия мира и полагается прежде всего всё же на свой интеллект. Методы дзэн-буддизма, порой резкие и грубые, будят сознательность людей, заставляя подключить спящие стороны души. Отрицающий всё буддизм предоставляет пищу для ума и доказательства его ограниченности, доводя рациональное восприятие до абсурда. Он сам создаёт иллюзию — например, визуализацию образов — чтобы в конечном счете её рассеять. Он учит управлять своим разумом и собой, полагаясь прежде всего на ведомые силы (как Мюнхаузен сам вытаскивал себя за волосы из болота). И тем, кому требуются аргументы в пользу духовности, никакая религия не даст их лучше, чем буддизм.
           Обретая рациональную окраску, буддизм теряет природную яркость и красочность солнечной Индии. При этом он стремится познать эмоциональные движения души при помощи интеллекта (астрологически — функции планеты Меркурий: недаром Меркурий в индийской астрологии так и называется — Будха, то есть Будда!). Радикально отвергая прежние мифологические образы и традиции, буддизм доходит до абсурда, отрицая душу: понятие, ключевое для любой религии. Но он не перестаёт быть религией, поскольку базовым для него остаётся интуитивное эмоциональное проникновение в душевные процессы. В этом смысле буддистское мировосприятие можно назвать началом и концом религии. Человек становится религиозен, когда он впервые ощущает в себе независимое от его разума живое движение его внутреннего мира — свою бессмертную душу. Когда он способен отрицать её — рамки одной веры становятся ему тесны: он ищет знания точной науки.
           А в Боддгайе буддийскую идею самопреодоления живописует монументальная фигура Будды, возвышающаяся над окресностями. Сельского вида дорога меж храмов и монастырей ведёт к его огромному колоссу, который стоит прямо в чистом поле в окружении своих десяти учеников — пониже ростом. Построенный в XX веке, он отчасти напоминает наши памятники Победы. И в этом доминировании Будды над местностью что-то есть и от теософии, и от сталинизма, и даже от фашизма: в отличие от храмов, гигантская статуя человека сильно отражает наше время. Человек заменяет пирамиды храмов собой — и это подавляет: если не относиться к творениям рук человеческих столь же непривязано, как этому учит буддизм.
           Интересно, что тонкая улыбка будд, сопутствующая их взгляду в мир и внутрь себя, никогда не выходит на фотографиях: её ловишь, лишь находясь рядом,— и тогда поражает, что все будды улыбаются. Столько много улыбающихся лиц — будды улыбаются всегда, в любой позе, которую подчеркивают мудры рук — тоже наследие индуизма: и посылая благословение, и объясняя колесо закона, и во сне смерти.
Живующие в Бодгае индусы используют паломничество туристов для пропитания, продавая открытки, полотенца со отпечатками стоп Будды и даже высушенные листья с дерева просветления. Впрочем, листьев можно насобирать и так — в силу засушливости этого района они сами падают на землю. Будда в главном храме изображен на фоне ярко-синей подсветки — цвета прохладной воды, столь приятной для иссушенной земли Бодгайи: где летом пересыхает даже река, от которой не остается и следа.
            И покой этой безводной территории с сопками отдельных гор вполне соответствует тому глобальному чувству недвижимости и вечного спокойствия, какое доносят до нас источники буддизма. Недаром Будде открылась истина в таком, не самом лёгком для жизни месте, составляющем контраст безмятежно цветущей Индии рек-матерей,— в самом жарком месяце мае. В Бодгайе я ощущала застывший покой буддизма как опору ниже уровня земной поверхности — ниже стоп. Лишь имея под ногами столь глубокий фундамент: который не затрагивает течение времени, меняющее лицо Земли,— можно возвыситься над жизнью.

             Для отдыха Бодгайя не лучшее место, и я бы не посоветовала ездить туда тому, кто не находит радости в буддизме, особенно в жару — с марта по май. Индусы, похоже, считают так же. Когда, возвращаясь в Дели, я выясняла расписание поездов, чтобы встретится с подругами, меня спросили, откуда я еду. Я ответила, что из Гайи. "Вы, наверное, очень религиозный человек,"— последовала реакция.
Гайя мне подарила ещё один пример того, насколько хорошо с религиозностью у самих индусов. От Гайи до Бодгайи — 15 км, тесные автобусы ходят крайне нерегулярно, а рикша берёт минимум 100-150 рупий — и я решила взять напрокат велосипед. Я спросила хозяина гостиницы, у него вело-сипедов не было — видно, в Гайе это не популярный бизнес: иностранцам лень ездить по жаре. Но в Индии нет ничего невозможного, и вскоре пришёл индус из соседней гостиницы. Как нормальный индус, он начал торговаться. На море мы арендовали велосипеды за 15 рупий в день, он запросил 150, убеждая меня в своей бедности. Мы стали сравнивать доходы: его доход от маленькой гостиницы — одной из целого ряда привокзальных домов — и магазинчика составлял 100 долларов в месяц. Мы торговались около часа и сошлись на пятидесяти.
             А попутно он рассказал, что ему 57 лет и он в молодости был крещён (надо учесть, что в Индию христианство пришло на восемь веков раньше, чем в Россию). Этот крепкий моложавый старик (Овен по гороскопу) похвастался, что у него целы все зубы, что он женат, до сих пор имеет отношения с женой и восемь детей: четыре сына и четыре дочери. Двоих из их них он "крестил" индуистами, двоих — буддистами, двоих — христианами, и двоих — сикхами. Искренне довольный, что нашёл столь естественный способ угодить всем богам, он достал из-за пазухи пригоршню символики, в том числе и католический крест. Поскольку я направлялась в Гайю Будды, он дал мне монетку — бросить за него в буддийский храм. Я спросила: в главный? Он сказал: не важно в какой, можно в тибетский или японский. Но прежде он что-то нашептал на неё и благословил меня, чтобы не украли его велосипед.— Стоит ли удивляться после этого, что волшебник Саи-баба проповедует слияние пяти религий! — если в быту простого индуса их единство воплощают кровные узы...
              Зубы у хозяина велосипеда действительно были целы — и наблюдая за индусами, мы порой поражались здоровью стариков. Представьте восьмидесятилетнюю высохшую старушку, спокойно едущую на третьей полке поезда! и зубы тоже все свои — солнце плюс экология. (Надо заметить, что вагоны на индийской железной дороге шире и выше, и на третьей полке вполне комфорно. Мы ехали вторым классом, экономя деньги — это как наш плацкарт: он в пять раз дешевле первого. Может, для европейцев он и не годится, но для нас — в самый раз.)

         Все те, кто сам путешествовал по Индии, сходятся в том, что каждый там следует своему маршруту. Её свободный поток жизни, устраняющий преграды, делает то, что куда бы человек ни поехал, он найдёт для себя именно то, что ему нужно. Я не считаю буддизм лучшей из религий — но Индия слово нарочно привела меня в Гайю и удерживала в ней недоступным храмом со стопами Вишну, красочной процессией Ханумана и подорожными контактами, позволив увидеть прошлое и настоящее этой самой свободной и безумной из философий, ныне столь актуальной для нас в своём успешном соперничестве с христианством. Меня более очаровала Ганга, и из Пури я хотела ещё раз заехать в какой-нибудь культурный город на священной реке — предположительно, в Патну. Однако туда билетов не было, и кассир предложил доехать до Гайи: там до Патны несколько часов на электричке. Так я поехала в Гайю, чтобы бросить взгляд на древо боддхи и взять билет через Патну в Дели.
           Но на маленькой станции Гайи билетов в Дели не было на несколько дней вперёд, электричка в Патну ушла на моих глазах, а касса закрылась, пока я думала, что делать дальше. В Патну шёл лишь ночной поезд — и для Бодгайи у меня осталась уйма времени. К вечеру я вернулась: было уже темно. Мне предстояла не слишком весёлая перспектива добираться на ночной электричке — что осторожные индусы, конечно, не советовали. Я жутко устала от жары и вовсе не была уверена, что в Патне посреди ночи найду гостиницу. В Бенаресе они в десять вечера запирались на все засовы. Но делать было нечего, и в ожидании, пока откроется касса вокзала, я пошла гулять вдоль тёмных улиц Гайи.
          Однако шла я недолго — из какой-то гостиницы в поисках заработка меня окликнул хозяин, убеждая остановиться: "Не слишком хорошо ехать на ночной электричке. Лучше переночуйте, отдохните, завтра поедете. Или послезавтра: тут есть, что посмотреть." "Мне через два дня нужно быть в Дели,— объяснила я.— А билетов нет — возможно, в Патне билет взять легче?"— "Нет проблем,— оживился он.— У меня брат работает на станции: вы остановитесь у меня, если он достанет билет? Билет он завтра принесёт в гостиницу, o'key?"— И решив не искушать судьбу, я осталась в Гайе, а хозяин честно заработал свои 140 рупий.
           Весь следующий день я бродила по Бодгайе — и конечно, об этом не жалею. Недаром одной из моих спутниц, убедивших меня купить оранжевое сари, после прогулки по руинам Сарнатха приснился сон, что какой-то буддист в оранжевом подарил мне стеклянный шар — лишь мне (и они со мной в Гайю не поехали, оставшись купаться в океане — как я им позавидовала в жарком поезде! и как была рада, что их нет рядом со мной!) А американскую фразу: "no problem"— мы часто слышали в Индии. Она почти всегда означала договорённость между соседями или родственные отношения, сопутствующие деловым.


                ЧЕРЕЗ АГРУ НА ЗАПАД

          Индуизм процветает на юге и востоке Индии, мусульманству ближе запад. Агра — бывшая столица и самое известное место Индии — оформилась в период династии Великих Моголов (XVI-XVII вв.) и представляет собой город с достопримечательностями мусульманской архитектуры, как и Дели. Это и дворцы гробниц шахов и шейхов, неотличимые от мечетей, и крепостные стены фортов из красного кирпича — "Red Fort", которые есть практически во всех крупных городах (также и в Бенаресе, и ближайшем к Дели городе Джайпуре). Крепости фортов — чисто туристские места: под аркой ворот форта Дели даже продавали для приезжих недорогие бусы из полудрагоценных камней, а неподалеку прогуливались украшенные слоны, на которых можно было покататься.
           Когда мы ездили по Дели с группой, мы посмотрели также президентский дворец: где лазили вездесущие обезьяны, а зеленые кусты были подстрижены в виде слонов и верблюдов. И посетили могилу Индиры Ганди: постамент среди зеленого газона — его как раз подстригала сенокосилка, которую тащила одна из тех изящных горбатых коров, которые свободно гуляли по улицам. Туда шел постоянный поток паломников-индусов, и с этого начинаются все экскурсии по Индии — именно по-этому про Дели можно ничего особенно не рассказывать.
            Мусульманская Индия во многом похожа на нашу Среднюю Азию: и по архитектуре, и по характеру людей. Сами таджики и узбеки воспринимают Индию родственной страной. Когда мы с мужем путешествовали по Средней Азии, местные жители часто с затаённым трепетом спрашивали, любим ли мы индийские фильмы. Ответить: нет — означало бы обидеть, и они бывали нам признательны, когда мы говорили, что смотрим их с удовольствием.
            По сравнению со Средней Азией Индия культурнее и замкнутее, климат значительно мягче, и жара переносится легче. Если Средняя Азия летом с двух до пяти вымирает, проводя дневное время в чайхане, и принимается за дела к закату, в Индии такого нет: рабочий день начинается с семи и к пяти заканчивается. Народу больше, и люди менее общительны: наши среднеазиаты куда более склонны рассказывать байки — и когда мы проезжали на велосипедах мимо деревень, они обступали нас толпой, распрашивали, приглашали в гости или чайхану, не оставляя возможности избежать контакта. А в оживлённых местах Индии можно и помолчать. В поезде я общалась меньше, чем это было бы в аналогичной ситуации в России, разговорившись только с человеком своего типа: с молодой женщиной, хорошо владеющей английским и работающей на компьютере,— она пару лет была за-мужем, детей пока не было. Индусы не заводят по шестнадцать детей, как среднеазиаты, и женщины более независимы. Правда, продвигаясь от Дели дальше на мусульманский запад, можно встретить чадру, но гораздо реже, чем белый тюрбан сикхов, который там уже поголовно носят все мужчины.
           Агра похожа на Дели, дорога из Дели в Агру занимает шесть часов. Мы ехали с группой на автобусе не останавливаясь, о чём я сожалела: по дороге мы проехали ещё пять-шесть городков с фортами и мечетями, издали выглядевшими ничуть не хуже, чем Ред Форт в Дели или знаменитый Тадж-Махал.

           Тадж-Махал — священное место для индусов: перед входом они снимают обувь, как перед вхо-дом в храм. Не потому, что там похоронен шах Джахан, при котором династия Великих Моголов достигла своего расцвета. Но потому, что это памятник любви, которая в философии мусульманства (суфизме) играет столь возвышенную роль: будь то любовь ученика к учителю, или любовь человека к Богу. Шах Джахан выстроил гробницу своей любимой жене — которая, как указывал путеводитель, "трагически скончалась, родив ему четырнадцатого ребёнка". Двадцать два года он строил супруге усыпальницу и повелел захоронить себя вместе с ней. На их могилы до сих пор бросают цветы, и рядом с ними стоит священнослужитель. Слева от белого здания гробницы с круглым куполом и четырьмя высокими башнями стоит похожая на неё мечеть, и я видела, как несколько мусульман сели перед ней и начали молиться.
           Перед усыпальницей Тадж-Махала — поистине райский сад, где цветут цветы, поют птицы и шныряют похожие на наших белок бурундучки, которых можно покормить с рук. И у моих подруг этот памятник любви оставил неизгладимые воспоминания. Та из них, что имела восточные корни, наконец, учуяла сердцевину мусульманства в мистическом единении любви — и завернувшись в шарф белого пенджаби, соорудив на голове подобие тюрбана, заявила: "Это — моё!" А другая, оценив шедевр истинной красоты, разрыдалась о том, что никто не любит её настолько, чтобы воздвигнуть ей такую же гробницу.
            Одна из них, завернувшись в шарф белого пенджаби и соорудив на голове подобие тюрбана, заявила: "Это — моё!"— а другая разрыдалась о том, что никто не любит её настолько, чтобы воз-двигнуть ей такую же гробницу.
Правда, на меня Тадж-Махал после индуистских храмов не произвёл особого впечатления: он был столь же красив, как и на картинках или по телевизору. Мусульманская архитектура привычней нам, вдобавок там много туристов. Большинство — самих индусов, как и везде: незначительная масса европейцев растворяется без остатка в этом почти миллиардном народе, что меня радовало.
            Осмотрев Тадж-Махал со всех сторон и остановившись сзади: любуясь, как он возвышается над обрывом реки, что в фильмах обычно не показывают — я по-русски разговорилась с врачом-ветеринаром, который приехал туда со всей семьей — женой и четырьмя детьми, на выходные в гости к другу. На прощанье они подарили мне серёжку — как говорится, "для милого дружка и серёжка из ушка". Подтвердив этим, что хипповские традиции: ниточки, браслетики, "фенечки" — как и свободно свисающая одежда, в которую быстро переоделась вся наша психологическая группа, сменив на неё обтягивающие платья и брюки,— ведут начало из Индии и органически присущи её духу.

             Второе известное место рядом с Агрой — Фатехпур Сикри: Мёртвый город — а правильнее говоря, опустевший город. Легенда рассказывает, что у шаха Акбара долго не было сына. И он отпра-вился к шейху, который жил отшельником в пещере, с просьбой помочь ему в этой беде. Шейх по-молился, и сын родился. И шах из благодарности решил перенести свою столицу в то святое место, где жил отшельник: а он жил на высоком холме (— как говорится, "если гора не идёт к Магомету..."). Шах построил там свой дворец — и сейчас можно видеть множество полностью сохранившихся изящных зданий: приёмную, казну, сокровищницу, гарем турецкой жены с дорожкой в середину ка-менного бассейна, гарем христианской жены — и т.д. Между ними цветут кусты, все целиком по-крытые красными цветами и бегают полосатые бурундуки.
             Но на вершине холма были перебои с водой — и после смерти шаха его резиденция опустела. Однако там осталась могила шейха: к ней и сейчас приходят женщины. Считается, что если обойти вокруг могилы по часовой стрелке — так же, как вокруг алтаря индуистских храмов — Аллах пошлёт ребёнка мужского пола. Эта проблема остаётся актуальной для индусов, поскольку кто-то должен заботится о них в старости и об их душе после смерти — и согласно верованиям многих народов, это должен быть сын.

             Таковы две самые известные мусульманские легенды Индии, через которые можно понять след ислама в индийской культуре. Его ярко отражают дворцы Раджастана. Но, возможно, впечатление о месте ислама в жизни Индии будет неполным, если не вспомнить храм Бахаи в Дели и не сказать, что даже ислам в удивительной стране продолжает творчески развиваться. И мусульманское учение Бахауллы обнаруживает ту же тенденцию к слиянию всех религий, как и индуизм. Мне сложно судить об индийских католиках — я встретила лишь одного крещёного индуса — описанного выше, который подтверждал общее правило. Но сам факт, что индусов крестил апостол Фома: тот самый Фома неверующий, с именем которого связывают некононическое Евангелие и эзотерические истины христианства,— тоже, наверное, чего-то стоит.

Рассказ с иллюстрациями на моем сайте АСТРОЛИНГВА http://www.astrolingua.ru/TRAVEL/indiris.htm

Продолжение "АШРАМНАЯ ЖИЗНЬ" в сборнике "ПОТОКИ ИНДИИ"